Наши тени

Она прижимается к нему со спины. Лопатки обдаёт горячим дыханием. Влажный воздух побережья мешается с ароматом её духов и жареного хлеба. — Останемся тут подольше? — Останемся. Драко чувствует её улыбку кожей и тоже улыбается, радуясь про себя, что она не видит его незащищённое «малфовостью» искреннее лицо. Задняя дверь хлопает. Он не успевает сообразить, как комнату заполняет сбитое дыхание и хриплый баритон. — Это ты, Драко? Надеюсь, твоя девчуля умеет держать рот на замке, обратно в Азкабан не хочется. Эти министерские идиоты неровня дементорам, хоть и петлять от них пришлось долго. Придётся укрыться тут, выпить есть? Драко суёт руку в карман, уже зная, что палочки там нет. Паника ошпаривает грудную клетку. Сердце колотится. Не успевая ничего понять, Гермиона оборачивается к Долохову. — Грязнокровка Поттера? Ты что, с ней, щенок? — Долохов переходит на визг. — Не смей! — выкрикивает Драко. Долохов вытягивает палочку. Капля пота скользит по кривому носу. Драко прижимает её к себе и начинает трансгрессировать, взглядом вылавливая испуганное лицо Гермионы. — Вогельмутати́о! Красный луч ударяется ей в спину. Пространство сжимается. Искры. Крик. Потные ладони. Боль в костяшках пальцев. Резкий вдох. Драко вздрогнул, заполняя комнату тяжёлым дыханием. Он так сильно сжал подлокотники, что впечатал рельефный рисунок ткани в подушечки пальцев. Почти рассвет. Небо фонило дождём. Он откинулся на спинку кресла, протирая глаза от остатков сна. В горле покалывало. Драко освободил натянутый карман брюк от пачки с трубочками смерти. Закурил. Комнату наполнил, за пару дней став родным, запах ягод. Он неосознанно потянулся к предплечью. Пропаленная белоснежная рубашка стала неотъемлемой частью быта. Обвёл жёсткую дырку пальцем, словно медитируя. Взглядом он вот-вот прожёг бы ещё одну в шторах. Из-под одеяла показалась ладонь. Пальцы потянулись к Драко, как бы приглашая к себе. Он оттягивал момент, чтобы посмотреть ей в лицо. Новая фобия. Она сморщила носик, почувствовав нелюбимый запах. Круглые глаза, почти медовые, отражали огонёк сигареты. Снова. Перед ним поплыли образы губ Гермионы, целующие его живот. Тихий смех. Двое у океана. Обрывки фраз, состоящих из «нужен», «я шептала твоё имя», «останемся подольше?». В окно застучали капли. Он затянулся и отвёл от неё взгляд. Принятое решение кололо развалины совести, предвкушая отмеренные им двоим остатки радости. — Ты снова уходишь от меня, да? Драко выдохнул, говоря ей мысленное «прости».

***

Шум толпы заполнил холл. Драко на две головы выше учеников осматривал школьников в поиске знакомого лица, хоть почти был уверен, что не найдёт его. В лёгкие точно вылили стакан досады. Маленькие слизеринцы бурно обсуждали последнее испытание турнира трёх волшебников. Один из ребят щёлкал пальцами, будто отсчитывал секунды. Воспоминания нашли лазейку и загудели в голове роем. Звук тиканья часов раздражал барабанные перепонки. — Чушь, — Драко выплюнул слово в открытое окно, — кто вообще мог придумать такой бред? — он развернулся, уставившись на сидящую на кровати Гермиону. Та поглаживала лопатку, невидяще глядя в пустоту. — Ты проверила это? — Повторяю который раз — да, — Гермиона устало закрыла глаза, — я ездила к одной из жертв в Румынию. Превращение произошло почти полностью, когда проклятие удалось снять. Драко подошёл к часам и одним ударом проломил циферблат. Это были самые трудные две недели в его жизни. Абсурд. — Она