прошу, прикоснись ко мне

Взгляд абсолютно спокойных карих омутов направлен прямо в чужие, затем проходясь им по утонченным чертам лица Достоевского. Последний в свою очередь смело охватывает чужой подбородок. Это касание его позабавило, и абсолютно точно ему нравилось, до той меры, что хотелось ещё и Федор сжал пальцы посильнее. Дазай хищно улыбнулся, не сводя глаз со своего «врага». По крайней мере, сейчас, таковыми друг другу они не являлись. За окном капает дождь, стекая по стеклу и треща по нему. Этот звук отвлекал от мыслей друг о друге, но оба, сидя на кровати не так далеко от подоконника, не обращали много внимания на посторонние звуки. Окно было открыто, в комнату дул ветер, от этого по коже пробежал быстротечный холодок. Они, словно в зеркале как-то синхронно издают тихий смешок, анализируя эту казавшуюся абсурдом ситуацию. Взгляд Осаму, как и Достоевского, не менялся. Первый устраивает на чужой талии бинтованные руки, тонкими пальцами сжимая одежду Федора. Король крыс от этих действий немного ёрзая на месте, словно не так уж и хотел, чтобы чужие руки касались его. Но так ли эти руки были чужды ему? Дазай тихо и кратко смеется на его реакцию, пускай и привычной она не была для него. Этот смех был приятен для слуха, Федору он нравился. Бинтованные пальцы бродят по истощенному на первый взгляд телу Федора, когда они забрались под его рубашку. Федор немного сильнее сжал пальцы, разместившиеся на челюсти детектива, после выдохнув – убирает свою руку. Но последний начинает с ним играть, оставляя нежные, как вначале казалось, поцелуи на коже бледной и тонкой шее Достоевского. Он же на эти действия чуть слышно промычал из-за чувствительной шеи, сам кусает свои губы, чтобы сдерживаться. Но это наоборот радовало Осаму. Ему это нравилось, как видно и Федору. Глава крыс наклоняет голову вниз, в конце концов уткнувшись лбом в плечо Дазая, это могло означать доверенность с его стороны. А тот же продолжал массировать его ребра и целовать шею, улыбаясь, пока Федор немного крутится в его руках, пытаясь устроиться и найти удобное положение. Дождь усиливается. Начинается ливень, который стал также, как и ветер попадать в комнату. Становится все холоднее, чем было только что. Это замечают и чувствуют что Федор что Дазай. Достоевский уже не шевелился, давая свое полное разрешение целовать себя. Он укладывает свои руки у Дазая на плечах, сжимая их, когда отпрянул от него. Федор тихо хмыкнул, заинтересованно наблюдая за его реакцией. Пускай и аметистовые глаза казались холодными. До этих пор они молчали. Тишину только и рушил шум дождя. Но это придавало особой атмосферы. Она была приятной и казалась таковой обоим. – Тебе что, все-таки не нравится? – тихо, якобы расстроенно произнес детектив, взяв одну руку Достоевского и целуя четко выделенные костяшки. Его руки – они были тем, что Осаму считал непревзойденным. Он мог смотреть на них уйму времени, прикасаться, целовать их. Что Федор позволял ему не так уж часто. И Дазай тоже хотел, чтобы эти руки касались его. Чтобы делали с ним все что угодно их владельцу – Достоевскому. Осаму словно сходил с ума от этих прикосновений. Требовал их как воздух. Они были для него чем-то удивительным, утонченным и элегантным, что так нравилось детективу. Дазаю хотелось касаться губами каждого пальца и фаланги, полностью покрыв его руки поцелуями. Эти руки отлично подходили для игры на музыкальных инструментах. Но Дазай знал об этом пристрастии партнера. Оно ему тоже нравилось. Когда Федор увлечённо рассказывал что-нибудь о виолончели. Лично услышать игру Достоевского ему еще не пришлось, Федор все томил время, говоря, что оно скоро наступит и Осаму представится возможность услышать его игру на инструменте. – Ты же знаешь. – Федор наклоняется к его устам, говоря почти в них, опалив их тяжелым дыханием. – Знаешь – я не против. И все-таки ему нравится, Дазай об этом знал и без слов, как и сказал ему едва ли Достоевский. Федор толкает партнера на постель, улыбнувшись, и забирая руки из чужой хватки. Целует Дазая в губы, кусая их, словно мечтая о том, чтобы они покраснели от этого поцелуя, как и кожа детектива от смущения, чтобы голову напросто вскружило. Осаму поддается ему, устроив свои руки у того на спине, пока Федор усаживается у него на бедрах, углубляя поцелуй. Дазай снова сжимает его рубашку пальцами, проталкивая язык в его рот и не чувствует на это сопротивления со стороны Достоевского, чем довольствуется. Когда воздуха стало не хватать, Федор отстраняется, а Осаму перебирает одной рукой темные, непослушные волосы, оттягивая пряди. Уже оба слегка дрожали от прохлады. – А знаешь, Федор, я люблю тебя, твои привычки, в какой-то мере скверный характер, твои руки и все, что с тобой связано. – тихо, но уверенно говорит Осаму, с его стороны это могло показаться сарказмом из-за насмешливой интонации. – Дазай, я прекрасно это знаю. – также негромко отвечает Федор, тихо ухмыльнувшись и снова прильнув к его губам, прогнувшись к нему на встречу. Он ничего более и не скажет. Для Осаму этого не требуется, знает что чувства взаимны и о том, как обычно их выражает Достоевский.