Ведьма
Полы мехового плаща слегка раздвинулись, высвобождая тонкую белую руку, явно принадлежащую девушке. Длинный плащ с капюшоном полностью скрывал незнакомку, неслышно появившуюся рядом с привалом. Под тяжестью одеяния она покачивала головой, скрывая лицо за костяной рогатой маской. Рука описала полукруг, создавая кончиками пальцев крохотные искры над подготовленным кострищем, а затем застыла. Попав на сухие дрова искры мгновенно превратились в пляшущее пламя. Колдунья присела перед костром, оставляя края плаща плотно сомкнутыми, и наклонила кончик маски к теплу. Внизу виднелась маленькая челюсть переходящая в длинную тонкую шею. Белая и чистая кожа, без намека на родинки или другие естественные пятна, как будто ни болезни, ни лютый холод никогда не касались её. Вытащив вторую руку девушка со свистом вдохнула тонкий дымок и резким движением погрузила ладони в самый центр смертельно обжигающего пламени. Гибкие пальцы неспешно перебирали горящие деревяшки со спокойным изяществом. В черных глазницах маски медленно набирали свет золотистые глаза, пока огонь наоборот угасал. - Как тепло. Тихий голос, доносящийся из-под капюшона, таял в вечернем холоде следом за небольшим облачком пара. Выпрямившись, колдунья аккуратно убрала капюшон и взяла маску в руки. На буром меху ярко выделялись по-лисьи рыжие волосы, кончики которых горели жёлтым светом. Овальное лицо с мягкими чертами улыбалось кончиками пухлых губ. Но такую улыбку не назвать настоящей, миндалевидные глаза, блестящие как золотые монеты на солнце, оставались отчужденными. Обведя взглядом присутствующих, ведьма закрепила рогатую маску на своей груди с помощью цепочки. Как только её руки оказались свободны, она уверенно расправила плечи, испуская волну мягкого, но сильного жара. Приехавшим на Остров авантюристам не повезло столкнуться с колдуньей Старого Ковена. На что они рассчитывали? Если судить по их вооружению, запасенной провизии и особым ловушкам, - группа планировала поймать и убить черных гончих. Жестокие хищники с тощими телами и острыми зубами, способные преследовать добычу долгие недели. Раньше их использовали в войнах, чтобы атаковать небольшие мирные деревеньки. Не защищённые ни армией, ни магией жители становились лёгкой добычей. Гончие прекрасно расчищали дорогу перед основным войском. Теперь же, когда для трех королевств наступил шаткий мир, охота на гончих превратилась в своего рода тренировку. Опытные наемники наблюдали, как молодняк изучает и самостоятельно пробует заарканить и убить опасных существ. Возможно, они не предполагали, что на Забытом Острове окажется кто-то более опасный. Долгое время те, кто обладал необычными способностями считались самыми лучшими орудиями в войне. Магов и ведьм боялись как союзники, так и враги. Одним страх открывает границы доступных сил, заставляет преодолеть свои пределы, отбросить лишние мысли и сомнения. Других лишает любой возможности контролировать себя, заставляя оцепенеть в надежде что опасность пройдет мимо. Сильное чувство, поглощающее любое другое, именно страх заставляет людей прятаться, бороться, точить оружие и размножаться. Для защиты от монстров Острова охотники планировали использовать руны. Ведьма забрала с пояса одного мужчины мешочек с причудливыми камнями и вытряхнула их себе в ладонь. Руны слегка блестели, гравировка выглядела качественно и аккуратно, но для девушки они не представляли никакой ценности. Ведьма набрала побольше воздуха в лёгкие, а затем медленно выдохнула. После нескольких повторений дыхание стало глубоким и шумным, сердце забилось быстрее. Начиная от локтя кровь, в набухших венах, приобрела другой цвет. От красного, едва пробивающегося