Скуби Ду

      Юнги напряженно в руль своего темно-синего Шевроле Корвет 1969 года выпуска вцепился ледяными пальцами. В машине тепло, но холод в душе у него, как пару лет уже поселившийся, казалось бы, ничего не заменит отныне. Омега рано потерял папу – в шесть лет, а два года назад и отца, оставившего после себя этот самый шевроле, собственными руками собранный, маленькую автомастерскую и долги, за которые рассчитываться приходится теперь сыну. Юнги не винит за это его и никогда не посмеет, тем более, что даже не его в произошедшем вина. Мин Чунмен был добрейшим души человеком, любящим отцом и поддержкой для многих, но как это часто бывает, оказавшийся не в том месте и не в то время. Попавший в аварию для себя с летальным исходом, так и мало того, осужденный посмертно и сумму далеко немаленькую оставшийся должным стороне «пострадавшей». Вернее, должным остался его еще тогда двадцатилетний сын, который по решению суда обязан был вместо почившего Чунмена выплатить все ей до воны, а иначе конфискация имущества, чего Юнги, твердо намеренный наследие отца сохранить, допустить никак не мог.       Собственно, здесь и кроется причина плохого его настроения. Дела в автомастерской неважно идут, и омега уже с ног сбился искать деньги. И днем и ночью на пару с лучшим другом – Тэхеном, в машинах копается, не чураясь, отнюдь, не омежьего ремесла, но он, с детства обученный и привыкший работать со старшим Мином, не жалуется, ему это нравится. Автомобили – его страсть, просто устал парень, что физически, что морально. Ему бы хоть парочку дней отдохнуть, что он и собирается сейчас сделать, поехав в клуб на окраине, а вернее напиться там в хлам, чтобы забыться и живым себя почувствовать чуточку. Срок очередной выплаты неумолимо подходит, а он и половины необходимой суммы для этого не собрал. Юнги плохо от угрозы потери автомастерской – единственного, что его еще на плаву держит. Не в материальном плане, а в душевном. Юнги этой потери себе не простит никогда, как и никогда не простит того мафиозного ублюдка, на встречку вылетевшего в пьяном угаре и врезавшегося на полной скорости в его отца. Свежи воспоминания о произошедшем еще слишком, как мужчина играючи хвосты за собой все подчистил и вину с себя на безвинного перевесил, омегу припечатав долговой ямой. Мразь. Омегу в суде троим удерживать пришлось после озвученного приговора, чтобы он фурией на Кан Тано не набросился, а тот, язык за щеку толкнув в однозначном жесте, ему подмигнул и был таков. Мразь вдвойне.       Юнги тем временем, найдя единственное оставшееся на переполненной обочине у клуба место, паркуется. Поправляет не броский макияж, одергивает рубашку кислотно-салатового цвета, накинутую поверх простой белой футболки, треплет блондинистые волосы и, оставшись своим внешним видом удовлетворенным, выходит из машины. Клуб встречает его шумихой и пьяно дрыгающимися под басы телами, а еще соответствующим запахом пота, тесно переплетенного с ароматами альф и омег, от чего парень сразу же морщится и целенаправленно движется к барной стойке. — Виски. Двойной, — без всякой прелюдии бросает омега, плюхаясь за стойку.       Бармен, до этого мирно протиравший стаканы, окидывает его странным взглядом. — Что? Паспорт показать? – язвит Юнги, привыкший, что его извечно принимают за малолетку. Что поделать, слишком уж у него кукольная мордашка, а в купе с маленькими, как будто капризно надутыми губами, так вообще комбо ходячее получается. Зато в глазах его карамельных с лисьим разрезом черти самые настоящие буйствуют, ад на земле обещая всем неугодным устроить. Пленительное противоречие.       Альфа чужую реплику не комментирует никак. Отворачивается и молчаливо заказанное готовит. Ставит через минуту напиток с парой кубиков льда перед омегой и так же молчаливо к следующему клиенту перемещается. Омегу это устраивает и он, напрочь позабыв о противном бармене, от реальности отключается. Нет в ней хорошего для него сейчас ничего, виски разве что, которое, он надеется, хоть сколько-нибудь ему поможет расслабиться. Не помогает. Ни первый, ни второй стакан, а вот третий его пятую точку в центр танцпола несет. Давно Юнги не танцевал, давно не отпускал внутренних демонов. Засиделись они там, нарушая любой намек на порядок. Пора бы.       «Только сегодня», — сам себе обещает Мин и в музыку полностью окунается, бедрами, затянутыми в джинсы узкие, плавно покачивать начиная. Сзади то один, то другой альфа к нему притирается, надеясь на знакомство приятное и все дальнейшее из этого вытекающее, но омега в грубой форме всех отшивает. Кого на хуй шлет, а кого просто отталкивает и самозабвенно дальше танцевать продолжает.       Вспотев и порядком подустав, парень возвращается к барной стойке и, опустошив там еще пару стаканов, понимает, что пьян. Неплохо бы и честь знать: до автомастерской, смеженной с его квартиркой на втором этаже, еще как-то надо добраться. Расплатившись и растолкав рьяно подкатывающих к нему альф, Юнги оказывается на улице. Вздыхает с упоением свежий воздух и пошатывающейся походкой идет к шевроле. Знатно гульнул – ничего не сказать. Легче стало, но ненамного.       Хочет уже закурить, оперевшись ягодицами о капот, но промелькнувший на проезжей части белый щенок и несущийся на него черный макларен все ему карты спутывает. Не отдавая себе отчета в том, что собирается сделать, Мин вылетает на дорогу, схватывает собачонка и, зажмурив глаза, к удару готовится, которого… не следует. Следует другое… Визг оглушающий шин и поднятая кверху дверца остановившегося в сантиметре от него дорогого спорткара. — Жить надоело? – заставляющее ледяными мурашками все существо омеги покрыться. Омега не оборачивается, все так же жмурится и поскуливающего щенка к груди прижимает. Ему и самому заскулить очень хочется, но на деле он лишь молчаливо дрожит, осознавая весь ужас пережитого сейчас только. — Я с кем разговариваю? – за плечо грубым жестом разворачивает его к себе альфа. Что тот альфа, причем доминантный, сгустившийся от, вероятно, негативных эмоций аромат океана Юнги усомниться не позволяет. К месту аурой давящей пригвождает и желание пробуждает беспрекословно голову склонить перед ее носителем, чему его характер, вопреки внутренней омежьей сущности, ему сделать препятствует.       Будто бы ото сна кошмарного очнувшийся парень взгляд дерзко-злой на обидчика поднимает. Молнии мечет им и свой цитрусовый аромат неосознанно испускает сильней. — Руки убрал, псина, — шипит Мин, выпутавшись из крепкой хватки.       «Красивый», — первое, что в мыслях альфы всплывает, с личиком фарфоровым, лучшими скульпторами отлитым, нос к носу столкнувшись. Второе — «дикий и не обласканный», потому что совершенный же перед ним котенок, нахохлившись, стоит, другого определения Чон Хосок подобрать для этой неземной бестии не может. Как и не может глаз агатовых, обычно холодных и равнодушных, но в данный момент завороженных, оторвать от разъярённого мальчишки.       Юнги бы язык прикусить. От мужчины рядом так и веет опасностью ничем неприкрытой. Властностью и, что для него хуже, не яростью — нет, интересом. Омега хорошо умеет подобное различать, не раз с этим в прошлом сталкиваясь. Тот же ублюдок Кан Тано не единожды долг более интересным способом предлагал ему отработать. Но не в правилах Мина под кого-либо прогибаться, он и в трезвом-то состоянии та еще язва, а подвыпивши и подавно. Нет тормозов у него. Это не чинится. — Псина? – заламывает бровь одну альфа, уголки губ в легкой улыбке приподнимая. — Не слишком ли дерзко для такой куколки, которая, ко всему прочему, чуть на тот свет не загремела пару минут назад? По-моему, псина как раз-таки у тебя на руках, а я, с твоего позволения, предпочту своим именем называться — Чон Хосок. — Я тебе не куколка. А это не псина, а щенок, который по твоей милости мог погибнуть, — фыркает раздраженно парень, невольно засматриваясь на, как не горько ему это признавать, чертов идеал. Темные бездонные глаза, в которых утонуть — запросто, правильные черты в обрамлении волос смольных, скулы острейшие, на куски режущие самообладание — Юнги так точно, смуглая кожа с узорами чернильными на ней, из-под небрежно расстегнутой на несколько пуговиц черной рубашки виднеющимися. Тело жилистое, но подкаченное, ростом не обделенное, с сильными руками и пальцами по-аристократически длинными не самые ассоциации целомудренные вызывают сейчас у омеги, впрочем, как и бедра его крепкие, классическими брюками обтянутые. Не альфа, а чистое порока сосредоточие. — Какой идиот вообще по тусовочной улице будет на полной скорости гнать? – добавляет Юнги, с трудом от созерцания отрываясь Хосока, и гордо задрав носик-кнопочку, отворачивается от греха, так сказать, подальше. Вот уж дудки, связываться с этим субъектом, да еще и на нетрезвую голову. Юнги высказался, его отпустило, угрозы никакой больше, вроде как, не предвидится, теперь можно и домой ехать, но сначала в ветклинику. Щеночек, к слову, оказавшийся породы хаски, не зря скулит, у него что-то с лапкой. Только белоснежный волчонок внутри омеги покидать приглянувшегося ему альфу не согласен категорически, под ребрами жалостливо скребясь. Статный мужчина ему импонирует и по сущности, и по аромату. «Глупый человек, останься» — скулит, обладателя своего по новой этим открытием распаляя. Юнги его неимоверным усилием затыкает. — По всей видимости, я, — отвечает иронично Чон. — И ты куда это собрался, котенок? – не больно, но ощутимо его за руку хватает. — Мы не договорили. — Лично я – сказал тебе все, что хотел, и хватит уже этих дурацких прозвищ, — запястье пытается вырвать Юнги, что не получается у него очевидно, и он ножкой топает зло, как ребенок, пошатнувшись заметно при этом. — Да отпусти ты. У щенка что-то с лапкой, его надо к ветеринару! И вообще, ты дорогу перегородил своей тачкой, вон за тобой уже собралось сколько! — Ты мне так и не представился, чтобы я как-то по-другому тебя называть мог, хотя и котенок тебе очень даже подходит – это во-первых. Во-вторых, если уж на то пошло, то я бы перед тобой и этим скулящим комком вину свою не против загладить и в-третьих, те две машины – моя охрана, — вкрадчиво озвучивает альфа, сам с себя внутренне поражаясь. Его люди, затаившиеся позади, кажется, мнения с ним похожего. Не случалось еще, чтобы какой-то мальчишка одного из самых опасных мафиозных лидеров собой с первого взгляда очаровывал и не прямо, но легко читаемо, его в пешее эротическое отправлял, не прогнувшись нисколько под доминантности аурой. Не перечесть под себя подмятых Чон Хосоком людей и его страшащихся, как и не перечесть им убитых. Немало крови врагов через руки он свои пропустил и омег через свою постель не меньше. Давно в нем полное превалирует ко всему безразличие, но, очевидно, не к этому зверенышу дерзкому и, что уж греха таить, зараза, красивому, что непробудимое пробудить умудрился, и отпускать которого совершенно не хочется. В чем зверь внутренний, в обсидианового волка обличие, с ним солидарен «мое» порыкивает и лапой несдержанно роет землю, «не отдам» заявляет. — Так ты шишка, значит, большая, — констатирует с неприязнью омега, перехватывая под пузом щенка понадежнее. — Я с подобными дел не имею, а подачки, или что ты там еще придумал, и подавно не принимаю. Все бывай, — в жесте прощальном поднимает освободившуюся руку и пошатывающейся походкой идет к своему корвету.       Хосок скептически на него смотрит, всерьез подумывая того на плечо закинуть. Невозможный омега и, судя по всему, далеко не трезвым за руль собирающийся сесть. — Тебе, похоже, точно жить надоело, — нагоняет Чон Мина, открытие пресекая дверцы автомобиля. — С ума сошел куда-то в подпитии ехать, да еще и на… — Только вякни что-то про мою тачку и сломанный нос тебе обеспечен, — обрывает его резко Юнги, в ручку шевроле до боли вцепившись подрагивающими пальцами. Никто не имеет права об их с отцом детище, лично омегой из груды металлолома воссозданного после аварии, что-то говорить плохое. — И состояние у меня нормальное, так что отвали.       