Пытается сохранять спокойствие (при этом просит меня уйти)

Доктор Генри Джекил пролистал стопку бумаг на своем столе. Закрывал их. Открыл их. Снова закрыл. Мужчина средних лет шумно вздохнул, позволяя шуму нарушить тихую монотонность его кабинета, не обращая внимания на то, как эти дьявольские бумаги трепещут от волнения. Проклятье. Казалось, что повторяющееся действие закрывания и открывания, закрывания и снова открывания заставит внезапно появиться средства, необходимые для дальнейшего выживания Общества. Может быть, уменьшатся расходы на ремонт, необходимый после этого проклятого пожара, или покроются расходы на высокоточное оборудование, необходимое для специализации жильцов. Возможно, даже обнаружится пропавшее пожертвование или какие-то скрытые средства, припрятанные на чёрный день или на крайний случай. Бог свидетель, на данный момент у него было достаточно черных дней. Он чувствовал, что барахтается среди повторяющихся кризисов, которые могло предложить ему это Общество - то, что должен был предложить ему Хайд. И все же он остался, и будет оставаться. Неважно, что жилец бунтует, или что Хайд все чаще и чаще закатывает истерики, подтачивая его прогресс. Он останется, и он будет обеспечивать Общество, как делал это всегда. В конце концов, это была его работа! Это было то, чего ожидали от хронически уставшего человека. И, черт возьми, он не сможет обеспечить то, что от него ожидают. Джентльмены не подведут. К счастью для него, высшее общество всегда с радостью ждало возможности заглянуть за кулисы лондонских учёных-изгоев. При всем том, что, по их словам, отличало их самих (здравомыслящих, утончённых, божественных) от учёных, размещённых в величественном здании (безумных, грубых, кощунственных), они, несомненно, жаждали вкусить макабра, которым так часто баловались его собственные постояльцы. Иначе зачем бы его так часто приглашали на танцы, балы, ужины и прочее; к черту его собственные попытки подняться в обществе. Конечно, чего стоило ещё несколько таких мероприятий среди высшей прослойки? Ещё несколько возможностей польстить, испортить, продать душу ради продолжения дела всей его жизни? Мечты его жизни? Он запятнал свою душу за меньшее, так что ещё немного не повредит. (Это было больно; больно каждый день. Болела до боли в костях, которая была у него с юных лет, непреодолимое желание быть достаточно хорошим, чтобы убедить окружающих, что он такой. Чтобы это поняли, чтобы это было фактом, а не теорией, которую постоянно и тщательно проверяют). Он перевёл усталые красные глаза обратно на бумаги, бессистемно разбросанные на столе; он позволил жирным, интенсивным буквам их проклятий омыть его глаза (счет к оплате, немедленное внимание, обязательная явка). Он лишь на мгновение оплакивал потерю Лэньона, который прекратил работу несколько часов назад - вскоре после того, как солнце опустилось за горизонт. "Пожалуйста, не засиживайтесь допоздна, Генри. Если я снова застану тебя спящим за столом, когда вернусь утром, я без колебаний расскажу Рейчел!" сказал он, сурово выпятив грудь. Генри улыбнулся, настолько ярко, насколько это было возможно в красных тонах, в которых был оформлен его кабинет, и заверил его, что прекратит работу в разумное время. Мягкое "возможно", прозвучавшее вскоре после этого, он оставил при себе. Казалось, довольный, другой человек ушёл, попрощавшись и пожелав всего доброго, и поспешил покинуть здание, прежде чем его успел настигнуть кто-нибудь из более общительных обитателей. Вероятно, ему удалось скрыться, если отсутствие взрывов или криков не натолкнуло Джекилла на какую-то конкретную мысль. Прошло уже несколько часов. В тихой темноте своего кабинета (ему действительно следовало бы установить освещение, не так ли?) он позволил себе вспомнить молодые дни, когда они с Лэньоном могли не спать до рассвета, пока звёздное небо не раскололось, хихикая и шикая друг на друга, чтобы не нарушить лёгкое соглашение между ними. Тогда даже обыденное казалось захватывающим и новым - пока Лэньон был рядом. Прогулки по университетскому городку, личные уроки светской жизни и обедов. Элоквенция и правильные интересы, которые должны быть у джентльмена. Танцы, выпивка и смех, хранившиеся между ними и крепкими стенами их комнаты и разделяемые за бутылкой дешёвой выпивки, которую они прятали под кроватями и в комодах. Он