Как взрывались звёзды

его руки были холодными, как и взгляд. это было первым, что кэйа узнал о хранителе, встретив его пасмурным утром у ворот мондштадта, ещё не догадываясь, что вскоре эти ворота, весь город и все его жители останутся лишь в его воспоминаниях. ещё до того, как дайнслейф нашёл бы в себе силы сказать хоть слово, подмечая сбившееся от волнения дыхание, он несдержанно выдохнул, подошёл ближе, сжимая ладони кэйи в своих, переплёл их пальцы и застыл. он не сказал ни слова, только смотрел печально на исцарапанные пальцы кэйи и почему-то хмурился. это выглядело смешно — он явно был чем-то недоволен, но на кэйю продолжал смотреть с таким беззастенчивым восторгом, что его сведённые к переносице брови совсем не вязались с нежным взглядом. нежный. это было вторым, что кэйа о нём узнал — в тот самый момент, когда, устав от молчания, дайнслейф заговорил. рассказывал что-то о бездне и каэнри’ах, о принцессе и вестниках, но кэйа пропустил всё мимо ушей. потому что дайнслейф притянул его ладонь к губам и целовал между каждым словом. он не предлагал уйти с ним, но в каждом ласковом взгляде и в каждом мягком касании губ кэйа читал мольбу — «будь рядом». дайнслейф сказал бы «будь рядом, и я подарю тебе все звёзды мира». голосом моны в голове прозвучало предсказание о том, что прошлое настигнет и выбор придётся сделать. кэйа был готов к встрече с прошлым, но не ожидал, что у него будут глаза цвета неба. (на самом деле выбора у кэйи не было — хотя бы потому, что отказать дайнслейфу было невозможно). где-то на переферии сознания мелькнул огонёк — дилюк будто чувствовал, когда нужно появиться рядом. кэйа перевёл на него пустой взгляд. наверное, дилюк подумает о нём не очень хорошо — сбегать прочь, оставляя позади мондштадт, было не лучшей идеей; но кэйю за руку держал дайнслейф, и только одно это размывало понятия правильного и неправильного. в конце концов от дилюка у него на память остались колкие слова и тонкий шрам на глазу. в конце концов кэйа тоже устал — биться головой о закрытую дверь надоест любому. когда мондштадт остался позади крохотной точкой на горизонте, кэйа выдохнул с облегчением. возможно, ему никогда не было там места. дайнслейф крепко держал его за руку и вёл вперёд. * у дайнслейфа не было дома — и это была третья вещь, которую кэйа о нём узнал. они останавливались в гостевых домах, неизменно продвигаясь к руинам каэнри’ах — кэйа ждал встречи с родиной и боялся её, как огня. (а огня он боялся по многим причинам). дайнслейф звал его не иначе, как «мой принц», а затем — «моя любовь», «моя душа» и «моё сердце». кэйа не заметил, как приставка «мой» стала привычной, родной, будто он принадлежал дайнслейфу давно, просто не помнил об этом. — вы всегда можете вернуться, мой принц, — шептал дайн, когда они оставались наедине. кэйа понимал: его действительно отпустят, если он того захочет. но он не хотел. его правая рука была покрыта мрачными узорами, часть лица была скрыта маской, но кэйа видел в этом лишь необъяснимую красоту. — смерть тоже может быть красивой, — говорил он, когда дайнслейф рассказывал ему о древнем проклятии. — смерть не заберёт меня, — возражал хранитель, касаясь лица кэйи здоровой рукой. — когда-нибудь даже звёзды взорвутся, и наше искусственное небо упадёт на нас, — с улыбкой отвечал кэйа, без тени страха или отвращения прижимаясь лбом к изуродованному проклятием плечу. затем кэйа узнал четвёртую вещь о своём хранителе — проклятие поразило не только его руку, но и грудь с шеей. кэйе нравилось целовать его там, где почерневшая кожа со светящимися прожилками вен сменялась белоснежным мрамором. дайнслейф устало вздыхал — он не стеснялся своей внешности, но не