полностью вернула прежний вид, когда её полюбил человек, никого не любивший ранее. Такое вот «контрзаклинанине». — Ты же понимаешь, как по-идиотски это звучит? — Чёрт, а ты понимаешь, что твои слова ничуть не подбадривают? — тёмно-карие глаза заблестели. Осознание приходило постепенно. Медленно, словно иглы вгоняли под кожу. Драко провёл рукой по загорелому лицу. Решение пришло сразу, как он узнал. Болезненно-правильное решение. С принятием он разберётся потом, сейчас просто нужно это сделать. Он подошёл к Гермионе и обхватил лицо руками. Две спелых вишни, казалось, смотрели в душу. Никаких узоров. Два однородных омута, в которых только глянул — и захлебнулся. — Мне жаль, что ты не первая для меня, — Драко легонько коснулся губами лба. Гермиона сдвинула брови, догадываясь о том, что он задумал. — Нет. Не смей, — её ноздри раздувались. Слёзы заполнили глаза и дождинками скатились по щекам. — Ты же понимаешь, что так у тебя будет шанс. — Ты этого не сделаешь, — Драко выпустил её лицо и отступил на несколько шагов назад. Горло сдавило. — Если нужна будет помощь — пиши Тео. — Серьёзно? Вот так просто уйдёшь? — она беспомощно обмякла, не веря в происходящее. Драко споткнулся о когда-то тикающие обломки и, не оборачиваясь, вышел. Толпа вынесла его в Большой зал. Драко быстрым взглядом окинул факультетские столы, убеждаясь, что её тут нет. Темноволосая старшекурсница покраснела и выронила печенье, когда тот на неё посмотрел. Делая вид, что проголодался, он подошёл к столу, взял из пиалы гроздь винограда и поспешил к выходу. Он уже представлял, в чём Гермиона будет одета, что в ней изменилось, на месте ли родинка на щеке и ненавидит ли она его. Драко было неприятно признавать, что он разочарован. Он вытянул прилипшую к спине рубашку из брюк и с облегчением вздохнул. Пригладил отросшие волосы. Душно. Пророча летнюю грозу, небо затянуло серым покрывалом. Он оторвал красную виноградинку и завертел в пальцах. Драко поглаживал её ладонь. От кончиков пальцев до кисти рука потемнела, точно опущенная в смолу. — Болит? — Нет. Немного покалывает, — свободной рукой Гермиона листала фолиант, — не кури, пожалуйста. Драко затушил только подкуренную сигарету. — Volgel — с голландского значит «птица». — Или половое сношение, — хмыкнул Драко. Ему хотелось разрядить обстановку, которая царила в их квартире вот уже три дня после случившегося на вилле Малфоев, на побережье Шри-Ланки. Гермиона закатила глаза. — Mutatio — «изменение», — она старалась сохранить деловой тон, — скорее всего, проклятье имеет славянские корни, как и сам Долохов, поэтому я покопалась в их мифологии. Драко поглаживал её пальцы на автомате. — У этой суки была слишком быстрая смерть. Мракоборцы могли бы быть поосторожнее и взять его живым. — Сирин — божество птицы с лицом девушки. Похоже, но не то, — она упустила его реплику и продолжила рассказывать, — превращение должно было произойти мгновенно, а тут другое. Гермиона охнула и, дёрнув руку к спине, стала расчёсывать кожу. Драко приспустил блузку. На лопатке зияло красное пятно. Она разодрала её почти до крови. Винтовая лестница закручивала Драко как бигуди. Он приходил в совятню всякий раз, когда мысли кричали слишком громко. Со школы ничего не изменилось. Небольшая круглая башня у самого озера. До верхушки оставалось несколько ступенек. Показались чьи-то ноги в прямых брюках. Очень некстати. Хотелось побыть одному. Ещё ступенька. Рубашка мужского кроя. Ещё