«Представляешь, как смеялся бы профессор Маллаби, когда узнал бы, что его любимый троечник по британской литературе освобождает город Ромео и Джульетты? Победа совсем близко, Мэделин, она уже парит в воздухе, так явно, что кажется, что вот-вот подхватит меня и унесёт домой, к тебе.»
Похоронка прибыла практически сразу после. Будущей матери Эммета хотелось по-животному выть от того, что где-то за тысячи километров от неё, в маленьком городе, куда она, наверное, никогда теперь не доберётся, вместо вымышленного 17-летнего юноши лежит в братской могиле вполне себе реальный Оливер. Её Оливер. Как оказалось чуть-чуть погодя, всего за пару недель до подписания акта о капитуляции Германии. Желания сделать аборт и сохранить ребёнка чередовались с сокрушительной скоростью, только подгоняя точку невозврата. Движимая паникой, девушка бросила всё, позвонила подруге со школы, уехавшей в Лондон, напросилась погостить у той какое-то время и вернулась в столицу, в моменте подумав, что там в любом случае больше возможностей, что бы она в итоге ни решила. Родителей Оливера и способов связаться с ними Мэделин так и не узнала, и был ли смысл: они даже не были женаты, что могут о ней подумать? Её собственную семью война уничтожила: отец погиб в начале войны во Франции, мать попала под обстрел больницы в Лондоне, где работала медсестрой. Осталась старшая сестра Элис, которая, тоже оставшись без мужа, тащила на себе 12-летних мальчиков-близнецов. Она не сможет позволить себе ещё два голодных рта. Барроу-младшая уже какое-то время писала ей в письмах, что живёт в браке и из Ланкашира уезжать не планирует: не хотела лишних нравоучений, к тому же, тогда она была уверена, что Оливер вернётся с фронта, и они поженятся. Работы нет. Оливера нет. Смысла нет. В какой-то момент вечером, идя домой с очередного очевидно неудачного собеседования на должность секретарши, Мэделин просто замерла посреди моста Ватерлоо и долго смотрела в чёрные воды Темзы, на секунду позволив себе представить, как там на глубине должно быть спокойно, тихо и безмятежно. И тут же от осознания того, о чём подумала, схватилась рукой за рот, пытаясь приглушить приступ тошноты, разразилась перекрывающими дыхание рыданиями, оборачивая на себя спешащих мимо прохожих. Уже через полчаса она была на пороге квартиры Элис, уткнувшись ей в плечо, выплескивала слезами невысказанные ранее страхи и боль, изувечившие сердце. Тогда старшая Барроу буквально приказала сестре поселиться у неё. «А там поживём — увидим». Ранние детские годы оседают лёгкой дымкой, проходящей сквозь задворки памяти. Люди в них похожи на обезличенных призраков, плутающих из воспоминания в воспоминание, наслаиваясь друг на друга, путаясь, становясь каким-то определённым образом. Мама — это платье в мелкий голубой горошек. Это ярко-красный маникюр и белый дым тонкой сигареты. Эммету осталась от отца лишь фамилия, а о женщине, подарившей ему жизнь — потрёпанные, исковерканные временем картинки, которые он вывешивал на воображаемой доске со своей биографией, основываясь на собственных ощущениях и обрывках рассказов тёти Элис, которая не особо любила вспоминать былое. Как маленький Роуз выяснил годам к 10, в последний раз Мэделин навещала его, когда тому было около 5 лет. Первые годы с рождения Эммета всё было хорошо: его мать устроилась на курсы телефонисток, получила работу, потихоньку начала копить на аренду своей собственной комнаты. А потом… Снова вспышки в голове, увиденные детскими глазами: платье в мелкий горошек на кровати, свисающая с неё рука с красным маникюром, раскиданный по тумбочке белый порошок. Крики на кухне, хлопки входной двери. Роуз неоднократно возвращался к этому моменту своей жизни, пытаясь выяснить, что столкнуло его мать в эту пропасть. Может, случайное стечение обстоятельств и попытка расслабиться в перерывах между заботой о маленьком ребёнке и тяжёлой работой на износ. Может, всё гораздо прозаичнее, и она стала Джульеттой, погибшей с последним письмом его отца из Вероны. Он никогда не злился на неё, не затаил обиды: просто она такая же неудачница, как и он сам, а с некоторыми людьми случается слишком много плохих вещей, чтобы это вынести, и Эммет в этом плане оказался сильнее. И вынес для себя урок, что любовь убивает. Годы спустя Элис вспоминала, что тогда у неё начали пропадать вещи. Сначала незначительные мелочи, которые она списывала на близнецов и собственную рассеянность, дальше — серьёзнее: радиоприёмник и фарфоровая ваза их матери. Сначала Мэделин пропала наглухо, потом эпизодически всплывала в обрывках сознания Эммета, то принося ему игрушки, то снова исчезая на месяцы. Последний пазл в его мозаике воспоминаний о маме — как изящные руки с неизменным красным маникюром подхватили его и вынесли из дома тёти Элис. Так странно: прошедшие годы не оставили ему в дар ни голоса, ни лица Мэделин, но отчётливо отложили ощущение тёплых слёз, остающихся на его щеках после её рваных поцелуев. Наверное, она говорила, что всё наконец-то будет хорошо, и они уедут куда-то в лучшую жизнь для них обоих, и она обязательно сможет всё исправить. А потом остановилась в очередном переулке, опустила своего мальчика, села на колени и разревелась как маленький, впервые разбитый реалиями жизни ребёнок. Вскоре Эммет снова был дома, а Барроу-младшая в этот раз ушла навсегда. Её не стало в 1952 году, когда Эммету исполнилось 7. В Лондоне произошла экологическая катастрофа, которую позже назовут Великим смогом — на несколько дней столицу Великобритании накрыло густым слоем угольной пыли, перекрывшей столице дыхательные пути во всех смыслах. Мэделин была одной из сотен тысяч пострадавших, уже без сознания попала в специально-оборудованный в условиях чрезвычайной ситуации госпиталь и сгорела за пару часов, умерев от гипоксии. Тётя Элис не дала Эммету смотреть на тело её младшей сестры, сразу организовав кремацию. Пыталась защитить ребёнка, родившегося после войны, от раннего столкновения с гибелью близких — пусть хоть кто-то избежит такой участи. Не стоит и говорить, что и тут судьба зло пошутила, накрепко связав жизнь Роуза с убийствами, сделав его преданным прислужником смерти. Но это потом. А сейчас случился Гаррет. Родные сыновья Элис по окончании школы в университет не пошли, не очень удачно, а скорее даже лениво помотались по подработкам и объявили о том, что хотят поискать себя в Штатах: туда, вопреки просьбам матери, благополучно где-то в год смерти Мэделин и уехали. Сначала коконом своей необъятной заботы тётя укутывала Эммета, а через какое-то время начала пропадать: подолгу задерживалась на работе, по выходным с загадочной улыбкой напевала себе под нос мотивы «Падам падам» Эдит Пиаф, используя вместо румян свою розовую губную помаду, и пропадала на полночи. Гаррет впервые вошел в дом через пару месяцев после произошедших в Элис изменений, и буквально сразу поселился там, кардинально поменяв их маленький устоявшийся мир. И опять же — Эммет не винил её. Тётей двигало вполне объяснимое желание не раздавать свои чувства без остатка, а в кой-то веке получить что-то взамен. Опять слабость, и опять урок — любовь калечит. Буквально. Побои Эммета начались почти сразу. Сделал не так, сказал не так, посмотрел не так — ремень. Немного подрос — и в ход пошли кулаки и ноги. Каждый раз после очередного избиения тётя Элис ухаживала за племянником, сидела с ним в обнимку на его кровати, перебирала между пальцами пряди его всклокоченных волос и сквозь слёзы бормотала как заклинание: — Эммет, родной, я обязательно поговорю с ним… Он так больше не будет. Ох, да что же это! — пустые слова, уходившие в никуда. Пару раз происходило чудо, и Гаррет с Элис брали продолжительные перерывы в отношениях, но в итоге всё равно сходились, оставляя детство Эммета догорать остывающими, слабыми угольками. В 13 лет мальчик, прячась под кроватью после очередного выпада своего обидчика, сплюнул на холодный ламинат сгусток крови и дал себе слово, что плачет последний раз в жизни. Запустил учёбу, до этого имея репутацию отличника, пошёл на улицу и стал драться с местной шпаной, постепенно набираясь опыта. Он уже понял, что месть — это блюдо, которое надо подавать холодным: отвечать Гаррету стал далеко не сразу, ещё долго накапливал всю ненависть и злобу, вбивающиеся ему под кожу всё новыми синяками, а потом, в один день после «недостаточно хорошо» вымытого стакана встал с пола и нокаутировал с одного удара своего почти-дядюшку. Даже пожалел, что всё произошло так быстро. Тётя тогда была на работе, и, когда вернулась, ещё долго причитала вокруг синяка своего сожителя: тот само собой не рассказал, что его побил пацанёнок, лишь кинул не заплывшим глазом в его сторону пару ошалевше-злобных взглядов. Какое-то время Гаррет парня и правда больше не трогал, но к 16-летию Роуза сообразил, что в доме есть ещё один человек, не способный постоять за себя. Когда Эммет однажды пришёл из школы и увидел на кухне всхлипывающую Элис прикладывающую примочку со льдом к скуле, то, даже не спрашивая, спокойно