Живой треск огня.

Не стоит удивляться, когда люди начинают меняться, эволюционировать. Изменения даже происходят незаметно, в истинно дарвиновской манере естественного отбора, но они происходят, разрывая мир на две части так, как это может сделать только человеческая природа. Эволюционировавшие становятся сильнее, быстрее, их тела способны выдержать вдвое больше повреждений, чем обычный человек, и так же быстро восстановиться. Начинается все с горстки: выдающихся личностей, которые быстро достигают мирового признания как выдающиеся спортсмены, солдаты, знаменитости. Мир посвящает свое время поклонению этим людям, как это принято у них, провозглашая их потусторонние способности как редкое благословение для этой земли. И только когда эти подвиги совершаются их потомками и последующими поколениями, ученые начинают исследования. И когда научное сообщество взрывается, по всему миру появляются публикации о биохимических различиях между обычными людьми и этими, казалось бы, эволюционировавшими сверхлюдьми, дело принимает ужасный оборот. ***

—Помните, что комендантский час теперь в семь часов в связи с приближением зимнего солнцестояния. Эль-Ниньо предстоит сложный сезон, но мы идем с опережением графика, чтобы быть во всеоружии. Следите за бродячими животными - незнакомые лица должны быть замечены, чтобы обеспечить безопасность и свободу нашего сообщества. Безопасность - это ответственность каждого. До следующей недели, оставайтесь в безопасности. Спокойной ночи. Зал заполняет тишину после того, как мэр отходит от микрофона, разговорами: горожане встают и собирают свои пальто и сумки. До комендантского часа еще около часа, и люди спешат выполнить последние поручения, прежде чем запереться в доме на ночь. Хосок вытягивает руки над головой и широко зевает, несмотря на то, что его мать бросает на него сердитый взгляд, когда сходит с трибуны. —Чон Хосок, где твои манеры? — укоряет она, когда он встает со своего места, берет за руку и ведёт со сцены к черному входу в мэрию, где их ждет машина, чтобы отвезти обратно в дом. —Люди будут думать, что твои родители ничему тебя не научили. —Мои родители научили меня многому, —смеется Хосок, протягивая руку, чтобы поцеловать её в щеку. —Хотя даже самый воспитанный ребенок заснёт, услышав одну и ту же речь в течение пяти лет. —Еженедельные городские собрания полезны для нас, Сок-а, — мягко упомянула ему мать. —Это напоминает людям, что мы, как лидеры, всегда держим глаза открытыми, что мы не забыли об их безопасности, несмотря на мирное время. Хосок сжимает челюсть, но ничего не отвечает. Они дошли до черного внедорожника, стоящего на улице, и он высунул свою руку из руки матери, чтобы открыть заднюю дверь, и плотно закрыл её после того, как она заскочила внутрь. Хосок забирается на пассажирское сиденье и кивает водителю, который кладет шляпу, прежде чем отъехать от обочины. —Кроме того, — продолжает его мать после минутного молчания, —это напоминает людям, что мы все несём ответственность за безопасность коллектива, друг за друга. Это побуждает людей принимать меры, когда их соседи в опасности. Молчание, в отличие от того, что произошло с его отцом, висит в воздухе тяжелым грузом. Она удушающая, и Хосок нажимает на приборную панель, чтобы выключить обогреватель. Произошло восстание. Группа эволюционировавших, разочарованных предрассудками и дискриминацией, ворвалась в их город на Хэллоуин пять лет назад, вооруженная винтовками и пистолетами и с вопиющим пренебрежением к человеческой жизни. Отец Хосока был медицинским работником, попавшим под перекрёстный огонь засады. Хосок видел запись с камеры наблюдения магазина на той