тишина

От такой громкой тишины звенит в ушах, и почему-то не слышно ни шума проезжающих за окном машин, ни визгов детей, играющих на площадке во дворе. Всё вокруг замирает, и ты идёшь по коридору квартиры, как в 5D анимации. И кажется, что, если снять очки, то всё закончится. Всё будет как прежде. Как и было до. Ты слышишь шёпот из-за приоткрытой двери спальни и останавливаешься, замирая на месте. Твоя мама читает молитву, едва заметно шевеля пересохшими губами. Глаза её прикрыты, а лицо выглядит таким расслабленным, словно на эти считанные минуты она перестаёт что-то чувствовать, полностью погружаясь в слова, которые знает наизусть. Ты не знаешь ни одного человека, кто специально учил бы молитву наизусть. Такое запоминается временем, прожитыми годами, десятилетиями, утратами и свечами за упокой. На комоде возле иконы горит свеча, и капли воска спешно стекают по ней вниз, оседая на краях подсвечника. Церковные свечи пахнут по-особенному. Даже не ладаном, от которого по телу мелкая дрожь. Учёные считают, что запах ладана, то есть смола, получаемая из трёх видов деревьев рода Босвеллия, произрастающих в Восточной Африке, на Аравийском полуострове и в Азии, успокаивает и снижает уровень тревоги. Но ты бы с ними поспорила, будучи в корне не согласна... Мамина кухня пропахла запахом валокордина и аммиака, а смоченный последним ватный диск так и остался лежать на кухонном столе, впитавшись в новую скатерть. Ты не знала, что брать, поэтому скупила всё: от валерьянки до корвалола в аптеке у дома. Ты боялась её реакции. Ты боялась, что поднимется давление, и ей станет плохо, отчего тебе по умолчанию станет ещё хуже. Но она догадалась почти сразу по твоему звонку в дверь в 8 утра, а окончательно поняла всё по заплаканному лицу, просто одним рывком крепко прижав тебя к себе и громко взвыв от собственного бессилия, разрывающего на части. На куски. - ...новопреставленному рабу Божьему Павлу... - эти слова, срывающиеся с её уст, проносятся по всему пространству спальни и чётко врезаются в твоё сознание. Ты прикрываешь рот рукой, чувствуя, как снова накрывает, и как ноги становятся ватными, словно ещё чуть-чуть, и ты просто осядешь на пол в одно падение, не ощутив при этом никакой физической боли. Она дочитывает молитву и, кажется, крестится, но ты не видишь этого, смахивая слёзы, а затем срывается на крик, падает на колени и начинает рыдать навзрыд. Ты толкаешь дверь в ту же секунду, спешно преодолевая расстояние между вами и поднимая её с пола. - Мамочка, пожалуйста, успокойся... - как в бреду повторяешь ты, растеряв весь свой словарный запас за последние несколько часов. Тебя трясёт, а слёзы крупными каплями катятся из глаз и стекают по щекам и шее вниз, добираясь аж до ключиц, когда ты запрокидываешь голову в попытке остановить их, как артериальное кровотечение. Это кажется слишком безнадёжным. Руки не слушаются, когда ты третий раз тщетно пытаешься накапать 30 капель валокордина в чашку с водой, надеясь, что хотя бы так у мамы получится заснуть или просто подремать пару часов. Потому что лично тебе не помогло. Потому что это даже не феназепам, чтоб возлагать такие надежды. Ты отправляешь дочь к лучшей подруге, к её крёстной, понимая, что по-другому сейчас просто не вывезешь даже при наличии няни. Она будет спрашивать, почему ты плачешь, и почему плачет бабуля... и вы не сможете ей врать, у вас так не принято. Вам придётся сказать ей правду, но эта правда пока что очень горькая даже для тебя в твои вчера исполнившиеся 36, а для неё в свои 5 эта правда окажется ещё более жестокой. Ведь она любила его не меньше вас, а учитывая то, как умеют любить только дети, возможно, даже больше. Ты просишь заняться