две. Волнистые волосы, собранные в низкий пучок. Через руку перекинут пиджак. Она точно сошла с обложки магловских журналов тридцатых. Такая траурная, вся в чёрном. Дощатый пол с широкими щелями скрипел под ногами. Драко подошёл сзади. Облокотился о подоконник, повторяя её позу, и присоединился к разглядыванию озера. — Не суди, да не судим будешь, — он сжал виноградину между большим и указательным пальцами и зажмурил один глаз, — научилась у меня плохому, Грейнджер? — Каждый справляется по-своему, — с намёком на укор. — Это не твоё, — он кивнул в сторону сигареты в её руках, а сам подумал, как маняще она выглядит, такая вот, укутанная в вуаль дыма. — То же можно сказать о твоей причёске. Он повернулся к ней, пытаясь совпасть ягодой с формой её глаза. Желудок свело. Чувство вины, ненадолго затаившееся, кольнуло гортань. Он опустил руку, пытаясь сохранить непринуждённое выражение лица. Белки глаз покрывала плотная красная паутинка лопнувших сосудов. Прошло всего полгода, а смотрел на него другой человек. Это была всё та же Гермиона, но веяло от неё чем-то чужеродным. Отталкивающе-притягательным. Драко сунул виноградину в рот. — Посигаретничаем? — он нерасторопно достал свободной от грозди рукой сигарету. Сунул между зубами. Наклонился, прося подкурить. Спокойная. Почти безразличная. Сложив руки на подоконнике, она смотрела на Драко из-под прикрытых век. Глаза подведены чёрным. Такой взгляд бывает у тех, кто потерял надежду, или у тех, кому нечего терять. Гермиона склонила голову, как бы давая добро. Драко сглотнул. В нос ударил запах ягод. Такой контраст с его привычно честно-горьким ароматом табака. Он притронулся кончиком сигареты к дымящему огоньку. От дыма в горле запершило. Выбившиеся из пучка волоски, потревоженные ветром, коснулись его подбородка. Мурашки заморосили по позвоночнику. Её ключицы замерли. Казалось, она боялась лишний раз вздохнуть, чтобы не приблизиться к нему больше, чем нужно. — Снова победа за Хогвартсом, — Гермиона в ответ только выпустила дым. — У Дурмстранга совсем слабый чемпион, — поправила воротник. — Это было легко, — попытки завязать разговор проваливались одна за другой. — Жаль ты в школе так искусно язык за зубами не держала, Грейнджер. Гермиона усмехнулась, ткнув ему в лицо средний палец. Драко нехотя оторвал взгляд от растёршейся помады под фильтром. Сигарета в её губах подрагивала. Он ей завидовал. Сейчас как никогда хотелось, чтобы этот рот заговорил. Или оказался на уровне пояса. Драко жадно вылавливал у памяти сладкие воспоминания, собирая из них мозаику, и, прикрыв глаза, тайком рассматривал. Во рту пересохло. — Отсюда плохо видно, — её голос стал грубым, гортанным, таким не похожим на прежнее щебетание, — ты же знаешь, что меня не было на испытании. — Так уверена в том, что я тебя искал? — Да, — она снисходительно стрельнула в него взглядом, как бы указывая на его предсказуемость. — Самонадеянно. — Всего лишь правда. Гермиона затушила сигарету, отправляя окурок к внушительной компании соплеменников, отдыхающих на каменном подоконнике. Каждый из них, в большей или меньшей степени, испачкан в помаде. На губах её почти не осталось. Драко невольно отметил, что она одного цвета с виноградом. — Смотрю, тебя уже тянет к птицам, — серая сипуха вылетела в окно. — Смотрю, тебя тоже. — Могу устроить тебя на лондонскую почту. — Думаю, женщину, что вот-вот станет лебедем, туда вряд ли возьмут. — Лебедем? — он делано удивился. — А