Never Take My Heart

Когда-то Филза был смертным. Что определяет смертность? Чтобы то ни было, Фил узнал об этом в слишком юном возрасте. Родился он в небольшой семье, которая таяла на глазах, пока он не остался единственным выжившим. Один, в таком огромном, столь необъятном мире, Фил знал, что был смертен, и знал, что быть смертным, значило жить до самой смерти. Фил хотел бы успеть сделать это, прежде чем встретится с ней лицом к лицу. Он был обаятелен и умён, предприимчив и амбициозен. Существовать одному было тоскливо, но в отличие от других членов своей семьи, он был жив. Он скорбел, потому что скорбеть — значило быть смертным. Но так же он и странствовал. Он путешествовал много и долго. Не существовало ни городов, ни стран; могло случиться, что с попутным ветром он находил случайную деревню. Некоторые были больше, чем другие, другие же представляли собой пару домов с дружелюбными людьми. Немногие были похожи на Фила. Мир был новым, совсем как младенец, возможно, одного возраста с Филом, когда он начал жить самостоятельно. Он дышал магией, и перед её лицом смертность была хрупка. Жители деревень знали это так же хорошо, как и Фил, но боялись её они не так, как он. Когда он был молод, граница миров была тонка, и они ещё не воззвали к своим детям. Эндермены свободно странствовали, а в небе, как падающие звёзды, летали гасты. Фил был далеко не первым, кто был полон решимости найти источник магии, но он стал первым, кому это удалось. Тщательное изучение — ещё более тщательные работы над ошибками — привели его к обнаружению эндерпёрлов; редкий предмет, приз, получаемый после убийства эндермена, которые исчезали во вспышке пурпурного сияния и пронзительных криках, которые не могли вылететь из головы ещё несколько дней. Эндерпёрлы и привели его в Нижний мир. Когда Фил стал старше, о многих историях и приключениях он рассказывал с улыбкой. Но рассказывая о Нижнем Мире, улыбаться он не мог. Нижний Мир — это ад, не похожий ни на что, с чем Филу приходилось и придётся сталкиваться. Там стояли огромные крепости из кроваво-красных камней, возвышающиеся так высоко, что он не мог видеть их вершин, и они были полны опасностей. Кричи пиглинов, злобные визги хоглинов, пронзительные вопли гастов… они ничем не были похожи на предсмертные крики эндермендов, которые невозможно было описать словами, кроме как чистым ужасом. Обломок стрелы, иссушивший его ногу несколько дней подряд, пока ему случайно не удалось наткнуться на ингредиенты для целебного зелья. Гремящие костями скелеты, и парящие над ним огненные демоны, обрушивающие огненные дожди на его голову. Булькающая магма и пески, которые заставляют его едва ли не ползти, вызывали страх, который мог прийти только тогда, когда смертные встречались лицом к лицу со своей смертностью и молились, чтобы это был не конец. Он не знал, как много времени он провёл в Нижнем Мире, однако этого было достаточно, чтобы понять, что там существовало что-то, что наблюдало за ним ради забавы, смеялось над ним каждый раз, когда он боролся, и подбрасывало ему ингредиенты для зелий, чтобы шоу продолжалось. Оно давало ему дразнящие намёки на новые приключения, которые могли быть у него, если он смог пережить предыдущие, только для того, чтобы породить этих безумных чёрных скелетов за следующим поворотом. Как бы долго он не пробыл, сбежать ему удалось совершенно случайно. Он обнаружил обсидиановый портал, как тот самый, который он создал сам, когда впервые вошёл в Нижний Мир. Он не думал, что должен был найти его, однако он нашёл этот портал и покинул Нижний Мир. Он оказался в берёзовом лесу и бежал прочь от портала так быстро, и, обещая себе, что ни за что на свете не вернётся в тот мир. Когда он вернулся, появились города. Могущественные, сделанные из недавно высеченных кирпичей, построенные из недавно добытых богатств. Жителей в деревнях стало больше. Смертность была уже не той, что прежде. И стоя перед всем этим, Фил ощущал свою смертность, как никогда прежде. Тогда он в первый раз осознал, что отсутствие дома, куда он мог вернуться, сказывалось как в положительную, так и в негативную сторону. Он был свободен с самого детства, ему не перед кем было отчитываться, и некого было разочаровывать. Но теперь, слабый и страдающий, ему нечем было похвастаться кроме нескольких огненных стержней и черепов чёрных скелетов. Он должен был мириться с осознанием того, что во всём мире, по которому он путешествовал, не было ни одного человека, который скучал бы по нему хотя бы одну секунду, которую его не было. Он освоился в городе, построенном во льдах. Ему нравилась та разительная разница с Нижним Миром, и то какими твёрдыми, прямолинейными и заботливыми были люди там. Чтобы полностью выздороветь ему потребовались месяцы, и его желание убедиться в подлинности полученных из Нижнего Мира знаний, увели его прочь из города. Когда Фил сбежал, у него не было ничего кроме сундука огненных стержней и черепов. Его эксперименты с огненным порошком, который ему удалось собрать, были медленными и осторожными; количество порошка было ограниченным и за большим количеством он не вернётся, даже чтобы удовлетворить своё любопытство. Но как бы медленно не продвигались его эксперименты, в конце концов, ему удалось обнаружить Ока. Порох и эндерпёрлы создали нечто… большее. Он смотрел в них и видел. Он видел, что должен был делать. Он ушёл глубоко в лес, где на многие мили не было ни души. Он швырнул Око так сильно, как только мог. А после следовал за ним, как же, как он и увидел то, что должен был делать это. В конце концов, он нашёл крепость. Это были развалины чего-то очень древнего даже для его понимания. В ней было что-то общее с крепостями и бастионами Нижнего Мира, но ощущалось по-другому. Нижний Мир был удушающим и необъятным; вечная жара, и бескрайние пустоши из красных камней и вьющиеся кровавые лозы. Эдн же, когда он прошёл через портал, встретил его пустыней из белого камня и… Пустотой. Возможно, космосом. Фил часто терял дар речи во время своих приключений, но никогда прежде не испытывал такого шока, когда он поднимался на ноги, не видя ничего, кроме бесконечной пустоты и абсолютной белизны. А потом он увидел её… Это секрет между ними, смертным Филом и ней, что-то происходящее между ними. Он никогда не расскажет об этом ни одной живой душе, даже их сыну. Но что бы то ни было, он был награждён новыми знаниями для этого. Он был приглашён к свите Другой Стороны, и он признал её своей Королевой. Она наградила его знанием: знанием о ней и дворе, о его невероятной удачи в Нижнем Мире и судьбе, которой ему удалось избежать, о существах под названием Векс, принадлежащие Междумирью, которые и наблюдали за его борьбой и забавлялись с его судьбой, и о Аллаях, которые сотворили бы с ним тоже самое и в Энде, если бы не она. Смертные иногда казались забавными существами, из которых состоит свита. В отличие от Нижнего Мира, Фил не хотел покидать то место. Если бы он мог провести остаток своей жизни в пустоте под её крыльями, купаясь в её тени, так бы он и поступил. Но Энд не был предназначен для смертных. Не для таких, как он. Он не знал, как долго мог оставаться там, но он знал, что был очень слаб, когда она коснулась водоёма у основания своего трона, после чего вода в нём стала такой же фиолетовой, как её глаза, как глаза её эндерменов. Она поцеловала его лишь однажды, прежде чем отправила его через фиолетовое свечение. Обещание. Клятва, которую он дал у алтаря, к которому она отослала его. Когда Фил вернулся в мир, откуда пришёл, время прошло так же, как когда он был в Нижнем Мире. Только теперь появились не города, а целые нации. Велись войны. Многие жизни были потеряны. Магия в мире немного померкла, когда над землёй сгустилась пелена. Многие обитатели Нижнего Мира и Энда были призваны домой. Остались только редкие пограничные пространства, такие, как великий Багровый лес, который позволял Вексам выбираться из Нижнего Мира в Верхний Мир, и подземные крепости служившие порталами для Аллаев. И остались их дети, люди с кровью Вексов и Аллаев, которым больше не разрешалось свободно разгуливать по земле, из-за исчезновения магии, некогда насыщавшей землю. Фил не померк. Поцелуй даровал ему больше, чем привязанность, хотя он с радостью не принял бы ничего, кроме этого. Когда он вернулся, он, как получил что-то, так и потерял. Он получил пару крыльев, по цвету схожими с крыльями Королевы, глубокого цвета пустоты; ониксовое яйцо, хранившее её клятву, необъятную и искреннюю любовь, которая смогла появиться в таком месте, как Энд; жену. Потерял же свою смертность. Его жена никогда не клялась в любви кому-то смертному. Её губы на его губах — это её любовь к нему, и эта любовь давала, но также и забирала, и хотя это цена, которую он с радостью заплатил, она была большой. Королева Энда и Другой Стороны никогда не могла полюбить смертного, это нельзя было изменить, поэтому Фил и потерял смертность. Потеря смертности… раздражала. Всем своим существом Фил понимал, что больше не принадлежал миру, по которому ходил, как и не принадлежал Энду. Он носил титул Ангела Смерти, исполнял её волю, и у него была покровительница