организацией похорон своего концертного директора, но всё равно пытаешься что-то контролировать, потому что для тебя это крайне важно. Ты берёшь все расходы на себя, потому что это даже не обсуждается. Ты переворачиваешь вашу совместную фотографию в серванте маминой гостиной, потому что тебе очень больно. Тебе самой ужасно хочется взвыть от боли и громко закричать от этой чудовищной несправедливости, но ты позволяешь себе проживать лишь часть тех эмоций, которые испытываешь. Ты должна быть сильной, особенно сейчас; даже если хочется с гордостью заявить, что ты никому ничего не должна. Ты должна держаться сама и поддерживать маму, для которой эта потеря ощущается, как вырванный с корнем кусок сердца. А потом, когда всё поутихнет и успокоится, ты обязательно пойдёшь к психологу и проживёшь каждую из заблокированных собственным сознанием эмоцию. Помощница привозит тебе из дома все необходимые вещи, так как оставлять маму даже в относительно спокойном состоянии ты сейчас не готова. И ты просишь её купить пачку каких-нибудь сигарет, желательно покрепче, чтобы после первой затяжки закружилась голова, а после второй подкосились ноги. Не жалеешь себя сейчас и никому не позволяешь жалеть. Хотя, конечно, очень хочется. Сложно думать и анализировать случившееся; сложно признаваться себе в его смерти; сложно даже произносить это вслух. Больно осознавать, что ничего нельзя отмотать назад; больно мириться с мыслью, что вот двадцать лет человек был в твоей жизни, а сегодня ушёл туда, откуда уже никогда не вернётся; больно чувствовать эту сжирающую изнутри по контуру боль, пустоту, тоску. Тяжело продолжать жить, как ни в чём не бывало и так же чисто петь, как при нём; тяжело привыкать к отсутствию и верить, что из Москвы можно попасть прямиком в вечность, в лучший мир; тяжело с каждым годом становиться старше и знать, что, если завтра тебя вдруг не станет, мир всё равно уцелеет и устоит. Смерть, может быть, и данность, но кто в ней ты? Обстоятельство? Одно из имён в бесконечном списке? Одно из звеньев в логической цепочке? Просто свечка в одном огромном подсвечнике перед иконой или перед крестом с распятием?.. И всё это при условии, что ты не атеист... или что кто-то просто за тебя решил, что там это пригодится. И может быть, пригодилось... К вечеру становится прохладнее, когда солнце скрывается за горизонтом, и на улице уже темнеет. В пачке не хватает всего пяти сигарет, и считается, что ты ещё легко отделалась никотиновой зависимостью, валокордином и литрами пролитых слёз. Ты вновь выбираешься на балкон уже за полночь, просто не в силах заснуть, даже невзирая на эту невозможную усталость от пережитого дня. Ты вздрагиваешь, когда на плечи опускается флисовый плед в маминых руках, потому что, какой бы ты ни была взрослой, за открытым нараспашку окном дует ветер. Она выуживает из твоей пачки сигарету и зажимает её губами, наощупь отыскивая зажигалку на подоконнике в темноте. И вы ничего не говорите друг другу о пагубных привычкам, что неблагоприятно влияют на организм; и о том, какой пример подаёте Тасе, когда будете рассказывать, что курение – это вредно и совсем не красит девушку. Вы молчите, чувствуя, как эта тишина становится чуть снисходительнее по отношению к вам и почти не душит. Вы вдыхаете холодный воздух, и здесь самое место для фразы «Лето в этом году в Москве какое-то дурацкое», но её некому произнести вслух. Вы знаете, что со временем станет легче. Не так скоро, как хотелось бы, но обязательно станет. И сейчас в это трудно поверить, даже при нескольких сотнях соболезнований во всех соц.сетях, телефонных разговорах и при личных встречах, но чуть позже... всё правда будет хорошо. Но как прежде – уже никогда.