Ненормальное, конечно же. Истерика, так и не начавшаяся после пережитого, вот-вот прорвать все плотины грозится, но омега до последнего себя сдерживает. Вот еще перед этим альфачом разреветься, к чему ранее выпитое и не осторожное высказывание в сторону его раритетного, между прочим, корвета так и подталкивает. Волк внутри подвывает. — Какой невоспитанный, однако, котенок попался, так и просится, чтобы его наказали, — цокает Хосок. — Что ж, я не против, — легко отбирает собачонка у опешившего Юнги и так же легко его самого на плечо, как и хотел до, закидывает. — Ты охренел?! Отпусти меня сейчас же! — вопит Мин, поколачивая кулачками по спине Чона, пока тот придерживая одной ладонью его, а второй щенка, как ни в чем не бывало, направляется к макларену. Как об стену горох, ей богу. Приехал, блин, расслабиться.       Юнги решает пойти по-другому. «Помогите», — кричит, но глухи к его мольбам невольные зрители и слушатели остаются. Никто с доминантным альфой, да еще и не одним, а с охраной, связываться не хочет. — Ты сам не захотел по-хорошему. Я и вправду тебя подвезти лишь хотел и познакомиться, — привирают. — А теперь расчленить собираешься что ли? — очередным не слабым ударом проезжается по чужой лопатке омега. — Это было бы с моей стороны непростительным расточительством, котенок. Для подобного у меня другие персонажи имеются, — шлепают по аппетитной ягодице елозящего мальчишку. — Не дергайся. — Да Юнги я! — пищит парень, прозвищем и прикосновением неоднозначным к его святая святых возмущенный. — И меня скоро вырвет, если ты не прекратишь обращаться со мной, как с набитым соломой мешком! — Глядите-ка, покладистым сразу каким стал. Наконец-то представился, — издает смешок Чон, игнорируя вторую часть предложения, и нажатием на брелоке поднимает обе дверцы спорткара. Далее на сидение притихшего щенка аккуратно сгружает, а следом и Юнги туда же забрасывает. — Вот псина, — бурчит омега, когда дверца захлопывается прямо у него перед носом и блокируется сразу же, во избежание. Не останавливает это его, и он обезьянкой проворной на водительское место перелезает, подхватив собачонка и готовясь куда подальше отсюда линять. — Не так быстро, дикарь, — смеется Хосок, насильно заталкивая парня обратно. Сам усаживается за руль и заводит макларен, слуху приятным рычанием отозвавшийся на привычное действие.       Юнги запоздало осознает, что один на один с чертовым психом остался без возможности выбраться, неизвестно что сделать с ним собирающимся. Все происходящее, шуткой казавшееся до этого, нотки угрожающие приобретает. Мин никогда не страдал от излишней робости или же трусости, но сейчас ему действительно страшно становится. Быть изнасилованным или того хуже – убитым ему как-то не горит и что самое печальное – за него опосля и вступиться-то некому будет. Знает — проходили. Таким, как Чон, с рук сходит все. Что ему предпринять и как с этим бороться, омега не представляет, а потому молчит, теснее щенка к себе прижимая в поисках хоть какой-то поддержки и слезы от несправедливости своего положения с трудом сдерживая.       Хосок это замечает, несколько покореженный от поникшего и откровенно напуганного вида Юнги. Он и так по вине альфы не хилый получил стресс, а теперь еще по вине все того же его получать продолжает. Чуждо мужчине о ком-либо переживать и угрызениями совести мучиться, но чувство сосущее под ложечкой мнения, очевидно, другого, как и волк его внутренний, требующий котенка зашуганного успокоить и приласкать, ну и в жилку пахнущую любимыми цитрусами носом уткнуться. Хосок, в общем-то, и не возражает. — Чего притих, котенок? — спрашивает он, на главную автомагистраль выруливая. — Я не котенок, — не глядя на него, буркает омега. — А я не маньяк. Так что прекращай себя накручивать и расслабься. Как я и сказал, я всего лишь подвезти тебя собираюсь, — спокойным глубоким голосом озвучивает альфа, заставляя Юнги им невольно заслушаться. — И куда ты, позволь спросить, меня везешь, не маньяк? Адреса своего я не называл, — в ответ язвительное. — В ветклинику. Что-то мне подсказывает у него от сегодняшнего... — кивком головы указывают на щенка, — ...нервный срыв. И ты что-то там еще бубнил про больную лапу. — А кто в этом виноват? Не ты ли? — ерничает Юнги, заметно подуспокоившийся от слов альфы. — У меня, между прочим, тоже от тебя нервный срыв! И приглуши уже свой феромон, он мне мозги превращает в кашу. — Я и так его почти свел до минимума, — озадаченно говорит Чон, действительно его почти нейтрализовавший. Неужели…? — И от ответственности за произошедшее я не отказываюсь, а иначе тебя бы здесь не было. — Лучше бы не было. От тебя одни проблемы, — бурчит омега, поглаживая меж ушей всем довольного собачонка и искоса подглядывая за мужчиной. На жилистых, испещренными татуировками руках его залипает, руль крутящих уверенно и с ролексом дорогущим на одной из. «Какое позерство», — думает Юнги, а на языке другое вертится совершенно, как например, «убийственная эстетика», да. — Кто бы говорил, любитель под машины бросаться и в не трезвом виде водить, — иронизирует альфа, сворачивая на менее оживленную, чем было до, улицу, где через сто метров показывается неоновая вывеска круглосуточной клиники для животных. — Не пьяный я! Так, выпил слегка, — шлепает его по предплечью Юнги и тут же ладошку обратно одергивает, болезненно шипя. — Каменное у тебя там все что ли… — Просто у котят лапки нежные очень, — улыбается мужчина, паркуя спорткар.       Омега, хотевший было уже парочку не лестных эпитетов на несносного альфу за это высказывание навесить, завидев, что его действительно туда, куда и обещано было доставили, губу закусывает и удивленно глазищами хлопает, чем еще одну улыбку вызывает на чужом лице. — Что? Ожиданий не оправдал? — щелкает Чон по носу парня. — Уж извини, сегодня обойдемся без темных подвалов. — Идиот, — выдыхает Юнги приглушенное и беспрепятственно поднимает больше не заблокированную дверцу. Ни разу еще ему не то что кататься на подобной роскоши не доводилось, а даже к ней прикасаться. И сейчас ему немного, но жаль от того, что не успел ее, как следует, рассмотреть и распробовать. Автомобили он, что не говори, обожает, но, будучи не в самой ситуации благостной, об этом обожании ему как-то не думалось. — А ты куда? — выгибает бровь одну вопросительно Мин, заметив, что Хосок за ним следом из машины выходит. — Это только первая наша остановка, — как само собой разумеющееся произносит он, подходя вплотную к нему, и вновь щенка у него отбирает. — Так мне все же стоит к подвалу готовиться? — Если тебе так сильно хочется…       Полтора часа почти проходит в подобном ключе, но Хосок о затраченном на язвительную бестию времени не жалеет нисколько, да и как может, если он в эти часы живым себя ощущает и по-странному счастливым. Давно он так искренне не улыбался, а смеяться разве что сардонически мог, но не теперь. С этим омегой все по-другому. Вечная ночь сменяется днем, а желание его не отпускать никогда – десятикратно усиливается. Старец он, словно молодость вдруг вернувший и поведение на соответствующее поменявший. Вероятно, парни, машину сегодня сопровождающие его, ставки делают в пользу внезапного сумасшествия босса.       В клинике Юнги с Хосоком терпеливо ждут пока ветеринар с их четвероногим карапузом проведет необходимые все процедуры, в том числе и обработку небольшой ранки на его задней лапе. Итоговая сумма за оказанные услуги, отнюдь, не порадовала, но здоровье собачонка для мягкосердечного по отношению к животным омеге было важнее. Пока он доставал карту, альфа успел его опередить и сам расплатиться. Гордость Мина благоразумно отмолчалась в сторонке. Не в его положении нос воротить от помощи, тем более для Хосока, что много больше обслуживающему персоналу на чай оставляет, это не стоило почти ничего, зато какая награда в итоге: искренняя и самая очаровательная улыбка в исполнении Юнги и первый, но не последний айсберг, между ними истаявший. — Я думал котята не ладят с собаками, — хмыкает Хосок, наблюдая за тем, как Юнги уложив на своих бедрах щенка пузиком кверху, мягко его ему почесывает, «кто у нас тут хороший мальчик?» под нос себе приговаривая. — С тобой точно нет, — в ответ фыркают, от занятия своего и не думая оторваться. — Поправимо. — Сомневаюсь. — Посмотрим. — Очки не забудь.       Заметно уставший и разморенный все еще гуляющим по крови алкоголем парень и не подумал отказываться от того, чтобы в машину вернуться, надеясь на скорое возвращение домой. Настоящий адрес Хосоку он, конечно же, не дал, назвав соседнюю улицу, что все равно всяко лучше, чем тащиться в ночи со щенком и примочками, ему купленным, под мышкой с другой части города.       У Хосока, выехавшего за черту мегаполиса, на этот счет планы были совершенно другие… — Какого хрена ты меня на куличики к чертям притащил? — омега пищит, из дремоты резко вынырнув, и, голову пугливо ворочая, оглядеться пытается. — Лес? Серьезно? — Не сей раньше времени панику. Мы ко мне в особняк едем, а он за городом, — посмеивается альфа с его метаний. — Что тебе от меня нужно? Я домой хочу! — психует Юнги, ударяя ладонью по кожаной обивке. Щенок поддерживающе пару раз тявкает. — Ты нужен, — срывается с уст, на удивление, просто.        Омега бледнее становится, что невозможным до этого момента казалось, и так ведь почти прозрачный. Сглатывает шумно и побитым котенком смотрит на альфу. Белый волчонок внутри с этого вроде бы и негодует, а вроде бы и тянется к другому такому же, только черному волку. Юнги, в противовес, снова страшно. Надежд он со своим зверем не разделяет. На лучшее не надеется. Подобным Хосоку верить отказывается. — З-зачем? С меня нечего взять. У меня ни связей, ни денег, а в постели я вообще бревно, — ляпает первое, что на затуманенный алкоголем разум приходит.       Чон недовольно цокает: — О последнем ты точно соврал, котенок, точно так же, как и о своем адресе. — Какой я — наверняка знать ты не можешь! Но об адресе-то ты как догадался? — вспыхивает Мин. То, что он и сам толком об интимной своей стороне не знает – не договаривает, но рядом промелькнувшая таинственная улыбка в невозможности чтения альфой мыслей чужих вызывает сомнение. — Юнги, — остановившись посреди леса на обочине загородной трассы, начинает немного устало Хосок, — Я любую ложь, в силу своего ремесла, легко вычисляю, а иначе не разговаривать мне сейчас с тобой. Давно бы уже от ножа в спину подох. Я не просто большая шишка, как ты ранее выразился, я много хуже и над всеми этими шишками на несколько ступеней выше стою. — Ты из мафии, да? — закусив губу, спрашивает омега, наперед уже зная ответ. — И как я сразу не догадался… Очевидно же… — Я и есть мафия, как бы это пафосно ни звучало, — сам с себя усмехаясь, говорит Чон. — И тебе это, как я вижу, не нравится, — невесело улыбается, за догадку, вполне обоснованную, цепляясь. Не стал бы Юнги так категорично у клуба отбрыкиваться от него, если бы не положение, о котором по одному только виду его догадаться не сложно. Не обязательно тесно с преступной деятельностью связанном омега тогда подумал, но однозначно связанным с большими деньгами, что почти не меняет сути, ведь в реальной жизни второго без первого почти не обходится. — Кто-то из нашего круга, похоже, очень сильно тебе насолил, — не спрашивает – утверждает. — Вообще-то, ты мне весь в целом не нравишься, — вскидывает на Чона дерзкий взгляд Юнги. — Но да, кое-кто такой был, о чем я слишком трезв рассказать чтобы. — Не проблема, — педаль резко выжимая газа в пол, возвращает на трассу Хосок макларен. Автомобили сопровождения вряд ли его до особняка теперь догонят. Не то чтобы вжатый инерцией в спинку сидения омега имел что-то против повышенных скоростей. Он против своего здесь насильственного удержания. «А такого уж насильственного?» — гаденько нашептывает голос, подозрительно на голос альфы похожий. — Я все еще хочу домой, — вздыхает обреченно Юнги, прекрасно, что не сегодня желаниям его сбываться, осознавая. — А я все еще не хочу тебя отпускать.