и любовь, которой, возможно, никогда не будет ни у кого другого, и он ходил по миру, неся на себе всю эту ответственность. Но он потерял шанс когда-нибудь присоединиться к своей семье в том месте, куда они отправились, и он потерял шанс когда-либо стать тем, кем он когда-то был. Бессмертие штука непостоянная, и Филу она не принадлежала. Он знал, что не бессмертен, но в то же время он больше не смертный. Он — нечто другое. Он полностью зависел от своей жены и преданности её делу по сохранению его жизни. Возможно, она несла смерть, или, возможно, несла жизнь, или, возможно, она разделяла эту силу с Императрицей, которая правила Междумирьем. В конце концов, имело ли это значение? Он целиком и полностью принадлежал её, и был рад этому. И все же Фил был одинок. Он любил свою жену, но их разделяли миры, а она — женщина занятая, у которой была собственная свита и тысячи придворных, которым нужно управлять. Он оставался один каждый раз, как она покидала его, а покидала она его быстро. Иногда, когда наступала ночь и всходила полная яркая луна, она могла проявиться в виде тени за его спиной, коснуться его губ, когда мимо пролетал лёгкий ветерок. Она была всегда с ним среди воронов, которые следовали за ним, и была в молитвах, которые он читал в сумерках, но он не мог обнять её, как бы сильно этого не хотелось. Его первое пребывание в Энде были слишком долгим. Его не-совсем-бессмертная сущность не могла существовать в другом мире; это ослабляло его. Если бы он тогда знал, что такое долгое пребывание сократит каждый его последующий визит, он был уверен, что покинул бы то место раньше, и стал бы больше ценить каждую секунду. Это потребовало немало времени и необдуманных действий, но Филу удалось выяснить, что посещать Энд он мог раз в семь лет. Его тело продержится лишь некоторое время, прежде чем бессмертная природа другого мира проникнет в него и начнёт сокращаться — сначала до нескольких месяцев, затем только на месяц, затем на три недели, а затем и на две. Он знал, когда наступал момент, когда он не сможет продержаться и минуты. Тогда он знал, что его жена отправит его домой. До тех пор ему нравилось быть живым, и он знал, что ей нравилось наблюдать за его смертной-бессмертной жизнью. Она не станет просить его отказаться от этой жизни и присоединиться к ней до тех пор, пока угроза вечной разлуки не станет слишком большой для них обоих. Это было долгое существование. Он пробыл больше, чем любой друг смертный во всём мире. Он видел каждый уголок их мира, а в некоторых местах был не раз. Он встречался с невероятным количеством людей. Он видел, как они старели и умирали. Он встречал их детей, их внуков и правнуков. Видел, как умирали и они. Он попробовал всё: наблюдал за войнами, сражался в них. Он наблюдал за подписанием мирных договоров и сам подписывал их. Он наблюдал, как нарушались договоры и разгорались новые войны, и знал, что мог добиться большего. Филу уже были сотни лет, и он был хорошо известен тем, что если он решал какие-то проблемы, он хотел что-то попробовать улучшить. Он хотел сделать что-то, что сможет продержаться столько, сколько он захочет. Он взял то влияние, которое у него было (а его было немного), и силу, которую он хранил (её было много), и он создал нечто посреди сурового холода севера, где он когда-то укрывался после своего побега из Нижнего Мира. Арктическая империя процветала под его правлением. За его плечами были столетия с трудом приобретенной мудрости, но это начинание — первое, что смогло вернуть ему озорную улыбку. Он снова чувствовал себя тем самоуверенным человеком, который первым попал в Энд. Более того, он начал глубоко забиться о своём народе. Он любил их как своих детей, даже несмотря на то, что каждая новая смерть разбивала его сердце всё больше. Он сражался, когда должен был, сеял хаос, когда мог, и начал править, как будто это была старая привычка. Его искали; за острие лезвия его меча и за его острый язык. Он говорил, и мир его слушал, хотя иногда и не слушал. Таков был его путь, и если бы он был кем-то другим, то Фил не любил бы мир так, как любил он сам. Это было весело. И Филу это нравилось, несмотря на частый стресс. Но в основном всё это было от одиночества. Фил был всё таким же одиноким. А потом, в один день его одиночество закончилось. Спустя почти год после его последнего посещения Энда, во время его вечерней молитвы, появилась огромная стая ворон, которые кричали и каркали, чтобы он последовал за ними в самые глубокие тени своей комнаты, где он ощутил пальцы на своих щеках и услышал, как с гулким звуком исчез эндермен и… И там он увидел ребёнка, которого, как Фил узнал в момент как увидел его, звали Уилбур. Уилбур… Просто Уилбур. И если на свете было что-то похожее на его любовь к своей жене, то это определённо была любовь к их сыну. Уилбур пошёл в мать, черты самого настоящего принца рождённого для этой роли, не так, как его отец. Харизматичный и дерзкий, ему нравилось играть, а порой его проказы могли довести в некоторые дни и Фила. Он любил смеяться, но ещё больше ему нравилось учиться. Ребёнком он проводил много времени на руках Фила, поэтому, когда он учился ходить, у Фила разрывалось сердце, когда он скулил и плакал, не желая отходить далеко. Он радостно и задорно смеялся, когда учился бегать, что не могло не радовать и одновременно пугать Фила. Лучше всего он засыпал в тени, где его могла убаюкать мать, а Фил… Наконец-то, Фил больше не был одинок. Это ничем не отличалось от её руки в их союзе, поэтому и этот подарок смел свою цену. У Фила теперь был некто ценный, тот, кого он должен был теперь защищать. Это ужасало и потрясало в самом прямом смысле. Уилбур — принц, и когда его представили народу, вся империя праздновала. Поначалу Фил был благодарен высоким стенам и стражникам, которые жили и дышали преданностью ему и покровительнице их страны. Но по мере того, как Уилбур рос, одетый в королевские синие ткани и с тяжелым венцом на голове, мнение Фила изменилось. Он прожил долгую жизнь. Он точно знал, как этот мир относился к своим принцам. Другие королевства уже подбирались к нему ближе, надеясь вонзить свои когти в его мальчика по средствам помолвки или рыцарской клятвы. Его ребёнок стал мишенью только из-за крови в его жилах и цвета его одежды. Фил хотел чего-то, что могло длиться вечно, что было бы с ним до тех пор, пока он, в конце концов, не присоединится к своей жене. Но ничто, ни его амбиции, ни его достижения на посту императора — ничто не значили в сравнении с любовью, которую он питал к своему сыну. Ничто не сравнится с тем, на что он пошёл бы ради своего сына. В конце концов, это решение оказалось простым. Уилбуру едва исполнилось пять, когда Фил официально отрёкся от престола и распустил Арктическую империю. Он потратил больше двух недель, используя всё своё политическое мастерство, чтобы помочь своим гражданам найти новые дома, направить их в более светлые и теплые страны, чем арктический холод, или обеспечить тех, кто не желал уходить. А потом он взял своего сына, припасы и ушёл. Когда-то Фил правил империей. Она была огромной и могущественной, как и её правитель. Фил был императором, но больше не был им. Он стал другим, более важным человеком. Он стал отцом, и забрал Уилбура в крепость. Уилбуру пора было познакомиться со своей матерью, даже несмотря на то, что Филу нельзя было возвращаться к ней ещё два года. Фил отправил Уилбура через портал и вновь остался один. Он провёл почти четыре месяца под землей, патрулируя крепость, приводя её в порядок, и ожидая, когда его жена проведёт время с их сыном. Несмотря на своё происхождение, Уилбур не смог оставаться в Энде долго. Он был так же бессмертен, как и его отец, но наличие крови другого мира в его жилах защищало его от болезней, одолевающих Фила в конце его визитов. Он вернулся к Филу бледный и уставший, но безмерно довольный тем, что снова увидел своего отца, и полный историй о своей матери и дворе, который он однажды сможет возглавить на Другой Стороне. Фил хотел услышать всё. Воспитание ребёнка в дороге сильно отличалось от воспитания в империи. Перед ними вставали различные испытания, но они были свободны , Уилбур был свободен. Они много путешествовали, и Фил смотрел на мир по-новому, широко раскрытыми, изучающими глазами Уилбура. Через два года они вернулись в крепость, чтобы навестить его жену, а затем вернулись в своё путешествие, и Фил собирался повторять это до конца своей жизни. Люди всё продолжали искать его мудрость и дипломатию. У него всё ещё была репутация, которая означала, что за семь лет они могли пройти столько миль и побывать в стольких местах, сколько один человек за всю жизнь не успел бы. Он надеялся, что проделал хорошую работу и его жена гордилась той жизнью, которую он дал их сыну. Он никогда не голодал и никогда ни в чём не нуждался. Просто счастливый ребёнок с добрым сердцем своего отца и упрямством своей матери. Пока был счастлив Уилбур, был счастлив и Фил. Он думал, что хорошо справлялся со своей задачей, пока однажды к их домику случайного не вышел молодой гибрид пиглина. Это был день, когда, несмотря ни на что, он знал, что поступил правильно.