перед кэйей. не перед тем, кому отдать готов был всего себя безвозмездно. кэйа принимал его поцелуи с благоговейным трепетом — не верилось, что кто-то мог относиться к нему настолько бережно. не знавший любви, он отчаянно краснел, пряча лицо в ладонях, которые дайн осторожно брал в свои, целуя каждую сбитую костяшку. это было лучше, чем первая пылкая влюблённость. это было ярче, чем когда-то светил ему дилюк. о нём кэйа не вспоминал с момента неловкого прощания. они не обменялись и парой слов; всё сказал взгляд «так и знал» от дилюка и виноватый «ты не поймёшь» от кэйи. — он был не достоин даже вашего взгляда, — заявлял дайнслейф, застёгивая на шее кэйи крепления плаща со звёздами внутри. бездна диктовала свою моду. — он достоин большего, — отрицал кэйа, а следом добавлял, — но это уже не важно. важны были только рассказы дайнслейфа. кэйа слушал через слово — голова кружилась от имён, оставшихся в прошлом, а история собственной семьи волновала куда меньше холода рук, гладивших напряжённые плечи. гораздо приятнее было смотреть на движение его губ, на его смотрящий в бесконечность взгляд, на его тело, не скрытое бронёй. пятой вещью, которую кэйа узнал о дайнслейфе, хотелось поделиться со всем миром и одновременно скрыть её ото всех — дайн был нежен всегда. даже если кэйа просил быть грубее, дайнслейф только мягко улыбался и продолжал ласкать медленно, тягуче, целовал осторожно, так, будто боялся, что каждое касание губ оставит ожог. он мало говорил. в основном о том, как любит. о том, что никогда ранее не был так счастлив. кэйа в ответ говорил о том, что даже звёзды меркнут в сравнении с тем, как сияет любовь дайнслейфа. однажды они всё же пришли в развалины каэнри’ах. дворец, принадлежащий кэйе по праву, был разрушен и покрыт многовековой пылью, но тронный зал сиял своей чистотой. там дайнслейф надел корону на его голову — диадему изо льда, от которой в памяти возникали образы прошлых правителей. кэйа не хотел холода короны — ему нужнее был холод рук дайнслейфа. возможно, боги прокляли бы их за осквернение трона, но богов давно не видели под небом тейвата. дайнслейф целовал всё его тело от зажмуренных век до поджатых в удовольствии пальцев ног. кэйа не смог бы назвать ни одного места на теле, где не побывали бы губы его хранителя. — я не… — знаю. кэйе не пришлось объяснять почему в двадцать пять никто не касался его так, но дайнслейфу и объяснения были не нужны. он только целовал его влажно и жадно, ледяными пальцами растягивая прямо на троне. королям и не снилось такое непотребство. впрочем, кэйа запрокидывал голову на спинку трона, надеясь, что прошлые правители смотрят с завистью — ни у кого из них не было такого хранителя. дайнслейф целовал его губы, кусал шею и грудь, боясь оставить следы и желая этого более всего на свете. кэйа милостиво позволял терзать свою смуглую кожу — никто более не осудил бы его за следы любви. — мой принц, могу я? кэйа не понял суть вопроса, пребывая где-то между мирами от удовольствия, от обрушившейся на него нежности. — да, — выдохнул он спустя минуты, когда понял, что холодные пальцы дайна более не касаются его изнутри. дайнслейф вошёл плавно и медленно, вслушиваясь в изменённое дыхание кэйи. было жарко и слишком приятно, чтобы говорить — кэйа смог выдавить из себя только ленивый кивок, прежде чем раствориться в удовольствии. кэйа представлял это не так. не с пятисотлетним хранителем, который будет сцеловывать слёзы удовольствия с его лица. не на троне каэнри’ах. не так волшебно — а было даже лучше. кэйа не думал, что исцарапает спину о трон, пока дайнслейф будет ритмично вдалбливать его в этот самый трон. но окровавленная спина волновала его меньше всего — хотя бы потому, что дайнслейф целовал его без остановки, шептал о любви и прижимал к себе, царапал спину сам, пальцами ловил капли крови и следом слизывал их. лежать на троне было не очень удобно — и дайнслейф, будто поняв, развернул кэйю спиной к себе, заставив опереться руками о позолоченные подлокотники трона. дайнслейф вылизывал его израненную спину — и ничего интимнее кэйа не мог бы представить. даже поцелуи, даже сам секс не были настолько важны, настолько приятны, как язык дайна, проходящий по каждой царапине на спине, стирающий каждую каплю крови. кэйа цеплялся руками в трон до побелевших костяшек пальцев. как мог, старался заглушить свои возгласы, но всё равно откликался стоном на каждое движение хранителя. ох, хотелось верить, что его родители не смотрели на него сейчас. ощущать в себе дайна было неприятно поначалу — природа явно не обделила его. зато после, стоило привыкнуть, кэйа насаживался так глубоко, как мог. — моя любовь, не стоит так резко… — просто не останавливайся. кэйе не было больно. дайнслейф всё пытался двигаться медленно, аккуратно; но кэйа не мог выносить его нежности — отдавал всего себя с каждым толчком. кэйа не хотел этих поцелуев, не был готов к объятиям, не ждал ласки; но дайн ни на секунду не прекращал напоминать о своих чувствах — шептал слова любви и зацеловывал шею, спину и бёдра. кэйа цеплялся руками за трон, закусывая губу. это было гораздо приятнее, чем он мог бы представить. — мой принц, я люблю вас, — шептал дайнслейф, пока держал кэйю за бёдра, на которых уже отпечатались следы его рук. — я не принц, — шептал кэйа, сжимая в руках ледяную корону. где-то вдалеке мелькнул огонь — кэйа видел, как мондштадт рушился. — звёзды падают, — шептал дайнслейф, толкаясь глубже и резче, как его и просили. кэйа не видел этого — кричал от удовольствия, видя перед собой лишь холодный трон и лежавшую на нём корону. — они взрываются, — смог выдавить из себя он, закатывая глаза. перед его глазами звёзды и впрямь взрывались — настолько яркими были чувства. каждое небесное светило вспыхивало огнём и тут же гасло, оставляя после себя след из пыли и чёрную дыру. кэйа смотрел на них смиренно — затянет, так и ладно. перед его глазами взрывались звёзды, но причиной их был далеко не вселенский катаклизм. небо тейвата рассыпалось на кусочки. кэйа не видел богов, снизошедших до их мира. небесный порядок был нарушен, но бог(иня) не явилась. небо обрушилось на тейват, спрятанный под присмотром архонтов. странно было видеть разрушенный мондштадт и ступать по окровавленным дорожкам города. — и ради чего? — спрашивал он у следовавшего по пятам дайнслейфа. — чтобы увидеть звёзды, — отвечал хранитель, а затем вёл к разрушенному собору. кэйа шёл через тела старых знакомых. переступал через них, обещая каждое закопать так, как следует. джинн и дилюка нигде не было, и это давало надежду на их спасение. — взорвавшиеся звёзды уронили небосвод на живых, — напоминал дайнслейф, — их тела не найти больше. кэйа кивал, идя к собору. тел там и впрямь почти не было — только оболочка архонта лежала рядом с замершей в молитве барбарой. джинн замерла статуей на руках барбатоса — видимо, пыталась исцелить жителей до того, как пепел угасших звёзд накрыл город. дилюк тоже остался там, в городе — сжимал покрытыми пеплом руками меч. кэйа коснулся его лица невесомо, боясь разрушить маску пепла. — даже потомкам венессы не избежать смерти звёзд, — сказал он, толкая пепельную статую наземь. дайнслейф улыбнулся, держа кэйю за руку и показывая на небо. искусственный небосвод покрылся трещинами, а настоящие звёзды до сих пор взрывались. боги всё ещё были слепы к гибели тейвата. а на небе звёзд больше не было.