тряхнул головой, отгоняя эти мысли, и встал, бесцеремонно потягиваясь в тусклом освещении. Не было времени на такие блуждания по переулкам памяти, когда столько всего в настоящем требовало его внимания. С таким же успехом он мог бы немного прогуляться по офису, собрать и зажечь несколько свечей, а затем вернуться к работе. Небольшой перерыв не повредит, верно? Ты, должно-о быть, стареешь, если я слышу, как из подсознания доносятся звуки твоих костей, старик! Джекилл попытался проигнорировать желание вздохнуть в раздражении, когда Хайд появился в сверкающем стекле его шкафов, окрасив все стекло в уродливый зелёный цвет. Если бы он прищурился и действительно позволил себе в это поверить, то смог бы представить, что вся комната приобрела зелёный отблеск от одного только присутствия Хайда. "Ты не хуже меня знаешь, что мы одного возраста, Хайд". ответил он вместо столь желанного выдоха. Это был старый спор, выработанный между ними за много ночей и поднимавшийся всякий раз, когда Хайду казалось, что он может использовать его, чтобы досадить доктору. Что, по правде говоря, случалось довольно часто. Да, но ты же не застал меня с таким скрипом костей, когда я мчался по крышам, не так ли? Эдвард, казалось, откинулся назад в зеркале, положив палец на подбородок в фальшивой позе раздумья. Кстати говоря... "Ни в коем случае, Хайд! Мы уже говорили об этом - ты в розыске!" Меня разыскивают многие! Только потому, что пара коповских головорезов хочет отхватить кусок... "Весь Скотланд Ярд..." - не значит, что мы должны лишать себя небольшого удовольствия, а, док? Ты ведь помнишь о веселье? Джекилл молча обсуждал свои варианты; он мог легко игнорировать Хайда. У него было много практики, целые годы. Но в последнее время призрачное явление его души, казалось, все больше обижалось на это действие. Он с такой же вероятностью мог уползти в подсознание, как и сделать все возможное, чтобы привлечь его внимание. Эти проклятые кошмары были тому достаточным доказательством. Джекилл также мог продолжить маленькую дискуссию, может быть, перевести её на другой вопрос, менее... серьёзный. Развлечь Хайда достаточно долго, чтобы напомнить ему о том, как ему ужасно не нравилось наблюдать за тем, как доктор занимается более "скучными" обязанностями человека. Например, выживание и финансовая безопасность. (Он упорно игнорировал желание сдаться. Он знал, как никто другой, даже лучше, что он не идеален. Но от этого не становилось легче смотреть в лицо этим недостаткам, отрицать их с головой). Джекилл выбрал второй вариант. Он продолжал осматривать кабинет, пока не нашёл ящик, где хранил свои свечи, и взял две. "Я хорошо помню веселье, Хайд. Однако это не отменяет того факта, что тебе небезопасно иметь свой путь". Он взял спички с другого стола, не обращая внимания на то, как призрак Хайда маячит над ним в шкафах. Довольно ворчливо, добавил он. "В любом случае, разве вашей последней экскурсии было недостаточно? Или у тебя были планы, помимо отмены Блэкфога? Может быть, вернуться и попытаться ещё раз обхамить королеву Люси?" Джекилk не смог сдержать ответную реплику, хотя и знал, что это может ещё больше разозлить Хайда. Эй! Я не виноват, что глупый Лэньон встал на пути моего подлого побега! Джекилл обратил внимание на то, что Хайд воздержался от упоминания Люси, и периферийным зрением наблюдал за оборонительной позицией Хайда. Руки скрещены на груди, волосы вздыблены так, как может показаться только отражению в зеркале. Усталый доктор повернулся на углу стола и поставил незажжённые свечи на подставки, чтобы заменить те, что уже догорели до фитиля. "М-м, это вина Лэньона, не так ли?" Он сделал паузу. Повернулся к самому Хайду. "Почему ты так ненавидишь Лэньона?" Теперь это был искренний вопрос; он всегда замечал презрение Хайда к другому человеку, его постоянные попытки уклониться от него, но никогда не задумывался над этим. Потому что он глупый Лэньон, Джекил. Нужна ли мне еще какая-нибудь причина? Хайд произнёс это имя со злобой, словно оно жгло язык, как кислота. Вероятно, оно что-то значило. Он размышлял об этом, зажигая спичку и позволяя пламени подниматься от спички к свече. То, что половина его души, состоящая из всего того, о чем Джекилл предпочитал не думать, так презирала человека, которого Джекилл когда-то... ну, человека, с которым Джекилл когда-то был