—

Уилбуру было тринадцать, и он очень агрессивно относился к своей независимости, когда он нашёл Техноблейда. Он шёл по лесу, бормоча себе под нос о том, как его отец не давал ему достаточно личного пространства, и смотрел на невероятно красивый улей, из которого так и вытекал мёд, который он хотел попробовать и он совсем не смотрел на высокую траву перед собой. В тот день он не хотел наступать на чьи-то тела. Но вот в одну секунду он стоял, а в следующую уже лежал в грязи, с травой в глазах и носу, а из какой-то кочки, о которую он споткнулся, доносился низкий болезненный стон. Кочка оказалась человеком. Мальчиком, примерно одного с Уилбур возраста; но сначала Уилбур увидел только что-то розовое. Пиглин, в первую очередь подумал Уилбур, пока тело не развернулось, и он не разглядел его подробнее. Гибрид пиглина. Длинные розовые волосы, свалявшиеся в один большой ком, человеческое лицо, только отдалённо напоминающие широкие черты пиглина, крошечные клыки, торчащие из открытого рта, окрашенного в красный цвет. Кровь. Очень много крови. Из плеча мальчика торчали две стрелы, словно из подушечки для булавок, и на его коже было так много ран, что Уилбур не мог сосчитать. Уилбур долго об этом не думал. Про мёд он напрочь позабыл. Он перекинул мальчика через спину, изо всех сил стараясь просунуть руки ему под бедра, чтобы поддержать его, но в итоге он просто потащил его, даже несмотря на то, насколько высоким был Уилбур. Он не был уверен, поможет ли его отец; он никогда не доверял незнакомцам, к тому же у него была неприязнь ко всему тому, что было связано с Нижним Миром. Поэтому Уилбур внимательно наблюдал и ждал, пока его отец не вышел из дома, чтобы побродить по саду на их заднем дворе, а затем он затащил своего новообретённого друга в свою комнату и начал молиться своей матери. Она ответила. Она всегда отвечала молитвам Уилбура, но что было важно, на этот раз ответила она очень быстро. Под её руководством Уилбур собрал всё, что было нужно: миску с водой, несколько полотенец, а также бинты и мазь, которую Фил всегда имел при себе, на тот случай если Уилбур царапал колени. Он не был уверен, что этого хватит, но когда его мама убедила его в том, что всего хватит, он поверил ей. Он также чувствовал её неуверенность, когда принц её двора помогал существу Междумирья, а может быть даже изгнаннику, но она всё равно помогала ему, когда он просил. Он достал стрелы — по милости его матери, их остановила одежда, и раны оказались неглубокими. Уилбур вытер всё, что мог сырыми полотенцами, и использовал почти всю банку мази, нанося её на каждую рану, которую мог найти, после того, как снял с мальчика всю изорванную одежду и уложил его на свою кровать. Его мама пообещала, что мальчик выживет, но только если Уилбур позаботится о нём, поэтому Уилбур пробрался вниз, сразу после того как прибрался, и сказал Филу, что ему было нехорошо. Он схватил целую буханку хлеба, и чтобы «успокоить свой желудок» отнёс её наверх. Мальчик проснулся на следующее утро в тумане, сбитый с толку, его лихорадило, и есть он не стал, когда Уилбур протянул ему хлеба. Вместо этого они начали спорить. Мальчик сказал, что Уилбур похитил его, а Уилбур утверждал, что спас его и сделал это по приказу своей покровительницы. Он не стал упоминать ни о том, что она его мать, ни о том, что на самом деле она даже не хотела, чтобы он спас этого мальчика-пиглина. Мальчик не был настроен дружелюбно. Был холоден и груб. Уилбуру же показалось это очень забавным и, в конце концов, он надоел мальчику настолько, чтобы заставить его есть всю буханку хлеба и запить водой. Ему также удалось выбить из него его имя. Техноблейд. У Техноблейда была сильная лихорадка, что заставляло побеспокоиться, но Уилбур считал, что он сможет справиться и с этим. К несчастью для Уилбура, прошлым вечером он сказал отцу, что плохо себя чувствовал. Когда Фил пришёл проведать его, он тихо приоткрыл дверь, чтобы не потревожить своего отдыхающего сына, но вместо этого обнаружил совершенно другого ребёнка, покрытого бинтами, сидящего на кровати его сына, в то время как его сын сидел на полу и тыкал в него пальцем. — Уилбур Сут Майнкрафт, — строго сказал он, заставив обоих подпрыгнуть. Уилбуру было стыдно, потому что он оглядывался вокруг с таким видом, как будто он был готов излить самую большую ложь в своей жизни. Мальчик же выглядел готовым драться. — Кто, чёрт возьми, это такой? — Вау, — немедленно сказал Уилбур, без какой-либо искренности в голосе. — Вау, папа. Как ты мог забыть про моего брата Техноблейда? — Что? — спросил Фил, совершенно сбитый с толку, что перебило предыдущее замешательство. — Что? — спросил Техноблейд, совершенно сбитый с толку, что перебило его боевой инстинкт. — Думаю, я бы знал, если бы у меня был ещё один сын, Уил. — Не заходи слишком далеко, человек! — пригрозил Техно, но потом он вынужден снова лечь. Потому что у него был жар, уже выдали его имя и также его обвинили в том, что он был братом этого случайного парня и сыном этого случайного человека. Всё это было немного чересчур для его здоровья. — Нет, — нахмурился Уилбур. — Мой брат-близнец Техноблейд, он всегда жил с нами. Прекрати грубить своему сыну, или я расскажу маме, что ты опять за свои старые шутки взялся! — Я… — Я же вчера вечером сказал, что он заболел, — не дал ему сказать Уилбур. — Я считаю, что нам нужно сосредоточиться на том, чтобы помочь ему выздороветь, а не шутить свои шутки, пап. — Заболел? — Фил присмотрелся к нему, наконец, заметив бледность кожи незнакомого мальчика, красные полотенца в углу, мазь и грязные бинты. — Уилбур, почему ты ничего не сказал?!

