Три способа приготовить штрудель и не умереть

      Кажется, первый раз он услышал об этом божественном десерте от Турции, он тогда мало придавал значения сладостям, отдавая все свое внимание военным похождениям, но заинтересованный кулинарией в свободное время Эдельштайн смог необычайно ласково для самого себя вытребовать смотр кухни кондитера, где и столкнулся впервые со штруделем, который в те времена так не назывался и был начинен овощами. Впрочем, это вовсе не помешало Австрии влюбиться с первого укуса, но он так и не успел спросить рецепт, теряя уже горячо любимое угощение на целые века. Следующая их встреча была абсолютно судьбоносной. Леопольд Игнатий Иосиф Валтасар Франциск Фелициан шестой Габсбургский, он же коротко «о боги за что мне это», прибыл в Вену для очередного ужина с представителями венгерской стороны. Эржебет почти не говорила с Австрией, потому как тот без конца вещал о необходимости выучить юного итальянца нотной грамоте, чем до невозможности её доставал, и посему тот оказался в гордом, но все же одиночестве. Общество дворян не прельщало, а фортепиано занял нанятый маэстро своего времени, безымянный и никем не замеченный, лишь Родерих отчаянно скрипнул зубами, но спорить не мог — деньги казенные и раз уплачено значит надо терпеть. Застолье почти подходило к концу и оставались считанные часы, а в отношении банкетов царских особ это были действительно крохи времени, до того как он выдохнет в своих покоях, заворачиваясь в шелковые пижаму и простынь, под затмевающий огонек свечи на столе. И вот синхронно с мыслями о сне в банкетный зал шеренгой вошла прислуга, держащая в руках подносы с десертом, эпилогом этой необъятно огромной историей обеда, переходящего в ужин и цепляющего сладким завтраком. Грушево-яблочный запах бросился в нос и Австрия дернулся посмотреть что же водружают в тарелку перед ним, не то ли, что занимало его тоскливые мысли уже который год? — Oh mein Gott! * — В несвойственной себе манере достаточно громко воскликнул австриец и тут же затих, сверля глазами вилку.       Уже давно привыкшие к своему делу руки, совсем недавно занимающие место на клавишах фортепиано не меньше десяти минут растирали разбитые яйца с сахаром и солью. Немного воды, обязательно кипяченой и комнатной температуры, он выверил каждый шаг, и перемешивать до растворения сахара и соли. А запах, боже, запах уже знакомый, хоть и сделана только четверть дела. Пшеничная мука падала сквозь пальцы, просеянная горкой на стол, дабы затем сделать углубление и поместить в него размятое масло и яичную смесь. Замешивать тесто — это самая любимая часть готовки в жизни Эдельштайна, приятное давление на неподатливый еще десерт, да и не совсем десерт, тепло от рук, медленное тягучее чувство от превращения этой роскоши запаха в настоящий съедобный лист бумаги. — Не боишься сегодня готовить его? — Прервала интимную идиллию Лиза, за что получила весьма гневный взгляд. — С чего бы именно сегодня я должен отказывать себе в удовольствии насладиться вечерним кофе с кусочком любимого десерта? Барышня пожала плечами и поставила тарелку на место, вытирая руки о фартук. — Ну, ты ведь помнишь вся эта история про этот твой пирог и Лео, — Венгрия скривилась, будто под нос ей попало что-то весьма неприятное на запах, — неприятно, как ты вообще после этого готовить не перестал, особенно штрудели. Повисла недолгая, но многозначительная пауза и Австрия продолжил растягивать тесто, кропотливо прижимая подушечками пальцев сладкую массу к столу. — Все эти разговоры про проклятье и… — Эржебет, um Himmels Willen*, побереги мои нервы и перестань нести ерунду! В конце концов я уже устал, каждый год одно и то же, а ты не лучше, поддакиваешь двоим террористам на пол ставки и рада, знаешь ведь не хуже меня, что все это бред сумасшедшего. Венгерка развела руками, мол, сделать ничего не смогу, и сделав шутливый книксен удалилась. Ее работа была в доме Австрии окончена и девушка со спокойной душой направилась к себе. Раньше было куда проще, можно было помогать Родериху с его больной спиной по делам домоуправства и без длительных походов, но зато сейчас можно было приглашать кого угодно в гости без расписания, готовить вредную еду и носить брюки. Да, Эдельштайн и правда был настолько зануден, но и такая слабость прощалась ему за теплую улыбку вслед.       Где-то на фоне небо разразила молния и через несколько секунд уши потревожил совсем близкий отзвук грома. Неприятно. Действительно, почти как в ту злополучную ночь. Воспоминания омрачили подробности того, как ушел из жизни не менее злополучный Леопольд и далее по списку. Кто знал, что именно в день, когда жизнь уготовила ключ к иному миру для императора, в этот же день она уготовила и абсолютно несуразное, непонятное и оскорбительное представление для Родериха. Он помнил это каждой деталью и морщился всякий раз, когда в его голове в ряд вставали два имени и название любимой сладости, Антонио, Романо и, Иисус и Дева Мария помилуйте этот ни в чем неповинный кусочек теста, штрудель.       Это была ночь тридцать первого октября, тысяча семьсот пятого года, темная, дождливая и мрачная, абсолютно ужасная, особенно потому что ему уже который час не давали спокойно сосредоточится на последнем угощении для умирающего на своем одре правителя. Эдельштайн достаточно бессмысленно оценивал жизни почти всех своих правителей и лишь немногие вызывали в нем толику сочувствия, когда уходили. Пожалуй, одним из немногих подобных был Лео, и Австрия старался сделать его путь чуть более безболезненным.       