улице, видел, как его отца застрелили, когда он помогал молодой паре выбраться из здания, а те, услышав стрельбу, повернулись и побежали, оставив отца истекать кровью на улице. Пара не сообщила о случившемся властям, не позвонила в службу 911. В течение нескольких часов на пленке неподвижно лежит тело отца, его лицо скрыто тенью от тротуара. Его тело находят только утром. Хосок сжимает пальцы в кулаки, упираясь ими в колени, чувствуя, как тупая пульсация гнева в висках выливается в усталость. В тот день он потерял всякую веру в человечество, чувствовал, как отвращение холодом и тяжестью оседает в его груди, напоминая ему об их поражении с каждым вздохом. Он не может позволить себе потерять этот солнечный нрав, унаследованный от отца, не может расстаться с напоминанием о человеке, который значил для него всё, но он больше не смешивает счастье с доверием. Он знает это лучше. Хосок держит своих близких рядом и отказывается впускать в дом кого-либо еще. Его жизнерадостность сразу же успокаивает окружающих, но в то же время отгораживает их от него - они никогда не подходят достаточно близко, чтобы увидеть, что происходит за его фасадом, и это прекрасно работает для Хосока. После нападения, когда отец Хосока стал мучеником, город объединился с матерью Хосока во главе и отстроился, возведя бетонные стены высотой в восемь этажей. Теперь они живут в своем собственном пузыре, в городе без эволюции. У эволюционировавших есть город где-то там, примерно в пятидесяти километрах, но вот уже много лет никто не встречал никого из их вида. Но это не мешает никому не терять бдительности. Машина подъезжает к дому мэра - огромному особняку, за которым находится пол-акра частного леса, где Хосок и Юнги притворяются, что летом разбивают лагерь, поскольку получить разрешение на выезд из города - это полторы головные боли. Когда Хосок выходит из машины, идёт лёгкий снег, настолько лёгкий, что его макушка покрывается слоем белой пудры. Из-за Эль-Ниньо все ожидают, что предстоящая зима будет суровой, ведь холода наступают рано - еще только начало октября. Его мать уже следит за запасами провизии на случай, если в конце года дороги закроются. Хотя их город занимается сельским хозяйством в долине, они не являются самодостаточными и нуждаются в импорте из города, расположенного в нескольких сотнях километров. Грузовики стабильно проезжают через их стены с нескоропортящимися продуктами и мясом каждые несколько дней, а не недель, и все на нервах из-за огромного количества незнакомых лиц в городе, поскольку дальнобойщики останавливаются на несколько ночей, прежде чем отправиться в изнурительный обратный путь. Хосок прижимает воротник куртки к шее, чтобы уберечься от холода, пока они поднимаются по лестнице к входной двери. Эта зима не будет легкой. —Госпожа Чон, господин Чон, капитан Мин ждет вас в гостиной. Я уже поставил чай, — сообщает им дворецкий, принимая их пальто. —Спасибо, — кивает мать, направляясь в комнату. —Мы поужинаем, как только всё будет готово. Вы спросили Юнги, не хочет ли он остаться на ужин? Дворецкий отвечает утвердительно, хотя у капитана Мина есть свои обязанности на сегодняшний вечер, и он вынужден отказаться. Хосок следует за матерью в гостиную и улыбается, увидев Юнги. —А, Юнги, надеюсь, мы не заставили тебя долго ждать, — с улыбкой говорит госпожа Чон, когда Юнги встает со своего места на диване, чтобы взять её руку и поцеловать в щеку. —Никогда, госпожа Чон, —заверяет он, когда все садятся обратно. Глаза Юнги ненадолго встречаются с глазами Хосока, и он кивает в знак согласия, после чего вновь обращается к своему начальнику, мэру. —Полагаю, городское собрание прошло