я думал, совой. Ситуация максимально паршивая, и из вариантов сигануть за сипухой либо отшучиваться он выбрал второе. Они улыбались. Будто и не было этой пропасти в сто восемьдесят два дня. Будто их поставили на паузу и сейчас вот включили. — Как у этой суки хватило фантазии на такое, — он стал серьёзнее. — Я подписала бумаги, — Драко понял, что она хотела сказать это с самого начала и вот, наконец, созрела, — согласие на эвтаназию. В «Мунго». Его взгляд вылавливал сверкающие над горизонтом зарницы. — Не станешь переубеждать? — Случись подобное со мной — пустил бы аваду в грудь, как только узнал. Он не был удивлён, но только сейчас осознал непоправимое в полной мере. — Сколько у тебя времени? — Часов пятнадцать. Его рука с сигаретой застыла на полпути ко рту. — Серьёзно? Ты поверил? — Гермиона прикрыла глаза и потёрла переносицу, давясь смехом. — Года два, — она подтянула соскальзывающую с руки перчатку, что скрывала последствия проклятия, — может три, — вторую, — мне ещё повезло. У ведьмы из Беларуси превращение началось с головы. Сначала клюв и так далее, — Гермиона развязала растрепавшийся пучок и взбила волосы руками. — Это совсем нихуя. — Существенно больше, чем пятнадцать часов. — Ты должна постараться избавиться от этой дряни. — Предлагаешь подходить к мужчинам и просить меня полюбить? Так, что ли? Далёкие раскаты грома баюкали слух. — Или подливать любовное зелье зелёным подросткам, чтоб наверняка? — Да, если понадобится. Спугнув бурую сову, окурок Драко вылетел в окно. Гермиона взмахом палочки собрала братскую могилу и зашагала к лестнице. — Это не поможет, — в голосе проскальзывало раздражение. — Мне не нужно исцеление, я просто хочу прожить это время в удовольствие. Она спускалась по ступеням, подкуривая сигарету. Драко шёл за ней. Он старался избавиться от мыслей о том, как ему хочется сменить её на свои пальцы. — Моя жертва не должна быть напрасной. — Твоя жертва? Твоя? — Гермиона круто повернулась. — Ты хоть знаешь, через что я прошла, когда ты ушёл? — непоколебимость смывали одинокие капли дождя, что просачивались через щели в потолке. — Ты знаешь, что я сделал это ради тебя. — Ради себя, — саркастично улыбаясь, она сделала акцент на последнем слове, — никому не интересно тратить время и силы на недочеловека. Так что лучше промолчи. Ты падаешь в моих глазах, когда врёшь. Драко сравнялся с ней и ошарашенно замер. — Так вот как ты считаешь, — в груди будто кто раскалённую кочергу провернул, — меня от тебя тошнит. — Проблюйся. — Думаешь, я стану убеждать тебя в обратном? Нихуя. Серые буравили карие. Драко выдохнул. — Ты же знаешь, что это неправда. Ты же знаешь, что я хотел помочь. — Хотел бы помочь, то был бы рядом. У нас было бы ещё два года, а вместо этого оставил бродить меня в собственных мыслях. Ты просил меня не сопротивляться и нырнуть в нас с головой. И вот теперь я на дне, а ты всплыл и живёшь жизнь дальше. Ты же прекрасно понимал, что я не захочу никого после тебя. После того… После всего, что… — Гермиона блуждала глазами в поиске нужных слов. — Ты вернулся к ней, а я изо дня в день возвращалась к нам. Изо дня, сука, в день! Накопившаяся в ней горечь сбивала с ног своей болезненной честностью. Драко расцепил зубы и мягко произнёс: — Я хотел, чтобы ты пошла дальше. Думаешь, я счастлив? — Надеюсь, нет. Так много хотелось сказать и одновременно не говорить совсем. Поначалу казавшийся непринуждённым разговор обернулся катастрофой. Нет, не