сквозь кожу, переходя к оранжевому, пылающему в темноте, и завершая белым, испускающим нестерпимый жар. Который с каждым вдохом волнами пульсировал по руке ведьмы до кончиков пальцев. Казалось он исходил из самого сердца девушки. От подобного воздействия руны нагрелись, испуская едкий дым. Ведьма резко сжала ладонь. Послышалось шипение и они расплавились на глазах чужаков за считанные секунды. Ведьма небрежно бросила бесформенный кусок и тот дымясь слегка продавил землю. Дыхание возвращалось к нормальному, рука постепенно остывала, вновь становясь белоснежной. Хорошо, что охотники встретились ей на берегу, перед подготовкой ловушек. - Надеюсь, вы не боитесь темноты. Пока последние искорки костра исчезали в ночной тьме, девушка неспешно осматривала каждого присутствующего охотника. Двое явно с опытом, в потертых кожаных сапогах и черной одежде. На лицах у каждого несколько крупных шрамов. Ведьму всегда забавляло, как люди могут гордиться ими. Шрамы ведь нужны для устрашения? Или по ним судят насколько человек живучий? Не всем доступна магия, поэтому приходится внушать страх такими жалкими обманками. Ведьма перевела скучающий взгляд на третьего. Самый низкий и щуплый охотник, оказался молодым мальчишкой с розовыми щеками. Про себя ведьма отметила, что его чистая от шрамов кожа выглядит аппетитно в отличии от остальных. От нарушителей следовало избавиться быстро и без следов. Легким круговым движением кистей ведьма окрасила руки в смольно-черный. Кончики ногтей словно впитали в себя окружающую тьму и наполнили ладони. Взмах правой вверх и двух опытных охотников опутали выросшие из земли корни. Колдунья отрывистыми движениями закрутила ладонями. Мужчин оттащило в дупла ближайших пустых деревьев. Высохшие стволы идеально подходили для подношения. Временами землю стоило угощать. Когда товарищи исчезли во тьме, где только скрежет коры и корней теперь служил им колыбельной, младший авантюрист побледнел и оленьими глазами уставился на девушку. Едва ли он мог вызвать в ней жалость. Имея человеческое происхождение ведьма не могла сказать, что считает себя человеком. Для тех, кто выживает на этом острове, кто находится в постоянной конфронтации с местной природой и жаждущими плоти тварями, готовыми наброситься под покровом ночи, для таких изгоев, как она, очередная смерть не станет ни исключением, ни сюрпризом, ни поводом для сожалений. Возможно, она могла бы отпустить этого зелёного юнца, но, увы, внутри разгорался голод.Лёд
В борьбе со смертью нет места сомнениям. Замешкавшись, потеряв бдительность, велик риск замерзнуть и остаться навсегда под толщей снега. Продолжай идти вперед, а когда ощутишь предел своей выносливости, значит твой путь едва начался. Когда в легких не останется места для теплого, домашнего, воздуха, когда его полностью заменят суровые порывы ветра, значит ты прошел половину. А что ждет дальше никто из старцев не рассказывал, ведь ни один из них не бывал на горе. Они прожили долгую, но мирную жизнь. Кто теперь будет слушать их сказки? С выдохом выходит облако пара, тут же исчезающее под порывом ветра. Он слишком далеко зашел, поворачивать назад нет смысла. Всего раз он посмотрел себе через плечо. Позади маячили белые тени в снежных вихрях, их горящие глаза будто видели его страх. Поэтому лучше и правильнее идти вперёд не оглядываясь. Под ногами хрустит снег. Свистит ветер, норовя сорвать меховой капюшон. В лицо летят холодные хлопья, застилая глаза, натянутая на нос ткань не защищает кожу от пронизывающего холода. Сколько ему ещё предстоит пройти? Каждый новый шаг утопает, забирая чуть больше сил, заставляет брать силы из самых потаенных мест. Впереди ничего