***

      Полчаса спустя макларен, преодолев плавно разъехавшиеся перед ним ворота, паркуется у двухэтажного темного особняка с французскими окнами, не помпезного и размерами не поражающего, но однозначно стильно и дорого выглядящего — ничего лишнего, но Юнги не на нем залипает, а на ухоженном, ярко изобилующим цветами и цитрусовыми деревьями саде с дорожками выложенными из круглых камней по периметру и небольшом фонтане. Из авто выходя, он на беседке, декоративным вьюном оплетенной, взглядом задерживается и с наслаждением чистый воздух – не чета городскому, вдыхает. Поздно бежать, высокая ограда и охрана, мелькающая тут и там, все равно ему этого не позволит, как и не позволит этого чертов Чон Хосок, собственно, его сюда и притащивший. Надувшись, как мышь на крупу, топать за ним только остается ему со щенком под мышкой и внутри дома наконец оказаться. Кеды потрепанные на пороге скинуть и начать интерьер рассматривать, излишками, на удивление, не пестрящий: просторная гостиная с изумрудными обоями и темным по полу паркетом. Кожаный черный диван и пара по бокам в комплекте к нему кресел с напротив электрическим камином и над ним плазмой. Подле столик кофейный и белая шкура, как надеется омега, искусственная. Барная с противоположной стороны стойка и несколько в кадках большелистных растений. Инсталляция на стене, из холодного оружия состоящая, больше всего Юнги цепляет, но особенно – по ее центру катана, как королева, над всем остальным возвышающаяся, трепет вызывающаяся и страх, но сильнее – благоговение. — Неплохо, — резюмирует Юнги, опустив на пол собачонка. — Я думал, люди твоего уровня свои хоромы в золоте топят и барахле ненужном, но у тебя… гармонично все что ли и приятно глазу. — Не без этого, но я предпочитаю пространство и лаконичность безвкусной вычурности. Дом нельзя назвать таковым, если в нем ни душа, ни тело не отдыхают. Рад, что тебе мой по вкусу пришелся, — мягко улыбается Хосок, следя за с интересом изучающим окружающую обстановку омегой. — Он может стать твоим. — Не слишком ли рано для подобного или ты это каждому омеге, здесь побывавшему, предлагаешь? — фыркает парень, по-хозяйски плюхаясь на диван и ноги по привычке под себя подгибая. Щенок рядом носится, громко когтями цокая по паркету. Юнги надеется, что тот хотя бы назло Хосоку тут что-то испортит. Серые шторы, например, да – вот они ему не понравились. — Ты первый омега, и кому предлагаю, и кого сюда вообще привожу, — отвечает просто мужчина, сердца струн парня касаясь своим признанием. — Врешь ведь, — цокает Юнги, но глядя в агатовые омуты остановившегося напротив альфы, понимает, что нет – не врет. — Как тебе будет угодно, у каждого правда собственная. Свою я озвучил, и, думается мне, несмотря на твое показное отрицание, тебе она импонирует больше, — подмигивает Хосок и к барной стойке проходит. — Что будешь пить? — Какое самомнение, — закатывает глаза омега. — Я буду виски. — Не крепко ли для такого маленького котенка? — насмешливое кидают, дорогими бутылками звякая. — Я не маленький и не котенок, — бросает обижено Юнги, тут же губами, по-детски надутыми, утверждение свое обесценивая. — Мне двадцать два! — А выглядишь на шестнадцать. — Тогда тебя за совращение малолетних посадят, — в ответ язвительное. — Так, значит, я тебя все-таки развращаю? — поигрывает бровями Хосок, в руки, требовательно потянувшиеся, алкоголь передавая. — Ты невыносим, знаешь? — забирает стакан парень зло и сразу же из него большой глоток отпивает. Мужчина рядом усаживается, руку на спинку дивана закидывая позади нахохлившегося, как воробушек, омеги, откровенно с поведения его забавляясь. И все-таки маленький он, с коготками наружу, но тем пленительнее для Чона, бесцеремонно сейчас по нему взглядом прогуливающемуся. — Не самое худшее, что я за жизнь слышал, — хмыкает альфа, с трудом отрываясь от созерцания хитрых глаз лисьих. На расшумевшегося собачонка, мусолящего шкуру у камина, далее переключает внимание, думая, что, если бы не этот плюшевый карапуз, то с Юнги он бы вряд ли пересекся сегодня, если бы вообще когда-нибудь его повстречал. Оригинальное судьбы баловство — ни отнять, ни добавить. Мин ее наверняка уже коленом десятым проклял за такие фокусы, что не так уж от истины и далеко, благо элитный алкоголь заметно его настроение улучшает. Где еще, если не здесь, такой попробуешь? — Как назовешь его? — на щенка кивает Хосок, из мыслей выныривая. — Скуби Ду, — уголки аккуратных губ приподнимает в улыбке омега, в стакане жидкостью лениво поигрывая.       У Чона от смеха чуть ли коньяк не идет носом. — А ты тогда кто? Шэгги? — не сдерживаемо хохочет. — Шуга. — Потому что сладкий? — Потому что бледный, как твоя смерть будущая, если подкатывать ко мне шары не перестанешь, — пихает его в бок Юнги беззлобно. — Да не ржи ты! Это просто мой любимый мультик! Кстати, странно, что ты о нем знаешь. — У меня тоже было детство, хоть и не долгое, — улыбается альфа печально, боли отголосками в сердце чужом отдаваясь. — Не поделишься? — обязанным проявить участливость себя чувствует Юнги. Не обязанным, на самом деле, а потому что действительно хочет. Чужая грусть не глазами, но душой слишком ощущается отчетливо. Неужели и у этого, казалось бы, самоуверенного наглеца, не так гладко, как представлялось, жизнь протекала? — Я не в той кондиции, и не сегодня об этом. Тебя лучше послушаю, — пальцами зарывается едва уловимо в мягкие волосы на затылке омеги. Омега вздрагивает, но попыток скинуть чужую руку не предпринимает. — И почему все же Шуга? Откуда это? — Я пока тоже трезв, чтобы всю подноготную на наглого похитителя, в лице тебя, выливать, — фырчит смешно Юнги. — А Шугой меня еще в школе прозвали за аномально бледную кожу. — Тебе подходит, но котенок мне нравится больше, — продолжают ненавязчивой лаской одаривать паренька рядом, жмурить его в удовольствии глаза заставляя. — Ты не перестанешь, да? — Нет. — Учти, это не отменит того, что секса у нас с тобою не будет. — Сам попросишь, — усмехается Чон, щечками напротив, чуть раскрасневшимися от виски, любуясь. — Не дождешься, — взбрыкивает Юнги, все-таки уходя от поглаживающей его руки, и свой опустевший стакан в нее затем всовывает. — Еще хочу. — А волшебное слово? — Еще. Хочу, — безапелляционно, почти по слогам проговаривают. — Очаровательно. Где твое воспитание? И ты в курсе, что от алкогольной зависимости нелегко избавиться? — цыкает альфа, но послушно встает, чтобы уже сразу с целой бутылкой обратно вернуться. — Там же, где и твоя порядочность, или уже запамятовал, что насильно меня в свой особняк приволок, через плечо перекинув? Теперь моя очередь урвать себе хоть что-то приятное от нахождения здесь. — парирует гаденько Мин, высвобождаясь из салатовой рубашки, пока хозяин дома на столике перед ним принесенное расставляет. — Ты не очень-то и сопротивлялся, котенок, — толкает язык за щеку Хосок, подвисая на тонких, не сокрытых больше ничем запястьях. — Если ты пытаешься меня соблазнить, то у тебя это хорошо получается, — красноречиво на острые ключицы взгляд переводит, в вороте растянутой футболки отчетливо сейчас видные. — Мне просто жарко, — пожимает плечиками невинно Юнги и улыбается затем каверзно. — Не надо меня в своей неудовлетворённости обвинять, я перед тобой чист, аки ангелочек.       Альфа смеется, вновь рядом пристраиваясь и долгожданный алкоголь гостю вкладывая в шероховатую от мозолей ладонь. — Тогда ангелочку не повезло в руках демона оказаться или повезло – как посмотреть. — В какую вселенную я загремел, что меня чертов мафиози пикапит, — вздыхает наигранно драматично Юнги, чертят в глазах, все новые и новые костры поджигающих, не удосужившись спрятать. — Очевидно же, что идеальную, — внезапно притыкается к нему вплотную мужчина, горячим шепотом на его порозовевшей ушной раковине с несколькими сережками-колечками на ней оседая и ароматом океаническим существо его подчиняя. По спине омеги табун мурашек, отнюдь, не холодных прокатывается и колкое что-то, но очень приятное вспыхивает внутри.       Позади падает что-то с громким дребезгом. Вероятно, Скуби до какого-то антиквариата добрался, его, как и томный момент, разбивая. Юнги вздрагивает. — Плохая собака, — цокает Хосок, отстраняясь от парня, как ни в чем не бывало. Зовет из прислуги кого-то, чтобы прибрали и накормили щенка, что для пребывающего в прострации Мина все как-то мимо проходит. Пьян он, но не от виски далеко, а от Чона, барьеры его умело ломающего. Волчонок же внутри всем доволен, в отличие от обладателя своего непутевого, пытающегося обратно сломанное собрать быстренько, пока не поймали за руку. Юнги Хосоку так просто не намерен сдаваться. — Ну так, раз ты о себе пока рассказывать не готов, расскажи о том, что ты делал один в клубе, — тем временем спрашивает альфа, подливая себе коньяка и пару кубиков льда в него опуская. — Это напрямую происходящего в моей жизни касается, но я отвечу, — выдыхает устало Юнги. — Тут нет секрета, я просто неподъемное на себе тащить заебался – за лексикон извиняюсь. Хотел хоть немного отвлечься, но вместо этого встретил Скуби Ду и тебя. — И мы действеннее, чем алкоголь, оказались, — констатирует Чон, объятия раскрывая. — Иди ко мне. Поведай, кто котенка обидел. Освободи себя – не удерживай. Я пока чужой тебе, незнакомцу легче будет раскрыться.       