Стрела молнии лизнула бурное тучами небо и воткнулась в землю где-то за чертой города, а гром, глушащий скрипнувшую дверь, явственно был в сговоре с двумя недоброжелателями, пришедшими в ту ночь на кухню без всякого приглашения.              Зашедшийся мыслями о скором прощании с прежним императором и коронации его преемника, австриец потерял всякую возможность уследить боковым зрением за двумя ловко скользящими по стенам как тени фигурам, все ближе подбирающимся к его многострадальной спине. Очки чуть сползали на нос и непрерывно поправляя их мужчина старался не измазать лицо мукой, да только первее чем его ладонь вновь потянулась к окулярам, чьи-то грубые руки нацепили на его голову пропахший этой же самой мукой непроницаемый мешок и резко завели руки за спину. Проще сказать это было самое тривиальное из всех возможных похищений на которое были способны лишь двое идиотов. — Антонио, Романо, fahr zur Hölle*! — Вырываясь не особенно активно, да и скорее шепча плевался раздражением Австрия, брыкаясь и дергая ногами на чужом плече. За что получил тяжелой рукой по заднице и как-то притих, но лишь затем, чтобы упав на мягкую простынь собственной постели незамедлительно стянуть с себя мешок и оказаться весь в белой муке с ног до головы. — Выглядишь так, будто увидел призраков! — Рассмеялся итальянец и плюхнулся на край кровати, ловко подтягивая мужчину за ворот и целуя в пыльную щеку. — Будет тебе, ребенок. Более того, проваливайте, ради всего святого, мне необходимо доделать штрудель. Испания горестно вздохнул и растянулся на шелковых простынях, неловко ерзая боками по скользкой ткани. — Не мил уж тебе лик родных людей. — Милее только запах яблок, милый Тонио, не строй из себя героя-любовника, это роль юного Романо, я знаю, что тебя к себе пригласила дочь императора Мария. Точнее дочь твоей любимицы, его жены, уже давно почившей, благо, скоро он с ней встретится. — Так ты опечален его гибелью или рад? — Изогнув бровь поинтересовался Италия. — И то и то, мой юный друг, — И хлопнув по чужой загорелой ладони, уже скользящей по колену австриец поднялся, — а мне нужно идти, поиграем позже, вы тут будете как минимум до коронации Иосифа, все успеется. — Да будет тебе так вредничать, Род… Закостенелую в мольбе интонацию прервал женский крик в коридоре и топот ног по каменному полу. — Император мертв! Император подавился десертом!       Какой конфуз, убить по сути собственного правителя куском десерта, ужас. Но самое страшное по дворцу поползли слухи, что каждую ночь с тридцать первого на первое старый император выходит из своих покоев и ищет своего убийцу, по совместительству кондитера-недоучку. Гром вновь тряхнул сервиз в буфете и Австрия вздохнул, унимая дрожь в руках. Никакие призраки, которых вовсе и не существует, не сможет помешать ему насладиться штруделем и чашкой кофе. Скрипнула дверь и на сей раз подготовленный к такому повороту Родерих обернулся, но к своему удивлению не обнаружил знакомые смеющиеся лица. Лишь дверь и пустоту за ней. — Что за чертовщина, все двери ведь закрыты, — Пробормотал он и обернувшись нахмурился. Уже лежащий на противне рулет магическим образом исчез. Вот так взял и исчез, абсолютно без следа. — Ну не мог же он в самом деле просто взять и уйти, — Логически предположил мужчина.       И будто опровергая всякую логику происходящего, свет мигнул раз, другой и наконец погас окончательно и, кажется, во всем доме в целом.       «Возможно опять предохранитель в щитке слетел», — с надеждой подумалось Эдельштайну и он почти на цыпочках прокрался к выходу, не дыша и даже не моргая, хоть глаза и начали постепенно слезиться. Сердце стучало где-то в горле, а руки сами собой тянулись к груди в защитном жесте. — Это все бред, это все бред чистой воды, что б их всех, это бред.       Скрип половиц позади и мужчина будто с кочергой в одном месте замер, вытянувшись по струнке. Ему не нужно прислушиваться к тяжелому дыханию почти у своего плеча, чтобы покрыться холодным потом. — Это ты… Сделал тот… Штрудель… Родерих…? Хриплый голос умирающего старца отчетливо ударил по ушам и не думая ни секунды Австрия рванул что есть силы. В его весьма неподвижном в обычное время теле оказалось достаточно скорости и сил, чтобы добежать до лестницы. Ступень, вторая и наконец еще чуть-чуть и холл, а там и дверь на улицу, пусть в дождь, пусть в бурю, зато без призраков за спиной. Нога стремительно коснулась пятой, той самой, особенно скрипучей ступени, и в сей же момент из-за угла вылетело нечто в балахоне, отдаленно напоминающем ночную сорочку и белое, смертельное белое. Пахнущее штруделем. Истошный вопль разразил весь дом.

***

— Ты реально подумал, что это призрак? Придурок. Романо стирал муку с лица, озабоченно проталкивая очередной кусок сладости в рот. — А ловко мы тебя, а? Даже Лиза помогла, такую атмосферу сделала! — Весело размахивая ногами вещал Антонио, сидя на столешнице весь в сладкой пудре. — Знаете… Я вас ненавижу. И штрудели больше готовить не буду.       На следующее утро дом вновь наполнился ароматом яблок.