не увидеть, как ни пытайся. Следы позади уже замело, призраки не дадут вернуться вниз, к подножию горы. Жители деревушки, что приняли его, как родного должно быть уже сгорели дотла. Очередной порыв ветра едва не режет лицо острыми краями снежных хлопьев. Резкий вдох подарил новую волну ледяной боли. Одна нога увязла в липком снеге, он повалился на бок, едва чувствуя кончики озябших пальцев. В голове от отчаянья стали крутиться воспоминания последних двух дней. Такие приятные и теплые, как ласковое прикосновение нежной руки. Улыбающееся лицо жены в утренних лучах, пробивающихся сквозь ставни, снаружи слышен лай собак, ждущих еду и крики пастухов. Днём охота в ближайшем лесу, вечером колка дров и раздел добычи, подготовка к новую дню. А ночью пробуждает громкий топот чужих копыт и крики, одни полные ярости, а другие боли и страха. Он выбежал из дома и увидел, как огонь яркими пятнами быстро окрашивал каждый дом в свои цвета. От дыма слезились глаза, плач, стоны и ругательства слились в давящий на уши звон. Ярко вспыхнувшая крыша соседнего дома осветила лежащего в грязи ребенка с раздробленной головой и следами копыт на голой спине. Приближающийся всадник выглядел устрашающе за счёт высокого шлема и темного плаща. Он на лету замахнулся острым мечом, но в последний момент ударил рукоятью. Удар хоть и оказался сильным, но его можно было выдержать. Всадник удивлённо вскрикнул, но не растерялся и взял с пояса дубинку, обернутую железными кольцами. Посыпались удары, ломающие кости, кровь залила лицо, всадник почти попал в висок. Тут же подъехал ещё один, на его поясе уже висело три женские головы, которые он привязал за длинные волосы. Раздался свист, плечо пронзила стрела, отбрасывая назад. Он помнил, что взвыл от боли и упал в тот момент. Дальше только темнота и холод, остальные воспоминания будто канули в лету вместе с огнем: как он выбрался оттуда, как ушел от погони, как оказался на горе, откуда на нем плащ из меха? Внутри кипит гнев, выливаясь в скрежет зубов и едва слышимый вой, но эмоции только подталкивают его вперед, настолько четко ощущалась цель, - дойти как можно дальше и увидеть, что за склоном. Будто там, если верить старческим сказкам, есть ответы или спасение. Ладони судорожно сжимают тяжёлый от снега плащ. Перед ним ровная, полностью заледеневшая, водная гладь, окруженная гладким и блестящим снегом, куда бы не просился взгляд. От метели не осталось и следа, но до вершины еще далеко. А нужно ли ему именно туда? Взглянув наверх, он осторожно подходит к ледяному краю. Очень тихо, кажется, что любой звук глубоко похоронен и не может пробиться из глубин горы. Глаза ищут хоть какой-то ориентир, но притягивает к себе только лёд. Отряхнув ногу от снега, он осторожно ступает на ровную поверхность. Ничего не произошло. Встав двумя ногами, он почувствовал лёгкую дрожь, идущую будто из глубины горы. Но сделать шаг назад уже не мог, ноги будто примерзли. И просились вперед. Пришлось сделать ещё один шаг. И ещё один. Он не сразу заметил, что уверенно идёт по льду не скользя. Со стороны ледяное озеро не выглядело столь огромным, но сделав шагов десять он не достиг и середины. После второго десятка считать дальше не имело смысла и он просто шел, отдаваясь невидимой силе, толкающей на встречу неизвестному. Всё это время дрожь под ногами не прекращалась, но чем дальше он шел, тем ближе ощущал центр этой тряски. Один резкий толчок, сопровождаемый громким и протяжным гулом, похожим на звук боевого рога, заставил лёд под ногами пойти трещинами. Ему захотелось убежать, вернуться обратно, пока его не похоронило под гладкими и прозрачными плитами. Тело воспротивилось и он замер, ожидая. Страх