—

Так внезапно Техноблейд и стал частью их семьи. Он был одного возраста в Уилбуром, может быть старше, может быть младше. Он не знал точно, но ни Уилбур, ни Фил не переживали по этому поводу. Техноблейд больше не был частью клана пиглинов, который изгнал его, он был частью семьи Майнкрафт. Уилбур никогда не прекращал называть Техноблейда своим братом-близнецом, сначала в порыве панической лжи, затем в шутку, а потом это стало своеобразной правдой, которую Уилбур просто опускал, и, в конце концов, Техно перестал пытаться заставить его прекратить. Уилбур, принц двора другого мира, и Техно, воин, происходящий из рода, отвергнувшего его. Они сражались как братья, как бок о бок, так и друг против друга. А в конце дня они всё равно ужинали за одним столом. Отца в Филе Техно не видел. Фил для него был опекуном, доверенным лицом, старшим другом, добрым и мудрым, которому он начал доверять только спустя время, спустя годы. Эта новая семья, которая нашла и приняла его…Техно полюбил их. И Филу, в очередной раз достался человек, который нуждался в защите. Человек, который в чём-то был похож на Уилбура, но в то же время отличался от него. Техноблейд не нуждался так сильно в физической защите, но он был брошенным и отвергнутым ребёнком, и Фил никогда не мирился с мыслью, что Техно заслуживал это. Он был нужен им, и, возможно, ему было суждено быть с ними. Фил продолжал путешествовать вместе с Уилбуром и Техно, даже когда они росли и находили новые интересы за пределами их семьи. Он отказался от своей империи много лет назад, но уважение, которое он получил как ангел своей покровительницы, значило, что он часто был почётным гостем в каждой стране, особенно в тех, которые нуждаются в помощи. Уилбур шёл с ним, потому что любит учиться; Техно шёл с ним, потому что, несмотря на то, что он был женат, технически Фил всё ещё очень мягок и добр, как и его сын, умел попадать в неприятности. Именно во время одного из таких путешествий на улицах умершей страны они нашли Томми. Л’мэнбург был любимым предметом изучений Уилбура, но он же и стал самым большим разочарованием. Граждане были холодны и сломлены, улицы пусты. Новоизбранный президент баллотировался ещё до того, как истек его предыдущий срок, совет каким неорганизованным и бесцельным был до всего этого, так и остался, когда страна начала разваливаться. К тому времени, когда прибыл Фил, было уже слишком поздно пытаться сделать что-то большее, чем просто разговаривать с тем, что осталось от совета, советуя им найти другую нацию, чтобы можно было пересеклись их небольшое количество граждан. — Пошли, мальчики, — вздохнул Фил, когда его предложение о помощи проигнорировали, и их выгнали из здания суда. — Больше здесь не чему помогать. Но Уилбуру хотелось поисследовать улицы и Фил, не имея строгих временных рамок в своей жизни, позволил мальчикам погулять, а сам он решил задержаться, чтобы в ещё раз попытаться изменить мнение правящей верхушки. И именно тогда Уилбур и Техноблейд встретили Томми, который появился как раз в тот момент, когда они завернули в какой-то переулок. Высокий худощавый ребёнок с двумя палками в руках и подбитым глазом, и его интересовало всё, что было в сумке у Техно, потому оттуда вкусно пахло, и он умирал с голоду. — Отдай мне сумку, и я оставлю вас в живых, — угрожающе сказал беспризорник, указывая палкой на каждого из них. — Я просто ищу что-нибудь перекусить, джентльмены, мы можем обойтись без лишних жертв. — Техно, дай ему сумку, — Уилбур хмуро посмотрел на Техно, как будто это была его вина, что не хотел отдавать свои вещи. — Пусть заберёт только еду, — Техно великодушно пошёл на компромисс и достал свежеиспеченный хлеб, который они купили на обед в единственной работающей пекарни в городе. — О, это было легко, — мальчик настороженно опустил палки. — Значит, ты просто отдашь мне это? — Конечно же. Ты выглядишь голодным, — Уилбур взял хлеб и протянул ему. — О, чёрт возьми, я так голоден! — воскликнул мальчик, выхватив хлеб, как только он оказался в пределах досягаемости. Он запихнул в рот половину буханки за раз, раздувая щёки, как белка. Слёзы заблестели на его глазах, когда он яростно жевал и проглатывал слишком большие куски, а затем запихнул вторую половину в рот таким же образом. Жуя, он вытер руки о свои грязные штаны. — Когда ты в последний раз ел, малыш? — осторожно спросил Уилбур. — Ты выглядишь слишком молодо, чтобы пытаться украсть хлеб у незнакомцев. — В Л’мэнбурге нет понятия «слишком молодой»! — мальчик постучал себя в грудь, как только проглотил вторую половину, и сухо закашлялся. — Слушай, у тебя есть ещё что-нибудь в этой таинственной сумке, здоровяк? Знаешь, я всё ещё немного голоден. — Может быть, ты лучше отведёшь нас в пекарню, чтобы мы купили тебе ещё? — предложил Уилбур. — Ты хочешь купить мне хлеба? — нахмурился мальчик. — Да, — просто пожал плечам Уилбур. — Я хочу побольше узнать об этом месте. А ты кажешься довольно осведомлённым. — О, так это моя плата? — Да, конечно. — По-моему, это честная сделка, — мальчик протянул ему руку. — Томми к вашим услугам. — Уилбур, — он подал его руку. — И мой брат Техно. Томми привёл их обратно в пекарню и вошёл с самодовольством человека, которого уже много раз выгоняли оттуда. — Так, малыш, я уже говорила тебе, — пекарша упёрла руки в бока. — Я больше не могу позволить себе просто отдавать тебе свои товары. Сколько раз мне ещё повторять? — Нисколько, леди, я заплачу! — Какими же деньгами? — Нашими, — Уилбур положил руки Томми на плечи. — Вперёд, Томми, выбирай что хочешь. Мы заплатим. Пекарша подозрительно оглядела их и просто отошла к окну, пока Томми начал свой осмотр. — Даже не думай об этом, — сказал Техно, пока они с Уилбуром наблюдали за тем, как Томми указал уже на не менее четыре выпечки разного вида, не замолкая ни на секунду. — Не думать о чём? — неубедительно спросил Уилбур. — Ты не можешь спасти всех, Уил, — не смотря в его сторону, ответил Техно. — Конечно, я не могу, — пожал плечами Уилбур. — Двое — это не все. — Фил тоже не может всех спасти. — Что ты такое говоришь? — улыбнулся Уилбур. — Конечно же, он может, он же Филза Майнкрафт. Техноблейд вздохнул и пошёл платить практически за всё, что лежало на витрине, в то время как Уилбур сел. Они разговаривали с Томми о стране, и постепенно рассказ стал более личным, когда Томми начал рассказывать о себе. В конце концов, всё свелось к тому, что Томми остался совсем один в этом мире, что Уилбуру совсем не понравилось. А Уилбур всегда получал того, чего хотел.