катастрофой. Реальностью. Хотя для них это сейчас одно и то же. — Знаешь, что я вижу, когда смотрю ей в глаза? — прогремел гром. — Мне неинтересно. Драко в один шаг подошёл к ней и впечатал лопатками в каменную стену. Врезался в губы. Мял своими горячий рот. Утопился в любимом запахе. Он уже себя за это ненавидел, сквернословил, проклинал, но даже не собирался оторваться от таких желанных, заставляющих сердце оставлять трещины на рёбрах, губ. Ягоды смешались с честным вкусом табака. Горечь со сладостью. Восторг с тоской. Боль с похотью. Он обхватил губами гладкий язык, и Гермиона откровенно застонала. Несколько виноградин лопнули в руке, окрашивая рубашку в красный. — Ай! — Драко дёрнулся и отстранился. — Ой, прости, — плечо ужалила сигарета. Та прожгла ткань рубашки и оставила розовый след на коже, — давай залечу, — Гермиона тяжело дышала, словно её окатило ледяной водой. Драко остановил её взмахом руки и потёр место «укуса». Теперь они оба подпирали спинами стены по две стороны ступеньки. Блеснула молния, вырывая их силуэты из полумрака. Пиджак скользнул с её руки и упал. Пылинки хаотично закружились в воздухе. Противоречия и сомнения в его голове тоже. Гермиона расстегнула верхнюю пуговицу рубашки. Драко сглотнул. Она проследила за тем, как его взгляд выхватил её движение. — Ты в белье? — Нет. Ещё одну. — Думал об этом? — Как только тебя увидел. Она схватила ртом воздух. Драко пытался задвинуть мысли с сигналами «SOS» поглубже. Здоровые, правильные мысли, кричащие о том, как больно будет им обоим снова собирать себя по частям. Но каждая расстегнутая пуговица — выстрел в мысли о «после». Сняла обувь. Перезарядила. Нажим на курок — расстегнула ремень. В яблоко. Тонкая полоска бледного оголённого тела от шеи до пупка — чётко выложенная дорожка кокса. Эта девочка раздела не только себя. Сейчас Гермиона стянула с него все обещания самому себе. Не подпускать себя к ней. Не допускать ситуации, в которой они друг друга хотят. Разве он когда-то переставал? Морось усиливалась. — Сними всё, — стоя в одной рубашке, она покачала головой, — покажи мне, — отвела взгляд и снова качнула, — я хочу видеть, — Драко сделал шаг, сокращая расстояние. — Ты не захочешь. — Глупая. Она растерянно смотрела снизу вверх. Драко провёл пальцами по ключицам. Гермиона закинула голову, инстинктивно реагируя на прикосновение. Рубашка приоткрылась, оголяя покрасневшие дуги воспалённой гусиной кожи под грудью. Гермиона хотела прикрыться, но Драко мягко распахнул рубашку сильнее. Воспалённая кожа уходила за спину. Драко спустил рубашку с плеч. Гермиона подхватила её пальцами, удерживая на уровне бёдер. — Повернись. Гермиона нехотя послушалась и коснулась грудью каменной стены. Между рёбер кольнуло. Лопатки покрывали гладкие чёрные перья. Местами совсем короткие, недавно пробившие насквозь нежную кожу. Поясница покраснела. На позвоночнике только зажившие от расчёсывания раны. На плечах — шрамы от выдернутых перьев. Совершенно несовершенна. Драко бережно прошёлся подушечками пальцев по гладким пёрышкам. Гермиона робко наклонила голову. Ему хотелось обнимать её. Утешать. Забрать её боль. Драко наклонился и нежно поцеловал воспалённые царапинки. Он бы расцеловал каждый сантиметр её тела с полсотни раз, если бы поцелуи могли анестезировать. Плакал бы на ранки как феникс, лишь бы избавить её от мучений. Гермиона повернулась и вернула рубашку на плечи. — Такая я теперь. Она боялась его реакции. Вроде