парализовал всё тело, не позволяя двинуться. Именно так всё и закончится для него? Казалось, что трещина, описавшая вокруг него круг, вышла откуда-то снизу, а затем разделила озеро на пять частей. Гул начал давить на уши и пришлось закрыть голову руками и натянуть капюшон насколько возможно плотно, чтобы не оглохнуть. Стук сердца отбивал ритм где-то в горле, всё тело сотрясалось вместе с горой, в голове не осталось ничего, кроме ужасающего треска. Рядом что-то пришло в движение и он приоткрыл глаза. Гигантские плиты изо льда вырастали по краям трещин, образуя странный круг. Гладкие, прозрачные, они издавали неприятный скрежет, ровные и гладкие поверхности отбрасывали солнечные блики прямо на лицо. Гул стихал пока плиты окончательно не вышли из озера. С громким стуком трещины сошлись вместе, оставляя пугающий узор. Теперь он стоял в центре ещё более странного места, окружённый глыбами высотой с хорошую сторожевую башню. Их передний край выглядит более узким, а верхушку будто кто-то аккуратно срезал. Что это и откуда здесь такое? На ум приходило только одно возможное объяснение: магия первых. Очевидно он либо попал в какую-то хитроумную ловушку, либо активировал древний механизм. Но кому придет в голову ставить ловушку в такой глуши, почти на вершине горы, на которую по доброй воле никто не заберется? Он слышал, что у магов может быть настолько извращено сознание, что жизни людей ничего не значат для них. А заманивают они несчастных путников или потерянных в свои ловушки ради забавы. Солнце скрылось за облаками, позволяя глазам спокойно осмотреть глыбы. Он сделал неуверенное движение рукой в сторону одной из них. На удивление никакая сила не остановила его и он успешно подошёл ближе. В прозрачном льду отражалось его искаженное лицо. Спутанная борода, темные ореолы глаз, искусанные губы и покрасневшая от мороза кожа. Голову резко пронзила боль, он схватился ладонью за холодную гладь и сознание вновь наполнилось воспоминаниями. Кровь на руках. Кровь во рту. Кровь застилает глаза. Он слышал как из собственного рта срывается свирепое дыхание, переходящее в утробный, животный, рык. Он чувствовал свое тело, горячее и сильное. Стрела, попавшая в плечо, валялась на земле. Перед ним несколько воинов на лошадях. В их глазах, блестящих из-под капюшонов, читается животный ужас. Они вновь натягивают луки, целясь и выкрикивая на неизвестном языке слова. Ни одна из выпущенных стрел не попадает в цель, ведь он одним рывком оказывается прямо у ног вражеских лошадей. Крик боли, испуганное ржание и снова море крови. Он вспомнил, как впивался вытянутой челюстью в глотку бедного животного, после чего стащил запутавшегося в стремени всадника. Упав на лед, он едва мог дышать. Во рту появился железный привкус. А запах, горький, грязный и чужой, весь плащ пропах дымом, кровью и немытым телом наездника с которого эта одежда и была стянута. Как он раньше этого не заметил? От ужасного осознания горло сдавило тисками, а из глаз потекли тонкие струйки слез, терзающие заледеневшую кожу. Он съел их всех. Не только нападавших, но и жителей, пытавшихся спастись. Соседей, детей, скот. Перевернувшись, он поднял голову и снова столкнулся взглядом со своим кривым отражением. Гнев и скорбь в едином порыве заполнили его сердце, направляя силу в кулак. Удар пришелся четко в обветренное лицо, но глыба не дрогнула, ответив ледяным безразличием. Он без сил поднялся на ноги. Что теперь? Куда ему идти? Может стоило просто остаться здесь? Смерть среди ледяных глыб казалась неприятно заманчивой. Медленная, идущая рука об руку с голодом и бессилием. Но даже такая, мучительная и долгая, - недостаточная смерть для искупления. Чтобы хоть немного снять груз с души, ему нужно умереть в бою, защищая кого-нибудь. За спиной послышался шорох. Слишком отчетливый и осторожный. Обернувшись, он увидел высокую фигуру в длинном плаще из белого пушистого меха. Массивный воротник покрывал тонкий слой льда, а лицо скрывал капюшон. Фигура стояла неподвижно, будто ожидая каких-то действий. От пристального взгляда веки потяжелели, в нос подул холодный ветер и он рухнул на лед.