гораздо ближе, чем с кем-либо ещё. Наверное, когда-нибудь ему следует выделить время, чтобы разобраться во всем этом. Он позволил пламени перекинуться с одного подсвечника на другой. Не сегодня. Он расставил свечи по своим местам, молча оценивая мерцающий свет, который они отбрасывали на его стол - казалось, он сверкал в зеркалах, шкафах и комнате в целом. Они смягчили даже суровые черты лица Хайда, когда он снова взглянул на доктора. Ты серьёзно собираешься делать ещё больше бумажной работы, Джекилл? Серьёзно? Неужели тебе так нравится тратить свою жизнь на работу для людей, которые тебя презирают? Эдвард с усмешкой произнёс последнее слово, пытаясь насыпать соль на рану от предательства жильцов. Джекилл лишь хмыкнул, снова усаживаясь за свой стол. Он почувствовал, как кожа прогибается под ним, как тяжесть всего мира оседает на его плечи при этом движении. "Я уверен, что презрение - это немного драматично. Мы просто оказались... противопоставлены друг другу в данный момент". Джекилл попытался произнести эти слова с уверенностью, которой не чувствовал, пытаясь убедить себя в уверенности своего заявления. Слова имели горький вкус во рту; ещё одна ложь, чтобы насытить его жалкое желание быть нужным. Ты смешон. Наверняка даже ты видишь, что они скорее сожгут все это здание, чем будут хоть немного сотрудничать с тобой. Хайд, казалось, не останавливался на достигнутом. Франкенштейн обвел их вокруг своего старого, жалкого пальца! И мы оба знаем, как она к тебе относится. Хайд высунулся из шкафа, в котором он уже давно обитал, отвратительный зелёный дым наполнил комнату. Он покрывал лодыжки Джекилла, поднимался по ногам и грозил проникнуть в лёгкие. Коварный дым, казалось, хотел первым задушить Джекилла в его собственном кабинете. Возможно, это был бы более эффективный трюк, если бы доктор не был к нему так привычен. Они наконец-то увидели, что вы всего лишь печальный макет человека. Красивая фарфоровая кукла, скрывающая все свои трещины и шрамы. Доктор отказывался двигаться, пока Хайд наклонялся все ближе, ближе и ещё ближе. Он зловеще парил над столом, держась рукой за подбородок Джекилла. Это всегда было странное ощущение, когда Хайд пытался прикоснуться к Джекиллу. Это не было реальностью, как не были реальностью кошмары. Но все же одно лишь мысленное представление заставляло его тело двигаться само по себе. Это заставило красные глаза встретиться с зелёными. Джекилл сдержал желание закатить глаза от этого театрального зрелища. Франкенштейн знает, что ты самозванец. Ты не настоящий ученый, ты даже не настоящий человек! Джекилл не хотел позволить Хайду поживиться его неуверенностью, но только не сейчас, когда нужно делать бумажную работу. Может быть, ему следовало просто игнорировать его с самого начала. Может быть, расплата Хайда была неизбежна в любом случае. Как бы то ни было, слова потеряли свою ядовитость после первых нескольких десятков раз, когда они исполняли этот маленький танец. Хайд испытывал Джекилла, Джекилл не поддавался на мелкие насмешки. Джекилл откинулся назад, ещё раз перетасовал бумаги в своих руках и отвёл взгляд от своего более озорного коллеги. "Ну, как бы весело это ни было, у меня есть работа, которую нужно сделать. И вся ночь для этого". Джентльмен не хотел играть в эту игру прямо сейчас, он не хотел снова играть роль жертвы так скоро. Хайд, казалось, понял это, и вместо того, чтобы использовать все свои лучшие карты так скоро после своего последнего маленького трюка, попятился назад, скользнув в зеркало. В наши дни ты слишком скучен, Джекил, чтобы как следует поиздеваться. Дай мне знать, когда ты перестанешь быть таким занудой. А потом его не стало. Тишина была почти гнетущей, и Джекилл сдержал самоуничижительный смех при мысли о том, что он недостаточно хорош для того, чтобы его личный мучитель играл с ним. Это было хорошо, несомненно? По крайней мере, удобная вещь, когда он сонно смотрел на стопки и стопки бумаг на столе. Если Хайд и был его личным демоном, то эти бумаги могли стать его голиафом. Комната по-прежнему освещалась мягким светом свечей, и больше ничем. Его авторучка неподвижно лежала на столе перед ним, взывая к величию. Но вместо этого он поднял ее для изнурительной работы над финансовым жаргоном и душераздирающей рутиной. Он ещё раз перелистал стопку бумаг. Ещё несколько часов не повредят.