ждала вердикта. Он улыбнулся. Аморально, но ему нравилось то, что она боится ему не нравиться. Значит, всё ещё чувствует. Это манило. Разжигало истлевшие сучки в его пламени существования. Она из него ничуть не выветрилась. Драко вспомнил, что в руках виноград, когда сжал ладонь так сильно, что раздался хруст. Он оторвал одну ягодку и облизал, не отрывая взгляда от Гермионы. Вынул изо рта, поднёс к её губам. Она хотела укусить, но Драко не дал. — Не раскусывай, — пальцами уложил между зубов. Оторвал ещё одну, кладя рядом с предыдущей. И ещё. Он ждал выражение непонимания, смущения на её лице, а оно всё не появлялось. Она излучала уверенность, вроде и не стеснялась своего тела секунду назад. Как бы говоря: смотри, я могу ещё. Драко ювелирно выкладывал ягоды одна за другой, проверяя, как долго та сможет терпеть его выходку. На сколько её хватит. Тонкая шкурка лопалась и брызгала соком. Он стекал по Гермиониным губам наперегонки с участившимися каплями дождя. Ему хотелось, чтобы она его не проглатывала. Хотелось облизать. Она была настолько хмельная, что, казалось, выпей из её рта виноградный сок, он обернется эльфийским вином. Укуси шею — хлеб для причастия. Средоточие греха и святости. Ева и Лилит в одном лице. Драко прижал нижнюю челюсть, и сок вытек из уголков рта. Он тягуче облизал ей губы и медленно сгорел внутри. Нить слюны тянулась от одного рта к другому. Гермиона разжёвывала ягоды, прикусывая его губы. Драко, совершенно потерявшись в ощущениях, совершенствовался в поцелуе. Хотелось целовать её, пока губы не потрескаются. Хотелось выпить её всю. Выпить всё, что в ней есть, и не насытиться. Никогда не насытится. Ею и сигаретами. Вести эту игру и проигрывать. Убеждаться в собственной нужности. Убеждать в собственной необходимости. Гермиона слегка отстранила Драко и оторвала несколько виноградинок. Её волосы растрепались, прилипая к лицу. Она поднесла руку к шее и сжала в кулак. Ягоды щёлкнули в ладони, и сок заструился по телу, стекая по груди к животу. — Во мне теперь больше от Одилии, чем от Одетты, — Гермиона откровенно улыбалась, явно наслаждаясь происходящим. Она была настолько развязной, что её хотелось связать и оттрахать. — Потеряла меня и обрела себя, так? — Разве тебя я целиком обретала? По-настоящему? Драко уронил гроздь, и ягоды рассыпались по ступеням, заляпывая пол, будто каплями крови. Он хотел показать, насколько она ошибается. Насколько он «был её». Насколько принадлежал ей. Он лизнул ей шею. Гермиона оторвала спину от стены, точно нетерпение давило в поясницу. Нежно оттянул зубами кожу на груди. Посасывал её. Опустился на колени, вылизывая живот. Драко просунул руку между ног и развёл их, как книжные страницы. Гермиона заёрзала, пытаясь направить её выше. Ниже пояса мучительно заныло. Драко гладил внутреннюю поверхность бедра, стараясь запомнить её вдохи. По затылку побежали капельки пота. Пальцы двинулись к задней стороне коленок, и она привстала на носочки, изогнувшись красивой дугой. Находясь у её ног, он не чувствовал себя поверженным. Понимание того, что он делает это с НЕЙ, сдавило желудок в приступе восторга. Ради таких моментов он готов был ещё сотню раз разбиться вдребезги и собраться по кусочкам. Ждать ещё не шесть, а шестьдесят месяцев, утопая в неизвестности. Только бы это повторилось. Только бы она смотрела на него так. Только бы она жила. Гермиона, не прерывая зрительный контакт, запрокинула его голову, запустив в