—

— Хорошо, — сказал Уилбур. — Можем идти. Фил моргнул и сначала посмотрел на Уилбура, затем на Техноблейда, затем на Томми по убыванию их роста. — Кто это? — Филза Майнкрафт, — нахмурился Уилбур. — Сейчас эти шутки не уместны. Прошу хватит забывать собственных детей, это оскорбительно и жестоко. Томми, игнорируй нашего отца, он считает, что это смешно. — Что? — Ага, Фил, — вежливо подтворил Техно, который поменял своё мнение в тот момент, как узнал, когда Томми ел в последний раз. — Это наш брат, Томми. — Да, мистер Филза, сэр. Я ваш сын, — серьёзно сказал Томми, посмотрев на Фила своими детскими голубыми глазами. Ворон громко каркнул с соседнего дерева, уставившись на Фила сверху вниз, когда тот смотрит на него. — Я… — Фил протёр своё лицо и посмотрел на Техно.— Если я заберу всех своих детей из страны никто же не разозлиться? — Нет, — просто ответил Техно, и Филу этого было достаточно. — Ладно, — громко сказал Фил. — Ладно. Прости за безвкусную шутку, Томми. Мой сын. Пиздец. — Пиздец, — серьёзно повторил Томми, откусывая ещё один кусок от бутерброда, который он держал в руках. У него было ещё пять, спрятано в сумке у Техно. Он съел их все к этому же вечеру того и с радостью попросил ещё и ужин.

—

Итак, у Фила стало двое сыновей, горячо любимая подопечный и его любящая жена, которая навещала их, когда могла, и невероятно обожающая своих троих детей. Фил был слишком долго один и был невероятно благодарен им за это. Он любил своих мальчиков. Он думал, что его семья не была бы полной без Томми, каким бы маленьким гремлином тот ни был. Они продолжали путешествовать весь год, останавливаясь то в одной, то в другой столице, бродя по земле, плотно ужиная и смеясь. Техно иногда исчезал, чтобы заняться своими личными делами, и Уилбур всё больше интересовался политикой, всё чаще принимал участие в ней, а Томми просто был счастлив вместе с ними. Фил больше не был одинок.

—

В следующем году в Сноучестере семья Фила была по-настоящему закончена. К сожалению, вызвали его, чтобы выступить в качестве посредника между нацией Сноучестер и республикой Бедлендс, которая представлял собой более свободную территорию якобы дружественных государств, мягко управляемых советом представителей в столице Пандора. Этот конкретный субъект близок к войне со Сноучестером, и ни одна из сторон не хотела войны, но это буквально была политическая катастрофа. И если что-то с этим не сделают, то это приведёт к войне. И Фил сомневался, что это останется только между этими двумя территориями. Сноучестер — страна не изолированная, и пусть Бедлендс недолюбливали друг друга, но внешний мир они ненавидели ещё больше, и совет будет готов объединиться в этом вопросе. Много людей погибнет, если всё не разрешиться. Когда Фил оказался на месте, а его трое мальчиков просто вынуждены были быть рядом, ситуация выглядела следующим образом: третья жена королевы, мать её пятого наследника, пообещала руку своего принца семье Бедлендс, чтобы дать своему ребёнку власть и объединить неприступный кусок земли вдоль общей границы двух наций. К несчастью для третьей жены королевы, семье Бедлендс, с которой она имела дело, был обещан принц, а не мальчик с королевской кровью и шестым в очереди на трон. Братья и сестры Таббо находились в более выгодном положении в иерархии: двое от первой жены, один от второй жены и двое от первого мужа, все старше и уже успели зарекомендовать себя, с родителями, продолжающими поддерживать их со стороны. Возможно, однажды у Таббо появится шанс, но пока он не подрастал, он оставался не лучшим претендентом на трон. Не то чтобы он вообще этого хотел, но в любом случае никто никогда не спрашивал его мнения. Несмотря на это, королева не могла допустить, чтобы к кому-либо из её выводка проявляли неуважение. Она требовала, чтобы одна из семей Бедлендс нашла подходящего жениха для её сына, но единственные, кто согласился на это, были представителями кровной линии эндерменов. Но Сноучестер с крайним подозрением относится к потомкам Энда, и отверг жениха, что привело Бедлендс в ярость. Это было нелегко исправить, особенно для людей, которые не были Филом. В конце концов, он уладил этот вопрос, просто предложив стать наставником для них обоих. Неблагополучный принц и дворянин сомнительной крови — это одно, но быть подопечным Филзы Майнкрафт, Ангела Смерти, стало бы статусом, который затмил бы остальные. Таббо сможет стать даже более влиятельным наследником, чем его братья и сёстры, если присоединится к Филу — с таким повышением и необходимыми навыками он останется единственным надёжным наследником в борьбе за трон. Ранбу, потомок эндерменов, станет большим, чем обычным дворянином — не только первым мужем мальчика, который однажды сможет править Сноучестером, но и учеником Фила, что поднимет его авторитет в обществе до уровня членов совета Пандоры. Больше всего на свете Филу просто хотелось вытащить этих детей из столь ужасной ситуации, как можно дольше. Кроме того, Томми столкнулся с Таббо и они быстро стали друзьями, в то время, пока Фил со своей семьёй обосновались при дворе. У Томми не было друзей его возраста, поэтому они стали неразлучны, как подельники в преступлении, прежде чем хоть кто-то успел взыскать какое-либо недовольство по этому поводу. И так же Таббо крепко привязался к застенчивому, тихому и робкому Ранбу, но, всё же так же сильно привязанным к Таббо. Независимо от того, привязались они друг к другу или нет, политика мало заботилась о чувствах детей, родившихся в разных классах. На самом деле именно Томми подал Филу идею, которую он в конечном итоге и предложил королеве и Бедлендс. Поздно вечером Фил сидел в библиотеке королевского дворца Сноучестера, когда к нему пришёл Томми, таща за собой Таббо, который тащил Ранбу. Все выглядели усталыми и расстроенными, с покрасневшими глазами. Томми, по крайней мере, выглядел ещё и решительно, что одновременно успокаивало, но и заставляло Фила нервничать. — Привет, мальчики, — сказал он, прикрывая зевок рукой. К этому моменту он провёл уже несколько часов, изучая законы о помолвке, и уже планировал провести третью ночь с этими книгами в обнимку. — Привет Фил. Мы должны уехать этой ночью. — Прошу прощения? — Я сказал, — нахмурился Томми. — Мы должны уехать из Сноучестера этой ночью. Все мы. На хер всё это политическое дерьмо. — Томми, мы не можем просто уехать. И тем более не можем уехать с принцами. — Я не знаю никаких принцев, — возмущённо заявил Томми. — Да? — не смог сдержать улыбки Фил. — Тогда кто же эти мальчики за тобой, малой? Томми глубоко вдохнул и выпалил: — Прекращай шутить, Фил. Ты знаешь, что шутить о т ом, что ты забываешь своих детей — плохо. — Моих детей? — переспросил Фил. Томми действительно перенял многое от Уила. Он, правда, был не так ловок во лжи и не так уверен, что она сработает, но всё же. — Да. Твой сын Таббо и другой сын Ранбу. Он твой самый не любимый, но мы об этом не говорим. — Здравствуй, отец, — дрожащим голосом сказал Таббо, и это одновременно и разбило и согрело сердце Фила. — Я обязан называть тебя папой? — из любопытства спросил Ранбу, заставив Фила смеяться. — Нет, Ранбу, — ответил Фил. — Ты не обязан. Думаю, у меня есть идея, которая исправит нашу ситуацию, и которая технически не должна заканчиваться усыновлением или побегом. — Хорошо, — скромно улыбнулся Ранбу и Фил улыбнулся ему в ответ. И вот так Фил оказался с тремя подопечными и двумя сыновьями всего более чем за два десятилетия. Два десятилетия казались каплей в море его жизни, но это были самые насыщенные событиями два десятилетия, которые он когда-либо пережил. Его жена смеялась над ним каждую ночь, когда он молился ей, что было похоже карканье ворон. Фил заслужил это.

