На столе у Шефа.

       Быть вызванным неожиданно к Шефу всегда страшно, даже если он является одним из твоих лучших друзей. Это всё ещё твой Шеф, и вероятность того, что ты мог где-то напортачить всё ещё довольно высока. Выгнать не выгонят, но нагоняй дадут точно, может пешком домой идти придётся. Алекс тяжело вздыхает, буквально трясущимися пальцами старался как можно быстрее собрать все необходимые бумаги, что ему сказали принести. У самой двери мужчина старательно выравнивает дыхание, думает о чём-то приятном, успокаивающем, приятно ласкающим напряжённые нервы. Пара секунд, и постучался несколько раз было не такой уж пыткой. Но прижимать папки с документами к груди не перестал. Ну, во-первых, они могут выпасть, а во-вторых… Ему так просто спокойнее. Проходя в кабинет совершенно ни о чём не подозревающий Алекс даже немного подрагивал, потому что лицо у Владимира было серьёзным, и хорошего сулило мало. Деловой разговор, привычная атмосфера, кабинет не меняется, папки с документами неизменно ложатся на одно и то же место. Каким образом на столе оказался сам Алекс, а не документы, всё ещё загадка для секретаря. Но сейчас, кусая истерзанные губы, задумываться почему он сидит на столе своего Шефа без штанов и с расстёгнутой рубашкой не было необходимости. Мозг был настолько затуманен пеленой сладкого, томящего возбуждения, что приходилось действовать только следуя ощущениям. Подчиняясь рассудку, закрытому от здоровых мыслей плотной пеленой неразборчивых ощущений. Собственные тонкие пальцы медленно оглаживают своё обнажённое тело, медленно, дразняще проходясь по открытому участку груди, еле задевая розовые соски, спускаясь на впалый живот, оглаживая, касаясь невесомо, но так чувственно, что сжирающие его серые глаза загорались с каждым разом всё больше. Тело предательски подрагивает, ощущения накрывают неминуемой волной, его сжирают глаза собственного Шефа, так расслабленно устроившегося в своём кресле. Дым от дорогой тёмной сигары, казалось, окутывает весь кабинет, забиваясь и в лёгкие секретаря, опьяняя никотином.        Что до самого Шефа, он пристально следил за всем. За каждым движением, каждым касанием, улавливал эрогенные зоны, от касания которых подрагивал парень. Осматривать его лицо, затягивая полные лёгкие горького, никотинового дыма. Видеть его персиковые щёки, его смущение и желание. Следить как тонкие, изящные пальцы оглаживают каждый участок бледной кожи. Касания медленно мажут по худым ногам, неизменно возвращаются к груди. Серые глаза медленно возвращаются к идеальному лицу, следят как парень кусает собственные губы, стыдливо отводит взгляд, стараясь ни плавиться, ни выдавать громких звуков, знает прекрасно, нельзя. Вова медленно поднимается из-за стола, в приглушённом свете от задвинутых жалюзи он кажется ещё красивее, загадочнее, сексуальнее. И Алекс губу до крови прокусывает, стараясь нетерпеливый скулёж сдержать. Видит в руках своего Шефа бутылку дорогого коньяка, следит как тёмная жидкость разливается в идеально начищенные стаканы. Стоит Семенюку поднять вновь на него глаза, он замечает выступившую кровь на тонких губах. Словно заворожённый тянется рукой, осторожно стирая, ловя за подбородок, поглаживая пару раз.        — Хороший мальчик, — усмехается, продолжая пристально следить делает глоток, протягивая второй секретарю.        Алекс себя искренне сдерживает, чтобы не застонать в голос. Дверь конечно заперта, но риск, что кто-то может побеспокоить велик. Как повлияет на репутацию его Шефа тот факт, что он тут со своим секретарем развлекается. Глоток горького алкоголя обжигает всё внутри, распаляет ещё больше, прокусанную губу начинает щипать, приходится нетерпеливо сглатывать, ведь трогать нельзя. Будет ныть ещё больше. Горячие руки Владимира аккуратно по бедру оглаживают, лёгким, дразнящим движением. Не касаться откровенно, и Алекса почти трясти от этого действия начинает, он нетерпеливо ёрзает по столу, не удержавшись кусает губы, вытягивает носки на ногах, стараясь держать себя в руках, держаться на последних каплях. Ни просить, ни умолять, покорно ждать. Шеф усмехается, медленно отходит к окну, поглядывая на улицу сквозь тонкие щели жалюзи.        — Ты всё принёс? — тот самый неизменно деловой голос, он разговаривает с подчинённым, и Алекса чуть не встряхивает от этой резкой смены.        — Ч-что? — кажется речевой аппарат растворился вместе со здравым рассудком где-то в начале всего этого разврата.        — Документы, Алекс, ты принёс все, что я просил? — медленно разворачивается, опираясь о косяк окна спиной. Взгляд привычно отстранённый, они словно всё те же секретарь и его босс, и он не сидит сейчас почти обнажённый на его столе.        — Д-да, шеф, — на выдохе, измученном, томящем, почти что в стоне. У него глаза покорные, молящие. Владимир невольно вспоминает их первый сильный момент в этом кабинете. Когда Алекс спас его, подарил надежду, дал стимул. Как иронично, они в этом кабинете и от истерики спасались и непристойностями сейчас занимаются.        Вова на него смотрит теперь иначе, дыхание отчего-то сбивается, всё ощущается ярче, возбуждение теперь давит, подгоняет, ускоряет, хочется действовать быстрее, решительнее. Прелюдии больше не такие желанные и необходимые, хочется действовать резче, он теряет контроль. Стакан медленно опускается на стол рядом со вторым, почти полным. Из него всего один глоток сделали, больше не трогали. Потому что хоть кто-то должен думать мозгами, хоть кто-то из них должен заботиться о том, что нужно быть тихими, риск быть услышанными слишком велик. Алекс глаза верные поднимает, губу закусывает невинно, ноги тонкие сжимает от желания, и сосуд терпения лопает. Взрывается оглушительно, разрывая сдерживающие цепи, теперь он свободен, его не держит рассудок, он сорвался. Вова подходит слишком резко, разводит ноги слишком нетерпеливо, укладывает на стол так, что младший бы головой ударился с большой вероятностью. Движения сбитые, неразборчивые, торопливые. Разнеженное тело поглаживать, сжимать хочется. Несдержанные вздохи слушать, непонятные узоры по бархату его кожи выцеловывать, сжимать хрупкие бёдра до синяков, рычать нетерпеливо на ухо, покусывать соски, ловить каждое истерическое сокращение мышц, довольно губы в улыбке растягивать. Алекс на стол откидывается наконец полностью, кусает собственные руки, чтобы тихим быть, свои стоны глушить, вздохи истерические. Всё надо делать тихо, а Владимир этого словно не понимает. Нетерпеливый, движениями резкими, сжимая, кусая, оставляя засосы алые, специально касаясь эрогенные точек, но не трогая чужое возбуждение. Он доводит до такого состояния, что приходится губы до крови прокусывать. В Вове собственник просыпается, хочется тело привлекательное помечать, сжимать, кусать, оставлять свои метки. Показать всем, что занят, что трогать нельзя. Что никто не посмеет взять то, что Шефу принадлежит. А после, словно уловив капли здравого рассудка, извиняясь зацеловать бёдра, недавно только до синяков сжимаемые.        Алекс на Вову смотрит глазами затуманенными, короткими ногтями стол царапает от нетерпения. Одна лишь мысль кажется абсурдной, он сейчас будет трахать на столе собственного шефа, а кто? Сам Шеф, человек, с которым они только успели стать хорошими друзьями, только тянуться друг к другу начали. И вот они, прямо на важных бумагах, среди стопок документов, что принёс только недавно секретарь. И крутиться ведь нельзя, всё испортят, потом снова всё это восстанавливать, кучу времени, Алекс это понимает в разы лучше своего Шефа. А рядом стаканы с виски ведь стоят, мужчина сдержать себя пытается, неразборчиво шептать начинает, надеясь быть услышанным. Но в итоге тихонько останавливать начинает, ладонью в плечо упираясь, не сильно, не стараясь прекратить, но надеясь напор сбавить, смотря таким взглядом жалостливым. А Вова его словно не видит, не замечает его немых просьб, плечи открытые кусает, шею выцеловывает, тёмными метками покрывая. Тонкую ногу на плечо себе закидывает, щекой к внутренней стороне бедра прижимается, рычит, покрывает поцелуями торопливыми. А потом замирает, слыша первый тихий стон, совсем еле слышимый, но для Вовы он оглушительный, в ушах отдаётся манящим эхом. Он целовать медленно его ногу начинает, смазано, неторопливо, взгляд не отводя от его глаз. Покусывает не сильно, медленно по внутренней стороне бедра спускается, дразнит, следит за ним, одним видом показывая, что молчать должен, что должен быть тихим.        