гладко? Офицер Пак еще не отчитался. —Как всегда, — с улыбкой отвечает госпожа Чон. Хосок занят тем, что наливает чай для всех троих, пока ему не требуется активное участие. —Хорошо, хорошо. Я решил заглянуть к вам, чтобы сообщить о дополнительных патрулях, которые мы будем вести сегодня вечером. Я удвоил наблюдение по периметру и расширил зону до двух километров за стеной, — спокойно говорит Юнги. Хосок не перестает удивляться тому, насколько профессионально ведет себя его друг, когда имеет дело с официальными делами, даже со своей приемной матерью. Как будто включается переключатель, превращая его из друга детства Мин Юнги в капитана Мина, главу правоохранительных органов. Мать Хосока хмурится. —Дополнительное патрулирование? Что-нибудь случилось? —Несколько патрулей вернулись, сообщив о признаках беспокойства в лесу, как будто кто-то разбил там лагерь, но они не смогли задержать отдыхающего. Я просто хочу быть уверенным, что ничто не ускользнет от нас сегодня ночью, учитывая, что в два часа ночи должен прибыть большой груз. Три из этих грузовиков везут пополнение запасов медикаментов. Мы не можем позволить себе потерять их. Складка у бровей госпожи Чон углубляется, пока она потягивает чай. Но Хосок достаточно хорошо знает свою мать, чтобы уловить, как она вздрогнула при упоминании о нарушителе границы, хотя и перевела удивление в озабоченность. —Да, да, ты прав, —говорит она. —Мы не можем позволить себе потерять эти запасы. Были ли в последнее время какие-нибудь набеги? Юнги качает головой. —Нет, все было довольно тихо. У меня такое чувство, что они готовятся к большому набегу, а не просто отбирают отставших, как раньше. Должно быть, они знают о приближающейся зиме. Они начинают волноваться. —Да...—Госпожа Чон кивает, глядя в свою чашку с чаем. Хосок чувствует, как она напряженно думает. —Что ж, я поддерживаю ваши решения, как всегда, капитан. Почему бы вам, мальчики, не наверстать упущенное - мне нужно кое-что проверить перед ужином. Вы точно уверены, что не можете остаться поесть перед отъездом? —О нет, —отвечает Юнги. —Я не хочу нарушать ваш обед, если мне придется уйти раньше. Спасибо, госпожа Чон. Завтра к утру я подготовлю полный отчет о сегодняшних прибытиях. —Спасибо, капитан. Берегите себя. Юнги и Хосок встают, кланяются госпоже Чон и выходят из комнаты. Только когда за ней захлопывается дверь, они снова опускаются на подушки. Хосок замечает, как опускаются плечи Юнги, как он дважды моргает, пытаясь заснуть. Исчезла жесткая, властная манера капитана Мина - теперь это просто Юнги, лучший друг и приемный брат Хосока с пяти лет. Юнги выглядит измученным. —Давно не виделись, Сок-а. Как дела? —Голос у Юнги низкий и хриплый - остатки курения в старших классах. Хосок ухмыляется. —Да ничего интересного - я все еще работаю в офисе, подсчитываю цифры для нашего финансового отдела. Но что интересно, — он наклоняется вперед с лукавым блеском в глазах, который совсем не нравится Юнги. —Так это сплетни, которые я слышал от одной птички о нашем капитане Мин Юнги. Юнги делает длинный глоток чая, чтобы не видеть, как Хосок вздергивает брови. —О? — отвечает он, внимательно изучая остатки чая на дне своей чашки. Хосок так сильно наклонился вперед, что его колени уперлись в журнальный столик между ними, практически вибрируя от возбуждения. —Так ты и Пак Чимин, да? Что, вам обоим потребовался выброс адреналина от службы в полиции, чтобы понять, что умереть от безответной любви - это ужасный путь? —Заткнись, сопляк. Всё не так. Но ухмылка Хосока только расширяется. —Я тебя умоляю, вы двое приглядывались друг к другу еще в школе. Пора бы вам обзавестись парой. —Я каждый день