***
Я повстречался с Эжени снова на балу в Сент-Луисе. Прошедшие десять лет никак не сказались на ее внешнем облике, более того, он стал еще прелестнее. В Эжени еще явственнее чувствовались несгибаемый внутренний стержень, огромная сила духа, и все это в сочетании с мягкой, ласковой женственностью. Она была одинока, хотя в нее влюблялись плантаторы со всей Луизианы. Многих ее отказы оскорбляли, и за спиной у красавицы-креолки часто шептались о том, что ей следовало бы проявлять меньшую разборчивость в выборе супруга, ведь по светским меркам она была уже почти старухой. Однако Эжени презирала пересуды и жила так, как велели ей сердце и совесть. Она ни в кого не влюблялась, и это давало мне слабую надежду на то, что она все еще влюблена в меня. После бала мы остались наедине. Я не сдержался и поведал ей свою драму, поведал чистосердечно, но не как женщине, а как другу — ведь мы могли разговаривать только как друзья. Эжени выслушала меня от начала до конца, печально качая милой белокурой головкой, прямо как в тот роковой день, когда я навсегда разбил ей сердце. — Что мне делать, милая Эжени? — в отчаянии спросил я у нее. Она посмотрела на меня тем же самым взглядом, каким смотрела когда-то в юности, нежным и немного грустным. — L'amour n'est rien, mon cher ami, — тихо ответила она по-французски. — Чувства уступают место долгу. Вы женатый человек, мсье, — Эжени выделила голосом последнее слово, будто подчеркивая дистанцию между нами. — Аврора замечательная женщина, вам очень повезло с супругой, а любовь… любовь не может гореть вечно. Рано или поздно она сменяется признательностью и дружбой. Прощайте, мсье, меня ждет мой экипаж. — Эжени! — крикнул я ей вслед, но ее кремовое платье уже скрылось за поворотом коридора.***
Из Сент-Луиса я возвращался на пароходе. Все та же суета на пристани, что и десять лет назад: напыщенные плантаторы, дамы в кринолинах, невольники, нагруженные поклажей, извозчики, лошади, карточные шулеры, что наживаются на доверчивых пассажирах. И много-много вещей. Я ехал налегке, как и тогда. Закурив сигару на палубе, я рассматривал острые верхушки деревьев на том берегу и вспоминал первую встречу с Эжени. Сейчас я мог бы поспорить на что угодно, что в тот день я начинал влюбляться в нее. И влюбился бы окончательно, если бы перед моим взором раненого больного в лихорадке не возник прекрасный лик Авроры. От какой малости порой зависит человеческая судьба! И из-за какой глупости обрывается человеческая жизнь… Нас обгонял соседний пароход. Мои попутчики начали кричать на капитана, что его команда недостаточно старается, и больше они на такой тихоходной посудине никогда не поплывут. Я горько усмехнулся воспоминаниям — похоже, злой рок решил сыграть со мной в жестокую игру. Все повторялось, будто во сне. Кочегары, забрасывающие в топку уголь, дрова, свиные окорока и все, что способно гореть. Возбужденные крики пассажиров, гонка пароходов, идущих по речной воде нос к носу… И взрыв. Я не успел ничего понять, но, кажется, на этот раз он оказался для меня смертельным, ибо в следующее мгновение я оказался на кладбище. На кладбище в Новом Орлеане. Я не верил своим глазам: рядом со мной на могильной плите сидела Эжени, она же Эжен д’Отвиль, и плакала. Неужели я вернулся в прошлое? Возможно ли представить такое в самом невероятном сне? — Мсье, что с вами? — испуганно спросила она, видя мое совершеннейшее замешательство. Она даже перестала притворяться Эженом, до того ее впечатлил мой потрясенный вид. Я медленно ощупал свою голову, волосы, плечи, туловище, ноги… Ущипнул себя за руку, вскочил с места, прошелся пару ярдов туда-сюда. — Я-а-а… — протянул я немного скрипучим голосом. Невероятно! Я жив и я в прошлом! В своем прошлом! Даже если это все какая-то безумная фантасмагория, я готов довольствоваться и этим! — Мсье? — встревожено повторила Эжени. Я бросился ей в ноги и принялся с жаром целовать ее тонкие, бледные, немного холодные пальцы — настоящие, так не вообразишь в грезах. — Эжени! Моя дорогая Эжени! — Ах, вы узнали меня! — смущенно вскрикнула она. — Конечно, я узнал вас, моя дорогая, бесценная… — шептал я в радостном исступлении, покрывая поцелуями ее заплаканное лицо. — Эдвард! — Эжени смотрела на меня растерянным, ничего не понимающим взглядом. — Но вы же… Вы же только что говорили о том, как сильно любите Аврору! — Я говорил так? Ах, да… Прошло столько лет. — О чем вы, мсье? — Эжени с беспокойством пощупала мой лоб. — Нет ли у вас жара? Доктор Рейгарт… — Я здоров, Эжени, — улыбнулся я ей и трепетно поцеловал в губы, чем поверг бедную девушку в шок, который, смею надеяться, оказался для нее счастливым шоком. — Послушайте, мы обязательно вызволим Аврору и разберемся с Гайаром. А потом я женюсь на вас. Если вы, разумеется, не против. — Ж-женитесь?.. — Женюсь. Потому что вы, милая Эжени, единственная женщина, которую я люблю.