Владимир смотрит исподлобья на красное лицо своего сотрудника, губы в довольной улыбке растягивает. Напоследок кусая в бедро вновь над ним нависает, Алекс тихо шепчет просьбы неразборчивые, старается выговорить что-то связное, но только одно имя на языке вертится. Сбивчиво на выдохе вылетая. Стараясь выровнять дыхание выгибается в спине, от горячих ласк надеясь спрятаться. Секретарь цепляется за его рубашку, старается остановить, слова изо рта вылетают неразборчивые, несвязные. Сдаётся, медленно рукой ниже ведёт, касается нежно, аккуратно, кусая губы, мычит ему в шею. Алекс его руки, упёртые по бокам от собственного тела, сжимает, царапает неосознанно, изнывает, трётся ближе. Оглаживает чужое тело, более крепкое чем у него самого, мышцы на его руках неосознанно сжимает, закатывая глаза мычит. В самые губы своему шефу шепчет позорное «остановись», последними попытками цепляется за него, а после покорно на поцелуи отвечает. Прижиматься ближе, покорно выгибается, подставляется, ближе к нему тянется. Старается дать больше, сбивчиво просьбы быть быстрее на ухо скулит. Замирать, чувствовать как истерзанные губы нежно Вова выцеловывает, за несдержанность и необходимость безмолвно извиняясь.        Шеф жадный, собственничает, не хочет чтобы кто-то видел, кто-то слышал, затыкает его губы настойчивыми поцелуями. Хочет себе забрать, под себя подминает, всё изучить сам пытается, каждый миллиметр его тела исследовать. Алыми засосами пометить, укусами всё его тело покрывая. Но останавливается, извиняясь осторожно оглаживает хрупкое тело, смотрит на истерзанное тело парня, сверху нависая. Медленно собирает пальцами созвездия из укусов, оставленных на его теле. Смотрит, придирчиво изучает, бегать глазами по каждой мелочи, запомнить старается. Наклоняясь чуть ниже шепчет смотря в яркие, голубые глаза.        — Ты прекрасен… — осторожно в грудь целует, медленно выше поднимается. Алекс не удержавшись за галстук своего шефа ловит, к себе наконец притягивает, целует так чувственно, что без слов передаёт все чувства и эмоции.        Поцелуй медленно перерастает в настойчивый, молящий. Алекс медленно по столу сползает, ягодицами вплотную к чужому возбуждению прижимаясь, слушая несдержанный тихий стон просит наконец прикоснуться, не мучить. Владимир медленно два пальца в горячий рот погружает, чувствует как мягкий язык их облизывает, слюной обильно покрывая. Секретарь ногами его бёдра обхватывает, резко к себе прижимая имитирует толчок, и оба стонут нетерпеливо. Когда порядком надоевшее бельё медленно опускается к остальным вещам, Алекс замирает, покорно ноги разводит, краснеет до кончиков ушей и губы предварительно сильно закусывает. Первый палец входит на удивление легко, видимо долгие прелюдии пошли на пользу. Владимир медленно начинает им двигаться, постепенно растягивает узкие стеночки. Челюсть сжимает от желания, от его вида. Второй рукой осторожно по бедру гладит, расслабляет, в бедренную косточку кусая второй палец добавляет. Младший мычать начинает ощутимо громче, в уголках глаз скапливается влага, картинка перед глазами плывёт, ощущения максимально двоякие, но почему-то становится приятнее, уже не ноет, и внизу живота так сильно не тянет. Хочется к себе прикоснуться, хочется улучшить ощущения, но парень уверен, стоит ему коснуться собственного изнывающего члена, и он кончит не проведя ни разу. А внутри уже три пальца двигаются, осторожно ощупывают, раздвигаются, Алекс бы очень хотел сейчас стонать, кричать от удовольствия, от тех чувств, что переполняют, но понимает, нельзя.        