Отцовская кровь

      Урюу всегда знал, что он похож на отца. В детстве сходство было не настолько очевидным, но с годами разница стиралась, и когда отражение посмотрело на него отцовским взглядом, Урюу избавился от всех зеркал, пока не превратился в Рюукена окончательно. Тот же забавлялся сходством с сыном — или же самим мальчишкой, который раздражался всякий раз, когда Рюукен пристально на него смотрел.       Они оба знали, что похожи, и знали о знании второго, но не подавали виду, хотя игры в безразличие отец всегда выигрывал.       Урюу понимал, что далек от выдержки Рюукена, и потому не сдерживался — дерзил ему, кричал и выходил за рамки, пытаясь доказать, что он — отдельный человек. А отец все понимал и забавлялся еще больше, и давил на все больные точки, будучи единственным, перед кем сын открывался.       А Урюу в отместку смотрелся в Рюукена вместо зеркала. По-детски.       Но в Зильберне Рюукена нет. Зато есть зеркало.       — Уберите все зеркала из моих покоев, — бесцветно бросает он служанке, и та, замешкавшись, кланяется.       Зеркало уносят, и Урюу ловит в мелькнувшем отражении отцовское презрение. Гемишт — и отдает приказы? Иронично. Интересно, как Рюукен говорил с женой до того, как на ней женился?       — Наследнику подобает следить за внешним видом, — чеканит Хашвальт назидательно, но отчужденно, и Урюу усмехается.       У Юграма с Рюукеном много общего, но они не похожи; Урюу не видит отца в Грандмастере. Потому что Хашвальт — не Рюукен. Потому что один Рюукен здесь уже есть.       — Неужели за мной не уследит целый штат прислуги?       Намек совсем не тонкий, но Юграм какое-то время стоит молча. А потом уходит.       Урюу отпускает служанок — хотя они все равно затаятся неподалеку — и устало падает на постель, не снимая формы. Одеяние квинси, которым он гордился, сейчас душит, но Исида не хочет ослаблять это давление, чтобы помнить, как он ошибался в собственном народе.       Здесь больше нет зеркал, но и Рюукен не нужен, чтобы с ним сверяться. И Урюу впервые так остро ощущает одиночество, в окружении своей — враждебной — армии, стоящей у него на страже.

***

      — С возвращением домой, сын мой, — привечает его Яхве, и от гласа императора гудят не только стены Зильберна, но и кровь гемишта. А каково же эхтам, родным детям повелителя? Ответ — в пиале с кровью Яхве, и Урюу льнет к ней онемевшими губами, как в тумане. Вокруг — вечные морозы, а горло обжигает святым пламенем; оно с точностью хирурга вычищает из души след человека, доставшийся от грязной матери, и внедряется в пустоты.       И, пьянея от восполнения недостающей силы, Рюукеновская кровь вскипает. И как еще Зильберн не растаял?       — Оставайся с нами, — по щеке треплет его Яхве, и Урюу кивает, и в отражении ледяного пола над ним смеется взгляд отца, а взгляд Грандмастера — сочувственно пронзает.

***

      Рюукен любил напоминать Урюу о своем отцовстве, а Яхве зовет Урюу своим ребенком, и лишь Урюу не понимает, кого за «отца» принимать ему. Да и есть ли между ними разница? Рюукена он давно так не называет, а императора — и не начинает.       Бежать от зеркал в ледяном замке — пустая затея; глаза отца поджидают в каждой стене. И Хашвальт единственный, кто его понимает, ведь сам он по ночам обращается в Яхве — с его же взором цвета венозной крови.       — Он мне не отец. — Ответ на немой вопрос Исиды Юграм вплетает в шелест теней. — А другая сторона медали. Вторая половина. И если вдруг Его Величества не станет, я буду точно так же делить бремя с Его преемником. Если не погибну раньше.       — Звучит как предсказание, — давит Урюу ухмылку, мечтая отвернуться от Хашвальта, но не смея. Не хочется верить, что кроме титула кому-то достанется несколько пар новых зрачков, как сейчас у Юграма. Да и разве это возможно? Сила Яхве должна сгинуть с ним вместе, а иначе Исиде нечего делать в Ванденрейхе.       — Время покажет. — Хашвальт пожимает плечами, и Урюу не уверен, на что именно тот откликается: сказанное или мысленное?       Юграм его покидает и нараспев рассуждает, не оборачиваясь:       — Чья же кровь течет в венах и артериях нашего Принца Света?       Бормоча какую-то бессмыслицу, Грандмастер растворяется в тенях коридора, а Исида вглядывается в стену, к которой тот недавно прислонялся. Найти свои глаза не так-то и просто сразу, ведь они у Рюукена такие же голубые, как лед замка.       — Отцовская.       Придя к очевидному выводу, Урюу уходит из злополучного коридора, а отражение провожает его взглядом с красным отблеском.

***

      Хашвальт погибает не от руки Исиды, но не без его участия, и Урюу так паршиво, что даже в Яхве стреляется легче — отцовской стрелой из материнского сердца. Открывая Куросаки дорогу к убийству повелителя, Урюу не сомневается ни на йоту, но когда от императора ничего не остается, его оглушает растерянностью и безмолвием.       Всё неправильно. Так быть не должно. Детей не должны убивать родители, и дети не должны убивать родителей. Кто же теперь будет второй половиной для Яхве? И кто станет Яхве для его второй половины?       Всё неправильно.       — Урюу.       — Все убиты…       — Идем домой.       — Так быть не должно.       — Урюу, посмотри на меня.       Цепкие пальцы хватают его за подбородок, и Урюу, сталкиваясь с Рюукеном взглядами, ничего не чувствует. Теперь он не отражается в отце, и это ужасает больше, чем прежнее сходство, и что-то внутри обрывается.       И становится пусто.       — Мы возвращаемся домой.       И Урюу хочется рассмеяться, ведь Рюукен ошибается адресом. Дом Урюу — у Отца. Но не в Каракуре.       Где же другая сторона медали, когда она так нужна?

***

      Рюукен не боится быть на кого-то похожим, а Урюу не принц, чтобы крушить зеркала в чужом доме. Но от отражений он больше не прячется — напротив, Урюу жадно в них всматривается, ища все то, от чего раньше бежал. Мечтая превратиться в отца окончательно, чтобы хоть что-то напомнило о прежней реальности. Тщетно. Урюу часто видит Рюукена, живя в его доме, и нарочно с ним сталкивается, но себя не находит в отце, а отца не находит в зеркале.       И самого Урюу в зеркале по-прежнему нет. После Ванденрейха волосы так быстро растут, что он не успевает стричься, и они опускаются ниже лопаток, но даже Рюукен не скажет, что сын походит на мать. Кровь стучит в ушах, переполняясь силой, и в душе горит буква «A», которую с ним разделил Император. Рюукеновской кровью стоит гордиться, но это не она зовет свою вторую половину, когда Ичиго вдруг говорит, что готов облегчить ношу Исиды.       Встретив часть императорской силы внутри Куросаки, Урюу наконец понимает: глаза его налиты не льдом отца, а Отцовской кровью.       И Урюу не замечает, как его желание исполняется.       Он становится Отцом окончательно.