Падение

      Пустой офис С3, в воздухе мужской одеколон тасуется с запахом табака, который, казалось, пропитал собой всё что можно и нельзя, въелся жуком-паразитом в близстоящую мебель, в одежду, в каждый уголок колеблющегося сознания юноши.       Надрачивает он с какой-то тревожащей озабоченностью, всё темп меняя и где-то сжимая напрягающе резко, не шибко заботясь о том, что чувствует этот ублюдок. Нелепый гибрид желания и надежды удавом вокруг шеи оборачивается, сдавливая, пресекает мысли о чём-либо постороннем.       – Заканчивай.       Порыв приложить мужчину головой о землю перед несущейся вперёд машиной кажется до ужаса привлекательным. Жаль, больно он иллюзорный, на его фоне чужое удовлетворение обычной дрочкой видится более правдоподобным исходом.       – Дверь, – чеканит он, словно ожидал, пока Тоума вставит своё слово. – Ты не запер дверь.       Тайши смеривает мальчишку откровенно скучающим взглядом и тянет руку к плечу, чтобы потушить о него сигарету. Вскрик встревоженной птицей почти срывается с языка, застревает за зубами.       – Сукин сын, нашёл себе пепельницу!       Мужчина довольно хмыкает.       – Я сказал заканчивай. Садись и не выёбывайся.       Микуни, решаясь наконец запереть злосчастную дверь, двумя поворотами ключа отрезает себя от внешнего мира. Нет, точнее, отрезает безоговорочно, когда один визит не более, чем точка возврата.       Взгляд ненавистных глаз ощущается холодным и липким, не сулит ничего хорошего. Как ни странно, их обладатель не предпринимает ничего в ответ на подобную вольность.       – Страшно? – уничижительный тон режет нещадно, словно скальпель кожу. Тоума закуривает очередную сигарету. – В каком пикантном положении тебя могли бы увидеть другие сотрудники, возможно, сам Цуруги. Не хочешь?       Заткнись. Заткнись. Заткнись.       Желваки на плотно сжатой челюсти играют, кожу во рту распирает под давлением зубов – боль то немногое, что помогает держать эмоции в узде. Микуни понимает, что если сорвётся сейчас, то дальше попросту не сможет.       Вдох-выдох-сдох.       Каждый раз всё идёт по одному и тому же сценарию: злосчастная встреча, горячий душ и надежда на сон без происшествий. Каждый раз Тоума смотрит на него до неприличия безучастно своими тёмно-зелёными глазами, – красивые такие, блять, вот бы их выскребать, – взгляд которых Алисейн подолгу силится смыть с себя в душе, пока вниз по телу бледно-алые разводы стекают. Каждый ёбанный раз Микуни становится тошно от себя самого в первую очередь.       И далее по стандартной схеме: презик, смазка, морально тяжкая попытка принять в себя член.       – Блять, какой ты узкий, – слышится где-то над ухом. – И вместе с тем медленный, – широкие ладони ложаться на талию, заставляют принять по самое основание, и, немного погодя, поднимают обратно, и так ещё, и ещё.       Влажные пальцы цепляются за рубашку, вместе с тканью стараясь поглубже в кожу впиться. Свободная рука поспешно тянется куда-то в сторону.       Трахаться в душном кабинете с куревом под носом, напряжением во всём теле и пепельницей в руке, опасаясь, как бы пахучая дрянь не попала на кожу, то ещё удовольствие. Всё равно что нести стопку посуды абы как – достаточно неосторожного движения, запинки, чтобы исход вышел плачевным.       Короткий стыдливый стон срывается с губ, после – сдержанное мычание. Тоума, ублюдок, под нужным углом каждый раз проходится, заставляя член предательски реагировать. Блять.       Его предпочитают ломать понемногу – кратеньким свиданием раз в неделю. Стремление пристыдить собственной несдержанностью не более, чем ещё один атрибут ёбанного садиста.       – Мхм! – полустон-полувсхлип вспарывает воздух, когда чужие пальцы неряшливо дрочат уже его член. Хватка на талии исчезает, вторая рука берётся за сигарету.       «Дальше сам» – эхом отдаётся в черепной коробке. И нет-нет, конечно, Тоума не способен влезать в чужие мысли, просто оно и без слов понятно.       Пересекаться взглядами для подтверждения сего факта не хочется абсолютно.       Тело настойчиво требует поддаться ласкающей руке, когда Тайши даже взглядом его не удостаивает, сконцентрировавшись на своём занятии.       – Цуруги так забавно реагирует, когда я касаюсь его здесь, – делая акцент на последнем слове, выдаёт Тоума.       Где-то внутри своеобразная лебёдка даёт сбой и кабина лифта стремительно летит вниз.       – Умри в муках, аспид хренов.       – Скалить зубы в подобном положении довольно опрометчиво, не считаешь? – хватка на члене становится почти болезненной. – Бесспорно, твои реакции занимательны, но это начинает надоедать.       Алисейн замирает, давясь всхлипом. Всё что угодно, лишь бы не выпустить слабость наружу.       Он выгибает спину, насаживаясь сильнее. Уйти бы сейчас мыслями куда-то в будущее, да не сказать, что дальнейшие события сильно лучше происходящего.       Сломать, стереть бы блядскую ухмылку с чужого лица и собственной памяти, лишь бы не созерцать это надменное выражение. Чтоб его.       И курить ещё в край затрахал. Кажется невольно, что Микуни сам провонял насквозь – от навязчивой мысли тянет блевать.       Пока Алисейн кончает всё несколькими глубокими толчками, капая на дорогие брюки, вместе с тем он ощущает, как с дрожью по телу растекается чувство отрешённости души от собственной оболочки и мерзкая опустошённость, словно горелое на язык положили.