—

Следующие несколько лет были интересными и насыщенными. Больше всего Филу нравилось начало, сразу после того, как он забрал Таббо и Ранбу. В тот год он и его мальчики просто путешествовали вместе. Он гуляли, если и смеялись вместе. Разбивали лагерь, знакомились с новыми людьми. Они затевали опасные игры, спасали друг друга, а его жена, их покровительница, посылала раскаты грома над их головами, чтобы показать своё одобрение. Как правило, дождь всегда обходил их стороной, когда рядом не было укрытия для Ранбу. Фил всегда чувствовал её любовь и одобрение. Но это не могло длиться вечно. Болезненная правда смертности, которую не могло изменить даже бессмертие Фила. Уилбур сказал, что хотел отправиться в свой собственный путь, а за ужином и Техноблейд признался, что ему хотелось тоже отправиться в путешествие самому. Он выросли, они стали мужчинами, и пусть Филу повезло, что они пробыли с ним так долго, он не мог ожидать, что они останутся с ним навсегда (хотя надежда всё равно была). Несмотря на свои истинные желания, Фил пожелал им обоим хорошего пути, и опустил. Техноблейду он подарил компас, который всегда будет указывать ему дорогу к Филу. Уилбуру он подарил ониксовое яйцо, сверкавшее обещаниями его матери. Оба отправились в путь — Уилбур на восток, навстречу восходящему солнцу, а Техно на запад, где солнцу было суждено скрыться. Фил смотрел им обоим в след, сжав руку Томми так сильно, что начал беспокоиться о том, как он её случайно не сломал, до тех пор, пока они не исчезли за горизонтом. Следующий год он провёл с тремя младшими сыновьями; это оказалось тем ещё испытанием, и иногда он так сильно скучал по своим старшим, что порой мог начать задыхаться, но в то же время, ему было весело. Томми был невероятно чутким, и у него было настолько сильное желание помочь, что Фил просто не мог быть подавленным всё время. Таббо был шумным и впечатлительным, одновременно рисковым и осторожным. Ранбу был застенчив до тех пор, пока ему не становилось комфортнее, а потом он начинал нести всякий бред, размахивая своими длинными конечностями. Уилбур писал ему каждую неделю о своих путешествиях; за три месяца он обосновался в королевстве Киноко — чему Фил был не очень рад, но он прекрасно знал, что представлял собой его сын — и как он постепенно поднимался в политических ранах. Техноблейд не писал, но всегда раз в несколько месяцев возвращался к ним, и оставался на неделю или две, путешествуя вместе с ними, после чего снова уходил. Каждый раз он обучал мальчиком чему-то новому, всегда дополняя учения Фила. Фил брал своё маленькое трио с собой на свои политические посреднические миссии, делал всё возможное, чтобы показать им, в чём дело, научить их всех хоть чему-то за время их пребывания с ним. В конце концов, Уилбур пригласил навестить его в Киноко, где к ним присоединился и Техноблейд. Он встретились с принцем, мальчиком того же возраста, что и Уил, так же королеву и её супруга. Фила приняли как почетного гостя, советника королевы, окутанной странной магией, которая пропахла миром, к которому Фил поклялся больше никогда не приближаться. Своих сыновей он не пускал в тронный зал и предостерёг Уилбура, что всё не так, как хотелось казаться. — Я знаю, папа, — заверил его Уилбур, но у Фила возникло нехорошее предчувствие, что его смелый, блестящий, красивый мальчик, возможно, был не так честен в своих письмах, как того хотелось бы Филу. Но это была жизнь Уилбура, поэтому Фил оставил его в покое. Он позволял своим мальчикам бегать по замку, запрыгивать на принца и его стражу, заводить новых друзей и просто ребячиться. Он давал советы, когда спрашивали его мнение, и просто наслаждался этой прекрасной страной. Они покинули королевство спустя две недели, когда Фил убедился, что свой подарок Уилбур не потерял. Когда они вернулись спустя год, всё было… по-другому. — Я знаю, что делаю! — огрызнулся Уилбур, в момент, когда Фил надавали на него. — Я не сомневаюсь, приятель, не сомневаюсь, — попытался успокоить его Фил. — Я просто… переживаю. — Ну, так не переживай. Я больше не ребёнок, Фил. Я построил свою карьеру здесь. И мои достижения будут невероятными. Даже прекрасными. Я знаю, что делаю, — повторил Уилбур. Фил не был убеждён его словами, хотя, что он мог поделать? И всё же, когда Томми, Таббо и Ранбу спросили, не могли бы они задержать в Киноко, Фил категорически ответил отказом. Может быть, в следующий раз. И так они вновь ушли. В следующий раз они оказались в Киноко после переворота, когда были убиты правящие монархи и исчез единственный принц. — Что ты наделал? — спросил Фил, взглянув на человека, который выглядел и говорил как его сын, но которого Фил больше не уверен, что узнавал. — Тебе не понять, — ответил ему Уилбур, отвернувшись. Фил не смог уйти. Он наблюдал за всем; как короновали Эрета, как они сошли с ума. Весь фарс с выборами. Именно во время выборов Фил познакомился с Квакити. Фил видел, как Уилбур смотрел на Квакити, и ему было больно от знания, что ему не удастся спасти своего сына. Его мучал вопрос, смотрела ли так его жена на него так же, как и он на него, если в его жилах текла кровь Энда. Квакити присоединился к ним вскоре после того, как Фил позвал Техно в Киноко. Он проник в их семью настолько легко, насколько это было возможно. Уилбур впустил его, точно так же, как Фил принимал кого-то нового, кого приводили к нему его дети, он с Квакити ситуация была другая. Вместо этого Фил продолжил наблюдать. У Квакити были тёмные глаза — вообще внешне, только один, но Фил знал этот взгляд. Он встречал его множество раз в прошлом; отчаянный, скрытая и гложущая жажда чего-то. Острая воля к выживанию, которую не многие могли побороть. Филу было нетрудно догадаться об истинных намерениях Квакити и о кукловоде, стоящим над ним, но он не пытался даже поговорить с Уилбуром об этом. Он знал, что он не мог. К сожалению, он избаловал своих детей, и Уилбур не привык к тому, чтобы ему говорили «нет».

