лично

— уезжаешь? — тихо хрипит в трубку марко, и роберт растерянно улыбается — нетрудно догадаться, что немец злится. — с чего ты взял? — уклончиво отвечает, а сам неторопливо размешивает ложечкой сахар в горячем чае. в календаре — конец мая, а за окном — холодная, сырая осень. и в душе тоже как-то неспокойно-тревожно, точно волны во время бури бьют по берегу. — издеваешься? — роберт готов поклясться, что в этот момент ройс недовольно закатывает глаза, — кажется, все сми в мире об этом уже написали. — неужели ты веришь им, а не мне, — поддразнивает его поляк, а сам будто по тонкой грани ходит: сделаешь лишний шаг — тут же сорвешься в пропасть. кому как не ему знать, что марко ройс — натура ранимая и что обидеть его также легко, как отправить мяч в сетку ворот команды-соперника. но в этот раз что-то идет не так, и тот лишь грустно вздыхает, а через несколько секунд тихо, словно неуверенно, произносит. — в отличие от некоторых они хотя бы не молчат. и роберт задыхается, потому что небрежно брошенная марко фраза по живому режет. потому что в голосе марко столько невысказанной боли и обиды, что их невозможно не распознать. тем более когда ты знаешь этого человека столько времени, сколько с ним был знаком роберт. и левандовски уж точно не хотел, чтобы марко проходил через это из-за него. но, кажется, своим молчанием он сделал только хуже. как и всегда. — прости, — роберт вздыхает, — я не думал, что… — можешь не продолжать, — легкий смешок немного разряжает напряженную обстановку между ними, — это все объясняет. — обижаешься, да? — роберт делает пару коротких глотков, позволяя горячему напитку приятно обжечь горло, и жмурится от удовольствия. умеренно крепкий и сладкий чай повышает настроение на несколько градусов. — а сам как думаешь? — не удержав язык за зубами, ехидничает марко, пытаясь скрыть за насмешкой свое подавленное состояние. знает же, что роберт прекрасно все понимает, но по старой привычке действует в свой обыкновенной манере. левандовски довольно усмехается. это был все тот же старый-добрый марко из прошлого, в котором они были счастливы вместе. разумеется, фактически они и сейчас были счастливы вместе, если убрать за скобки некоторые условности, но все же это было не то. даже не хуже, а просто по-другому. и роберт порой так сильно скучает по тем славным временам, когда в их отношениях все было значительно проще. тогда они жили в одном городе, играли за одну команду и не могли даже представить, что однажды их привычная реальность может измениться. разумеется, левандовски мечтал о том, чтобы перейти в другой клуб и выиграть значимые трофеи, но в этих фантазиях рядом с ним всегда был его марко. его марко, который из любви к родному клубу отказался переезжать вместе с ним в мюнхен. конечно, ройс любил левандовски, однако, как оказалось, черно-желтый дортмунд он любил сильнее. и роберт даже не мог на него за это обижаться. спустя восемь лет в их жизни многое изменилось: вот роберт, например, наконец, пополнил коллекцию своих трофеев победой в лиге чемпионов, а в больничном листе марко ройса появилось еще несколько исписанных страниц. и все-таки кое-что по-прежнему оставалось неизменным. — знаешь, я, конечно, люблю тебя, — спустя пару минут молчания недовольно ворчит ройс, — но это не отменяет того, что ты мудак. мог бы хотя бы извиниться. тихо усмехнувшись, роберт пожимает плечами, совершенно не чувствуя себя виноватым. — вероятно, я мог бы сделать это прямо сейчас, однако смею предположить, что ты не будешь против увидеться сегодня вечером и услышать это лично. а заметив недоумение, мелькнувшее в глазах марко, тут же торопливо добавляет. — ближайший самолет до дортмунда через три часа. — почему ты… — а в следующее мгновение голос марко тонет в шумном грохоте, который неожиданно раздается в его квартире. немец тут же громко ругается и, резко поднявшись на ноги, куда-то уходит, ненадолго оставляя левандовски наедине со своими мыслями. — все в порядке? — обеспокоенно спрашивает роберт, когда марко вновь появляется на экране телефона. — теперь да. и немного подумав, добавляет. — но будет еще лучше, если ты приедешь. — не если, а когда, — тут же поправляет его роберт, а затем, бросив короткий взгляд на часы, тихо вздыхает, — извини, но, если я не хочу опоздать на рейс, мне пора начинать собирать вещи. — ну тогда не буду тебе мешать, — фыркает марко, но левандовски прекрасно знает, что лишь для вида. — не ворчи, тебе не идет. — вместо того, чтобы языком чесать, лучше бы делом занялся. — знаешь, ты неисправим, — губы польского нападающего искажает легкая усмешка. на этом их разговор и заканчивается. отложив телефон в сторону, роберт быстро допивает уже остывший чай и, закинув грязную кружку в посудомойку, направляется в гостиную. ему действительно стоит немного поторопиться.