Лихорадка

"Ну ты и дурак, Шкипер. Дурак. Дурее не бывает. Идиот. Мозгов с килькин зрачок". А как еще думать о себе, "похитив" шефа полиции? В кавычках, потому что ничего он ее и не похищал. Разве только по обоюдному согласию. На один вечер. Совсем не на одну ночь. Но подальше ото всех. И с одним petit surprise. Шум ночного Монако, неоновые вывески тут и там. Дешевый каршеринг (стоимость посчитать в бич-пакетах), путь в недешевый отель. Шантель сидит рядом на пассажирском кресле, полуприкрыв глаза. В узкой, утянутой черной латексной перчаткой ладони, кислотно-розовая жестяная банка. Энергетик. — Клубничный? — с намеком. С вызовом. Шкипер игриво ведет бровью. — Угостите, мадемуазель капитан? Ах, уже все выпили? Может, на губах осталось? — Вишневый. Еще полбанки. Угоститесь? — капитан переводит взгляд на Шкипера. Едва потряхивает банкой, слышен тихий плеск напитка. Взгляд Шантель по-прежнему опасно холоден, но взор Шкипера уж давно проник сквозь глубины льда ее глаз в самое ее сердце. Чтобы, эстетствуя, наслаждаться блеском ее самоконтроля. Она безумно хотела победно ухмыльнуться. Шкипер отлично знает ее повадки. А еще помнит наизусть сладость губ, жар дыхания, сердечный трепет. Впрочем, это не делает Шантель менее опасным противником. Даже сейчас, по дороге в отель, где все повторится. — Мерси боку, но, увы, аллергия на вишню, мадемуазель, — один-один, думает Шкипер, но злорадная усмешка за фасадом наигранной невинности разбивается об айсберг. В ее глазах. Внутри всей нее. То ли еще будет. — В таком случае, я бы на вашем месте еще трижды подумала насчет этой ночи, — после очередного глотка Шантель поверх банки смотрит на визави как будто бы сверху вниз. Не скрывает победоносного пламени в глубине зрачков. — Кто знает, какой лихорадкой она обернется? Сегодня я вся пропитана вишней. "Не вишней. Пламенем. Прямо поверх льдов". — Обеззараживанием я редко занимаюсь, но в любой ситуации беру не количеством, а качеством. Так и здесь. Можете не переживать. Редко, но метко. — Не завидую вам, месье аллергик, — сладко мурлыкает офицер, заставляя его сжать губы и усилить хватку на руле. Шкипер даже больше концентрируется на дороге, лишив внимания Шантель. И не замечает, как она сильнее скрещивает ноги, на миг теряя контроль. Частые горячие спазмы внизу живота едва не сбивают ее дыхание. Вдох-выдох. Грудь тяжело вздымается под полупрозрачной тканью рубашки. Тело горит. Тому виной энергетический напиток или бесхитростный азарт морского волка? Тук-тук, изнутри стучится о ребра сердце. Тук-тук, а разве это не вас лихорадит, госпожа капитан? Тук-тук, вы все еще опасный противник? Тук-тук, тук-тук тук-тук... Шантель опускает ресницы, прикрывая бликующие возбуждением глаза. Тихо, но глубоко дышит. Пламенные импульсы внизу становятся чаще, сильнее. По коже бегут мурашки, грудь напряжена, колени ватные. Хочется поблагодарить свой природный дар держать лицо. — И все-таки один-один, мадемуазель? — победно бросает Шкипер, сворачивая к парковке у отеля. — Оставлять без присмотра открытые напитки, когда рядом противник, не лучшая затея, полагаю? — Вздумали недооценивать начальника полиции, месье отравитель? — не уступает Шантель, хотя внутри все плавится. — Так что же и когда вы мне подсыпали? — Не забывайте: морские волки из Штатов привыкли побеждать, — спокойно отвечает Шкипер. — И своих секретов не раскрывают. Но вам, мадемуазель, они советуют не отлучаться из машины в ненужное время. Даже за сигаретами. Даже для спутника в романтический вечер. — Так вы шулер, месье, — болезненное возбуждение заставляет Шантель задохнуться собственными словами. — Я всегда догадывалась, ах... Вместо ответа Шкипер грубо и жадно целует. Смазывая ее помаду. Забирая весь ее воздух. И подхватывает. В номер несет на руках, не давая свободы сладким губам. Падая вместе с ней на кровать, умело стягивает ее рубашку, не боясь сорвать пуговицы. Гладит грудь через кружевной бюстгальтер. Глаза Шантель быстро покрываются пеленой желания. Перестают выражать все иное, кроме мольбы поскорее заполнить пустоту внутри. Ватные руки даже пытаются помочь справиться с ее брюками. И последние силы пропадают, стоит только языку Шкипера твердо прижаться к клитору. Он ласкает так, что будто дразнит. Отправляет в полет и останавливается, возвращая обратно. Приближая к пику. Но не давая его коснуться. Стоны Шантель становятся громче и отрывистее. Шкипер даже внутренне дивится — не ожидал, что офицер способна взять настолько высокую ноту. Она тает ему в руки, теряет способность дышать. Сердце стучит так, что грудь пульсирует в такт. Шантель пытается что-то сказать. Шевелит губами. Никак. Перед невидящими глазами скользит теплая пастельная палитра. Шкипер все же перестает ее мучить. С силой проводит языком по нежной коже в самом чувствительном месте. Шантель тихо гортанно рычит, комкая простынь под собой. А после ласкам все же удается выбить из капитана особенно мелодичный высокий стон. Пастельная палитра сменяется взрывом красного. Сердцебиение превращается в сплошную фибрилляцию. Внизу живота — дичайший пожар. Шантель тяжело дышит, извивается, закатывает слезящиеся глаза. Красные щеки, испарина, расфокусированный взгляд. Дрожь и беспорядочная пульсация по всему телу. Растаяла. Шкипер наблюдает, коршуном нависая сверху. Даже теперь она айсберг. В его паху все больше зудит и саднит от мысли о том, насколько, похоже, непривычно этой французской ледышке подобное. — С вишневым обеззараживанием вас, мадемуазель капитан, — мурлычет Шкипер, когда взгляд француженки наконец фокусируется на нем. И оставляет на ее приоткрытых влажных губах легкий поцелуй.