сказал, будто констатируя: «Я его убью». И пошёл в гостиную, где Гаррет, закинув ноги на журнальный столик, смотрел футбол с пивом в руке. До такой всепоглощающей ярости, застилающей пеленой глаза и лишающей возможности думать и контролировать желания, импульсами поступающие в мозг, Эммет больше не доходил никогда. Бутылка с тёмно-янтарным напитком разбилась о голову мужчины моментально, и хорошо, что тот не догадался использовать в качестве самозащиты осколки стекла. Гаррет лежал в луже собственной крови, захлёбываясь, даже не пытаясь оказать сопротивление, а Роуз кричал. И бил, и бил, и бил. Ногами, руками, не чувствуя онемевших, сбитых в мясо костяшек пальцев, схватил стоящий сбоку стул, начал наносить удары им, пока в ладонях не остались зажаты деревянные щепки. Перед глазами море крови: его или Гаррета — парень не знал, она смешалась и раскалила нутро Эммета до звериного предела, до первобытных инстинктов уничтожить то, что надругалось над его детством, домом, тётей — единственным светлым, что проблескивало в его изначально неправильной жизни. Юноша начал потихоньку включаться обратно, лишь ощутив повисшую на его спине рыдающую Элис, тщетно колотящую его сзади своими слабыми кулаками. Эммет выпрямился и потерянно повернулся к ней: в лицо сразу прилетела хлёсткая пощёчина, отозвавшаяся каким-то совсем иным видом боли, нежели к которой он давно привык. Закрыв свои глаза цвета расплавленной карамели, которые тётя часто называла самым лучшим подарком от Мэделин, Роуз медленно, вдумчиво кивнул, вкладывая в это молчаливое движение ту секунду, которую он позволил выделить себе на принятие решения. После сразу сделал от онемевшей и трясущейся как в лихорадке Элис шаг назад, обошёл её так, чтобы ненароком не коснуться, размашистым шагом достиг коридора, схватил брошенный там рюкзак и вышел из квартиры, в которой прожил всю жизнь. Больше он туда не возвращался никогда. Каждый из них сделал в тот день свой выбор, и ни к чему ворошить прошлое. Эммет бы лукавил, если бы сказал, что за все эти годы не наводил справки о тёте, иначе бы так и не узнал, что Гаррет, спустя лет 5 с момента, когда Роуз покинул их квартиру, прозаично погиб, попав под колёса машины в нетрезвом виде, что его кузены-близнецы так в Англию и не вернулись, потеряв всякий контакт с матерью, но пусть для Элис до конца так и останется загадкой, откуда в её почтовом ящике каждый месяц появляется неподписанный белый конверт с деньгами. Само собой, сам даритель на пороге никогда не светился: у него для этого было достаточно подчинённых, да и вообще мужчина старался сильно на этом не зацикливаться — несмотря на весь пережитый им опыт наёмника, военного, государственного агента, самые истязающие душу воспоминания всплывали на поверхность, стоило ему только случайно проехать по району детства. Эммет так и не закончил школу: не горел желанием там мелькать, немного побаиваясь, что Элис в случае чего придёт его искать именно в альма-матер, потому что больше некуда. Откровенно говоря, там ему было скучно и бесполезно, потому что юноша давно уже вычитал самое, на его взгляд, полезное из программы и не знал, чем ему может пригодиться бумажка диплома о среднем образовании, учитывая перспективы его дальнейшей судьбы. Позже, когда его завербует правительство, он по собственному желанию без особого труда сдаст выпускные экзамены и пойдёт на заочную вечернюю программу по криминалистике в Лондонской Полицейской Академии, но перед 16-летним Эмметом Роузом не было открыто ни одной двери, и он начал вырубать свои. Его мотало по всей Великобритании, пару раз чуть не угодил в тюрьму за вооружённый налёт на ломбарды, но полностью вдаваться в криминал, рискуя свободой, парень не хотел, поэтому старался комбинировать свои тёмные делишки с легальными, порой слишком нелепыми для его будущего статуса подработками. Наверное, не осталось такого ремесла, которого он бы не пробовал в своей ранней молодости: Эммет с долей шутки не отрицал, что ему пришлось бы рассмотреть возможность заказного убийства человека, узнавшего в нём юнца-консультанта, продающего хомячков в зоомагазине. В Ирландию в 1973 году Роуз поехал, не столько подгоняемый духом авантюризма, сколько ощущением, что эта заварушка может помочь ему пробить бесконечный водоворот нестабильности, в которой он жил. Мужчина прекрасно знал, как там решаются дела, и что при должном уровне везения и наработанных годами навыков ему удастся привлечь внимание влиятельных людей из правительства, взор которых сейчас был направлен единолично на бойцов ИРА (3). Конечно, он не ошибся. Эммет с давних пор отметил в себе лидерские качества, которые помогли ему возглавить одну из местных наёмнических группировок, где они впервые и встретились с Киллианом, а там уже слава по сарафанному радио разлеталась с невообразимой скоростью. Звонок из MI5 (4) не заставил себя ждать, и Роуза внесли в антитеррористическое подразделение, ну а после ряда успешно выполненных операций по подрыву повстанческих отрядов ненавязчиво намекнули, что пора сворачиваться и пройти более основательную подготовку для дальнейшей карьеры. Тогда Эммет из чувства отвественности попытался вытащить из Северной Ирландии как можно больше своих людей, в том числе и Лайтвуда — если бы не их общие усилия, он бы не сумел сделать себе имя и запастись определённой репутацией. Следующие 7 лет до поездки в Калькутту Роуз, не щадя себя, в основном тратил на образование и, как следствие, продвижение по карьерной лестнице. Его ум сохранял его от постоянных командировок в горячие точки: Эммет оказался на проверку гораздо полезнее, работая из своего кабинета в Лондоне. Лишь один раз, в 1976 году, опираясь на прошлый, относительно недавний опыт мужчины в Ирландии, его перенаправили в Анголу, где вот уже несколько лет не прекращалась гражданская война, вверив тайную миссию организовать освобождение британского дипломата и его дальнейшую транспортировку с севера страны в ЮАР. Когда-нибудь эти поборники «мягкой силы» точно введут Эммета в могилу, он был в этом уверен. Удивительно, но при всех обстоятельствах его существования мужчина никогда не хотел смерти, не искал её целенаправленно. Скорее действовал от противного, вопреки, назло, устраивал гонку с самим собой в качестве главного противника. Дали угрожающее жизни поручение? Ну и ладно, выполнит. Просто так получилось, что он стал тем, кем стал, и надо было взять всё возможное из того, что Роузу подкинула судьба, прощупать лимиты, узнать, как высоко он вообще способен забраться в одиночку, вытащив себя с самых нелицеприятных лондонских подворотен. Задание в Анголе он, само собой, выполнил, только, чудом выбравшись сам, после этого провёл месяцы на вынужденной реабилитации в больнице, а потом ещё несколько лет делал вид, что посещает сеансы у военного психотерапевта, лишь бы его быстрее допустили к работе. Мысль о том, что кто-то будет по-хозяйски копаться в его голове, добираясь до самых сокровенных воспоминаний детства, которые Роуз не позволял себе доставать из накрепко закрытых, пыльных уголков памяти, доводила его до парализующего ужаса и полного отторжения. И вот, оглядываясь на всю свою жизнь до этого момента, позвольте спросить, раз уж они находятся в стране верящих в карму людей, чем Эммет заслужил, проходя с этими несчастными пачками кофе по коридору полицейского участка услышать смех своих подчинённых, замедлить шаг, замерев у самой приоткрытой двери и стать незримым свидетелем карикатурно пародирующей его Лимы? — Мисс Кхан, что за посторонние предметы на собрании? — с нарочито правильным британским акцентом, словно с радио BBC, криминолог склонилась над Амалой, разочарованно цокнув языком, поправила на переносице невидимые очки — Моё орлиное зрение подсказывает, что это не памятка по поиску дипломата, которую я вам всем задал выучить в качестве домашнего задания. Нарываетесь на штрафные два часа допроса людей, не имеющих отношения к делу. — Да-да, очень остроумно, — вполголоса пробормотала индолог, даже не поднимая глаз на свою рыжую напарницу, перелистнула очередную страницу древней книги, которую она везде таскала с собой последние дни, — Я хотя бы пытаюсь что-то сделать, раз уж мы тут. — При всём уважении, — голос подал Киллиан, опиравшийся своей пятой точкой на стол руководителя, — По прошлому опыту таких дел могу лишь посочувствовать родственникам Хейза и отправить им открытку с соболезнованиями. Человека, пропавшего без вести, ещё и в таких условиях, реально найти в добром здравии течение первых дней трёх. Дальше уже негласно ищут труп, пусть и не признают это в открытую. С пропажи нашего клиента прошло уже почти две недели, так что, думаю, здесь я солидарен с Лимой, — Лайтвуд пожал плечами, — Эммет частенько перегибает, уж я-то знаю. Надо расслабиться, спокойно плыть по течению и не надрывать задницы зазря. Амала чрезмерно громко захлопнула книгу, подпёрла локтем колено и, заводя взгляд за спину военного атташе, задиристо приподняла брови, натянув искусственно-оценивающую ухмылочку: — А, ну теперь ясно. То-то я смотрю, что у тебя там ничего выдающегося. Не дожидаясь ответной реакции потерявшегося Киллиана на подкол, Роуз вступил в комнату под заливистое хихиканье Лимы. Увидев его, все присутствующие разом выпрямились и замолчали, словно школьники, приветствующие учителя. — Я так понимаю, пока я ходил за кофе, дипломата вы не нашли, — Эммет уставши подошёл к настенному шкафу и положил свои покупки на полку, — А уж было понадеялся, что это я мешаю вашим мыслительным процессам, и у вас больше шансов отыскать его без меня. И когда я был в этом кабинете в прошлый раз, вас точно было четверо. Куда снова делся господин Вайш? Уже поехал Хейза забирать? Не найдя на свои вопросы удовлетворяющих его ответов, начальник группы обошёл всех присутствующих, мрачно уселся за свой стол и, начав перекатывать взад-вперёд лежащую на нём шариковую ручку, напрягающе безэмоционально отчеканил: — Я просил достать список телефонных звонков из номера дипломата. Получили? Лайтвуд повернулся к нему и, скрестив руки на груди, решил взять весь возможный удар на себя: — Нет. Всё ещё в обработке. — Уже три дня, — Эммет блеснул линзами очков на своего бывшего сослуживца, резко перестав играться с ручкой. — У них неделя праздников, ждать в разы дольше. — Показать значок никак, капитан? Мы, мать твою, специально уполномоченные. Впервые за всё время Роуз позволил себе выругаться. Резко встал, развернулся к окну, слегка расслабив галстук, упёр руки в бока. Не оборачиваясь, заговорил на полтона ниже: — Не хотел я это упоминать, но, похоже, это единственный способ нас расшевелить. Стройку метро в центре видели? В курсе, кто этим занимается? — не дожидаясь реакции команды, но абсолютно уверенный в том, что Амала уже открыла свой изящно очерченный рот для ответа, руководитель продолжил, — Советские инженеры. И, я надеюсь, вы в курсе, что в Калькутте правящая партия — левые. Роуз сделал неопределённый круговой жест рукой: — Почему, думаете, нас могли отправить сюда в таком маленьком и разношёрстном составе, не имеющем никакого отношения к местному дипкорпусу? Мы окружены коммунистами, и я очень надеюсь, что КГБ ещё не в курсе о нашем инциденте, не говоря уже о том, что вообще могут быть к этому причастны. И, поверьте, если они узнают об этом быстрее, чем мы отыщем Хейза, в любом состоянии, в котором он может находиться в данный момент, проблемы будут у нас. И под «нас» я подразумеваю не столько наш выдающийся отряд, который расформируют и поставят крест на каждой из наших жалких, никому не сдавшихся жизней, сколько страну, международная репутация которой окажется под угрозой. И, уж простите, но я физически не справлюсь один с расследованием, мне нужно хотя бы вот столько, — мужчина свёл указательный и большой пальцы так, что между ними остался миллимтер пространства, — Помощи. Теперь понятно, почему я такой невыносимый зануда, мисс Берг? Лима тут же виновато потупила глаза, закусив уголок нижней губы. Больше всего пугала та ледяная корочка спокойствия, которой покрывали кожу собеседников слова Эммета, расчётливо, будто уже примирившиеся с необратимо плохим концом, констатирующие возможные неприятности. Роуз прекрасно знал, как правильно расставлять акценты в преподносимой им информации и добился необходимого эффекта, услышав ту специфическую, серьёзную тишину, которую он уже научился различать за годы работы. Теперь пришло время поддать тёплой воды в тот холодный душ, под который мужчина поставил своих подчинённых. Эммет расслабленно повернулся к напарникам и опёрся локтем на высокую спинку своего стула на колёсиках: — Тогда завтра с утра начнём всё заново. Сбор как обычно в 9. Свободны. Киллиан хмыкнул, видимо, уже давно приспособившийся к манере бывшего сотоварища обращаться с подчинёнными: — Пойдёте с нами на ужин, мистер Роуз? А потом на фестиваль сходим. — Извольте, я тут ещё задержусь, — Эммет похлопал по папке с делом, — Может, что-то к утру накопаю. Маловероятно, но идти развлекаться он не хотел точно. Едва минуло 5 вечера, а весь полицейский участок уже почти опустел: кого не рассредоточили дежурить по центру города, те сами принимали участие в гуляниях и уходили с работы пораньше. Это была идеальная возможность ещё раз просмотреть все зацепки в кабинете, чтобы его никто не дёргал. Ещё минуты три Роуз выпровождал троицу находящихся в комнате словно нежданных посетителей, непозволительно долго задержавшихся у него в гостях. После тяжело приземлился обратно за письменный стол, прикрыл веки и сделал несколько круговых движений головой, похрустывая позвонками шеи. Начал сказываться хронический недосып, монотонный, ритмичный шум лопастей вентилятора ненавязчиво захватил разум и постепенно начал уносить за пределы окружающего мира. — Можно? — в дверную раму символически постучались два согнутых женских пальчика, и тут же извиняющийся полушёпот, — Ой, простите, я не хотела вас будить. Пробудившись от своего краткого дрёма Эммет вздрогнул, чуть не застонав вслух, и выпрямился на стуле, демонстрируя первоклассную военную осанку: — Мисс Кхан, вы что-то забыли? — Нет, принесла это, — девушка оперлась боком на стенку у входа и дружественно потрясла над собой чайником, из которого шёл характерный пар, — Вы же купили кофе, хотела помочь, чтобы вы не отвлекались. Хорошо, всего-то и надо сказать, что ему ничего не нужно, и она может без зазрения совести присоединиться к остальным на ужин. — Если вам так угодно, — приглашающим, но содержащим всё имеющееся в мужчине равнодушие, Роуз жестом указал в сторону шкафчика с кофе, с усилием направив всё своё внимание на раскрытую перед ним папку с записями о расследовании и пытаясь выяснить сам у себя, как ему вообще пришло в голову пустить Амалу в своё личное пространство. Комнату наполнил приятный звон выставляемой на столик посуды, и до Эммета дошёл заведомо бодрящий аромат заваривающегося кофейного напитка. Британец не сдержался от соблазна, исподлобья рассмотреть стоящую к нему спиной нарушительницу спокойствия: сегодня Кхан была одета в тонкую белую льняную рубашку с закатанными на четверть рукавами и шорты чуть выше колена цвета хаки — идеальное минималистичное решение по погоде для её типа внешности, подчёркивающее красоту смуглой кожи. Дышащий на ладан пучок всё так же привлекал к себе внимание, раздражая тем, что исходящая от него небрежность, наперекор всем законам, лишь подчёркивала совершенство общего образа. Но главным акцентом, необратимо приковывающим к себе, в этот раз были руки Амалы: периодически показываясь перемешивающими ложкой растворимый кофе, они от самого края рукавов рубашки до кончиков пальцев были покрыты витиеватыми узорами хны, детали орнамента которых, сотворившие из этой женщины истинное произведение искусства, наверняка можно было разглядывать часами. Индолог развернулась и поднесла обе кружки к столу Роуза, аккуратно поставила их перед начальником и села на стул напротив. Эммет снял очки, чтобы их протереть, и между делом кивнул на её ладони: — Какие интересные у вас рисунки. Значат что-то определённое? — Нравится? — Амала игриво поднесла их к своему лицу и сделала несколько завораживающе лёгких танцевальных движений руками, не отрывая невозмутимого взгляда карих глаз с вкраплениями хитринки от своего руководителя, все силы которого пошли на то, чтобы в этой ситуации хотя бы моргать. Слишком, неподобающе «слишком» нравится. Она сидела напротив окон, в которые падали последние багряные лучи совершенно особенного индийского солнца, преломляющегося на контурах тела Кхан так, словно она была продолжением этого света, доказывая своим существованием, что люди в этой стране не просто так почитают богинь. Если ещё немного затемнить помещение и дать волю фантазии, то Амала с поразительной лёгкостью представлялась бы в шелках сари, вручную окантованном золотыми нитями. В жемчужной лалатике (5), тонкими нитями спускающейся по пробору и покрывающей весь лоб россыпью драгоценных камней, с серьгами карн-пхул (6) в форме цветка лотоса, разросшимися рубиновыми лозами до самой обёрнутой в массивное колье тонкой шеи. Прислушайся, и вот-вот услышишь, как постукивают друг о друга длинные ряды толстых браслетов кангана (7), лишь приоткрывающих мистическую вязь хны на руках, закрытых вплоть до кончиков пальцев благодаря панье (8). Конечно Эммет не знал всех этих сложных названий, но явственно представлял этот образ, ощущая себя сопричастным к какому-то тайному ритуалу, зачарованно следуя глазами за изгибами кистей Кхан. — Меня бабушка с самого детства приучала соблюдать традиции, — Амала прекратила издевательства над собранностью Роуза, потянулась к своему кофе и, сделав маленький глоток, продолжила, — Хотя бы по особым событиям стараюсь им следовать. Вы же знаете, что сегодня за праздник? — В двух словах, — соврал Роуз, вернувшись к бессмысленному осматриванию букв в лежащих перед ним материалах. Что бы там ни отмечали, существование Бога он всё равно отрицал. Человек, хотя бы день видевший войну, в высшие силы уже не поверит