Юнги стакан в сторону откладывает и, чуть помедлив, все же затыкает кричащий и рвущий на куски его изнутри голос разума. Послушным зверьком подползает к мужчине и голову на его плечо опускает, руку в награду на талии и в волосах своих получая за смелость. Неправильно это, но желается так отчаянно. Омега не привык проблемами делиться, предпочитая самостоятельно со всем справляться. Даже лучший друг до конца его так и не смог расколоть, а тут Чон Хосок жарким огнем льды его беспощадно растапливает. — Ты не думай, мое детство было хорошим, мне грех на него жаловаться… ну, почти, — начинает Юнги приглушенно. — Папа от рака, когда мне было шесть лет, умер, но у меня остался отец. Он самый лучший, знаешь? — тихим шепотом. — Никогда и не в чем мне не отказывал, а главное любил. Так сильно, что мне порою казалось, что я самый счастливый в мире ребенок и даже дальше. У нас своя автомастерская, в которой он меня всему, что сам знал, обучил, и только не смейся, я там не бумажки бухгалтерские перебираю, а главным механиком работаю, впрочем, с бумажками, за неимением бухгалтера, тоже вожусь. — Необычному омеге – необычная профессия, — улыбается Хосок, умиротворенно меж узловатых татуированных пальцев пропуская белоснежные волосы парня. — Тот шевроле… Мы его с отцом сами собрали. — И поэтому ты так взбесился, когда я о нем нелицеприятно высказаться собирался, — задумчиво озвучивают. — Прости, я в тот момент не о твоих чувствах думал, а о том, как не дать тебе пьяным за руль сесть. Тачка, на самом деле, классная, хотя я и не любитель ретро. — Опять врешь, чтобы меня задобрить, — обиженно буркает Юнги, больно тыча мужчине пальцем под ребра.       Чон ладошку его перехватывает, не давая разгуляться рукоприкладству, и к губам ее подносит своим, нежно ими каждой касаясь мозоли: — Грех эти лапки работать заставлять. — По-другому не получается, и мне нравится моя работа, — покраснев заметно, бурчит омега, руку безуспешно вырвать пытаясь. — Отпусти, идиот.       Категоричное «нет» в ответ получает и на талии усилившуюся хватку, не дергался чтобы. Юнги ей почти без боя сдается, в тайне млея от приятных касаний, но больше — смущаясь. Никто еще так с ним трепетен не был. Никто столь интимной ласки ему не дарил. Ценнее это намного и значимее, чем в губы страстные поцелуи. Подрагивает теперь всем телом, с трудом происходящее осознавая и куда себя деть не зная, и лучше ничего, чем продолжить историю, чтобы отвлечься, придумать не может. Попытавшись для приличия еще немного посопротивляться и наградив парой нелестных эпитетов наглеца, омега готовится к самой болезненной переходить части рассказа, забавными случаями из детства предварительно себя успокаивая, что не помогает очевидно, зато смех искренний вызывает у альфы. — Ты прямо настоящим разбойником был, — подытоживает Чон услышанное. — Кошелек или жизнь, пес? – подыгрывает ему Юнги, но удержать веселую на лице безмятежность долго не получается. — Дальше самое тяжелое, — прикрыв глаза, предупреждает себя скорее, чем слушателя. — Детство, к сожалению, не вечно.       Хосок пальцы его в поддержке несильно сжимает, чувствуя, как при последних словах в его объятиях напрягается омега, и терпеливо от него последующего ожидает, не торопя. — Семейное дело хорошо шло, пока… — с заметным надломом спустя пару минут начинают. — … пока два года назад отец не попал в аварию, вину за которую на него и повесили, — шумно сглатывает — Хотя это не так! — беспомощный рык и далее первый всхлип, сердце и выдержку альфы крошащий. — Он погиб. — Зря я тебя попросил рассказать, — с болью в голосе произносит Чон, чуть отстраняясь, чтобы подлить из бутылки виски омеге. — Выпей и закончим на этом. — Нет, ты прав. Мне нужно освободиться, — утирает непрошенные слезинки с бледных щек Юнги и судорожно большими глотками предложенный алкоголь поглощает. — Тот, кто в него врезался, из мафии выходец, — тараторит поспешно, будто боится, что альфа прервет, но он не прерывает, а лишь обратно его в объятия утягивает. — Ему ничего не стоило с себя вину на отца перевесить, так и мало того, он в долги нас вогнал. Я из кожи вон лезу, чтобы последнее, что от нашей семьи осталось, сохранить, но… — очередной всхлип, — … кажется, я больше не справляюсь. — Тише, котенок, — целует Хосок вздувшеюся от нервов на виске Юнги венку и по-собственнически его лицом к себе на колени свои пересаживает. — Все хорошо теперь будет, и я это не из жалости говорю и потому что так принято, а потому что я тебе это обещаю, — успокаивающе по худой спине ладонями водит. — Будет. Обязательно. Я этому похотливому ублюдку не сдамся, — эмоционально бросает омега, нахмуриться не его горячности вынуждая, а осознанию, что «похотливый ублюдок» не для красного словца тут было добавлено. — Стриптизером, если придется, пойду. Они неплохо зарабатывают, а я вот неплохо танцую, — хихикает Мин истерично, тучи, набежавшей на лицо Хосока, не замечая. — Нет, малыш. Стриптиз ты только для меня танцевать будешь, — рыкает Чон, с его спины руками на его задницу перекочевывая. Сжимает ощутимо упругие ягодицы, взвизгнуть заставляя их обладателя. — Ты мой, понял? — шепчет в раскрасневшиеся от алкоголя и частого покусывания губы Юнги. — Не понял, но ты можешь попытаться мне объяснить доступно, — взгляд заметно поплывший из-под густых ресниц поднимает омега на альфу. Тонет в напротив глаз темной пучине, вынырнуть в себе сил и желания на поверхность не находя. Не нужна она более Юнги. Нет в ней желанного ничего, в отличие от уст, сейчас набросившихся на него оголодало, в которых необъятный океан страсти буйствует, солеными каплями со щек омеги щедро приправленный.       Юнги губы податливо размыкает, языку горячему в плен безоговорочно сдаваясь. Сплетается с ним, полностью подчиняясь. Из горла стон несдержанный рвется, или это довольный вой его зверя внутреннего, из волчонка превратившегося сейчас в полноценного волка, разносится? Юнги не знает. Юнги не разбирает. Ему плевать. Он в коем-то веке заодно с ним. Самозабвенно в волосы смольные вместо этого зарывается пальцами, по паху альфы ягодицами проезжаясь, и как тот топорщится чувствует. Глаза Хосока агат на кармин изменяют, черным по белому присутствие и его с цепи сорвавшегося чудовища обозначая. Новый стон, цепочка поцелуев на покрывшейся испариной цитрусовой шее омеги в пекло выдержку посылают обоих. Хочется клыки под кожу фарфоровую непреодолимо загнать и испить, как самое изысканное вино, до крови капли последней черному волку белого. Хосок ни себе, ни ему этого сделать не позволяет, последние разума сохраняя остатки. Не сегодня и не так. Юнги пьян. Юнги не ему поддался, а своему на боль помноженному одиночеству. Наутро он жалеть будет и если не его, так себя винить станет. — Котятам пора в кроватку, — отстранившись, лицо тяжело дышащего парня обхватывает ладонями альфа, лаская его скулы большими пальцами. Кто бы знал только чего ему стоило от него оторваться. — Что? — моргает осоловело омега, непонимающе куксясь. — Разве ты не этого добивался? — смущенный вопрос задает, неосознанно на бедрах чужих ерзая, чем положение альфы только усугубляет. — Ты лучшего достоин, чем по пьяни, поддавшись своему горю, быть трахнутым на диване в гостиной, — чмокает его Хосок в раздувающийся от негодования носик. — А может, это я для тебя недостаточно хорош? — откидывает от себя руки Чона Юнги, подрываясь с его коленей и падая в процессе на пол задницей.       Чон на ноги поднимается, неприятное давление в паху ощущая, и в вертикальное положение возвращает Мина. Не дает ему убежать, запястья его спереди одной рукой крепко удерживая, а второй за талию притягивает к себе. — Пусти, — шипит омега. — Уже проходили, — щекотно дует Юнги в ухо альфа. — Лучше истерить прекрати и послушай меня сейчас внимательно, — для надежности его сверху припечатывает аурой доминантного волка. Не сильно, но для ослабленного алкоголем и усталостью парня все равно действенно. Хосок, наяву словно, жалостливое поскуливание чужого зверька слышит, мысленно обещая ему в будущем свою вину за это загладить, а в действительности молнии штормовые из глаз Юнги ловит. — Так не честно, чертов ты доминант!       Хосок не скрывает улыбки, так и не пропавшие из-за неудовлетворенности клыки демонстрируя: — Сам меня вынудил, котенок. Но ты хорошо держишься. Я удивлен приятно.       Мин фыркает. — И чертов тут не я, а ты, Юнги, — веселье на серьезность резко сменяет мужчина, недоумение неподдельное вызывая на кукольном лице. — Потому что с первого на тебя взгляда меня приворожил и делать это даже сейчас не перестаешь. «Так не бывает», — кричит разум, но ты одним своим существованием обратное мне доказываешь. Я никогда не влюблялся, вообще не имею понятия что такое любовь, но теперь я уверен, что это, если не она, то симпатия точно. Шутка ли, как на героин, на человека подсесть с первой дозы? Я говорю — нет, это моя реальность. И я не лукавил, когда говорил, что ты лучшего достоин и не просто лучшего, а целого мира. Все, что пожелаешь, проси, и я это исполню.       У Юнги ноги подкашиваются от откровения Чона. Не знает он, что на это ответить, напуганный признанием неожиданным, но таким ему… желанным? Но так и вправду ведь не бывает. Разве возможно это их настоящее, в считанные часы уложившееся?       «Возможно», — шепчет никогда веру не теряющий в счастливое завтра ребенок.       «Жизнь – не любовный роман», — возражает категорично Юнги, от него нехотя отмахнувшись. — Отпусти меня, — почти неслышимое и так очевидно не то, что на самом деле сказать омега желал.       Хосок, глядя в заметно погрустневшие глаза парня, легко ложь изобличает его, и лбом в чужой утыкается, в губы искусанные игривое «это — нет точно, ты на меня проклят отныне» выдыхая. — Ты же сказал, что все, что я пожелаю, исполнишь. — Будто бы ты не догадался, что отказ на подобную просьбу по умолчанию прилагался. Я лучше тебе голову принесу того ублюдка. Хочешь? — нижнюю половинку зубами оттягивают. — А вот и хочу, — ответно кусает Юнги. — Будет исполнено, малыш, — довольно скалится мужчина, закидывая по сложившейся за сегодня традиции себе его на плечо, и под громкие того визги в спальню на второй этаж уносит. — Я тебя ненавижу, Чон Хосок, — кричит на весь особняк омега, за что смачный шлепок получает по причинному месту.       Скуби, звонко тявкая, радостным хвостиком за ними по лестнице следом скачет.

