Влюблённость²

Романов влюблялся в Павла дважды. Первый раз это произошло в юности, классе в десятом, когда они учились вместе и, хоть и не были близкими друзьями, всё же общались друг с другом. Паша тогда был бунтарем в чистом виде, спорил со всеми подряд до потери пульса, матерился через слово и выводил учителей одним своим видом. Пестелю было шестнадцать, он уже набил свои первые татуировки и теперь с довольной ухмылкой показывал их всем своим друзьям, нарочито громко рассказывая, что это совсем не больно. У него были волосы ежиком, по которым он часто проводил ладонью, когда задумывался, и, надо признать, у Романова тоже возникало желание прикоснуться к этой торчащей во все стороны причёске. Паша был практически самым умным в классе и без проблем стал бы круглым отличником, если бы не бунтарский характер, который он с гордостью демонстрировал при любом удобном случае. Пестель мог спорить с учителем целый урок, если считал, что тот в чём-то не прав, он не боялся исправлять преподавателей, если те ошибались в каких-нибудь фактах или ударениях. А ещё Паша никогда не боялся высказывать своего мнения, что бесило всех учителей, но невероятно притягивало самого Ника. Среди преподавательского состава Павел прослыл адвокатом дьявола, потому что он всегда находил аргументы в пользу того, что обсуждаемая личность не является такой плохой, или, напротив, хорошей, как о ней говорят. Он не боялся идти против большинства и всегда стоял на своем до последнего, даже если это грозило плохой отметкой. Когда классный руководитель в очередной раз читал лекцию о том, что им не следует выходить на митинг, Пестель мог демонстративно подняться и покинуть класс в знак протеста. Протест был у него в крови. Паша весь состоял из протеста. Он плевал на школьную форму и регулярно вступал в дискуссии с директором, объясняя, что его знания и способности к учебе никак не поменяются из-за одежды. И даже если Пестель появлялся на занятиях в форме, то в ней всегда не хватало галстука – тоже своеобразная форма протеста. Образ того Паши твердо стоял перед глазами, словно Ник видел его вчера. Кеды вместо ботинок, джинсы вместо брюк, рубашка с вечно закатанными рукавами и расстегнутой верхней пуговицей. Бунтарский образ дополняли волосы ежиком и серёжка в ухе. На лице вечная усмешка и слегка надменный взгляд, а ещё скулы, эти чёртовы скулы, о которые, кажется, можно было порезаться, если неосторожно дотронуться. Романов так и не дотронулся. Тот Паша всегда был для него чем-то далёким, недостижимым, словно из другого мира, до которого Ник не мог добраться. Он рвал на себе волосы и часами учил конспекты, чтобы получить положительную оценку; Пестель же схватывал знания на лету и, если бы вел себя спокойнее, без труда стал бы отличником. Коля был старостой и следил за порядком в классе, жил по правилам и призывал других делать так же; Паша же курил в школьном туалете и писал маркером на плитке всякую нецензурщину. Романов, несмотря на свое положение в классе, практически ни с кем не общался – то ли он был одноклассникам неинтересен, то ли просто сам не желал с ними общаться; Павел же был счастливым обладателем огромного количества друзей и единомышленников. Они были абсолютно разными, но почему-то Колю это не отталкивало. Второй раз Ник влюбился в Пашу, когда им было около тридцати. Они пересеклись на встрече выпускников, и Романов не мог оторвать от бывшего одноклассника взгляд. То ли родные стены школы влияли и вскрывали старые чувства, то ли Павел действительно остался таким же невероятным, как в юности. Хотя нет, не таким же. Он стал абсолютно другим. Первой в глаза, конечно же, бросилась внешность. Скулы больше не были столь острыми, ежик волос сменился красивой укладкой, а усмешка на губах превратилась в улыбку. Только серёжка в ухе осталась, да татуировка на шее. И не свёл ведь, наверняка счёл хорошим воспоминанием о бурной молодости. Интересно, жалеет? Вряд ли. Одежда тоже поменялась и, что было очень иронично, напоминала школьную форму, которую прошлый Пестель так активно отвергал. Теперь же на нем красовались начищенные туфли, брюки, идеально подобранные и будто сшитые именно на него, а ещё рубашка и пиджак. Даже ненавистный галстук теперь был повязан на шее. Пиджак, к слову, вскоре был снят и отложен, а Павел, кажется, уже автоматически закатал рукава рубашки. И всё-таки старые привычки остаются. Паша уже не спорил с каждым присутствующим, спокойно реагировал на позицию, отличную от своей, и так же спокойно приводил аргументы в пользу своей точки зрения. Его активная жестикуляция не пропала, просто стала сдержаннее, мягче что ли. А ещё в глаза бросалась уверенность, которой был пропитан каждый жест, каждый взгляд, каждое слово Пестеля. Однако теперь это была не подростковая напускная самоуверенность. Сейчас Паша не матерился так часто, а чрезмерно громкая речь превратилась в спокойную и твёрдую. А его голос... Николай отдал бы что угодно, чтобы слышать этот глубокий и мягкий голос как можно чаще. Стоило Паше обратить на него внимание и задержать взор дольше, чем на несколько секунд, как сердце Романова будто пропустило удар. Этот взгляд больше не был насмешливым и надменным, скорее изучающим и заинтересованным. Когда Пестель неожиданно подмигнул ему, щеки Ника, кажется, залились румянцем. Во всяком случае, он был невероятно рад, что не видит себя сейчас. А Паша улыбнулся ему и увел взгляд на рассуждающего о чём-то старого знакомого. Все хвалились своими достижениями, однако, когда очередь дошла до самого Пестеля, тот лишь пожал плечами, сказал что-то размытое о том, что ведет свой бизнес, все ещё холост, но неплохо себя чувствует, и передал слово следующему однокласснику. А ведь прежний Павел никогда не упустил бы возможность поговорить о себе. Ещё через несколько минут Паша поднялся, сказал, что ненадолго отлучится в уборную и покинул класс. Коля вышел практически следом, напоследок бросив что-то о важном звонке. Увидев Павла в полный рост, Романов самовольно решил, что, видимо, придётся заново учиться дышать. Пестель больше не сутулился, держал спину прямо, к тому же теперь он не был тонким и отчасти несуразным, было видно, что он много времени проводит в зале. А ещё Паша курил, сидя на подоконнике, и рассматривал ту самую нецензурную надпись, которую уборщицы не смогли оттереть. Нет, старые привычки всё же никуда не делись, остались прежними, просто теперь маскировались под новый образ. Себя не переделаешь. — Так и знал, что ты пойдёшь за мной, — улыбнулся Паша, переводя взгляд на Романова. Оглядел его с ног до головы и выпустил облако дыма, не прекращая улыбаться. И улыбка эта была так же прекрасна, как та самая подростковая усмешка. Интересно, это всё же проснулись старые чувства, или просто Ник влюбился заново? — И откуда же такая уверенность? — Николай приблизился к нему и осторожно забрал сигарету, тут же поднося её к губам и делая затяжку. — Воу-воу, неужели пай-мальчик Коленька теперь курит? — Паша рассмеялся, но смех его был мягким и ни капли не издевательским. — Ты меня весь вечер взглядом пожираешь. — Да неужели? А не много ли ты о себе думаешь, Паш? — Коля улыбнулся, выпуская клуб дыма в его лицо и возвращая сигарету. — Неа. Слушай, как насчет продолжить этот вечер в ресторане? Буду рад пообщаться с тобой лично. — Павел забрал раковую палочку и с надеждой посмотрел на собеседника, ожидая ответа. В отличие от Романова, Паша влюбился лишь однажды.