волосы пальцы. Перчатка контрастировала со светлыми прядями, едва намокшими от дождевых капель и пота. Драко чувствовал, как внутри всё тлеет, и откровенно не понимал, почему ещё не сгорел. Гермиона легко надавила на подбородок, приоткрывая покрасневший от поцелуев рот. В ней, должно быть, сконцентрировалась вся похоть мира. Магловского, магического и всех миров, человечеству неизвестных. Она мяла ладонь, выдавливая розовые капли искалеченных ягод. Драко ловил их губами, не отводя взгляда от её глаз. Она заворожённо смотрела, как сок вперемешку с косточками капал на зубы и язык. Правильная девочка делала неправильные вещи. Или настолько правильные, что он отдал бы пятьдесят очков Гриффиндору без зазрения совести. Шестьдесят, если назовёт его по имени. Дождь сильнее забарабанил по сухим доскам. — Пиздец как тебя хочу. Гермиона схватила ртом воздух. Голод становится болезненным. Он потянул её за запястья. Гермиона опустилась, царапая коленки о каменную ступень. — Всё это время, — еле слышно, — когда я кончала, — рваные губы коснулись мочки уха, — я шептала твоё имя. Блядство. Драко грубо повалил её на ступеньки. Потерянные виноградинки одна за другой мялись под хаотичными движениями. Она выгнулась в пояснице, упираясь спиной в острые углы ступеней. Дождевые струйки смывали с них липкие следы безумия. Рубашка промокла, охлаждая кожу. Гермиона обхватила его ногами, давая понять, что ей нужно это так же сильно, как и ему. Он никогда так быстро не расстёгивал ремень. Пульс гремел в висках. Гром — в чугунном небе. Драко вошёл грубо. Нахально. Она это не любила, но вскрикнула явно не от боли. Это был всхлип глухой и безнадёжно честный. Нескрываемо обнажающий нужность происходящего. Возбуждающий каждую ниточку нервов, каждый волосок на теле. Хотелось взвыть от удовольствия. Он вошёл ещё. И ещё. И так, оказалось, это было нужно, что он не понимал, как прожил без этой женщины столько времени. Прожил так тускло, так пресно и невкусно. Пытался заменить вино газировкой, что когда-нибудь его возненавидит. А ещё не понимал, как сможет жить без неё дальше, а жить придётся. Эта мысль, наполненная осознанностью, уколола больнее круциатуса. Трахаться и прощаться, прощаться и трахаться — то, к чему он готов был привыкнуть, отрекаясь от его любимого ухода «по-английски». Лишь бы это повторилось. Трахать её до тех пор, пока сердце не остановится. Хотелось видеть, как он в неё входит. И он смотрел. Медленно. Скользко. Вязко. Тягуче приятно. Его живот. Её живот. Сближаются и отстраняются. Маленькая рука поглаживает себя, будто гончар мастерит новый сосуд. Её ноги сжимаются сильнее, бёдра покачиваются, обостряя ощущения. Так подчёркнуто откровенно. Так нарочито вызывающе. Разум отключился. Он и сам не вспомнил бы потом, что делал, только то, что чувствовал. Горячее тело. Холодные камни под ладонями. Шелест дождя. Тихие стоны. Таки вот чистые, непредвзятые, мягкие. Собственные вздохи и слово на букву «л». Запах ягодного дыма, что пропитал её волосы. Солёный вкус её кожи. Мочка уха между зубов. Он посасывал её, и тело Гермионы подрагивало, мурашки покрывали бледную грудь, усыпанную каплями дождя. Твою мать, как красиво вода стекала по её шее. Капельки собирались в яремной впадине, образовывая озерцо. — Драко. Она обхватила его лицо руками и всматривалась в самую душу, самую темень его сути. Те кричали без слов о чём-то важном, о таком личном. Он втайне наслаждался запахом перчаток, пропитанных