***

      Юнги просыпается и сразу же хочет сдохнуть. Голова нещадно раскалывается, а во рту не самое лучшее сочетание вкусов образовалось. Глаза, как и свинцом налившиеся тело, слушаться хозяина своего отказываются, в сон подбивая его провалиться обратно. Легче там, а вернее никак. Ни боли, ни мыслей тягостных. Ничего. Поддаться бы, но разум, уже успевший закрутить шестеренки, ему этого сделать не позволяет. Припечатывает воспоминаниями и осознанием где и главное как он закончить день умудрился. То одну, то другую картинку, несмотря на выпитый вчера алкоголь, ярко подкидывает, подпрыгнуть неуклюже его на шелковых простынях заставляя. Какого, собственно, хрена? Он же сейчас в, мать ее, спальне находится Чон Хосока! Юнги не подписывался на такое. Как и не подписывался заработать сердечный приступ: в паре метров от него огромный – нет, просто гигантский лежит черный волк и играется со… Скуби?       Крик, так и не сорвавшийся с губ омеги, застревает в горле, одеяло прижимается в страхе к груди, а подпухшие глаза становятся блюдцами.       Волк, сразу же почувствовавший пробуждение Юнги, голову к нему поворачивает, от занятия своего отрываясь. Отпихивает ненавязчиво лапой щенка в сторону и умные карминовые глаза поднимает на Мина, чем еще больше пугает его. Не доводилось еще омеге доминантных альф в зверином обличие видеть, да что там, он вообще подобных ему не встречал. Веет от зверя опасностью ничем неприкрытой. Не по отношению к нему, а в целом, но тем притягательнее перспектива такого его приручить. И о чем Юнги только думает или не он, а его сущность дурная?       Хосок, вместе с тем, подползает осторожно поближе. То, что это он - парень не сомневается, но все равно севшим голосом уточняет: — Хосок?       Волк на это вплотную к нему притыкается, руку его щекоча влажным носом, и смотрит так внимательно, реакцию считывая, точно пес покорный, ожидающий ласки.       Юнги смешок издает на грани истерики: — Только за бочок не кусай, — произносит и неуверенно на мохнатую голову ладонь опускает.       Альфа умиротворенно урчит.       Немного подуспокоившийся этим омега страх на недовольство мгновенно сменяет. Он тут разве что не поседел с такими перфомансами, а эта наглая морда довольной лежит на его коленях. — Вот точно псина, — бурчит обиженно парень. — Это ты мне так доброго утра пожелать решил? Да я тут чуть не помер! Кто так вообще делает? — за ухо его не больно потягивает. — Хотя чего это я… с тобой по-нормальному же не бывает.       Волк в ответ ладошку его облизывает, и Юнги руку на отсечение отдать готов, что видит, как тот над ним потешается. — Смешно тебе, да? А мне вот нисколечко, — продолжает отчитывать альфу омега, за холку его жестковатую трепля. — В человека-то планируешь обращаться?       Альфа на лапы четыре становится, над Юнги возвышаясь недвижимой скалой. Смотрит пронзительно, сжаться заставляя парня от нового страха. Неужели Юнги перегнул? Он это умеет. Чон тем временем черты звериные терять начинает. Секунд несколько и над Мином уже собственной персоной Хосок нависает и, черти его задери, полностью обнаженный. — А такое доброе утро тебя устроит? — шепчет он игриво, горячим дыханием опаляя чужое бледное лицо. — Т-ты… ты совсем… — от шока с примесью негодования слов не находят мысли разбежавшиеся оформить омега.       Мужчина же откровенно с происходящего забавляется и парнем любуется. Не способно ничто, кажется, его совершенную красоту испортить: ни подпухшее лицо, ни размазавшийся на нем макияж, ни вид взъерошенный. Чертенок пленяющий с внешностью ангела. Любимое сочетание Хосока отныне. — Слезь с меня и… и оденься! — пищит в итоге Юнги, в грудь с каким-то чудовищем морским, на ней посреди выбитом, толкая. Скулами розовеет заметно и загнано дышит, как будто не на кровати лежит, а сдает стометровку. — Уверен, чтобы я встал хочешь? — хитро прищуриваясь, спрашивает Чон хорошего ничего не сулящее для омеги. — Пошел вон! — не прерывая попыток скинуть с себя Хосока, визжит омега. — Твои желания для меня закон, — скатывается с него в сторону альфа и, даже хоть сколько-нибудь прикрыться не думая, руки за голову закидывает, удобнее устраиваясь. — Все для тебя, котенок.       Юнги воздухом давится от представшей картины. Как рыба рот немо распахивает, комично глаза округляя, возмущенный до глубины души и поверженный. Не щадит его Чон нисколько, в хаос из эмоций безумных ввергая своим напором и поведением наглым. Что легко с ним не будет, Мин еще вчера понял и… не сумел устоять. Добровольно в намертво оплетшие его объятия нырнул и, кажется, так и не вынырнул. А собирался ли? Хочет он и не хочет на поверхность всплывать. Волк внутренний ему в этом не помогает, весы не в пользу хозяина перевешивает. Хвостом, знай себе, повиливает, ластиться к чужим рукам готовый. Нет уж, не в смену Юнги! Юнги, которого собственные глаза сейчас предают, не желая отлипнуть от поджарого и обнаженного тела мужчины. По торсу его загорелому гуляют и чернильному чудовищу на груди, на него оскалившегося за то, что покой в его океане нарушил. Ниже парень смотреть себе запрещает, но все равно смотрит. Сглатывает шумно затем и резко отворачивается, всем существом негодуя. — Нравится? — каверзный от альфы вопрос.       Очень. — Тебе сколько лет? — кричит на него Мин и в ванну срывается под смех громкий, позабыв совершенно, что в одной только рубашке Хосока вчера засыпал, а вот Хосок помнит, и не запланированный стриптиз и то, как правильно в его объятиях он ощущался.       До последнего Юнги брыкался, но все же в постель уложить себя позволил, предварительно матом его покрыв и неловко из узких джинсов выпрыгнув. Футболку свою ему кинул в лицо и пижаму потребовал, не смех вызвав, а возбуждение. Белоснежная, как и его волосы, кожа манила, тело хрупкое на пир приглашало, ноги длинные, не касаясь, душили, образы подбрасывая не целомудренные далеко, в волке распаляющие неутолимый голод. Под ребрами зверь в чистом безумии бился, штырь от державшей его цепи норовя вырвать с корнем. Почти получилось, но мужчина его пересилил, ничего, кроме созвездий кровью налившихся на шее Юнги, ни себе, ни ему не позволил оставить. К утру, так и не сомкнув глаз, Хосок, мыслями измученный и внутренней борьбой, дал волку поблажку и обратился. Долго рядом со сладко посапывающим мальчишкой лежал, вожделение променяв на нежность. Сон его верно оберегал, лишь под конец на проснувшегося щенка, в ногах у них спавшего до, переключившись, чтобы тот не разбудил омегу. Не подумал, что Юнги испугаться животного облика может, но опосля удивлен оказался приятно его реакцией. Юнги недолго боялся и даже волка погладил, а потом оттаскал за ухо, отчитав в традициях лучших своего характера. А теперь пятками миниатюрными сверкая и кромкой боксеров, выглядывающей из-под рубашки, удирает зайцем. Скуби с радостным тявканьем за ним несется, следом вместе с ним в ванную залетая, порцию внимания чтобы получить и одарить ответным.       Юнги его замечает не сразу. Стоит потерянный и взглядом безумным в отражение свое вглядывается, руками до побеления в костяшках края серой раковины сжимая. Увиденное его не радует, взвыть мысленно заставляет. Тот еще красавец. Опухший, с глазищами красными шальными, губами искусанными то ли собой, то ли альфой и на голове гнездо, но как вишенка на торте – шея, места на которой нет живого.       «Приехали, блядь», — думает.       Щенок под ногами возится, к ним ластясь и человеческих метаний не понимая. Тявкает и на задние лапы становится, упираясь передними в колени омеги. Омега наконец-то его замечает. На руки подхватывает и смеется, когда собачонок облизывает ему лицо. — Фууу, Скуби Ду, — фырчит смешно парень, прижимая к себе любимца. — Не тупой альфач, так ты меня съесть собираешься, негодник? — треплет его мягкую шерстку и на холодный кафель плюхается задницей. Лаской одаривает долгожданной, больше не пса, а себя успокаивая этим. Далее животное на уровень глаз поднимает, взглядом прошивая его наигранно негодующим. — Чего радуешься? Вляпались мы из-за тебя по самое не балуй. Как разбираться мне с этим прикажешь? — тяжело вздыхает и в лоб утыкается щенка. — Ну ничего, где наша не была? Прорвемся.       Скуби поддерживающе тявкает.       Натискавшись с собачонком и заметно повеселев, Юнги ныряет в душевую кабину. Там воюет с огромным и ненужным ему количеством функций, ругаясь в процессе, как заправский моряк. Обжигается пару раз и ледяной водой себя заливает, но все же, хоть и не сразу, во всем разбирается. С наслаждением гель с ароматом морской свежести в волосы и кожу втирает и даже находит нераспечатанную зубную щетку, что его особенно радует. С помойкой во рту ему как-то совсем не улыбается ходить, а то мало ли кое-кто на него опять покусится.       Обсушив себя большим полотенцем, омега с сомнением косится на чужую рубашку, но делать нечего. Не голым же ему выходить? Хосок оценит, конечно, но потом Юнги придется его за это убить. Юнги за мысли подобные убить уже не его, а себя хочется. Фыркает с этого недовольно и, накинув искомое, настороженно выходит из ванной. На его удачу в спальне никого нет, и Мин проходит дальше более уверенно.       Сложенная аккуратной стопкой на постели одежда приятно удивляет, и парень без лишних раздумий в нее облачается. А вот отсутствие в карманах документов, ключей от машины, телефона и сигарет эффект дает противоположно другой. — Блядь, — резюмирует произошедшее омега и, подхватив под мышку Скуби, ураганом вылетает из комнаты. Чудом только кубарем с лестницы не летит, чего в пылу праведного гнева даже не замечает. — Чон Хосок! Где мои вещи?! — с ходу кричит, увидев объект своей ярости, мирно при полном параде попивающим на диване в гостиной кофе и просматривающим смартфон подозрительно похожий на... — Это что, мой?! — У меня. Да, твой, — как само разумеющееся отвечает альфа ему, откладывая в сторону чашку. Окидывает взглядом насмешливым разъяренного паренька, выглядящего без косметики и с мокрыми волосами как-то по-домашнему мило и уязвимо. — Ну это уже верх наглости, — возмущается опешивший было, чтобы на пол щенка опустить, Юнги. Подбегает вплотную к мужчине и утраченное пытается вернуть, что, конечно же, у него сделать не получается. — У тебя тут тридцать один пропущенный от некоего Тэ-Тэ, — заломив руки омеги, спокойно озвучивает Хосок. — Твой парень? — А что, если да? – шипит Мин, безуспешно отбрыкиваясь. — Тем для него хуже, — хмыкают. — Мы, кажется, еще вчера выяснили, что ты мой котенок.       Юнги воздухом давится: — Это ты так решил. Не я! Мое мнение вообще, похоже, в расчет не бралось. — Всего лишь небольшие издержки, которые, впрочем, легко поправимы, — со сталью в голове произносит Чон, глазами поблескивая опасно. — А теперь ты прекратишь вырываться, и мы спокойно все обсудим за завтраком, точнее уже обедом. Время позднее.       Омега в его руках замирает, покореженный внезапной сменой настроения альфы. Тот, однозначно, не шутит, аурой давящей припечатывает сверху. Волк внутри мечется в испуге, уступить заставляя. Юнги не сдается. — Вещи. Мои. Верни, — четко каждое проговаривает слово. — Знаешь, меня восхищает твоя несгибаемость, но и, вместе с тем, раздражать начинает, — озвучивает Хосок вкрадчиво, отстраняясь от парня. — Я верну их, но только тогда, когда ты поешь. А это, как гарант, — вкладывает в чужую ладонь телефон. — Идем.       Юнги не двигается, в спину уходящему альфе смотря. Выдыхает шумно и смартфон в кулаке до боли сжимает. — Тебе приглашение особенное нужно, котенок? — доносится едкое до него. — Или по проверенной схеме пойдем? — намекают красноречиво на свое плечо. — Это не приглашение, а насилие какое-то, — бурчит парень и понуро за Чоном плетется, Скуби прихватить не забыв.       В небольшой, но уютной столовой, с кухней совмещенной проходом, их уже ожидает полностью сервированный стол, в традициях лучших, как считает Юнги, буржуев, а на деле слюной чуть ли все не закапывает при виде любимых панкейков, пока прислуга беспрепятственно у него забирает щенка, чтобы накормить. Помещение в лаконичности остальному особняку не уступает. Ничего броского и лишнего: лакированный стол из темного дерева, удобные мягкие стулья и более ничего, разве что картины с преобладанием морской тематики интерьер живостью наполняют. — Я не знал, что ты любишь, поэтому попросил повара приготовить несколько блюд на выбор, — говорит Чон, отодвигая стул перед гостем. — Я непривередлив. Люблю все, — падает на предложенное место омега, игнорируя проявленную по отношению себя галантность. Вот еще благодарить - перебьется. Вместо этого по-хозяйски тянется за горой панкейков и, полив те щедро кленовым сиропом, прямо из общей тарелки их уминать начинает.       Хосок серьезность на веселость сменяет, позабавленный, но больше умиленный тем, с каким аппетитом кушает парень, накалывающий на вилку очередной пышный кругляш. Нож им, естественно, отвергается за ненадобностью. Альфа подобное видит впервые. Обычно омеги его общества манерами кичатся и лишний кусок не возьмут в рот, как бы голодны ни были, а Юнги… Юнги простой. Ему вся эта притворная мишура не нужна, очаровывать чтобы. Он именно своей непосредственностью берет. С ним живым себя чувствуешь и горы ради одной его улыбки свернуть готовым, потому что редкая она, но зато всегда искренняя.       Хосок прекрасно видел, как сильно обидел омегу своим поведением в гостиной, но не сдержавши непонятной ревности к какому-то там Тэ-Тэ и взбесившись от чужих слов, ничего в тот момент с собой не смог поделать. Теперь жалеет. — Чего уставился? — спрашивает Юнги с набитым ртом, заметив, что Хосок так к еде и не притронулся. — Ешь давай, а то такая вкуснота зазря пропадает. — Я от одного твоего вида наелся, жаль только, что не во всех смыслах, — улыбается загадочно Чон, подливая себе кофе. — Но, пожалуй, зарплату повару все же повысить придется от таких от тебя комплиментов.       Юнги фыркает, догадавшись про какие тут другие смыслы имелось ввиду, но от комментария воздерживается. — Итак, — отодвигает он от себя сыто тарелку, — Что там с моими вещами? — Держи, — в ответ простое и легшие на стол документы. — А ключи? — выгибает бровь одну Мин, забирая бумажник. — После обещания, что не трезвым ты за руль не садишься. — Я думал, что ты мафиози, а не полиция нравственности. — Для тебя хоть кем буду, главное, чтобы ты был в безопасности. — Лаааадно, пикап-мастер, — тянет весело Юнги, игривостью чужой заражаясь. — Будет тебе обещание. — Ну и? — отпивает глоток кофе Чон. — Что и? Обещаю, или тебе на библии надо поклясться? — Я не верю в богов. Они давно нас оставили, — хмыкают, доставая из внутреннего кармана классического серого пиджака звякнувшие брелоком кошачьей лапки ключи. – А говоришь, что не котенок, — иронизируют с этого, укладывая предмет на столешницу. — Меня вот точно оставили, а иначе почему я все еще здесь? — закатывает карамельные глаза Юнги, — Но, знаешь, у тебя тут хорошо, если, конечно же, душ твой навороченный не учитывать, ну и тебя, разумеется, тоже. Адская штука. — Ты же вроде механик? — посмеивается мужчина, игнорируя подколку омеги. — И только потому разобрался, — легко отбивают. — И да, ты вернул не все. Где мои сигареты? — В мусорном ведре, — пожимает непринужденно альфа плечами.       Мин прошивает его ненавидящим взглядом: — Вот скажи мне, тебе так нравится меня бесить? — Мне нравится мысль, что будущий папа моих детей будет здоровым, — улыбается наигранно невинно мужчина, а в его глазах ни намека на шутку. — Вас не понесло, мистер? Это точно без меня, — хмурится Юнги, на корню попытки внутреннего волка воодушевленно запрыгать пресекая. Чон Хосок не для них и никогда не будет. Они из разных миров. Они с Хосоком в принципе разные. Попользованной игрушкой оставаться не хочется. Надеяться на что-то большее не получается. Собрать себя следом по осколкам возможным не представляется.       «Но он тобой не воспользовался. Лишнего не позволил, о тебе позаботился и заботиться продолжает» — зверь возразит, не от, а к Чону обратно подталкивая. — Хочешь поспорить? — Хочу домой, — рыкает Мин и на него, и на себя за мысли подобные злой. — Что ж, не имею права тебя больше задерживать, — встают, одергивая пиджак. — У меня у самого дела непредвиденные, но очень важные образовались.       «И все?...», — думает Юнги, обиженный, но никогда в этом себе не признающийся, на так скоро пошедшего на попятную альфу. Молчаливо за мужчиной, как и вчера, только не в ту сторону шагает теперь, через минут несколько оказываясь во дворе, где его уже ждет со щенком прислуга и… — Моя машина?! — восклицает он пораженно. — Но… как? — Было бы некрасиво то, что тебе дорого, неприкаянным у клуба оставить, — улыбается Хосок, себе в копилку теплых воспоминаний омеги радость искреннюю забирая. — Попросил парней ее сюда пригнать. — Спасибо, — первая, но не последняя благодарность от Юнги. Хочет уже подбежать к корвету и… и не может. Не может не обнять этого мафиози чокнутого напоследок. Хотя бы так, но попрощаться. Неловко на него налетает, сцепляя ладошки на его талии. Еще одно шепчет «спасибо» и глаза печально-радостные на его лицо поднимает: — За вчера тоже. За то, что выслушал и моим состоянием-нестояния не воспользовался. — Не за что, котенок, — чмокает его во вздернутый носик Хосок и ненавязчиво следом губы, сразу же ему поддавшиеся, сминает. Без какой-либо пошлости и недолго, чтобы сил отпустить омегу хватило. Вдыхает пленительный цитрусовый аромат, по сладости выигрывающий у апельсинового подле сада, чувствуя, что безоговорочно и бесповоротно в мальчишку влюбился. — Прощай, — говорит ему Юнги, с трудом отстраняясь, и к шевроле, забрав Скуби, срывается, пока хрупкое и не укоренившееся здесь прорасти не успело, намертво всего его к альфе не привязало. — До скорой встречи, — произносит Хосок одними губами, вслед глядя удаляющейся машине.