никогда. — Девятая ночь Наваратри, самая важная, потому что…, — Амала чуть склонила голову, осеклась, проследив за тем, куда было направлено внимание её руководителя — Впрочем, и правда неважно. У нас есть более значимые дела. — Мисс Кхан, зачем вы здесь? — Эммет поставил перед собой согнутые в локтях руки и упёрся в них подбородком, как терапевт, ожидающий от пациента размышлений на сложные экзистенциальные темы. Секунду помолчав, девушка откинулась на спинку стула, покручивая стакан в руках, уверенно ответила на двусмысленный вопрос, не прерывая зрительный контакт (до сих пор удивительно, как она невозмутимо вела себя с Роузом, учитывая разницу их положений и его не то чтобы дружелюбное поведение): — Ради смысла, — по потянувшимся вниз уголкам губ Эммета поняла, что нужно объясниться подробнее, кашлянула и продолжила, — В Лондоне у меня была стабильность, но без какой-либо чёткой цели, как будто мою жизнь заранее прописала для меня семья, наложив ряд обязательств, сбежать от которых я не могла, потому что даже не знала, куда бежать. А тут это загадочное предложение как снег на голову. Решила рискнуть, пусть это и огромная ответственность. Я даже не знаю всё, на что способна, вот и решила проверить, заодно человека спасти, чем не смысл? — Не лучшее время и место для стажировки, знаете ли. Амала раздражённо фыркнула: — А у вас есть помощники получше? Я хотя бы пытаюсь. Вот, — индолог наклонилась и достала из своей сумки свою книгу, протягивая её руководителю. — Там заклинание призыва пропавших дипломатов? — до ироничного серьёзно поинтересовался Эммет, осторожно покручивая в руках ветхий томик, всё ещё боясь, что он запросто рассыпется под малейшим давлением. — Ха-ха, — уныло протянула Кхан, — для обряда нужна кровь саркастичного начальника-британца. — Тогда вынужден разочаровать, мной движет реализм, а не сарказм. — Вы же в курсе, что сейчас снова съязвили? — Да. Короче, что за книга? — Роуз похлопал по обложке. — Так, в библиотеке взяла, — мужчина выдал намёк на улыбку и вопросительно выгнул бровь, — Ладно, позаимствовала, довольны? Да никто не заметит, я уже почти дочитала всё самое важное, скоро верну. — И что же там такого, что вы решили рискнуть репутацией и дипломатическим иммунитетом всей нашей группы? — Оригиналы учений шактизма. — А, ну тогда ясно, — Эммет вымученно выдохнул, — всё ещё не оставите свою теорию про культ Кали? — Да вы же сами видели, у него в дневнике все последние страницы исписаны молитвами к ней! — И что? Мало ли как у человека могла поехать крыша? На срыв наслоилось нахождение в городе, названном в честь Кали. Знаете, сколько я таких в своей практике встречал? У меня был товарищ, свято веривший, что ему во сне явился сам Мандела, сидящий в тюрьме на острове Роббен, и приказал освободить всю Африку от гнёта западных цивилизаций. Из всех убийств на религиозной почве за последние две недели на Хейза нет и намёка: тело так и не нашли. Пока не докажем прямую связь, копать нет смысла. Нет, — британец одним быстрым взмахом ладони прервал в протесте открывшую рот Амалу, — больше ни слова об этом, если хотите сейчас остаться в кабинете и помочь мне. Держите. Он на глаз разделил бумаги в папке напополам и протянул Кхан чуть меньшую долю. Следующие 40 минут прошли в кропотливом, молчаливом чтении всего собранного материала, каждой выписки, показания, поминутно собранного распорядка последнего дня дипломата перед исчезновением. Но зацепиться было не за что, никаких странностей и несоответствий; надо сказать, в глубине души Эммет даже был рад, что его подчинённая ещё раз осмотрит записи незамыленным взглядом. Он снова так увлёкся работой, что остатки его кофе успели остыть. Захватив кружку, чтобы пойти в столовую вскипятить чайник и долить себе ещё дозу бодрящего напитка, мужчина встал, и вполоборота повернулся к окну. В Хугли отражался диск огромной круглой луны, словно присыпанной щедрой щепоткой куркумы — настолько насыщенно-жёлтой та смотрелась на фоне тонущих в сумерках очертаниях прибрежных построек. — Вот это полнолуние, — сказал сам себе Роуз, уже проходя шкафчики, где Амала соорудила импровизированную кухню — в Лондоне такое нечасто увидишь. — Что вы сказали? — индолог резко обернулась со странным выражением лица, как будто вспомнила что-то очень важное, но давно забытое. — Полнолуние, говорю. — Нет, постойте, — Амала напряжённо затеребила волнистую прядь волос, выбивающуюся у её уха, — Я же только что… — начала резко передвигать к себе уже просмотренные ей бумаги. Эммет уловил беспокойство напарницы, отложил приготовление кофе и подошёл к ней, нагнувшись над документами: — В чём дело? Амала вскочила: — Мне нужен календарь, — девушка метнулась к доске расследования, где на стене висел календарь на 3 осенних месяца, начала отсчитывать что-то пальцем назад, как школьница у доски на алгебре, при этом не переставая бормотать — Так, если… Да, но… Может, почему нет. — Мисс Кхан? — Это, конечно, не точно, хотя… — Амала! Она даже вздрогнула, впервые услышав своё имя, произнесённое устами Эммета, тут же обернулась, а мужчина уже подошёл к висящему календарю и одним боком подпёр стенку, скрестив на груди руки, встав прямо перед Кхан: — Не соблаговолите ли объяснить, к какому гениальному открытию вы пришли? — Рави, — в глазах Амалы переливался до чёртиков знакомый Роузу задор от ощущения приближающегося триумфа. — Официант в отеле? Что с ним? — Вы же его с Вайшем опрашивали? Он вам переводил, так? — Да, но там ничего интересного: он принёс вечерний заказ ужина к номеру, постучал, Хейз просил оставить еду у входа. Камер там нет, подтвердить не могли, но Вайш сказал, что этот Рави спешил на какой-то очень важный общий вечерний молебен в храм, у него жена скоро рожает… — Лакшми-пуджу. — Ну да, я записал это в показания. Так в чём дело? — Если Рави сказал именно это, то соврал. Он не мог пойти на Лакшми-пуджу. Эту молитву читают либо в дни полнолуния, либо по пятницам. День пропажи Хейза — четверг. И точно не полнолуние, оно было за неделю до исчезновения. Вот она, зацепка, которой нам не хватало, — на эмоциях Кхан тыкнула пальцем в висящий календарь, ожидая какой-то бурной реакции на её грандиозное разоблачение. Спокойно проследив за движением её руки Роуз, не меняя позы, поглубже надел очки: — Вы же понимаете, сколько тут неточностей? Начать с ошибки в переводе мистера Вайша или же сказанной наобум молитвы, лишь бы я от него отстал с расспросами? На самом деле Эммет уже всерьёз заинтересовался замечанием Амалы, но захотелось лишний раз её поддеть, чтобы насладиться тем, как она будет пытаться отстоять свою позицию. Ей закалка не повредит. Кхан отчаянно свела ладони в молебном жесте: — Мистер Роуз… — маленькая заминка, — Эммет. У нас до этого не было ни одной зацепки. Это правда может быть случайная мелочь, но стоит опросить его ещё раз. Что мы теряем? Я вас прошу. Эммет вздохнул и приподнял левый рукав рубашки, сверяясь с часами: — Начало седьмого. Во сколько фестиваль? Амала воодушевлённо, робко улыбнулась, подозревая, к чему идёт разговор: — Раньше восьми не начнётся. — Ладно. Отель по дороге от центра, значит, в сильную пробку встать не должны. Я звоню в такси. Роуз был готов поклясться, что девушка была в шаге от того, чтобы начать прыгать по комнате, хлопая, крича от восторга и целуя его в обе щеки. И, к его же удивлению, эта мысль не была ему противна. На выходе из кабинета, уже гася свет, мужчина окликнул Кхан, застёгивающую свою сумку и прижимающую её ближе к себе: — Вы молодец. — Просто у меня хороший пример для подражания. По-джентльменски приглашая её первой пройти по коридору, Эммет не смог сдержать предательски-искреннюю улыбку.* * *
Пробок бояться — в Калькутту не ездить. В ненагруженном автомобильном трафике от полицейского участка до отеля, где остановился дипломат, можно было бы доехать за полчаса. И именно эти последние полчаса такси, в котором ехали Эммет и Амала, мариновалось в духоте выхлопных газов плотно забитой всеми видами транспорта дороги. У Роуза не было привычки вежливо поддерживать беседу, и он отвернулся, бездумно проводя глазами по переплетениям металлических балок моста, по которому они переезжали на противоположный берег Хугли. Кондиционер в машине не работал, пришлось приоткрыть окна, что не только не спасало от жары, но вынуждало стать слушателем какофонии звуков из гудков, криков водителей, энтузиастов, пытающихся продать свой товар прямо на полосе движения, после чего в музыкальную партию вступало эхо заканчивающихся в храмах праздничных молитв и разогрев уличных оркестров, готовых аккомпанировать фестивалям по всему городу. Роуз даже начал жалеть, что настолько категоричен в выборе одежды: его безукоризненный костюм с жилеткой не только каприз, благодаря которому он раз за разом, глядя в зеркало, убеждался в своём статусе, но и камуфляж, помогающий скрывать многочисленные шрамы, оставшиеся после поездки в Анголу. Мужчина попросту не хотел лишнего внимания к своему телу: к несчастью, людей подобное всегда отвлекает от сути разговора, и меньше всего он горел желанием всякий раз объяснять происхождение своих увечий. Амала точно так же сидела, закинув на сиденье одну согнутую в колене ногу, прижимала её к себе и выглядывала что-то во тьме своего окна. Интересно, она пытается придумать тему для общения, или ей тоже комфортно? Не дав Эммету поразмыслить о неожиданно открывшейся ему уютности совместного молчания, Кхан услышала песню, только что заигравшую по радио, встрепенулась и нагнулась к водителю, сказав ему на бенгальском что-то, что её руководитель из логики расценил как просьбу сделать погромче. Пожилой таксист посмотрел на девушку со странным, пренебрежительным выражением на лице, но поймав в зеркале заднего вида взгляд Роуза тут же выполнил просьбу Амалы и сделал музыку погромче. Индолог довольно откинулась обратно на своё место и начала весело покачивать головой в ритм мелодии и выстукивать пальцами на коленке по невидимым клавишам синтезатора, а потом от души затянула, даже не пытаясь строить из себя вокально-одарённого человека:Однажды я влюбилась, и это было потрясающе, Но вскоре выяснилось, что у меня стеклянное сердце. Это казалось самой неподдельной вещью на свете, Но было столько недоверия, что любовь прошла. (9)