рискую жизнью ради тебя, неблагодарное отродье. Я уверен, что у меня уже есть пара, — фыркнул Юнги, бросив на Хосока пристальный взгляд. На мгновение они молча смотрят друг на друга, а затем разражаются смехом. —Чёрт, никогда не думал, что ты это признаешь, — усмехается Хосок, покачивая головой. —Но, эй, что это значит - рисковать своей жизнью? Я думал, ты сказал, что все было тихо. Юнги замирает, пальцы застывают на том месте, где они прослеживали цветочный узор на его чашке. —Так и есть, — медленно говорит он, но уже слишком поздно. Хосок смотрит на него, не мигая, губы вытянуты вниз в то, что Юнги называет его треугольной гримасой. —Хён, что случилось? Ровный тон Хосока, так не похожий на его обычную выразительную интонацию, которая иногда переходит в клыки, заставляет Юнги вздрогнуть. Хосок, может быть, и моложе, и известен как солнечный лучик в городе, в нем достаточно счастья, чтобы компенсировать стоицизм Юнги на всю жизнь, но его серьезность - это не то, к чему стоит относиться легкомысленно. Хосок становится серьезным только тогда, когда срабатывает его защитная сторона, когда он чувствует, что кто-то важный для него находится под угрозой. Его солнечная, гиперактивная манера поведения исчезает в леденящей душу неподвижности, которая проявляется в том, что он вытягивается во весь свой нелепый рост, возвышаясь над Юнги больше, чем ему хотелось бы признать. Юнги знает, что с серьезным Хосоком лучше не связываться - он видел, как Чон довел ребёнка из их класса до слез, не повышая голоса, за то, что тот назвал Юнги педиком. —Мы не понесли потерь, потерь нет, — начинает Юнги, зная, что это успокоит его друга. И, как он и ожидал, плечи Хосока слегка расслабляются от напряженной линии. —Но? Юнги проводит ладонями по лицу и резко выдыхает. Ему следовало бы знать лучше, чем пытаться что-то скрыть от Хосока. —Но хотя мы ничего не потеряли, ничего не слышали, пока они не ушли, в наши грузовики с припасами проникли, все перерыли. Мы поняли, что они там были, только когда водители сообщили, что все замки сломаны. —Зачем было так стараться? Каждый грузовик за последнюю неделю? — спрашивает Хосок. Когда Юнги кивает, он хмурится, вспоминая цифры, которые он подписал ранее. —Но это же семьдесят два грузовика. Зачем так напрягаться, чтобы ничего не взять? —Мы думаем, что они ищут что-то конкретное. Груз прошлой недели состоял только из непортящихся продуктов и туалетных принадлежностей - предметов, которые они могут легко достать в городе самостоятельно. Однако медицинские препараты... —Требуется разрешение, — закончил Хосок, глаза его загорелись от осознания. Юнги кивает. —Мы думаем, что они не хотят проблем, не хотят, чтобы мы выслеживали их за воровство. Но они, должно быть, отчаянно нуждаются в том, что хотят украсть. Хосок надувает губы от легкой защиты, предложенной эволюционировавшим, но не оспаривает её. —Мы, да? -поддразнивает он вместо этого, солнечное настроение снова стало на десять. —Уже отдаёшь Чимину должное за твой гений - я должен был догадаться, что ты будешь побежден, капитан Мин Юнги. Хосок гогочет, всем телом бросаясь в смех, и задорно хлопает в ладоши. Юнги надеется, что у него случится аневризма, розовый цвет окрашивает его скулы. —Не будь таким грубияном, — тихо говорит он. Искреннее смущение, излучаемое маленьким Юнги, заставляет Хосока потянуться через стол, чтобы сжать колено Юнги. —Хён, — мягко говорит он и улыбается, когда Юнги встречает его взгляд. —Я очень рад за тебя, знаешь. За вас с Чимином. Вы оба заслуживаете всего счастья в мире. Юнги поджимает губы. —Да, ты тоже заслуживаешь счастья, Сок-а. Но спасибо тебе, мы счастливы. Хосок издает