***

— Ты где шлялся? — с ходу набрасывается с упреками друг лучший на Юнги, стоило тому в автомастерской показаться. — Я тебе весь телефон оборвал. Не спал, переживая где ты и что ты. — Прости, — устало выдыхает омега, сгружая щенка и прилагающийся к нему скарб в виде пакета корма на пол. — Прости? И это все, что ты мне можешь сказать? Да от тебя альфой за километр несет — продолжает возмущаться Ким, откидывая в сторону масляную тряпку и гаечный ключ: он, в отличие от некоторых, уже с утра на ногах и работает. — А это еще что за? — обращает внимание на подбежавшего к нему собачонка. — Это наш новый работник – Скуби Ду, — усмехается парень, плюхаясь на потрепанный диванчик в углу гаража. — Слышь, Шэгги ты недоделанный. Я тебя точно когда-нибудь прибью за подобные фокусы. Рассказывать-то собираешься хоть что-то? Откуда эта галактика на твоей шее? — Собираюсь, только не ори, Дафна, и так башка раскалывается, — поддерживает шутку Юнги, потирая от боли виски и уносясь невольно во вчерашний вечер, а вернее ночь, где Хосок после озвученной для пса клички омегу назвал точно так же.       Альфа ругается себе под нос, но быстро успокаивается, милоте щенка сопротивляться бессильный. Берет его на руки и рядом с другом, за которого и вправду переживал очень, усаживается, одергивая на бедрах рабочий комбинезон. Миллион раз уже пожалел, что его самолично отправил расслабиться, но кто знал, что он один в клуб попрется. Юнги еще тот любитель в неприятности встревать, и одного его отпускать сущее наказание. Острый на язык — чистая язва, ростом не вышедший, зато мордахой миловидной — наоборот абсолютно. Куколка хрупкая, от которой Ким разве что не поганой метлой альфачей всяких гонит, впрочем, куколка и сама отваживать неугодных умеет умел, что все равно спокойствия Тэхену не прибавляет. Со школы омегу знает и старается его ненавязчиво оберегать. Помогает во всем и своеобразно заботится, в ответ получая не меньшее, ведь такой и должна быть настоящая дружба, а у них с Юнги именно она самая. — Я так вляпался. Ты даже не представляешь, — стонет омега, прикрывая глаза. — Опять тебя тот мафиози домогался? — Мафиози, но не тот, а другой. Будто бы мне одного было мало, — усмехаются иронично. — Что? Какой еще другой? Куда ты опять влез? — эмоционально – по-другому он не умеет, выкрикивает Тэхен. Вскочил бы на ноги, да пригревшийся на коленях щенок не позволил. Тем лучше для него, а иначе упасть ему и не встать от в дальнейшем услышанного. — В общем, выхожу я, значит, из клуба, хочу закурить и… — не таясь, начинает свою историю Юнги и все, как на духу, рассказывает. Тэхен, только в шоке ртом воздух хватать успевает, взбудоражено на диване подпрыгивая. — Прямо кино какое-то посмотрел, — посмеивается он, волосы свои, в ярко-красный окрашенные, трепля. — Когда вторая часть выйдет? — Ты издеваешься? — хмуро смотрит на него Мин. — Не будет никакой второй части. Нахрен я ему такой сдался? — Такой самый красивый и очаровательный, ты хотел сказать? Нууу, даже не знаю, — тянет весело Тэ, под ребра за это болезненный тычок получая. — Не будь ты такой злючкой-колючкой, забрал бы тебя себе. — Ты же по альфам, — игнорируя комплимент, отбивают, зная, что друг над ним прикалывается. — Как всегда портишь все, — наигранно горестно вздыхает Ким. — То-то и оно, что порчу, — бросает омега, вставая. — А теперь попрошу эту тему закрыть и не поднимать больше. Пора бы и поработать чуток, движок на хонде надо успеть разобрать к завтрашнему утру. — Отдохнешь, может? — участливо предлагает Тэхен. — Ты бледнее, чем обычно. В гроб кладут краше. — На всю вперед жизнь вчера наотдыхался, — фыркает Юнги и поднимается в свою квартиру, прямо над мастерской расположенную. — Выгуляй Скуби, — кричит уже откуда-то сверху и окончательно из поля зрения пропадает. — Завел собаку, а мне с ней гуляй? — буркает возмущенно альфа. — Ладно… — улыбается и на щенка взгляд переводит, обращаясь к нему. — … но только потому что ты мне нравишься, а вот он… — пальцем указывает на потолок, — …нет.

***

      Юнги от слова «совсем» не справляется ни с навалившимися проблемами, ни теперь с самим собой. То и дело в воспоминания о Хосоке проваливается, не раз и не два отвертки с ключами на землю роняя. Такими темпами движок он разобрать не успеет. «Да и не пошел бы он?» - откидывая от себя зло инструменты и руки об джинсовый старенький комбинезон вытирая, и без того сверху до низу весь промасленный. Ищет сигареты в кармане, закурить на улице чтобы, но и тут терпит фиаско.       «Мне нравится мысль, что будущий папа моих детей будет здоровым…»       Смотрит с сомнением на пачку и под взглядом удивленным Тэхена закидывает ее трехочковым броском в урну. — Совсем плохо, да? — констатирует друг. — Хуевее некуда, — в ответ обреченное, бандану с себя стягивая. — Послезавтра срок выплаты, а денег нет. — Что-то мне подсказывает, что в облаках ты не от этого целый день витаешь, — захлопывая капот часом ранее пригнанной к ним в мастерскую мазды. — Тэхен… Я же попросил, — цыкает омега, проходя к столу, чтобы взять с него бутылку с водой. Смотрит невидящим взглядом на один из плакатов с популярными рок-группами девяностых, им с отцом так любимыми, и зареветь хочет, чего после траура по нему не позволял себе ни разу. Если не забыть о вчерашнем ему, то в реальность нужно хотя бы вернуться. Беспощадная она, но не бороться с нею нельзя, а иначе парень не просто автомастерскую и дом потеряет с машиной, а себя. Пора бы уже привыкнуть, что никакой чертов принц не придет и все не прогонит беды, но он ведь уже и так? Ни на кого никогда не надеялся и не просил помощи. Хосок правильно сказал – Юнги не прогибается и сейчас не прогнется. — Сделай музыку потише, я позвоню Кану, — принятое решение Мин озвучивает. — Сбрендил? Он же спит и видит, как ты к нему приползешь на коленях, – скептически выгибает одну бровь альфа, но магнитофон приглушает, параллельно отбрыкиваясь смешно ногой от в штанину ему вцепившегося Скуби. — Я-то? На коленях? — фыркает Юнги. — Я просто отсрочку попрошу на пару дней. — Ну-ну, так тебе эта мразь ее и дала. — Не попробуешь – не узнаешь, — отмахиваются и телефонную книгу листают в поисках нужного номера. Тяжело вздыхают и на зеленый жмут сенсор. Трубку не снимают ни после первого, ни после третьего звонка. Странно. — Ну что там? — нетерпеливо спрашивает Тэхен. — Не берет, — озадаченно отвечает парень. — К лучшему, может? — Ага, особенно когда у нас автомастерскую отберут, — иронизирует Юнги, вновь что-то ища в смартфоне. — У меня вроде бы был номер его секретаря... А вот и он, — находит необходимое и сразу же делает дозвон.       На этот раз ему везет. Телефон берут почти сразу же, но услышанное его побледнеть заставляет, и на диван осесть обессиленно. — Господина Кана три часа назад нашли мертвым, что на ваш вопрос, где он находится, отвечает. Так же при нем было завещание, по которому вся ваша задолженность аннулируется, — безэмоционально оповещает его секретарь, так словно не о смерти чужой говорит, а о прогнозе погоды на завтра рассказывает. — Всего хорошего, — контрольное с последующими гудками быстрыми из динамика.       Нашли мертвым…       Юнги определенно сейчас не в порядке.       Ваша задолженность аннулируется…       Он растерян, и абсурдностью произошедшего ввергнут в шок. До икоты истерично смеется, пугая Тэхена на лице безумной улыбкой, пока тот его пытается растормошить и что-то спрашивает. — Я сейчас дурку, блядь, вызову, — орет на него альфа. — Что там у тебя? — Я ничего больше не должен, — лепечет почти неразборчиво Юнги, на друга набрасываясь с объятиями. — Эта тварь подохла, — всхлипывает от облегчения. — Подохла, Тэ-Тэ. Кан Тано мертв.       Тэхен за Юнги счастлив. Юнги за себя тоже. «…Все хорошо теперь будет… я тебе это обещаю…»

Хосок не соврал.

***

      На следующий день Юнги в воздухе буквально парит, если бы не одно «но»: он по Хосоку безумно скучает. Работа спорится, а клиенты, как на подбор, попадаются адекватные. Тэхен неизменно шуточками подбешивает, тряпкой грязной от смеющегося омеги по месту причинному получая за это. Скуби Ду, вляпаться умудрившийся в машинное масло, вокруг вертится них счастливо. Ласку выпрашивает и поиграть с ним веселым потявкиванием требует, то от первого, то от второго желаемого в конце концов добиваясь. — Манипулятор ты маленький, похуже, чем кое-кто, — присаживается перед щенком на корточки омега. — Тоже по нему скучаешь, да? — спрашивает печально, мордочку его мягко обхватывая ладонями. Скуби моргает, словно «да» Юнги передает молчаливое, как будто понимает все и тоже грустит. — Прием, тут у нас омега с разбитым сердцем, — подносит воображаемый телефон к уху Тэ, из-под капота машины выныривая. — Что говорите? Виски у нас, конечно, нет, но пивом же тоже лечить можно? Ну вот и отличненько, — со всем присущим ему актерским мастерством продолжает кривляться. — И это… он тут у нас еще с собаками разговаривает. Это нормально? — Иди ты… сам знаешь куда, Тэ, — закатывает глаза Юнги, кидая в него ключом на двенадцать. — А потом опять будешь вопить, куда инструменты подевались. — А ты за это мне весь вечер ныть будешь о том, как тебя отшил соседский альфа. Хотя нет… Ты уже успел это сделать, но не со мной, а со Скуби. — Эй! Не было такого! — А если серьезно, тот альфа говнюк и моего Тэ-Тэ не достоин, — смягчается омега, подходя к другу и за волосы его треплет. — Так что тащи уже свое пиво. Будем лечиться. — Вот за что я тебя и люблю, — улыбается ему Ким и, подхватив его на руки, кружить начинает. — Да что у вас у всех за привычка такая меня тискать? — визжит Мин, ногами в воздухе беспомощно дрыгая.       Парни о работе больше не думают. Веселятся и балуются, как дети малые, вокруг машин бегая. Достается даже корвету Юнги, случайно водой в последствии облитому. Щенок за ними носится, банку краски опрокидывая на пол, благо, что не на себя, и то и дело за штанину Тэхена хватает. Уж больно комбинезон вишневого альфы ему полюбился. В итоге комбинезон порван, а Скуби отчитан. Лица двух друзей мазутными, на индейский манер, изукрашены полосами и того самого ключа на двенадцать в этом хаосе им теперь точно не представляется возможным найти. — Вечер добрый, — внезапно доносится позади вкрадчивый голос, на нет все веселье друзей сводя. — Добрый, — нахмуривается Юнги, настороженно оглядывая одетого в форму доставщика бритоголового незнакомца, стоящего на пороге его гаража. Не с плеча одежда словно ему, и эти татуировки... — Чем обязаны? — Мне поручено доставить эту посылку Мин Юнги, — отвечает мужчина, демонстрируя объемную коробку, перевязанную поверх пышным бантом. — Это я, — подходит к нему омега, подарок неуверенно забирая у незнакомца. — Где-то надо расписаться? — Нет, ничего не нужно. Приятного вечера и до свидания, — откланивается поспешно доставщик и, как и не было здесь как будто его, исчезает. — Что-то не очень-то этот мужик был похож на посыльного, на бандюгана скорее какого-то, — с сомнением выдает Тэхен, пока Юнги дрожащими руками ставит тяжелую коробку на стол. — Это и не посыльный, — шумно сглатывает омега, догадываясь по чьему приказу приходил мужчина. Потому как не от кого больше подобного ожидать, потому как вспоминает мгновенно, что же именно он попросил у Хосока, и вчерашняя новость, как и залаявший на коробку истошно щенок, догадку его подтверждает. — А кто? И от кого это? Записки нет? — сыплет альфа на Юнги вопросами как из изобилия рога.       Юнги, впав в прострацию, не слышит его. Тявканье Скуби и слова друга в образовавшемся вакууме застревают, до адресата не доходя. — Не хочешь говорить, тогда я посмотрю сам, — фыркает Ким, уверенно придвигаясь к коробке и отпихивая пса от стола. — Да чего ты так взбесился, Скуби? Ну не бомба же там.       Омега отмирает мгновенно, громкое «нет» кричит, но остановить парня не успевает. — Блядь, — откидывает от себя в ужасе «подарок» Тэхен. — Сука, что это?       По полу, кровавые оставляя росчерки, катится изуродованная голова Кан Тано. — Голова, — истерично хихикает Юнги, смотря в пустые глазницы убитого. — Я понял, что не тортик, — не менее истерично выпаливает альфа. — Насколько отбитым надо быть, чтобы такое отправлять омеге? Да и в принципе хоть кому-либо. Это твой мафиози вчерашний, да? Ебанный ты ж пиздец, он даже сердечко ему на лбу накарябал. Мне срочно надо выпить и тебе тоже, — тараторит, нервно расхаживая из стороны в сторону. — Юнги? — зовет, осознав, что омега никак на его тираду не реагирует. — Юнги! — Гараж закрой, — глухо отзывается парень, руками в треморе бьющимися закрывая свое лицо. — Никто этого увидеть не должен. — Тебя только это волнует? — психует Тэхен. — Твой альфа - ебанный маньяк! Ты хоть представляешь, что он с тобой может сделать после такого? — Он не мой, и да, меня волнует только это, — подхватив никак не успокаивающегося щенка на руки, говорит Юнги. — Потому что я сам попросил Хосока об этом. — Что? — После того, как я рассказал ему свою историю, он предложил мне подарить его голову, — кивает на Тано. — Я в шутку согласился, думая, что и он шутит тоже, но как видишь… — Пиздец, — резюмирует Тэ. — Я за алкашкой.