Тишина
Идеальной тишиной Лин считал полное отсутствие человеческих звуков. Чтобы насладиться такой, ему приходилось полностью заглушить себя, переставая дышать, двигаться и думать. Природе свойственны гармоничные и чистые звуки, каждый по-своему прекрасен, уникален и идеально сливается с остальными. Шелест листьев, свист ветра, плеск волн, бьющихся о высокую скалу, кудахтанье кур в загоне, - такие звуки Лин бережно любил, старался не нарушать их своим присутствием. В них парень чувствовал жизнь, пульсирующую и жаждущую быть здесь и сейчас. Но Лин едва мог уснуть под звук собственного дыхания или стук сердца. Его раздражал скрип суставов, когда он колол дрова, стук зубов и чавкающий язык во время еды. Лин старался молчать, потому что его родной язык представлял собой смесь булькающих пузырей и едкого шипения, которые мерзким эхом оседали в голове. Имей его речь даже самое благородное звучание, она всё равно сильно раздражала слух, челюсти так же резали воздух на кусочки при вдохах и выдохах. Впрочем, ни один другой звук не раздражал ушные перепонки так, как плач. Лин ненавидел это больше всего. Рыдания всегда одинаково отвратительно звучали, любой человек всегда начинал судорожно дергать плечами, а порой и всем телом, кряхтел, всхлипывал, из-за слез и соплей лицо превращалось в красного, мокрого слизняка, уродливо опухало. Без тошноты Лин не мог смотреть на такое. Рыдания часто шли рука об руку с криками, которыми легко мог заглушить всё, что окружает, даже других людей. Десять лет назад Лин жил в небольшом городе, едва сохранившим свое существование после двух войн. Сначала набеги и грабежи от вражеских солдат, которые сжигали всё на своём пути. Лин хотел бы так же поступить со своими воспоминаниями о столице, чтобы они не преследовали его со снах. За высокой стеной его семья была надежно защищена от врагов. Но их бросили в трущобах, вместе с ранеными и местными бедняками. Про первых Лин предпочел сразу забыть, вряд ли много из этих людей вернутся в их город, а вторые стали опасны. Не обрадовавшись новым соседям, местные воровали еду или те немногочисленные монеты, которые удавалось заработать, а иногда не чурались убивать ради наживы. Три года спустя семье Лина удалось вернуться к разрушенным домам и испорченной земле. И всё же эта картина казалась райской. Вплоть до следующей войны, более короткой, всего два года. Вместо набегов пришли повышенные налоги, затем пришлось отдавать еду и лошадей для армии, а под конец, когда вновь из страны выпили все соки, в город явились королевские рыцари в потертой броне и с испачканными знамёнами. Они считали себя победителями имеющими право распоряжаться чужими жизнями во благо себе. Два коротких, но опустошительных, военных похода на городе отразились с самой неудачной стороны. Бедняков стало больше, вести хозяйство сложнее, но люди продолжали держаться за свои дома и насиженные места. Пока в столице самозванцы-тираны, обманом пытались забрать власть, для простого народа это выглядело, как череда обычных казней. За пять, относительно спокойных лет, без крупных войн с соседями, родной город Лина хоть немного восстановился. Тогда его ненависть к человеческим звукам резко усилилась. Дома Лину