Глаза устремлены в потолок, жаркие, нежные поцелуи бабочки по всему телу, сложно понять где он коснётся снова. Ноги дрожат, чувство заполненности такое опьяняюще приятное. Глаза сами собой закатываются, когда пальцы покидают тело с пошлым, хлюпающим звуком. Скулящий звук срывается с губ сам собой, Вова над ухом хрипло смеётся, подхватывает под спиной, медленно притягивает к себе, чужая горячая плоть касается неожиданно приятно. Алекс на него смотрит опьянённо, сжимает крепкие плечи на последних крупицах рассудка, хочет было снова рот себе закрыть, но старший его руку ловит на полпути, в губы впивается нежным, сладким поцелуем. Медленно от губ отрываясь переходит на шею, выцеловывает неизвестные дороги, легко прикусывает приятную кожу. Руку его отпуская, за бедро берётся, медленно к себе прижимая входить начинает. Алексу, кажется, что он сознание сейчас потеряет, на крепко удерживающую руку откидываясь сжимает в руках дерево. Глаза жмурит, слёзы сами собой появляются. Вова входит медленно, осторожно, пристально следит за чувствами, за эмоциями, в любой момент готовый остановиться. Но вот прижимается бёдрами вплотную, младший перед ним еле сдерживает оглушительный стон, хватается крепче за Вову, прижимается к нему и тяжело на ухо дышит.        Старший не двигается, аккуратно голову к нему поворачивает и коротко в висок целует, смотрит в яркие глаза когда Алекс к нему лицом поворачивается. Теперь они целуются иначе, медленнее, вдумчивее, осознаннее. Вова теперь в разы нежнее, осторожно его губы мнёт своими, отстраняясь смазано целует в щёку, всё лицо нежными поцелуями покрывает. Осторожно собирает короткие дорожки упавших слёз. На пробу делает толчок, секретарь сладко стонет на ухо, тихо, стараясь сдержаться. Но это становится зелёным светом для Владимира. Он медленно начинает набирать обороты, прижимает к себе ближе, сначала полностью выходит, потом скользит полностью внутрь, сцеловывая облегчённый стон с тонких губ. Меняет темп, ищет какой приятнее, с каким его мальчику больше понравится, делает несколько резких толчков, приходится Алексу рот рукой закрывать, чтобы не сорвался. Он мычит нетерпеливо, глаза светлые закатывает, первый раз кончает уже спустя несколько первых толчков. Скулит тихо в тёплую ладонь, и смотрит в глаза так открыто, Вова уже хочет не мучить его, постепенно замедляется, но находит нужную точку, и пары толчков по комку нервов хватает чтобы у него снова встал. Чтобы глаза непрерывно закатывались от удовольствия, чтобы его хрупкое тело дрожало от удовольствия, чтобы он сжимал так, что самому приходилось стоны сдерживать. Кусать его плечи, чтобы себя сдержать. Замерев ненадолго зацеловывает извиняясь. А он нетерпеливый, сам двигаться начинает, Вова его на стол вновь опускает, опирается руками по бокам его тела. Двигается до оглушительного стука крови в ушах, целует его истерзанные губы, пошлые шлепки отдаются в мозг с каждым разом всё приятнее и резче.        Вова специально дожидается пока кончит младший, двигается в нём его несколько раз, крепко сжимаемый горячим нутром. Бёдра ноют, уставший парень под ним старается отдышаться, еле отдирает уставшие руки от стола. Владимир аккуратно выходит из него, слушая последний сладкий стон. Приводит себя в порядок так быстро, как получается. Возвращаясь к столу медленно поднимает парня к себе, он скулит садясь на край стола. Смотрит в глаза устало, но с таким восторгом и обожанием, что Вова не удерживается, целует его со всей сладостью и чувственностью. Отрываясь последний раз изучает поцелуями шею, вытирает его тело, лбом упирается в его грудь, чувствует как тонкие пальцы медленно забираются в волосы, оглаживают, почёсывают. Владимир его крепко обнимает, к себе прижимая как можно ближе.