***

— Не, ну этот твой Хосок, конечно, романтик, — пьяно улыбается Тэхен, приговорив очередную банку пива. — Хотя это не отменяет того, что он безумец. — Ага, — обнимает свои коленки Юнги, уложив на них подбородок. Раскачивается из стороны в сторону, изредка поглаживая рядом спящего на диване Скуби, и невидящим взглядом смотрит на единственную, так и непочатую им бутылку. — Он тебя там закодировал что ли? — усмехается с чужой безучастности к алкоголю альфа. — Ладно, ты пить отказался, ведь и без того этого пристрастия никогда не имел, но сигареты? Два дня уже, Шуга! Мне, честно говоря, за тебя страшно становится. — За себя лучше бойся. Хосок думает, что ты мой парень. — Чего? — округляет смешно глаза Тэ. — Все, я линяю из страны. Наша дружба была прекрасна, но на этом финита ля комедия.       Юнги, кривя уголок губ в ироничной улыбке, невесело хмыкает: — Да не боись, не придет он. Я пошутил. — Эти твои шутки до добра не доводят, знаешь ли, или забыл уже, что у нас от них закатилось под стол? — Забудешь такое, — бурчит омега. — Главное, что мы живы, а та мразина это заслужила. — Похоже на тост, но пить я не буду. — Тогда последняя бутылка моя, — к искомому тянутся, но взять его не успевают: по гаражу гулким эхом удар о ворота входные разносится, вздрогнуть заставляя друзей. — Кто там? Мы уже закрыты, — кричит Тэ, но ожидаемого ответа не получает. Стук, между тем, продолжается. — У нас тут отрубленная башка лежит, а по воротам не пойми кто тарабанится. Обычно так фильмы ужасов начинаются, — полушепотом жалуется альфа омеге. — Или заканчиваются, — фыркает тот и бесстрашно идет к выходу, раздраженный непрекращающейся по металлу долбежкой. — Сказано же, что закрыты. Тупые что ли? — ударяет со своей стороны он по облупившейся поверхности. — А если я скажу, что дело срочное? Подвеска стучит, а мне еще на свидание одного упрямого котенка везти, — до боли знакомым озвучивается голосом. — Маньяк по мою душу пришел. Я же, блядь, говорил! — вопит Ким, к груди прижимая бутылку, пока омега, ища пульт от автоматических ворот, в панике мечется.       Находит его все же спустя пять минут и в ожидании полного вверх поднятия преступно медленно открывающихся ворот своего сердца удары отсчитывает. — Хосок… — выдыхает Юнги, с места сдвинуться при виде мужчины бессильный. Перед ним, как и тогда, затянутый в классический костюм статный альфа, руки опустивши небрежно в карманы брюк, стоит. Смотрит пронзительно на омегу, в омут своих темных глаз его беспощадно затягивая. Себе, не сходя с места, подчиняет, обещая ему не ад, а рай на земле воплотить. Шаг только позволь себе сделать навстречу ему, кот глупый. — Ну что ты там встал? — улыбаются, раскинув объятия в приглашающем жесте. — Иди ко мне, котенок.       Юнги поддаться хочет. Очень. Но вдруг не вовремя вспоминает о том, что так после смены и не переоделся. В грязном джинсовом комбинезоне остался, с мазутными на щеках полосами и бог весть знает чем еще. Неповторимый красавчик. — Я тебя испачкаю, — смущенно бубнит Мин, заламывая за спиной пальцы. — Плевать, — бросает Хосок, подхватывая желанное и так правильно легшее в его руки тельце. Волком он эти два дня выть готов был, что, собственно, и делал, звериный принимая по ночам облик. Скучал по-сумасшедшему, но твердый запрет себе не приходить дал, пока обещанного Юнги не исполнит. Пытал после с наслаждением Кан Тано, мстя за своего омегу и встречу с ним скорую предвкушая - дождался, и уверен теперь, что и его ждали тоже. Стоило только в глаза карамельные заглянуть и отпали все сомнения в этом тут же. А потом целиком их обладателя рассмотреть, милейшего в нем малыша видя. Безобразие в изгвазданном, почти детском комбинезоне так очаровательно выглядеть. — Ты такой идиот, Чон Хосок, — ногами крест на крест талию оплетает альфы омега. Ладони на его шею укладывает, на замок ее позади запечатывая, и улыбается. — А я уж подумал, не заболел ли ты часом, что не обозвал меня до сих пор никак, — усмехается ему в губы мужчина. — Понравился подарок? — Очень, — тихим шепотом, мурашками по спине пробегаясь Хосока. — Это все, конечно, хорошо, но кто убирать-то будет «подарок»? — не может не вмешаться Тэхен, от немалого количества алкоголя в крови последние тормоза утерявший. — Давай слезай с него, Юнги. Я еще добро на ваши отношения не дал, — помахивает пустой бутылкой с дивана. — Я так понимаю, это тот самый Тэ-Тэ? — скептически оглядывает парня Чон, аккуратно опуская омегу на пол. — Тот, — выдыхает Юнги, лбом упираясь в чужие ключицы. — Он стрессанул немного на фоне чего - сам догадываешься, ну и, соответственно, перепил. Я, если честно, перенервничал тоже. Давай в следующий раз обойдемся без лишних частей тела в моем гараже, а убрать это... — указывает на накрытую сверху коробкой голову, — ... и вправду бы не помешало. — Как скажешь, — поглаживают ласково по спине омегу и зовут, вероятно, из охраны кого-то. — Чонгук.       Вышеупомянутый через секунд несколько появляется, ожидая приказа. — Прибери, — бросает без лишнего пояснения темноволосому альфе Хосок. — А ты… — почти невесомо проходится по щеке Юнги ладонью, — … тебя я забираю с собой. — Кажется, ты что-то говорил про постукивание подвески? — хитро прищуривается Юнги. — А еще я говорил про свидание. — Тогда жди. Не пойду же я в таком виде? — Меня устроит любой. — А меня нет, — проворно из объятий Чона выскальзывают. — Я не долго. Тэхена не трогай и что он там ляпает не слушай. — Я подумаю, — хмыкает Хосок. — Ревнуешь? — А что, если да? — возвращает мужчина ранее ему сказанную в особняке фразу.       Юнги загадочно улыбается, но молчит. На лестницу убегает и, только несколько на ней ступеней преодолев, произносит: — Переживай лучше за своего охранника. Тэ-Тэ у меня по альфам.       Чуть ли не вешающий сейчас на шею Чонгука Тэхен сказанное без слов подтверждает.