—

Уилбур мог считаться принцем дважды. В первую очередь он был предан Другой Стороне; он был в Энде всего несколько раз, но всегда он был любимым принцем королевства, опасным и красивым в равной мере, кем однажды он и должен был стать. Второе, как он думал, это была Арктическая империя. Его незаконченная симфония; если бы он только родился на несколько десятилетий раньше, возможно, Фил передал бы ему корону, когда ему наскучило бы править. Уилбур не обижался ни на то, как он рос или как его воспитывали родители. Будучи странником, он усвоил многие уроки, которые никогда бы не усвоил, будучи принцем, но был важен и баланс. Усвоив одно, он никогда не знал того, чему учились другие принцы. Например, у Джорджа было образование, нацеленное на правление, всё детство, проведённое в огромном замке, вместе с людьми, которые слушались его. Уважали всё, что он говорил. Уилбур желал большего, чем простая жизнь странника. Он хотел править, как и было положено ему по рождению. А Другая Сторона будет под властью его матери ещё целую вечность. В этой жизни, в его земной жизни, у него была только империя, и её он потерял ещё до того, как достаточно вырос, и она сохранилась в его памяти одним размытым пятном. Он думал, что Л’мэнбург станет его вторым шансом, ведь страна умирала. Но он опоздал. Когда он оказался там, страна перешла точку невозврата. Киноко… Киноко было реальным шансом. Шансом получить власть в этом мире, стать кем-то, кроме сына Филзы Майнкрафт. Он — сын своего отца, а его отец добрый, заботливый и любящий. Но так же он и сын своей матери, и она не была рождена Королевой, которой была сейчас. Оба его родителя добились своего величества. То, каким бы человеком был бы Уилбур, если бы он просто сидел и ждал, пока ему вручат корону? И если ему придётся снять корону с чужой головы, да будет так. Фил бы его не понял и Техноблейд тоже. Оба были довольны тем, что имели, но Уилбур желал большего. Он почти всю свою жизнь думал, что в мире больше не найдётся людей, которые разделяли его мнение, что им нужно было всю жизнь стремиться к большему, быль большим и брать больше. А потом Уилбур встретил Квакити и понял, что именно чувствовала его всемогущая в своём измерении мать, когда она влюбилась в простого смертного. Когда Уилбур впервые встретился с Квакити, его представили как жениха Эрета, одного из сообщников Уилбура в свержении монархов Киноко. Он оказался… интересным. Уилбур сказал бы, что он был прекрасен, за исключением той опасности, что исходила от него, но которую, как казалось, Эрет полностью игнорировали. Между ними мгновенно вспыхнула искра. Уилбур не мог оторвать от него глаз всю их встречу. Когда Квакити смотрел на него, Уилбур ловил каждый его взгляд. Да, он был здесь для того, чтобы поменять государственные органы страны, не украсть любовника своего политического соперника, но в тоже время, если ему подвернётся такая возможность, Уилбур с удовольствием воспользуется ей. Квакити был готов играть в словесные игры, которые любил Уилбур; он язвил с ним с начала их тайных встреч, а затем в зале совета во время выборов. У него было такое же остроумие, как и у Уилбура, а порой, он даже превосходил его. Но также при одном взгляде в его сторону, он возвращался к Шлатту, как будто на его шее был невидимый поводок, за которой тот иногда дёргал. Уилбур всегда был слаб перед видом дикого существа, нуждающегося в помощи. Квакити был ранен, как Техноблейд, голоден, как Томми, застрял, как Таббо и Ранбу, но Квакити не хотел его помощи. Уилбур понимал, что если он предложит ему руку, Квакити сначала плюнет ему в ладонь, а после в лицо. Уилбуру это и нравилось в Квакити. Ему нравилось, что Большой Кью застелил его постель, и он был готов не только лечь в неё, но и умереть в ней, ради достижения большего. Но что Уилбуру не нравилось, так это то, что Квакити всегда оставался вне его досягаемости. Сначала были Эрет. Потом переворот. За этим этот ебаный Шлатт. Снова Эрет. Выборы. Каждый раз, когда Уилбур думал, что у него появился шанс, кто-то или что-то вставало между ними, и Уилбур оставался стоять один, протягивая руку тому, кто двигался в противоположную сторону. Именно из-за того, что Квакити начал вынюхивать информацию о его семье, Уилбур понял, что что-то происходило. Всё началось с малого: Квакити взял под своё крыло Таббо, когда внимание Шлатта начали привлекать трое младших мальчиков, бегавших по замку. И пусть Уилбуру нравилось это, дураком он не был, поэтому подозрения возникли сразу же. Когда Квакити начал подлизываться к Техноблейду, Уилбур мог признать, что ревность, которую он испытывал тогда, была немного… всепоглощающей. Техноблейд не виноват в том, что хозяин Квакити считал его большей угрозой, чем Уилбур, но эта правда не только задевала гордость Уилбура, но и обижала его. Квакити знал, что Уилбур заботился о нём, и был готов принять его. Он знал, что был в безопасности в кругу Уилбура и его семьи. За его спиной был бы Филза Майнкрафт, если бы он просто признал, что у них была общая связь. Если бы, чёрт возьми, просто попросил Уилбура о помощи. Вместо этого Квакити сблизился с его семьёй, чтобы соблазнить брата Уилбура, и Уилбур ненавидел это. Он ненавидел, ненавидел за это Квакити, может быть, даже немного ненавидел Техноблейда, но большего всего он ненавидел Шлатта. Потому что если бы Шлатт просто использовал свой тупой маленький мозг, чтобы понять что Уилбур представлял большую угрозу, и посла бы Квакити к Уилбуру, Уилбур мог бы спасти его. Он мог бы вытащить его из этого кошмара, сделать счастливым. Он мог бы спасти его. Уилбур не мог спасти того, кто не хотел этого. Когда Техноблейд ожидаемо отверг Квакити, Уилбур надеялся, что это означило, что Квакити, наконец, поймёт, что ему просто нужно было оглянуться. Просто нужно оглянуться и увидеть, что Уилбур ждал его и был готов защитить его. Вместо этого Квакити исчез на три дня. Уилбур привык видеть его часами, в суде, и недалеко от замка, но через несколько дней после того, как Техно положил конец этому фарсу, Квакити просто исчез. Когда Уилбур увидел его в следующий раз он… изменился. Его искра исчезла. Он не спорил ни со Шлаттом, ни с кем-либо ещё, как прежде, даже с Уилбуром. Даже не шутил с младшими. Его глаза потускнели, лицо осунулось. Он держался осторожно, отстранённо от других. Когда он слышал о Техноблейде, он уходил из комнаты ещё до того, как брат Уилбура успевал прийти. Что-то изменилось в Квакити после того, как Техноблейд отверг его, и Уилбур задавался вопросом, а не ошибся ли он. Может быть, Квакити действительно был влюблён в его брата. Именно эта мысль, в конце концов, и толкнула Уилбура через край, когда он проиграл выборы. В ту ночь он пытался занять трон. Эрет были слабы. Они не смогли справиться с троном. Они не смогли справиться с манипуляциями Шлатта и Квакити или давлением магии, которое Уилбур ощущал каждый день, когда входил в тронный зал. Но Уилбур мог. Он докажет им всем; Филу, Техно, Шлатту и Квакити, всем другим членам совета, рыцарям, всем, он собирался доказать, что был не только достаточно хорошо, но и заслуживал сидеть на этом уродливом стуле. Может быть эта магия и исходила из Нижнего Мира, но Уилбур — принц Другой Стороны. Сила Энда текла вместе с кровью по его венам. Если только этот трон не принадлежал самой Императрице Нижнего Мира, он превосходил по рангу любого, кто, чёрт возьми, правил им, независимо от положения при дворе. Когда он сел на трон… это невозможно было описать. Уилбур не находил слов и никогда не найдёт их. Он потерял Томми. Он знал, что потерял Томми. Он знал это по каждому своему вздрагиванию вздоха, который эхом отдавался во внезапно опустевшем тронном зале, потому что секунду назад Томми кричал, ругался, достаточно громко, чтобы заполнить собой весь замок, и теперь он просто… исчез. Оказавшись в ловушке на троне, Уилбур впервые осознал, что, несмотря на то, что он был наследником божества, сам он пока что не являлся таковым. Смертность всё портила, его дар-проклятие его отца, эта божественность всё ещё принадлежала его матери. Возможно, однажды он станет достаточно сильным, чтобы одолеть этого загадочного Векса, но пока он не был готов. Только по милости чего-то, Томми вернулся к нему. Немного потрёпанный, но в целом невредимый. Именно осознание того, что он находился на расстоянии десятилетий от того, чтобы когда-либо противостоять власти трона, разбило все его планы, как острое стекло, обманчивое и мрачное, подобно его стремлениям. Безумие, как позже назвал это его брат. Он знал, что на самом деле это были его собственные амбиции, сжигавшие его изнутри. Желание произвести впечатление и показать, что он мог заслужить своё наследие. Крепко обнимая Томми руками, оба плакали и дрожали, не в силах осознать правду о том, что только что произошло, поскольку она ускользала из их разума слишком быстро, чтобы они могли удержать её в своих воспоминаниях, Уилбур отчетливо осознавал, что он вляпался по уши. Когда оно уходили, он столкнулся с Квакити за пределами тронного зала. — Ты не можешь позволить ему сесть на этот трон, — сказал Уилбур, и это было самое большее, чем что-либо за всю свою жизнь. Он хотел взять Квакити вместе с Томми и просто сбежать. Но он знал, что его отец, должно быть, почувствовал изменение в том, что только что произошло, и будет волноваться. Он также знал, что Квакити не пойдёт, поэтому он оставил его и просто забрал Томми. Он не мог рассказать Филу о том, что произошло. Он хотел, но не мог. Всё действительно забылось, к тому монету, когда он добрался до своей семьи. Всё, что он мог сделать и сказать: — Мне так жаль. — Тебе лучше прилечь, — сказал Техноблейд, утешая его, как только мог, и Уилбур повиновался.