— Амала, так вам надо было в певицы идти, что вы такой потенциал растрачиваете? — Единственное, чего я не понимаю — это почему вы до сих пор не подпеваете, — Кхан продолжила непринуждённо завывать. — Знать бы слова. — Постойте, — девушка резко развернулась к Эммету, прищуриваясь от неверия — вы правда не слышали Blondie? — У меня куча других дел помимо слежки за миром музыки. — Но это же будущая классика! Подо что вы тогда лежите на диване с мороженым, заедая неудачные отношения? По правде сказать, отношений в полном смысле слова у Роуза к его 35 годам не было никогда. Много женщин, которые иногда так часто сменяли друг-друга, что он уже даже не помнил имя каждой из них — это да, но чтобы что-то стабильное… Он знал, что некоторые почему-то находили его достаточно привлекательным, чтобы терпеть непростой характер и полное самопожертвование работе, но было бы слишком низко кого-то на подобное обрекать, он в этом не нуждался. Попробовал один раз эксперимента ради — хватило недели на две. Любовь мешает. — Смотрю на Лею из «Звёздных войн» и плачу о недостижимом идеале, — что за, к сожалению, не джедайская Сила двигала Эммета поддерживать шутливый тон беседы, он не имел понятия. Видимо, отсутствие в машине нормального доступа к кислороду всё же сказалось на трезвости принятия решений. — О, значит, вы не такой уж и не продвинутый, — Амала мечтательно подёргала завязанную на запястье ниточку, которую Роуз определил как какой-то индийский оберег, — Хочу назвать дочь Леей. Ну, может, первое имя Индира, в честь бабушки, а второе уже Лея, но всё же. Уже не первый раз упоминает бабушку, никак не затрагивая тему матери. Эммет из-за собственной истории за версту чувствовал проблемы семейного характера, но расспрашивать людей на такие темы было не в его правилах, поэтому он тактично развил предыдущую тему: — Почему? — Лею должна знать каждая девочка. Чтобы моя дочь с самого рождения росла с пониманием, что имеет полное право и возможность бегать с бластером наравне с мужчинами и возглавлять командование повстанцами со всей галактики, если сама того захочет. Остаток дороги до отеля прошёл в ожесточённых спорах о том, что произойдёт в VI эпизоде фильма, и отчаянии Роуза, уставшего доказывать Амале, что он не похож на Чубакку. — Ну что я могу поделать, если у вас одинаковые добрые глаза? — задыхаясь от смеха спросила девушка, закрывая за собой дверь такси. — Ладно, оставим этот разговор на потом. Пора поговорить с этим Рави. В конечном итоге весь путь занял чуть меньше часа, и в глубине сердца Эммета затеплилась надежда, что, может, хоть сегодня он пораньше освободится, и получится выспаться. Увы, похоже, что всё-таки только в следующей жизни, в которую мужчина не верил. Менеджер отеля сообщил, что Рави сегодня не на смене, но при продемонстрированном удостоверении и должном напоре Роуза им с Амалой быстро указали на туристической карте адрес, по которому проживал официант. Среднестатистический жилой квартал на узкой улице оказался достаточно близко, чтобы не тратить время на калькуттскую пробку, и туда они уже направились пешком. Пока Кхан вела их по карте к пункту назначения, Эммет про себя нехотя отметил, что пистолет на всякий случай не подумал взять. Обычно это прерогатива двухметрового амбала Киллиана распугивать всех в округе своей кобурой с пистолетами — а руководитель группы с недавних пор предпочитал кулакам силу слова. Ну и ко всему прочему, почему сразу должно произойти что-то плохое? Если Рави и нет дома, то дождутся его в коридоре, спокойно поговорят и разойдутся по своим делам. Пока они поднимались по скрипучей лестнице старого каменного дома, Роуз несколько раз как заезженная граммофонная пластинка успел объяснить Амале, как ей себя вести в случае, если что-то «очень маловероятно, но исключать полностью никогда нельзя» пойдёт не так. Но всё пошло не так гораздо быстрее, чем предполагал Эммет: когда они подошли к квартире, а дверь уже была приоткрыта, тоненькой полоской блеклого света приглашая случайных путников зайти внутрь. Британец поморщился, выругавшись про себя, и шепнул Кхан: — Новый план. Я захожу, вы ждёте снаружи и прикрываете тыл. — Но… — Это приказ, мисс Кхан, — снова самый безапелляционный тон, на который он только способен. Другой вопрос, зачем ему туда идти одному без оружия, но любопытство и неспособность вовремя притормозить всё же взяли верх. Оставив негодующую девушку снаружи, Эммет, предупредительно приложив палец к губам, медленно приоткрыл дверь и вошёл в неё боком, сразу прижавшись к стене. Перед ним предстал стандартный, скромно обставленный маленький коридор, за ним — такая же неинтересно-обычная гостиная с открытыми настежь окнами, в которой сразу бросался в глаза застеленный диван, использующийся как кровать. Направо уходили кухня и ванная, от которых, судя по размерам, было одно только название. Насчёт того, что у Рави есть беременная жена, тот, похоже, всё-таки соврал, потому что квартира явно была классической холостяцкой берлогой на одного человека: уж Роуз-то в этом понимал. А вот арочный проход налево от главной комнаты не сулил ничего хорошего: оттуда подрагивал неровный блеск множества огней. Руководитель поисков дипломата поймал себя на мысли, что не особо хочет видеть, что происходит в той части помещения, но пути назад уже не было. — Сюда, — за стеной раздался бесцветный, слабый голос, который Эммет уже слышал на допросах. Чуть не обернувшись в сторону выхода, где должна была стоять Амала, Роуз двинулся дальше. Дошёл до проёма и замер. Квадратная комната стояла абсолютно пустая, если не считать самодельного алтаря на противоположной от входа стене, на котором, утопая в количестве чаш, наполненных подожжёнными свечами, восседала высеченная из камня и укутанная цветами разукрашенная фигурка, в которой британец признал высовывающую язык в кровожадной ухмылке Кали. Даже он уже успел понять, что второй такой богини попросту нет. Ужасающим дополнением композиции было то, что на тёмно-синюю шею домашней статуэтки контрастом было возложено ожерелье из отрубленных человеческих фаланг пальцев, и когда Роуз заставил себя отвести от неё взгляд, то наконец-то обратил внимание, что огромная тень Кали отсвечивает на стены, полностью покрытые метрами бенгальской вязи, явно написанной кровью, догадки о происхождении которой запросто могли заставить развернуться и убежать прямиком в аэропорт Калькутты на первый рейс до Лондона. Могли, но только не Эммета Роуза. Засунув руки в карманы, он повернул голову в сторону Рави, сидящего на коленях в углу на полу, и как можно сдержанее заговорил: — Так вы всё-таки знаете английский? Официант устремил на него утомлённый, полностью лишённый жизни взгляд: — Где другая? Само собой, Роуз отвечать не стал, медленно, не теряя собеседника из вида, стал подходить к алтарю богини, прикинув, что, в случае чего, там у него будет больше подручных средств самообороны, и продолжил отвечать вопросом на вопрос: — Знал, что тебя ищут? Дрожащий словно в припадке Рави не смотрел на него, лихорадочно бегая перед собой глазами: — Они всё видеть. Уши везде. Найти везде. — Кто «они»? Где Хейз? Куда вы его забрали? Тут, индус одним резким движением вытащил из рукава длинный кинжал с волнообразным стальным лезвием, от чего Эммет поднёс руку к ближайшей чаше со свечой. — Уже ничего не важно. Скоро она придёт, — Рави поднял над собой оружие и начал напевать какую-то ритмичную молитву на бенгальском. Виски Эммета скрутило от резкой боли, неожиданные ощущения заставили его согнуться и схватиться за край алтаря. Он нашёл в себе силы поднять голову на официанта и понял, что слова, что тот произносит, отражаются у него в голове женским, заглушающим все мысли голосом:Ты - центр мироздания. Ты есть существование, и ты есть разрушение.