***

      Хосок одной рукой руль крутит, вторую положив в собственническом жесте на бедро молчаливого Юнги. Не спешит тишину прерывать, давая ему на приятие происходящего время. Поглядывает лишь на него краем глаза, улыбаясь меланхолично. Омега сегодня сам на себя не похож, не брыкается и не язвит, идти предпочитая не от, а навстречу. Первые неуверенные делает шаги, внутренние противоречия переживая. Не уверен он пока в том, решился на что. Никогда и ни с кем не встречался, не влюблялся даже, а тут за какие-то три дня Чон его безопасный мирок разрушил, всколыхнул все и равновесие утраченное вернуть не удосужился. Дальше продолжает его беспощадно раскачивать, передышки никакой не давая. Себе подчиняет и обернуться назад не дает. В глаза себе смотреть заставляет и в них же топит потом, океаническим течением за собой унося беспомощного перед ним котенка. Хосок и сам в чужом цитрусовом саду заблудился, дороги никак назад не найдет и не ищет. Хорошо ему в нем. Спокойно и, вместе с тем, нет. Волком оголодалым на каждый плод в апельсиновой роще бросается, любому ее, хоть и незначительному, казалось бы, дару искренне радуясь. Сегодня он этот сад к рукам приберет окончательно, увянуть не даст и заботиться о нем до конца жизни будет.       Юнги подтяжки на брюках теребит, смущаясь горячей на себе ладони. Красками, отчетливо на бледных щеках видными, заливается и рубашку джинсовую, поверх полосатой футболки накинутую, неудержимо снять хочет. Жарко ему, а работающий на полную в макларене кондиционер, нисколько остудиться не помогает. Булькнувший сообщением телефон его от самобичевания отвлекает, улыбку далее вызывает после оного прочтения и тихий смех, слух Хосока ласкающий. — Кто там? — не сдерживает своего любопытства альфа. — Тэхен, — в ответ краткое, не теряя улыбки. — Не он ли получасом ранее послал тебя куда подальше и запретил возвращаться? — выгибает саркастически одну бровь Хосок. — Что пишет? — Геолокацию включить просит, — хмыкает весело Юнги. — Цитирую: «чтобы мне потом труп твой отыскать легче было». — Мило, — усмехаются, вспоминая, как этот чудаковатый паренек Скуби за предательство пытался отчитывать. Щенок, пока омега мылся и переодевался, от Хосока не отлипал, а Хосок против и не был. Игрался с ним, недоумение вызывая на лице Чонгука. Не привык он подобное в исполнении босса видеть, да и откровенно вертящийся рядом Тэхен спокойствия ему, отнюдь, не прибавил. Чтобы к альфе, главному цепному псу Чон Хосока, другой альфа без страха получить пулю в лоб подкатывал? Абсурд какой-то. — Он просто за меня переживает и опекает, хотя и несколько своеобразно, но без него… Я бы не справился. Тэ-Тэ хороший, только впечатлительный и обидчивый очень, — с теплотой в голосе поясняет Юнги. — Да и кто бы не впечатлился, увидев отрубленную голову? — Признаюсь, перегнул, но ты это более спокойно воспринял, — плавно выезжая на трассу, резюмирует мужчина. Парень на его жилистые руки засматривается, пиджаком больше не скрытые. — Потому что я ничего так сильно не хотел, как его смерти. Я испорченный, да? — усмехается с себя горько омега, взгляд опуская. — Мир вообще правильностью не отличается, котенок. Но что есть вообще это «правильно»? У каждого правда своя. Для меня ты такой - совершенен, а не желающих прощенными быть - не простить, не после того, что тот ублюдок с тобой и твоим отцом сделал. — Он долго мучился? — приглушенный вопрос. — Очень. — Хорошо, потому что мне всю оставшуюся жизнь с этим клеймом жить. — Знал бы ты их на мне сколько, а твое я перекрою, — улыбается мужчина, колено чужое ободряюще сжимая. — Тэхен прав, ты романтик, — кладут свою ладонь поверх его. — Только для тебя и с тобой, ну и Тэ-Тэ этого твоего поощрить как-то надо за стресс пережитый. — Есть у меня одна идейка, — хитро прищуривается омега. — Номерок Чонгука не подкинешь? — Тебе его совсем не жаль? — смеется Хосок. — Не-а, — довольно тянет Юнги и, завидя, как окраина города сменяется лесом, закономерный вопрос задает: — Опять лес? Как неоригинально. — Ожидал ресторана? — Я похож на того, кто подобное любит? — Не похож нисколько, и тем ты мне нравишься только больше. Тебе не надо, чтобы очаровать, притворяться.       Юнги сильнее смущается, неосознанно на сидении кожаном поерзывая. Не знает сказать что на это. Язва же его внутренняя не дремлет, на язык привычные колкости бросает и защитить то, что еще осталось от омеги, пытается: — А всего-то и надо было фифой гламурной прикинуться, чтобы тебя отвадить. Как жаль, что я сразу не догадался.       Хосок хохочет заливисто с Юнги реплики. Щелкает пальцами по его носу-кнопочке и говорит: — Наивный ребенок, и так уж и жаль? — Ага, тебя.       Оставшийся путь пара проводит за непринужденной беседой, попеременно в обоюдное скатываясь подтрунивание. Альфа избегает подробно о себе говорить, вечер приятный не желая своим темным прошлым портить. Общие черты только озвучивает, нравится что, например, и сколько ему лет. Так Юнги узнает, что Хосоку тридцать три и он ненавидит людные места, предпочитая свободные, если таковые выпадают, дни проводить в море. Любит модернизированную классику и тяготеет к танцам, но, увы, сам не танцует, хотя и мечтал в раннем детстве об этом. Омега с трудом верит и смеется, представляя Хосока отплясывающим на сцене. Сам он более не таится, уже открыв Чону болезненное самое, скрывать ему теперь нечего. Говорит, что хотел бы весь мир повидать и автомастерскую расширить. Собрать еще один ретро-автомобиль и побывать в диснейленде. Что тоже не жалует людей, но ради американских горок он бы постарался привыкнуть. Хосок обещает ему для него одного парк целый снять, Юнги его бьет по предплечью и фырчит, что его этим не купишь. Потому что продан парень уже ему и так безвозмездно. За одну участливость и атмосферу, рядом с ним уюта. Сошлись в одно необъятное двое, с каждой минутой намертво к друг другу привязываясь и пути поджигая отхода. Горит позади все, а впереди - неизвестность. Юнги в лучшее разучился верить давно, но Хосок ему показал обратное. Корни омеги в том саду успели прорасти все-таки, щедро рукой чужой удобренные. Юнги за счастливое настоящее крепко держится, Хосок - за него. — Неужели…? — в шоке приоткрывает рот омега, вертя головой из стороны в сторону, пока альфа по серпантину вниз спускается к бьющемуся неодержимо о скалы морю.       Чон весело хмыкает, вираж закладывая опасный, очередной. Старается не отвлекаться на парня, сложные участки пересекая, но все равно не смотреть на такого восторженного его не может. С искрящимися первозданным светом глазами и улыбкой искренней деснами, в яркости не уступающей солнцу. Прекрасен. — Теперь я более оригинальным тебе кажусь? — спрашивает он, паркуя макларен прямо посреди песочного пляжа. Вокруг ни души, и только светило небесное последними лучами водную ласкает гладь, всеми оттенками красного на ней переливаясь. Чайки в крике пронзительном бьются и камнем ухают вниз, так же как и сердце Юнги от восторга увиденного. — Зачем ты так со мной? — выдыхает омега, прикрывая глаза. — Зачем заставляешь влюбляться? — Потому что уже люблю, — в ответ простое, срывающее окончательно печать отрицания с Юнги. — И если гореть мне суждено… — То и я буду, — фразу заканчивает Юнги за Хосока. Перелезает на его колени и первым целует.       Что творит и творится с ним - не ведает. Сопротивляться желаниям своим - сил не ищет. Назад не оглядывается и вперед тоже не смотрит. Настоящее главенствующим нарекает и добровольно себя в руки, под футболкой его сейчас неконтролируемо шарящие, отдает. Стонет в чужой рот, с языком альфы в борьбе непримиримой сплетаясь, чувствуя, как ладони альфы все ниже и ниже спускаются, пока на ягодицы не ложатся и ближе не притягивают к себе. Не осталось между ними пространства, как и предательски закончившегося воздуха. Оторваться все же неохотно приходится и сбитым дыханием на лицах друг друга осесть. — А говорил, что не попросишь, — улыбается Чон, сжимая задницу Юнги. — Я не прошу, я сам забираю, — кусает его за нижнюю губу проявившимися клычками омега и рубашку с себя стягивает. Следом и подтяжки не без помощи альфы с плеч хрупких слетают с полосатой футболкой, нетронутый снежный холст тонкой кожи после оставляя на растерзание Хосока. Грех такое тело пятнать, но Хосок праведности не поборник, то, что даровано, принимает, бережно Юнги хранить ото всех, но не от себя обещая.       «Не буди моих чертей - ты в них влюбишься», — под ребрами омеги истина выбита, намек любой на всякую выдержку отметая. — Как дальновидно, — усмехается альфа, пальцами татуированными проходясь по чернильным буквам. — Им одним скучно, — проезжается по возбуждению мужчины ягодицами Юнги, пуговицы на чужой шелковой рубашке начиная расстегивать. — Покажи им свое чудовище, — красноречиво морского дьявола на смуглой коже оглаживает. Стягивает ненужную ткань и куда-то в сторону ее откидывает.       Хосок по новой в губы напротив впивается, главенство утраченное себе возвращая. Юнги задыхается и стонет неконтролируемо, аромат насыщенного сладкого цитруса по машине пуская. Альфа к шее его припадает, обновляя на ней цепочку поблекших узоров, и носом тычется в запаховую железу, мысли теряя последние связные. Оцарапывает клыками ее, задрожать заставляя омегу и выгибаться кошкой, в руль лопатками больно его вжимает до синяков. Омега клаксон задевает в процессе, покой нарушая тихого пляжа, но того не замечая совсем. Места катастрофически не хватает, как и воздуха с выдержкой, вынуждая Хосока дверцы спорткара поднять, чтобы кислородом разбавить пространство, но не для Юнги, у которого, что тут, что вне один превалирует морской свежести запах. Юнги, который сейчас животным инстинктам поддался и сам к чужой шее губами и языком льнет, ответные созвездия оставляет. Хосок сидение опускает, чтобы удобнее им было обоим. С ягодиц на его ширинку топорщащуюся руки перемещает, молнией вжикает и пуговицу с корнем выдирает почти, вздох облегчения омеге тем самым даруя, и тут же стоном его вынуждает захлебываться, прошедшись по его естеству. — Приподнимись, котенок, нам надо это снять, — на брюки с бельем намекает, и Юнги слушается. Не так грациозно, как бы того хотелось, но ему плевать. У него ноги дрожат и колени подкашиваются, стоило полностью обнаженным перед Хосоком остаться. На бедра упасть остается только чужие, что он и делает, смазкой природной пачкая его брюки и оттого только сильнее смущается. Ерзает, пряча взгляд, и весь сжимается, не прикрыться с трудом сдерживаясь. — Ты ведь у меня храбрый малыш, — скулы его нежно касается альфа. — Чего испугался? — Не испугался я, — бурчит омега, закусывая и без того подпухшую от долгих поцелуев губу.       Хосок на это не говорит ничего, предпочтя словам действие. К давно его сманивавшей бусинке соска припадает, поддерживая Юнги за тонкую талию, и свободной рукой на его пах аккуратно ложится. Юнги дергается, но не отстраняется, посмотреть вниз стесняясь, зато хорошо все ощущая. Не знает омега куда себя деть, в отличие от своего тела, податливо отдающегося умелым губам и рукам. Толкается, глаза прикрыв, вперед неосознанно в желании полнее прочувствовать вверх-вниз по члену движение и альфу неспешащего поторопить. Изводит тот его и на чем-то одном сосредоточиться ему не дает, с одной на другую розовую ореолу переключается и на бледной коже рубиновые зажигает звезды. Белоснежная она, почти прозрачная, от любого касания пятнами яркими покрывающаяся, сходить которым неделя или не сойти совсем – Хосок не позволит, а еще она сладкая, зависимость вызывающая. Юнги же по его спине шершавыми водит ладонями, сожалея, что совсем не нежные они у него, с ногтями обгрызанными под корень и ласку необходимую дать не способные. В волосы зарывается мужчины пальцами, их корни не больно на удовольствии особенно остром оттягивая. Хныкает недовольно, когда его член без горячей руки остается и тут же замирает в испуге, пальцы проворные почувствовав у своего входа. — Тише, — мягко шепчет Хосок, проходясь невесомыми поцелуями по скуле омеги и смазку густую размазывая по его колечку мышц. Обратно ее внутрь одним пальцем проталкивает, не позволяя с него Юнги соскочить. — Я ведь у тебя первый, да? Такой невинный, такой узкий, — разрабатывая тугой проход, вкрадчиво произносит. — Заткнись, — шипит омега, пряча полыхающее лицо в ключицах Чона.       Чон смеется коротко и второй добавляет палец, почти сразу же нужную находя точку. Юнги буквально на месте подбрасывает, он стонет протяжно, рот широко в удивлении распахнув, чем и пользуются, в него нагло проскальзывая. Юнги не противится, отвечает с жаждой и жадностью, самостоятельно на фаланги насаживается, через несколько минут ощущая в себе уже третью. Членом сочащимся о пресс трется альфы, всем своим существом разрядку получить требуя, а Хосок ее ему все не дает. Дразнится только и сильней распаляет, лениво пальцами в чужое толкаясь нутро. До жалобного скулежа омегу доводит, чувствуя, как и сам едва держится. И себя и его мучает, чтобы Юнги больше расслабился и раскрылся. — Хватит издеваться, — кусают в очередной раз мужчину. — Ты ведь тоже этого хочешь, — опуская руку на чужой пах. — Не испытывай мою выдержку, малыш. Для тебя же стараюсь, — озвучивает предостерегающе альфа, с громким хлюпом вытаскивая из омеги пальцы. — Плохо стараешься, — улыбается Юнги томно, ощутимо через ткань брюк орган Хосока сдавливая. — Доигрался, котенок, — рыкает Хосок, с бедер своих Юнги резко сдергивая, и на соседнее сидение, недоуменного его, скидывает. Из машины следом вылетает обезумевшим волком, на ходу сбрасывая остатки одежды, пока парень, сжавшись в беззащитный комочек, притыкается к спинке кресла. — Правильно боишься, — обойдя макларен, нависает над ним Хосок. За ногу к себе его ближе подтягивает, отползти не давая, и на руки подхватывает, из автомобиля вытаскивая.       Юнги и пискнуть ничего не успевает, как уложенным лопатками на согретом закатным солнцем капоте оказывается. — Ты больной, — выдыхает пораженно омега. — Тобой, — ноги длинные, о которых так долго грезилось, в стороны разводит, любуясь отблесками последних лучей на словно светящейся изнутри коже Юнги, с метками на ней поверх Хосоком оставленными, нет пока из которых одной самой главной.       Юнги глаза прикрывает, задерживая дыхание, не решается в лицо Хосока смотреть. Знает, что за этим последует, послушно позволяя с телом своим что пожелается тому вытворять, потому как и сам того же желает не меньше. Навстречу подается проскользнувшему наполовину внутрь него члену и до конца насаживается, легкую боль игнорируя. Пятки за спину мужчины закидывает, там их сцепляя, и руки крыльями по капоту раскидывает.       Хосок этим противоречивым, под ним распятым ангелом восхищается. От узости и тела его, светом яростно с черным маклареном контрастирующим, с ума сходит, волка внутреннего на цепи не удерживает. Зверь дикий кармином в его глазах и в ускорившихся толчках проявляется. Трахает грубо и не насыщается. До синяков в бедра молочные пальцами впивается, стонать снова и снова их вынуждая хозяина. Юнги по гладкой поверхности мечется, и без того ногти короткие об нее переламывая. Под темп заданный не успевает подстраиваться, поскуливает беспомощно и руки к Хосоку протягивает, чтобы ближе еще. Сердцем к сердцу чтобы. Хосок к нему наклоняется, подхватывает под ягодицами тельце хрупкое и, подняв с капота, навесу уже бешено в него со шлепками громкими вдалбливается. В губы напротив вгрызается, неосознанно раня их, и от вкуса крови желанной распаляется лишь сильнее. Омега в плечи альфы вцепляется, то и дело ими с них ниже соскальзывая, и якорем своим его нарекает. Он, землю и небеса утерявший, но море зато приобретший, в нем нуждается. Не то море, которое за спиной Хосока золотые пески омывает, а то, что внутри него – нет, не плещется, а Юнги в водоворотах закручивает.       Хосок на руках его, чтобы удобнее было, подкидывает, ненадолго от уст истерзанных отрываясь. Юнги необходимый глоток сделать дает, на шею его опускаясь, и с местечка на ней, ранее облюбованного, соленые капельки слизывает. Юнги в сторону ее клонит, больше пространства давая, и глухо постанывает при каждом попадании члена внутри по простате. На грани где-то уже, но нет все равно еще. Краем глаза на солнце обращает внимание, что через минуту в море проваливается. «Ты следующий», — волны шепчут и не ошибаются. Юнги в Хосока с обрыва летит. С криком надсадным на пресс его изливается, через мгновение ответное жаркое внутри ощущая. Удовольствие всепоглощающее с примесью боли от разорвавших его кожу клыков.       Альфа на край капота садится, омегу устраивая на себе, и так из него и не вышедши, узлом налившимся нутро его запечатывает и, метку вылизывая, дарует успокоение. — Ты опять забыл кое-что, — жмется к нему устало Юнги, содрогаясь от микрооргазмов. — Мм? — не прерывая своего занятия мычит Хосок, поглаживая чужую спину. — Меня, блин, спросить, — обессиленно шлепают его по руке.       Чон смеется, а Мин ему на плечо опускается подбородком, жмурясь от в теле приятной истомы. — И какой же бы был твой ответ? — Нет, конечно. — А твой волчонок говорит «да», — Хосок усмехается. — Я теперь его тоже слышу. — Он у меня вообще дурной, — фыркает омега, пятками болтая в воздухе. — А если серьезно…Что дальше? — губу нервно закусывая. — Мы, — самое главное, чему дополнений не требуется.       Юнги улыбку в шее Хосока прячет.

***

      Белый волчонок несется по кромке морской, комья сырого песка вокруг себя разбрасывая. Черный волк по пятам за ним следует, фору минутную ему дает и срывается. Ему от чудовища не убежать, пусть не пытается, а он разве…?