придушенный звук, прежде чем перепрыгнуть через журнальный столик. Единственным предупреждением для Юнги стало дребезжание фарфора, когда его нога задевает край поверхности, прежде чем он успевает схватить Хосока. —Вы двое должны быть в безопасности, хорошо? Я не знаю, что бы я делал, если бы с вами что-нибудь случилось, — бормочет он, прижимаясь к ключице Юнги. —Да, — усмехается Юнги, протягивая руку, чтобы взъерошить волосы собеседника. —Я всегда осторожен. Кто-то же должен о тебе заботиться. Они остаются так на некоторое время, Хосок прижимается к коленям Юнги, его длинные ноги раскинуты в стороны, а лицо уткнулось в шею Мина, пока он продолжает перебирать пальцами темные локоны Хосока. Подготовка к Эль-Ниньо не даёт им покоя: вот уже почти три недели Юнги не разговаривал с ним, кроме быстрых сообщений между перерывами и обмена приветствиями в коридорах мэрии. Он скучает по своему лучшему другу, скучает по тому, что над ним смеются за то, что он тоскует по Чимину, сожалеет о том, что не смог спросить его совета, прежде чем набраться смелости и признаться. Юнги слегка улыбается про себя. Приятно наконец-то побыть вместе. Время... Юнги смотрит на часы на камине и вздыхает. —Сок-а, хён должен идти, — говорит он, стараясь, чтобы в его голосе не прозвучало нежелание вставать. Он старший, чёрт побери. —Да, ты уже заснул? — проворчал он, когда Хосок просто заскулил, не сдвинувшись ни на дюйм. —Давай, пора идти. Нельзя опаздывать на патрулирование. В результате Хосок издает бессвязные звуки, скатываясь с колен Юнги на свободное место на диване. Он смотрит на Мина безразличным взглядом. —Ты же знаешь, что от этого я хочу спать. —Вы, нарколептики, такие странные, — поддразнивает Юнги, вытягивая руки за спиной. —Неважно, по крайней мере, я высыпаюсь. Плечо Юнги заныло, и Хосок вздрогнул от этого звука. Мин разжимает руки, вставая. —Просто будь осторожен, хён, — говорит Хосок, уткнувшись лицом в кожаный подлокотник дивана. —Не накручивай себя. —Я буду, — обещает Юнги, — и не буду. А ты... Хосок отрывает глаза от закрытых век и только прищуривается. —Оставайся дома после комендантского часа, слышишь меня? Больше никаких задержек в офисе, никаких вылазок на территорию, чтобы подождать, пока я освобожусь. Или чтобы посплетничать с Чимином, — добавляет он уже после. —Они как-то обходят нас, и пока не причинили никакого вреда, но это не значит, что не причинят. Они определенно показали, что способны на это. Оставайтесь в безопасности. Глаза Хосока уже полностью закрыты, но он поднимает руку и машет, чтобы показать, что услышал. —Напиши мне потом, — бормочет он. Юнги не удосужился ответить. Он всегда отвечает, не переставая писать Хосоку сообщения после смены, независимо от того, насколько он измотан. Хотя он не часто спит, он спит как камень, в то время как Хосок - ранняя пташка, встающая в шесть часов утра, если только он не забывает свои лекарства. Если Юнги пропустит промежуток времени между тем, как он уходит с дежурства в пять утра, и тем, как Хосок просыпается в шесть, Чон разнесет весь город, пытаясь дозвониться до него. Юнги смотрит на неподвижную фигуру своего друга на диване, наблюдает, как его грудь поднимается и опускается в ровном ритме, а затем направляется к двери, протягивая руку в перчатке, чтобы выключить свет. Должно быть, стресс донимает его - подготовка к Эль-Ниньо и юбилей. Хотя Юнги ничего не может сделать, кроме как позволить Хосоку горевать, он намерен убедиться, что тревоги младшего беспочвенны. Склонив шляпу перед дворецким, который отпускает его, заверив, что сообщит госпоже Чон, что капитан уехал, Юнги выходит на улицу. Снег падает сильнее...