Всё произошло в считанные секунды. В открытые окна гостиной тихо запрыгнули две полностью одетые в чёрное фигуры с закрывающими лица масками, и когда увидели Роуза одного, один из людей сделал второму знак жестом, чтобы тот пошёл искать Амалу.Ты - ясная и простая. Ты есть истина, и ты есть непреложность.
От разрывающего изнутри голоса, казалось, вот-вот искрошится в мелкие кусочки череп. Скрючиваясь ещё больше, Эммет, зарычав, в припадке случайно сбросил несколько свечей на пол и сам пал на колени. Силуэт в чёрном становился всё ближе, сам доставая из-за пазухи кинжал.Если человек умирает пред Тобой, Ты приводишь его к вечности. Ты - основание его существа. Ты - непоколебимость его. Благослови, о Великая Мать!
Последние строки Рави уже не распевал, а бессознательно тараторил, поднося лезвие к своему горлу. Одно ровное, точное движение — и тонкая багровая полоска на горле молодого человека прекратила не только странные молитвы, но и голос в голове Роуза, исчезновение которого сразу принесло тишину и ориентацию в пространстве. Аккурат к моменту, когда перед лицом показались ботинки незнакомца, и британец понял, что клинок заносят уже над ним. Наверное, это всё. Тут из-за стенки коридора раздался пронзительный женский визг, к удивлению Эммета, отрезвивший его желание выжить. Он стремительно схватил упавшую рядом с собой каменную чашу с растекающимся под температурой воском и со всего маха ударил ей по ноге человека в чёрном, отчего тот закричал и выронил нож, который тут же перехватил встающий Роуз, отработанным движением со всего маху втыкая его неудачливому убийце прямо в сердце. Британец даже не задумался над тем, чтобы подобрать оружие, всё его существо тянуло туда, откуда только что доносились крики. Он стремглав метнулся через гостиную и, свернув в коридор, врезался в налетевшую на него, ещё больше растрёпанную Амалу. Она уставилась на него своими широко-распахнутыми карими глазищами, уже наливающимися слезами, и дрожащими пальцами провела совсем рядом с щекой Роуза, но всё же не решаясь дотронуться. — Жив, ты жив, боги, жив, — произносила как мантру, оставляя на скулах Эммета дорожки тепла от своего неприкосновения. — Да куда я денусь, — Роуза пригвоздило к полу, со всякой новой проведённой в такой близости секундой тело наполнялось незнакомым ощущением, оголяющим нервы и стократно увеличивающим чувствительность каждого миллиметра кожи. — А т-там… — Кхан кивнула в сторону комнаты, откуда ещё исходил таинственный, мерцающий свет свечей. — Там уже не о чем беспокоиться, — категорично отрезал Эммет, увеличивая дистанцию между ними, и шагнул на выход, но, услышав странные стонущие звуки за дверью квартиры, в целях безопастности завёл девушку себе за спину, — Как ты его отключила? Резкий переход на «ты» был последним, что сейчас волновало британца. — Ну… — Амала достала из сумки перцовый баллончик, — А потом… — и наглядно потрясла в воздухе своей украденной книгой, демонстрируя, как ударила по голове нападающего. Эммет радушно улыбнулся, потерев подбородок: — Вот это прикрыла тыл так прикрыла. Ладно, пора убира… Он не договорил, потому что услышал звук скрипа оконной рамы. Обернулся, а с верёвок, явно сброшенных с крыши, начали спускаться ещё несколько людей в чёрном. «Да вы издеваетесь», — только и успел подумать Роуз, не дожидаясь, пока они перелезут в гостиную, схватил Амалу за руку и потащил за собой на выход, перепрыгивая через жертву её баллончика, дезориентированно ползающую в слезах по подъезду. Перелетая с одного лестничного проёма на другой на предельных скоростях, Эммет только и успевал, что ругать себя. Ладно, пистолет изначально не взял, но, чёрт подери, почему он не забрал хотя бы один из кинжалов, оставшихся лежать у двух трупов в комнате с алтарём? Зачем так мчался на крик его подчинённой? Сзади уже раздавался топот бегущих за ними ног. Вылетая из проклятого дома на улицы Калькутты, Роуз принял однозначное решение в его главной жизненной формуле «Любовь убивает, калечит и мешает» заменить первое слово на «Амала Кхан», и вот фраза приобрела новые, актуальные смыслы. Благо что в экстремальных ситуациях ориентировался он быстро: надо было как можно быстрее смешаться с толпой, и повезло же сегодня иметь для этого все козыри в рукаве. Не выпуская ладони Амалы из своей, мужчина взял курс на звуки барабанного ансамбля и взрывы фейерверков, побежав в ту сторону, куда шло большее количество людей на улице. Главное даже не оборачиваться и не обострять и без того накатывающую панику: Эммет понял, что очень не хочет умирать сегодня. Марафону их случайного тандема сейчас позавидовали бы олимпийские чемпионы: подгоняемые адреналином, классические ботинки Роуза едва успевали касаться брусчатки, всё вокруг пролетало размытым калейдоскопом огней, не давая возможности сфокусироваться ни на чём, кроме простой, подгоняющей сердце мысли: «Беги». Людей вокруг собиралось всё больше, протискиваться через них становилось затруднительнее. Амала поскользнулась на камнях из-за рассыпанных на них лепестков жасмина, чуть не упала, но успела удержаться за проходящую мимо индуску, случайно угодив одной ладонью в чан с ярко-красной краской Холи (10), который та несла: — Duḥkhita! — только и успела крикнуть девушка, уже даже не слышащая затихающие крики пострадавшей, оставляя за собой небольшой, медленно оседающий на землю след цветной пыли. Они добежали до огромной площади, по всей территории которой по кругу в национальных костюмах танцевали женщины и мужчины, держащие в руках бамбуковые палки с привязанными к их концам колокольчиками, чтобы постукивать их друг о друга при поворотах. Эммет, не раздумывая, рванул вперёд, а остановившаяся Кхан, задыхаясь, прокричала, хватая его чистой рукой за жилетку: — Ты серьёзно хочешь помешать ходу священного танца гарба? — Ты серьёзно хочешь умереть? Мужчина незамедлительно растворился в толпе, уволакивая стонущую от безысходности девушку всё дальше в гущу национального колорита. Им понадобилось, без малого, минут 15, чтобы продраться через постоянно движущуюся карусель из индусов, то и дело случайно задевающих их палками и уже, кажется, проклявшими Эммета и Амалу на всех местных диалектах. Их выбросило из толпы как спутник, слетевший с орбиты, и пришлось удержаться друг за друга, чтобы не потерять равновесие. Первый раз за всё время Роуз позволил себе обернуться и ожидаемо не увидел ни намёка на преследовавших их убийц. Впрочем, на всякий случай расслабляться было нельзя. — Отойдём ещё немного и заберёмся куда-то, где можно ещё пару часов переждать, — сказал он согнувшейся от переутомления Амале, на что она лишь беззвучно кивнула. После непродолжительных поисков, идя по проспекту, всё так же загруженному транспортом, руководитель группы нашёл высокий жилой дом со стоящими по бокам зданиями пониже. Хороший наблюдательный пункт, можно остановиться. Пока они из последних сил ковыляли пешком на 6 этаж, из которого уже можно было подняться на самый верх, Эммет тщетно пытался проанализировать произошедшее дома у Рави: утешало, что к исчезновению Хейза причастно всё-таки было не КГБ, как он изначально думал, но час от часу не легче, учитывая этот необъяснимый голос в голове, который его чуть не убил. Впрочем, этому обязательно должно найтись какое-то рациональное объяснение, хоть те же свечи с какими-то наркотическими веществами, почему нет? Сверхъестественные силы — это последнее, во что Роуз готов поверить. Напарники буквально выползли на крышу, после чего Эммет закрыл за ними дверь, огляделся и перекатил к ней для баррикадного укрепления несколько крупных, раскиданных по крыше деревянных ящиков, по всей вероятности используемых жителями дома для посиделок на открытом воздухе. Амала бросила на пол многострадальную сумку, села на