табаком. — Я задохнусь без этого. Как никого понимал. Как никогда понимал. Зрачки расфокусированы. Она закатывала их с каждым движением вне ритма. На ресницах капельки влаги. То ли дождь, то ли слёзы. Драко прикрыл веки, осознавая, что не может больше сдерживаться, и снова открыл. Он сжал её плечи, толкаясь грубее, стараясь не смотреть в глаза. Те самые. Нужные. Но взгляд всё равно туда скользил, как дети непослушно нарушают такие желанные запреты. Драко упёрся локтями в мокрый пол и накрыл ладонями дорогой взгляд. Испачканный губной помадой рот ловил дождевые капли. Гермиона бессвязно бормотала: «Мне нужно, чтобы ты кончил в меня. Сейчас. Пожалуйста. Кончай в меня сейчас». Он хотел её так же сильно, как и пытался вытеснить мысли о ней всё это время. С таким же остервенением. Драко был счастлив, что существует только «сейчас», это значило, что «потом» с его муками совести и горькой досадой не наступит. Гермиона отзеркалила его и на ощупь прижала маленькие ладошки к серым глазам. Иметь её в темноте и при свете дня — теперь только это он будет загадывать, задувая свечи, в канун Рождества, когда падают звёзды и на часах парные числа. Всем ведь нужно иметь мечту. Для него иметь мечту — значило иметь мечту. Она сильнее надавила ступнями на поясницу, сокращая между ними расстояние донельзя. Бёдра задвигались хаотичнее. Импульсивнее. Он мог слышать только хриплые вдохи без выдохов. — Быстрее. Пожалуйста. Гермиона сжала зубами скользнувший по лицу мизинец. Драко казалось, что его сердце остановится, достигнув предела скорости. Она прижалась лбом к его лбу и выстонала оргазм. Нажала на курок своими стонами, и он теперь кончал в неё так долго, так мучительно вкусно, будто всю жизнь ждал. Или всю смерть, и теперь воскрес, и теперь впервые вдохнул кислород, от которого в итоге придётся отказаться. Капли стекали по волосам и подбородку. Он сел и с трудом подкурил вогкую сигарету. Она полулежала рядом, раскинувшись на ступеньках. Стройных ног ещё не коснулось проклятие. Драко потянулся их погладить, но на полпути завёл руку за голову и взлохматил волосы. Дождь кончился, и теперь вода текла по лестнице, создавая мирное шуршание. Драко поднялся, шагнул на несколько ступеней вниз и застегнул брюки. Рубашка прилипла к груди, просвещая тело. Гермиона протянула ладонь в просьбе о затяжке. Драко, шатнувшись, поднёс сигарету к её губам. Подул ветер. Чёрная намокшая ткань выдавала то ли возбуждённую, то ли замёрзшую грудь. — Смотри чтоб не простыла. — В этой жизни меньше всего меня пугает простуда, — она провела кистями рук под глазами, вытирая растёкшуюся туш. Он снова избегал смотреть в лицо. Хоть и знал: она всё правильно поняла и не станет ни просить вернуться, ни на что-либо надеяться. От этого было ещё паршивее. Его сильная гордая девочка. Гермиона встала. Натянула рубашку на бёдра. Драко, не удержавшись, посмотрел в воспалённые омуты. Ни укора, ни слёз. Беспросветная тоска, умноженная на обречённость. — Ну, — начал Драко, сам не зная, что хочет сказать. Нужно быстрее уйти. — Что ты видишь в её глазах? Драко поднял пиджак, встряхнул и накинул Гермионе на плечи. Вот Одетта и показалась на свет. Улыбка мучительно изогнула рот. Ухнула сова. Гермиона выпустила изо рта дым и, посмотрев под ноги, с хрустом раздавила босой ступнёй уцелевшую ягоду. Вода капала с кончиков её перчаток, вторя удаляющимся звукам шагов. В воздухе повисло отражённое от стен «Не стой на ветру».