—

Квакити исчез. И не как прошлый раз. Это чувствовалось как нечто постоянное. Шлатт насмехался каждый раз, когда спрашивали о нём, и по замку ходили слухи, что он сбежал. Что Шлатт зашёл слишком далеко, ударил слишком сильно, и его маленькая птичка улетела, когда он отвернулся, забыв закрыть клетку. Уилбур старался не думать об этом. У него были более важные вещи, о которых стоило беспокоиться: революция, Шлатт, защита своих братьев от его гнева, а также его разочарованный отец и брат-близнец. Охота за Джорджем. Уилбуру было стыдно за это, но поделать было нечего. Шлатта надо было лишить власти, и положить конец трону и всему тому, что питал Векс. В любом случае, он и не знал о чём думать. Если у Квакити была причина сбежать, то почему он не обратился к Уилбуру? Почему не пошёл прямо к Филу, если был готов уйти? Было ли всё от того, что он до сих пор был одержим Техно? Неужели их тайные взгляды, едва уловимое прикосновение пальцев, их словесные перепалки вообще ничего не значили для него? Или он бежал от Уилбура так же, как бежал от Шлатта? Имело ли это вообще какое-то значение? Уилбур старался не думать об этом. Вместо этого он действовал. Он должен был искупить свою вину. Он и его братья вышли на свою охоту, в то время как Техно и Фил остались позади; он не спрашивал разрешения, он просто пошёл, а Томми, Таббо и Ранбу последовали за ним. В ту ночь, когда Томми вернулся к нему, между Уилбуром и тем, что спасло их обоих от трона, установилась связь. Контакт с противоположным двором Междумирья заставлял его чувствовать себя плохо, магия Нижнего Мира взывала к своему источнику, и Уилбур шёл за ним, хотя бы для того, чтобы самому избавиться от неё. Он не мог заставить себя молиться своей матери, он не хотел слышать разочарование, возможно даже отвращение к его слабости. Он надеялся, что если ему хоть как-то удастся исправить это, тогда он и сможет посмотреть ей в лицо. Уилбур просто знал, что если он доверится своим инстинктам, то найдёт того, кого они искали. Он мог исправить это. И он оказался прав. Они нашли Джорджа и Сапнапа, путешествующих с двумя людьми, кого Уилбур не смог узнать — один был без сознания, и его несли, укрытого плащом, а другой, просто незнакомый мужчина. И они узнали о пятом спутнике в лице полубога. Уилбур чувствовал, как Нижний Мир сочился из пор полубога, как сера. Это было похоже на трон. Уилбур пытался, но всё равно у него недостаточно сил. Только когда Техноблейд наконец присоединился к ним, безумие Шлатта толкнуло Фила послать им на помощь, Уилбур снова нашёл Квакити. Как и всегда, просто вне досягаемости.

—

Фил не мог участвовать в революции, но он наблюдал и защищал тех, кого должен был защищать, и гордился, когда они победили. Он не удивился, когда на следующее утро они снова проснулись в замке без принца. Ему хотелось бы избавить своего сына от душевной боли, которая была вызвана отъездом Квакити с Джорджем, но Фил пришёл к пониманию, что избавление от боли, не всегда могло привести к лучшим последствиям. Возможно, это был шанс научиться и поразмышлять. И всё же, он притворился, что не увидел, как Техноблейд обнял Уилбура, и как плечи его сына опустились, когда до них дошли новости о том, что Джордж исчез со своими рыцарями, библиотекарем и правой рукой предыдущего президента. — А я знаю, где они, — едва шевеля губами, сказал Томми. — Знаешь, Дрим всё ещё должен мне дуэль. — Давай пока оставим это при себе, хорошо? — Фил срастался не улыбаться. Киноко предстояло немало работы, чтобы не повторить судьбу Л’мэнбурга. Фил думал почаще останавливаться в этой милой маленькой стране; он не хотел оставлять Уилбура, чтобы он в одиночку столкнулся с последствиями, и он полюбил многих людей здесь. Может быть, они даже поселяться здесь на какое-то время. Навестить бывшего своенравного принца и его свиту они всегда успеют. Сначала, пусть сердце Уилбура успокоится и исцелиться по-настоящему. — Ладно. Но я всё равно ткну этим Уилу в его тупую физиономию, — решил Томми, и Фил не смог сдержать смеха. Он так же слышал смех своей жены в трепете вороньих крыльев недалеко. Мир огромен и могущественен, в том смысле, в каком он больше не мог быть. Те, кого он любил и защищал, поняли, что это было как хорошо, так и плохо. Он надеялся, что боль, в конечном счёте, не испортила его красоту ни для кого из них. И даже если испортило, он надеялся, что то время, которое было у них, залечит любую рану. В любом случае, он будет там. Эта смертность, которая всё ещё была его неотъемлемой частью, которая умоляла о шансе продолжать жить, хотя бы ещё немного. И по милости своей жены он продолжал.