корточки, повернувшись к краю, выходящему на проспект, обхватила себя руками и стала покачиваться, громко дыша и, постепенно, переходя в громкий, затяжной хохот на грани истерики. Роуз прислонился к незаблокированной ящиками стенке выхода на эту площадку, поправил чудом не слетевшие очки, откинул со лба влажные волосы и, оперевшись затылком на тёплый камень, с закрытыми глазами, медленно, дрожащими руками расстегнул все пуговицы на жилете и максимально расслабил галстук. — Клянусь, если бы бабушка узнала, что я сегодня пережила, она бы меня убила, — Амала нашла в себе силы пересесть на край крыши и устроилась лицом к Эммету, непонимающе уставившемуся на неё, — и вообще жду похвалы за то, что я настояла на визите к Рави, — и снова рассмеялась каким-то странным облегчением. — А что смешного-то? Кхан развела руками, драматично оглядывая пространство вокруг них, словно уже объявила себя негласной королевой этих земель: — Неужели не чувствуешь? Он чувствовал. Каждая клеточка кожи наливалась незнакомой раньше энергией, побуждала вдыхать, вкушать, внимать, созидать. Любить. В каком-то всеобъятном смысле, раньше ему непонятном. Любить этот странный, ещё сегодня утром враждебный для него город, любить его гулкий шум, неприветливых людей, рассыпавшийся кофе на треснувшей плитке, отдающий концы вентилятор в полицейском участке, завывания под неизвестную ему раньше песню, потрескивающую в динамиках такси, любить жизнь. И облачко её распустившихся волос, спадающих по плечам. Наверное, ещё тяжело дышащая Амала заметила его изменившийся взгляд, как всегда храбро, дерзко, не отводя глаз, с намёком на улыбку провела испачканной краской рукой по лбу, смахивая капельки пота. Всё так же стоящий у стены Эммет указал ей на то же место у себя на лице: — Ты случайно испачкала. Она встала молча, с грацией пантеры, постепенно прощупывающей границы неизведанной ей ранее территории, на которую немедленно захотелось заявить права, неспешно, всё более хитро улыбаясь подкралась совсем вплотную к нешевелящемуся у стены Роузу, так же неспешно убравшему руки в карманы и принявшему ещё более расслабленную позу. Игриво склонила голову вбок и сделала вид, что внимательно изучает область, которую он указал: — Странно, что-то не вижу. Встала на цыпочки, коснулась его лба указательным пальцем покрытой Холи руки и сделала маленький идентичный мазок, отчего Эммет прикрыл глаза, выразительно сглотнув. Приблизилась к его уху, но недостаточно близко, держа долю расстояния, чтобы до мужчины доходили только отголоски её дыхания. — Хотя нет, теперь вижу. А дальше… Сделала шаг вперёд, оставив между их разгорячёнными телами крохи дистанции, такой, что стоило ей глубоко вдохнуть, и девушка бы уже касалась грудью рубашки Роуза, снова занесла над ним окрашенную красным руку и начала шептать то, что Эммет захочет впитать как единственную молитву своей жизни. Молитву, тайна которой скрепится обетом молчания на её улыбающихся губах: — Наваратри — главный праздник Бенгалии, торжество абсолютной победы добра над злом. Мы восхваляем женскую энергию, проявляющуюся в трёх ипостасях, — Амала провела пальцем по шершавой поверхности подбородка, очерчивая тонкую линию до кадыка, — В первые три ночи люди обращаются к Дурге. Верят, что с помощью её силы они смогут избавиться от своих недостатков и преодолеть преграды, которые ставят на их пути их собственные пороки. Девушка продолжила своё путешествие, оставляя разводы краски на скуле британца, пошла по ней вверх, перебирая между пальцами прядь тёмных, растрёпанных волос, тихо, выверено рассказывая о традициях дальше: — Следующие три ночи молятся богине Лакшми, поддерживающей все лучшие качества души — любовь, ум, чистоту, доброту и сострадание, — подушечки пальцев пролетели над дугами бровей и приземлились на кончик носа. — Последние три ночи Наваратри посвящены Сарасвати, которая помогает развить скрытый ранее духовный потенциал. Её благословение уничтожает невежество, разрушает остатки зла в сердце и являет всё величие и сияние человеческой души к самому концу праздника, — Кхан провела большим пальцем по нижней суховатой губе Роуза, едва оттянув её вниз, и тут же убрала всю ладонь, сменив цель, теперь уже без каких-либо ограничений щекотала ухо мужчины касаниями своего рта, — Вот в чём важность девятой ночи. Ну всё, доигралась. Здесь не только Кхан не умеет вовремя останавливаться: она слишком сильно распалила его, чтобы Эммет сдерживался ещё хоть какое-то время. Британец вытащил руки из карманов, до сих пор удерживая их там огромной силой воли, и довольно резко, грубовато, на импульсе, схватил Амалу парой пальцев за подбородок, фиксируя её лицо перед ним. И вот она, красивая как никогда прежде, со своими ещё больше завивающимися от пота маленькими локонами, в прилипающей к телу льняной рубашке, уже разгорячённая до предела то ли от пробежки, то ли от своих заигрываний, смотрит на него снизу-вверх с таким вожделением, что мужчина готов поверить в благословение небес, иначе эту взаимность не объяснить, приоткрывает свои идеальные губы, и Роузу остаётся лишь провести по их нижнему краю своим большим пальцем в ответ, останавливаясь на уголке, приподнимающемся в счастливой улыбке. И врезаться в них своим ртом. Впечататься, ворваться, слиться так, что первое касание уже выбивает из обоих такие искренние, громкие стоны, что кажется, что вот-вот разорвёт от пробудившейся страсти. Пожар, который всякий раз вызывала внутри близость Амалы, казалось, изничтожит внутренности, сотрёт в пепел грудную клетку, не оставляя после себя ничего. Икар, ради жалких минут в небе летящий к солнцу, всегда казался Эммету откровеннейшим дураком, но тогда кто сейчас он сам, пытающийся убедить себя, что переживёт столкновение с этим ослепляющим светом, покрывшим его с ног до головы? Сердце болезненно пыталось выстукивать привычные ритмы, прогоняя по венам кислород, доступ к которому стремительно уменьшался с каждым соприкосновением губ. Её ловкие пальцы безапелляционно отмечали свои новые владения везде, куда проникали: прокладывали путь от ключиц за ворот уже расстёгнутой на несколько пуговиц рубашки мужчины, вверх, по затылку, взъерошивая и без того растрёпанную причёску, останавливались у скул, сжимая его лицо в ладонях. Мужчина в секунду схватил Кхан за предплечья и, не разрывая поцелуя, одним движением поменял их позиции, припирая ту к стене своим телом практически без возможности пошевелиться. Чтобы сразу почувствовала, что натворила, чтобы инстинктивно прижалась бёдрами ещё сильнее. Настолько плотно прижал, что Амала не смогла достать кончиками ног земли, обвила их покрепче вокруг его напряжённых ягодиц, неконтролируемо запуская пальцы одной руки в пряди волос Роуза, сжимая их, другой притягивала его за свободно болтающийся галстук, оставляя маленькие укусы на шее, места которых тут же смачивала шустрым язычком. Очки руководителя, выдержавшие сегодня смертельно-опасную погоню, сбитые девушкой, полетели куда-то вниз в неизвестном направлении. Краски, в которых были испачканы лица Эммета и Амалы, смешались друг с другом и начали стираться от такого непрекращающегося трения. Они поочерёдно, ненасытно срывали друг с друга смазанные, рваные, жёсткие, разбивающие губы в кровь поцелуи, как будто и сюда распространялась их одержимость любым делом, за которое они брались. Роуз немного приспустил девушку и по-свойски развёл её ноги коленом, даже слегка отстранился, только чтобы понаблюдать, как Амала, схватывая все намёки с полуслова, облизнувшись, изогнулась в спине и вызывающе прошла по передней части его бедра пахом вверх-вниз, позволив себе лишь маленькое придыхание. До сих пор есть силы дразнить. Ничего, он это исправит. Ещё приподняв колено, чтобы Кхан поудобнее расположилась, Эммет переложил все