никогда не удавалось побыть в тишине. Фоновый шум состоял из корявой речи, женских визгов или пьяного рева отца. Две старшие сестры Лина являлись живым воплощением слова уродливость. Забрали у отца широкие носы, а у матери пухлые щеки, сложили вместе с косящими черными глазами и финальным штрихом закрепили писклявыми голосами. Мать рассказывала, что они ещё в её утробе пинали друг друга, но зато чудом родились вместе, назло друг другу. Лин всю жизнь наблюдал, как они ссорятся по любому поводу, всё сильнее и сильнее ненавидя и презирая. В какой-то момент голова начала пульсировать от боли из-за постоянных криков. Это заставляло Лина подольше оставаться в лавке, где он подрабатывал, тамошний хозяин хотя бы был молчаливым человеком. Но не только сестры стремились испортить Лину жизнь. Отец не стеснялся подливать масла в огонь между дочерьми, как будто лучше развлечения на свете не придумали. Ему чудом удалось остаться в живых, несмотря на призывы в армию во время войн. А в мирное время он постоянно пил. Отец любил повторять семье, что он отставной рыцарь с золотыми наградами, которые якобы прятал на чердаке. Попытавшись проверить россказни отца, Лин обыскал чердак, но кроме пыли так ничего и не нашел. Сестры в тот же день сдали его с поличным. Через час на заднем дворе их покосившегося дома парень лежал в грязи, отхаркивая кровь. Только по ночам Лин мог отдохнуть. Несмотря на тяжелую ежедневную работу, ему не хотелось спать. Ночная тишина, как сама возможность услышать что-нибудь приятное в завываниях ветра и пении ночных птиц, будто исцеляли Лина, дарили желание прожить следующий день. Правда это блаженство длилось до тех пор, пока мать не забеременела. Сердце сжалось в приступе тревоги, когда Лин заметил округлившийся живот женщины. Ему потребовалось немало усилий, чтобы успокоиться, хотя разум подсказывал, что после рождения ребенка для Лина наступит настоящий ад. Мать рожала дома в присутствии местного лекаря и повитухи, сестер заставили помогать. Лин не хотел иметь никакого отношения к этому процессу, поначалу он сидел в своей комнате. Он плохо понимал, что происходит, но рыдания матери, полные боли, пробудили внутри парня странное чувство. Злость колола сердце, Лин ходил кругами по комнате, тряс руками, прикладывал горящий жаром лоб к прохладному дереву. Резкий рывок в желудке вызвал приступ тошноты, заставляя Лина выйти на улицу. Как раз когда крики поутихли, он проходил мимо комнаты, где рожала мать. Краем глаза он увидел младенца в крови с торчащим длинным куском плоти из тельца. Лин зажал себе рот рукой, выбегая за порог и падая в ближайшие кусты очищая желудок. Но с течением времени Лину не становилось легче. Ночь больше не исцеляла его. В любой момент младенец мог проснуться и истошно завопить, отвлекая Лина и пробуждая весь дом. Лин пытался оставаться на ночь в лавке, но хозяин ему запретил. Родной дом как будто стал меньше, в нем было тесно, Лин ловил себя на ощущении, что едва дышит. Его начал раздражать запах материнского молока, немытых тел и рвоты. Малыша постоянно тошнило, мать всё время торчала на кухне, носила его с собой и сбивала Лину без того слабый аппетит. Раньше Лин мечтал о наступлении ночи, о тишине, спокойствии и мягком лунном свете. Лишившись этой отдушины он будто потерял часть себя. Шорох листвы и скребущих по оконной раме веток приятно успокаивал. Ветер ласкал кожу, теребит волосы, наполняет лёгкие приятным воздухом. Привкус у него сладко-терпкий, такой только по ночам можно уловить. Должно быть из-за цветов, растущих только в это время года. Теплое время, когда в волосах путаются летучие семена, белые и мягкие, идеальное для начала новой жизни. Со