Незавершенное дело

Джефферсон до конца считал, что все нормально. Он чувствовал жуткую боль каждый день, но списывал все на и так слабое сердце. Сначала боль была несильной и давала знать о себе лишь в определенные моменты, но потом ситуация ухудшилась. Устоять было все сложнее, начался кашель, сопровождающийся лепестками цветов, чего Джефф не мог остановить и предотвратить. Пришлось обратиться к Вэйлу, который рассказал о неутешительном диагнозе. Франкенштейн постарался успокоить Джефферсона, но Безумный был в отчаянии. Цветы в сердце… А все из-за человека, которого Джефф терпеть не может, которого он просто ненавидит. Эмма Свон… Джефферсон вообще никогда и никого не любил, пока в городе не появилась спасительница. И сначала Безумный желал лишь вернуть ей веру в волшебство, но потом попросту стал ей одержим, но одержимость тоже была лишь началом. Потом появилось чувство привязанности, Шляпник не мог даже заставить себя перестать следить за принцессой. Все это переросло в любовь лишь тогда, когда Эмма начала проявлять знаки внимания Джефферсону, пусть и небольшие. Они начали общаться чуть чаще, иногда случайно пересекались и разговор завязывался сам собой. Шляпник ненавидел себя в такие моменты, ведь не мог ничего с собой поделать, не мог даже нагрубить этой принцессе. Потихоньку к Безумному пришло осознание того, что он души в этой принцессе не чает, только вот была маленькая преграда – Крюк. Этот пират вообще никогда не нравился Шляпнику. А сейчас это переросло в откровенную ненависть. Вся эта ситуация была просто абсурдной. Джефф старался убедить себя в том, что никакой любви нет, и это просто нездоровая зависимость, но боль в груди говорила об обратном. Только вот делать нечего, шанса на взаимность нет и не будет. Сердце Эммы занято другим человеком, что достоин ее куда больше. И пока у Безумного есть время, он решил проводить со Свон куда больше времени. Просто так, в надежде, что у него хоть что-нибудь выйдет. А даже если нет… Ну, постараться в любом случае стоило. Шляпник специально стал идти в ту же сторону, куда идет Эмма, стал приглашать их с Крюком на чаепития, сам начинал разговоры, пересекаясь с принцессой. Жаль, Свон не видела, как Джефф давится лепестками роз где-то в гостиной своего особняка, как старается заснуть, чувствуя сумасшедшую боль, да даже синяки под глазами не замечала. Будто слепая… Может все из-за толерантности. Шляпнику хотелось всем заросшим сердцем рассказать о своей ситуации, но как только пытался, язык словно кто-то замораживал. Хотя винить “кого-то” было глупой задумкой. Все это тупой страх оказаться дураком в чьих-то глазах. Шляпник мог полностью открыться лишь Франкенштейну, который пытался поддержать друга, как только мог. Джефф правда ценил такое отношение к себе, но очень часто мог попросту сорваться на доктора, окатив Вэйла двухъярусным матом просто за все. Но Франкенштейн терпел, словно был даже не против. Потом к Безумному приходило осознание, что он только что сказал и он сто раз извинялся перед другом. Вэйл не обижался, причем никогда. Всегда говорил, что понимает. Да что он понимает? Джефферсон любил иногда ночевать в доме Вэйла где-нибудь в гостиной. Просто потому, что Безумному нравилась атмосфера в этом пусть и маленьком, но безумно красивом доме. Франкенштейн никогда не был против компании Шляпника, иногда даже сам его приглашал на разговор и проверку сердца. Только вот с каждым днем становилось все хуже. Джефферсон пытался шутить на эту тему, но видел в глазах Вэйла печаль, после чего желание шутить пропадало. Джефф искренне не понимал, почему доктора все это беспокоит. Франкенштейн иногда мог во время осмотра резко куда-то уйти и не выходить полчаса… Джефферсона в такие моменты посещала мысль, что жить осталось совсем недолго, а Вэйлу плохо смотреть на ужасную картину под названием “умирающий Шляпник”. И ведь доктора можно было понять. Каждый день видеть раненых людей – та еще жуть. Но еще хуже, когда эти люди умирают… Франкенштейн настаивал на операции, но Шляпник прекрасно знал, что лучше умереть, чем продолжать существовать, словно робот без единой эмоции. Осмотры стали все чаще, как и исчезновения Вэйла, после которых он возвращался весь в слезах. Неужели все настолько плохо?.. Осталось жить совсем немного, около месяца. Цветы появлялись на теле, но Джефф срезал бутоны вместе с кожей, причиняя себе жуткую боль, после которой приходилось носить только закрывающую руки одежду. Вместе с лепестками кашель сопровождался еще и кровью, и Джефферсону становится сложно дышать. Но он все равно продолжает достаточно часто приглашать к себе Эмму, только вот уже без Крюка, который начал что-то подозревать, но не подавал виду. Шляпник с каждым разом узнавал Свон все лучше, и готовился ко дню признания, который совсем скоро должен был наступить. Принцесса все так же строила из себя слепую и не видела, как Джеффу становится все хуже. Безумный даже смеяться нормально не мог, но старался ради Эммы, чего она не ценила, ибо просто не замечала очевидные вещи. Джефферсон старался быть полностью откровенен со Свон, но все никак не мог хотя бы намекнуть на свое состояние. Просто не хотел. Через неделю он точно во всем признается