стороны небольшого леса доносилось тявканье, похожее на лисье. Приятные звуки смешались прогоняя головную боль, остужая пылающее от волнения лицо. Сердце вырывалось из груди. Перед тем как зайти в лес, он поднял голову к чистому, темному, небу с разбросанными по нему яркими звёздами. Почти как веснушки на бледном лице Лина. Из руки что-то выпало и со звоном стукнулось об камень. Он нёс нож? Но зачем? Лин попытался вспомнить, но лоб пронзило новой волной боли, как будто в глаза ткнули каленым железом. Сделав пару шагов между деревьями, Лин рухнул вниз, хватаясь руками за голову. Воспоминания против воли прокручивались в его сознании. Лин ворочался в темноте на кровати, дрожа всем телом как от лихорадки. Ему мерещились стоны матери, плач сестер и икающий смех отца. Всё смешалось в пульсирующую болезненную какофонию, сдавившую череп в железных тисках. Лин с трудом сполз на прохладный пол, роняя слюну и стискивая зубы. Крик младенца пронзил воспаленное сознание, выдернул из бесконечного потока иллюзий, заставив Лина сначала выгнуться, а затем встать на четвереньки. Перед глазами мелькали красные пятна, головная боль усилилась, со лба капал пот. Ребенок начал всхлипывать. Лин подполз к двери и, ухватившись за ручку, потянул себя вверх, выпрямляясь. В висках стучали молоты, Лин дрожащими пальцами открыл дверь и вывалился в коридор. Путь до кухни он преодолел едва перебирая ногами. Что он надеялся найти? Убежать от боли не получится, как ни старайся. На столе, в лужице лунного света, Лин увидел оставленный после готовки нож. Младенец в соседней комнате заплакал. При каждом новом всхлипе в лоб Лина будто вбивали раскаленные иглы. Казалось глаза пульсируют и раздуваются так, что вот-вот лопнут. Задыхаясь от боли и едва различая перед собой темный коридор, Лин зашел в детскую. Взгляд заплыл алыми пятнами, когда парень склонился над кроваткой. На мгновение ребенок успокоился, перед резко возникшей тишиной боль отступила, а взгляд прояснился. Когда младенец вновь широко открыл рот, Лин дернулся. Вместо крика тишину мягко нарушил булькающий звук. Неприятный и чавкающий, но не добавивший новой порции боли. Тельце под рукой Лина шевельнулось. В ответ рука парня машинально взметнулась вверх и, со свистом, опустилась. Сознание старательно избегало реальности, вводя Лина в своеобразный транс. Тело в этот момент ощущалось как чужое. По ушам внезапно ударила разноголосица женского и мужского голосов, - это дошли до детской сонные родители. Кто-то, судя по тяжести удара отец, вогнал в живот Лина кулак, лишая возможности вдохнуть. Защищаясь, Лин начал отмахиваться от родителей. Слух ласкал хлюпающий звук плоти под ножом. Через несколько минут перед Лином в темной комнате лежали два тела. Вслед за этим наступила благословенная тишина. Дальше Лин помнил, как вышел на улицу. В соседних домах загорались огни. Это сбежавшие сестры начали будить людей вокруг, хоть их и немного. Когда Лин оказался в лесу, издалека слышались лишь непонятные выкрики. Возможно, за ним скоро погонятся сердобольные жители. Хоть Лин и признавал, что виноват, в душе он почему-то чувствовал облегчение. Ведь боль исчезла вместе с человеческими звуками. Он остановился у одного из деревьев и опустился к прохладной земле. Лин приложился к ней лбом в надежде сбить жар и поступающую тошноту. Спереди послышался лёгкий шорох, заставляя парня поднять голову. В нос ударяет приторный запах мяты и цветочного мёда. Глаза застилает темнотой. Падая, Лин едва цепляет взглядом босые ноги, тонкие как у маленькой девочки, слегка испачканные в грязи. На бледных человеческих пальцах длинные черные когти. Оставшись без сил, Лин закрывает глаза.