и спокойно отойдет в мир иной, надеясь, что закончил все дела. Джефферсон ценил то, что Вэйл старается устроить для него лучшие последние дни жизни… Джефф все никак не осознавал того, что скоро умрет. Может попадет в преисподнюю, не суть. Для Шляпника смерть – просто процесс, от которого не убежать. Свое он уже прожил, пора бы отойти в мир иной. Может быть лучший, может быть нет… Вэйл все также часто удалялся, явно не желая смотреть на лепестки роз, что покрывали руки Шляпника. Только вот Безумного смутило то, что возвращался Вэйл в слезах и иногда на рубашке можно было увидеть… Кровь? Вэйл говорил, что это от кашля Джефферсона остаются пятна. Шляпнику было безумно стыдно, пусть и не за что. Он ведь не виноват в своей болезни. Наверное… Иногда и правда хотелось скинуть вину на кого-нибудь другого, чтобы было, кого упрекать. Пришлось очень долго готовиться к сегодняшнему вечеру. Джефферсон не стал убирать с кожи бутоны цветов, на это просто не хватило сил. Он просто сидел где-то в гостинной и ждал прихода спасительницы. Дверь в особняк он не закрывал, на грабителей плевать. Джефф наконец услышал заветные шаги, а потом и крик Эммы от того, что ей пришлось лицезреть. Лепестки роз валялись вокруг Шляпника, на его одежде следы от крови, а руки покрыты цветами. Безумный увидел, как к нему подбегает Эмма и кричит что-то, что Джефферсон не может разобрать. Он еле слышит ее голос, он почти ничего не слышит. На его лице появляется ухмылка и из последних сил Шляпник говорит “Я люблю тебя” и все… Безумный словно умер, но, как оказалось, у него есть еще пара секунд. Джефферсон проснулся в больничной палате, рядом с ним сидела Эмма и где-то поодаль стоял Крюк. Принцесса плакала, но так ничего и не сказала. А ведь Джефферсон ждал, когда она хотя бы попытается выдавить из себя эту заветную фразу, обозначающую любовь. Похоже, Киллиан мешает… Или у Джеффа попросту нет шансов на взаимность. Эмма ведь счастлива с другим, пора бы уже это принять, наконец. И вот, Джефф уже готов покинуть этот мир, как вдруг в комнату вбегает Вэйл. Шляпник хотел улыбнуться от того, что Франкенштейн все же нашел время попрощаться пока не увидел розовый бутон на руке доктора… До Джефферсона дошло, зачем Вэйл так часто уходил куда-то, возвращаясь с кровью на одежде. Захотелось подняться и попросту обнять доктора, но сил не хватило даже на то, чтобы подвинуть рукой. Безумный все же был виноват в болезни, только вот не в своей. И Шляпник бы смог все исправить, если бы не эта слабость, неспособность даже сказать что-то. Франкенштейн подошел к Джефферсону, и Безумный почувствовал прикосновение в области кисти. Слышался отдаляющийся голос Вэйла, но разобрать его не получилось. Конец все ближе, дышать просто невозможно. Сердце больше не стучит, его пронзили шипы от роз. К сожалению, дела Джефферсона оказались незаконченными. Но еще хуже то, что Джефф знал, какие именно дела не закончены… Джефферсон каждый день сидит в подземной версии “У бабушки” и смотрит в одну точку, думая о чем-то своем. Ему уже незачем стараться разнообразить каждый день. А зачем? Сейчас главная цель – найти свое незавершенное дело. Оно найдено, завершиться, как надеялся Шляпник, не скоро. Сегодня Джефф также зашел в это кафе для того, чтобы хоть как-нибудь себя занять. Слепая ведьма из “Гензеля и Гретель” уже наизусть знала, что он будет заказывать. Сев за привычный столик, который всегда был свободен, Шляпник принялся смотреть в окно, надеясь, что найдет хоть кого-нибудь знакомого. Люди на улице куда-то бежали, будто есть, куда торопиться. Свое уже прожили, пора смириться. Часы иногда тикали. показывая очередного ушедшего из преисподни человека. Везет же некоторым… Спокойно отходят в мир иной, пока остальные обязаны сидеть в этом аду, после которого также есть возможность попасть в настоящий обитель Дьявола. Увядшие деревья, ничего живого. Здесь бы болезнь Джефферсона была кстати, цветы в сердце выглядели бы как что-то, не испепеленное жаром адского пекла. Но нет, люди здесь выглядят, как живые и это самая настоящая иллюзия. Джефферсон сидел в этом кафе очень долго, но в какой-то момент Безумному в голову ударило желание пойти к часам. Появилось из ниоткуда. Шляпник сначала игнорировал эти порывы, но потом ноги словно сами понесли хозяина на улицу. Медленные шаги переросли в бег. Часовая башня все также лежала на земле, но далеко не это интересовало Шляпника. Рядом с упавшей башней лежал человек с белыми волосами и Джефферсон готов был поклясться, что зрение его не обманывает. Буквально через минуту новый умерший поднялся и Джефф был уже точно уверен – это Вэйл. Доктор сначала не мог понять, что происходит, пока не увидел Шляпника, который готов был со стыда умереть второй раз. Безумный ведь считал Эмму слепой, хотя сам не видит ничего дальше своих проблем. Но Франкенштейн словно и не был зол. Наоборот, его глаза излучали радость, которую Шляпник не мог понять. Джефферсон неуверенно шагнул вперед, пытаясь удержать на лице серьезный вид. Франкенштейн идет навстречу с улыбкой на лице и тихо что-то бормочет, чего Джефф разобрать не в состоянии. Безумный уже готов был извиняться, но Вэйл его опередил… – Прости, пришлось задержаться…