её волосы на одну сторону, сходя с ума от одного осознания, что теперь может их взаправду касаться, и начал более тесное знакомство с нежной шеей девушки, сначала совсем невесомо касаясь её по всей длине, от кончика уха до пересечения с плечом и обратно, с каждым разом всё активнее увеличивая напор в тех местах, попадая в зону которых он чувствовал, как индолог особенно сильно натягивает руками его рубашку на спине и ещё больше склоняет голову, чтобы предоставить максимум свободы манёврам его языка. Его ладонь легла на идеально подходящую под неё женскую грудь, надавила, таким плотным соприкосновением стягивая чашечку лифчика вниз и задевая топорщащийся сосок, тут же оказавшийся в ловушке меж двух его пальцев. Роуз немного пошевелил зажатой между бёдрами девушки ногой, чтобы подначить её на продолжение маленькой шалости, и та ответила, спустя несколько минут вжимаясь в Эммета гораздо сильнее, елозя на нём всё интенсивнее, сбивчивее, и уже абсолютно бесхитростно выстанывала обрывки фраз, уткнувшись носом ему в скулу, рвано касаясь щеки мужчины губами: — Хочу больше… Пока не… Пожалуйста, — спустила одну руку к молнии на его брюках и сжала и так ноющий, давно готовый к продолжению член. Почему-то в этот момент не было никаких лишних сомнений: неужели они вот так просто дойдут до конца, здесь, на какой-то крыше, а что вообще будет с ними и расследованием дальше, учитывая всё, что уже произошло и ещё успеет произойти? Роузу впервые не хотелось думать: было важно лишь то, как она сделала выбор и просит его взять её здесь и сейчас, как он полностью осознает каково это — слиться с чем-то настолько божественно-живым, что каждое новое прикосновение к ней сродни перерождению, воскрешению, отпущению всех грехов. Мужчина подарил Амале последний, самый нежный поцелуй из всех, которыми они сегодня осыпали друг-друга, и, начиная расстёгивать её шорты уже сейчас, развернул девушку к себе спиной, запуская одну руку ей в трусы, сразу проведя средним пальцем по всей длине мокрых, тут же зажимающих его, вагинальных складок, останавливаясь на торчащем, округлом бугорке. У Кхан на секунду согнулись коленки, она громко пустила воздух сквозь зубы, тут же кладя свою руку на его, чтобы в случае чего помочь отрегулировать темп и соприкосновение, второй сжатой в кулак ладонью оперевшись на стенку. Её вообще не нужно было подготавливать к проникновению, потому что смазки было более чем достаточно: Эммет ещё неопределённое количество раз повторил круговые движения, надавливая на твёрдую бусинку клитора, между делом опуская этот же палец ниже, почти вводя его внутрь, каждый раз больше прежнего, но всё равно не давая желаемого, пока Амала совсем не подпёрла задом его пах, подначивая его наконец-то сделать то, чего обоим так хотелось. Звук расстёгивающейся молнии на брюках и трения ткани. А затем Роуз вошёл, сначала наполовину, обхватив член и тем самым направляя его, затем полностью, расставив свои подкачанные руки по бокам от вскрикнувшей от удовольствия девушки. Его приняли горячие, облегающие стенки, с каждым толчком сжимающие изнутри всё сильнее. Амала начала больше прогибаться в спине, насаживалась сама, контролируя ритм и угол вхождения члена, била кулачком в стену от интенсивности проникновения, а Эммет, слегка придерживая её за шею, возбуждался ещё больше, видя, что даже здесь она пытается ему соответствовать и в моментах вести, но всё-равно больше всего наслаждается от того, что может поддаться в этой битве и отдать основной контроль мужчине. Учитывая, сколько они распаляли и дразнили друг-друга, долго это продлиться не могло физически. Роуз начал ощутимо быстрее вбиваться в девушку, переложив ладони ей на бёдра, удерживал её, не давая соскочить и снова перейти на ту скорость, которую хотела сама Кхан. Она же помогала себе рукой, стимулируя клитор до тех пор, пока не выгнулась последний раз, потянулась на носочках, давая Эммету полностью удержать её в своих руках, уткнулась затылком ему в плечо, давая тому возможность прочувствовать и сокращающиеся внутри мышцы, и подрагивающие ноги. У него никогда ни с кем так не было. Настолько интимно, яростно, открыто. Необходимо. Это правда было похоже на своего рода религию — ясность и простоту, о которых он слышал из уст местных не единожды и доселе не понимал. Теперь искренне захотелось верить, что после смерти его ждёт не пустота забвения, а вечность на этой случайной крыше в чужой стране и ощущения на коже, впечатанные в саму его суть следами губ Амалы. От таких откровений, творившихся в нём, британец ощутил рябь накатывающих в нижних позвонках приливов тепла, постепенно разливающиеся крупными волнами по тазу и переходя всё ниже, к самому основанию, обещая скорый шторм. Быстро вытащив член из Амалы, он едва успел до появления первой предсеменной смазки, и вжался себе в руку несколькими глубокими и резкими толчками, не сдерживаясь в стонах, опёрся на испытавшую слишком многое за этот вечер стену. Тишину как обычно нарушила запыхавшаяся Кхан, пытаясь поправить съехавшую блузку: — Вау. Честно, это был лучший секс в моей жизни, — индолог подняла валяющуюся в стороне сумку и достала оттуда Эммету носовой платок для его испачканной ладони. Протягивая его обратно, Роуз лишь неловко улыбнулся. При всей гамме захвативших Эммета эмоций, он не мог быть настолько открытым в их проявлении, просто не умел. Но ему начало казаться, что Амала успела это понять и учится его принимать со всеми его недостатками, что впервые вызвало прилив благодарности, а не отторжения. Захотелось как-нибудь попробовать сделать или сказать гораздо больше, чем то, на что он сейчас способен. И почему-то от этой мысли стало как-то особенно хорошо. Роуз наконец-то оторвался от стенки и натянул брюки, тут под его ногами раздался неприятный хруст, от которого мужчина закатил глаза, обречённо выдохнул и поднял с пола очки с одним выбитым стёклышком: — Мне кажется, ты теперь должна мне новые очки. Девушка потрясла перед ним руками: — Ага, а ты тогда должен мне мехенди (11). Смотри, даже хна тебя не выдерживает, в отличие от меня. Эммет задумчиво надел поломанные очки, рассудив, что один глаз лучше, чем полное отсутствие зрения. Видок у них обоих, конечно, тот ещё: — И что, это потом каждый раз так мучиться и вырисовывать? «Каждый раз» вырвалось настолько необдуманно и само собой, что теперь даже Амала не нашлась что ответить, поджав губы, сильнее сжала ремешок своей сумки. Всё-таки разговоры о будущем пугали не его одного. Чтобы разбавить повисшее в воздухе напряжение, Роуз решительно хлопнул по своим ногам и отправился разобрать коробки, чтобы освободить путь вниз. Когда последняя преграда была отодвинута, автоматически посмотрел на часы и покачал головой, удивлённо хмыкнув. Всего половина десятого? Серьёзно? Да он за один этот вечер по ощущениям все свои предыдущие 35 лет переплюнул. Что ж, зато шанс выспаться снова появился. Повернулся к Амале, снова собирающей волосы в пучок, и приглашающим жестом указал на выход: — Ладно, думаю, нам можно идти, давай я провожу тебя до дома. Завтра утром собрание, не забудь. Кхан вновь включённый режим руководителя полностью проигнорировала: — Тебе ведь уже говорили, что без очков ты ещё больше похож на Чубакку, да? — Пф, ничего подобного. — А вот и да. — Нет. — Да-да. — Отстань. И дуэт удаляющихся голосов постепенно растворился в сотнях и тысячах ничего не значащих звуков, складывающихся вместе в молитву девятой ночи.* * *
Празднество Наваратри уже близилось к завершению, когда на Калькутту неожиданным ливнем обрушилось щедрое благословение богини Сарасвати. Он наполнил мощный, бурлящий через край поток Хугли, затемнил мраморный камень на богатых домах центрального района. Даровал крестьянам надежду на хороший урожай. Многие вышедшие на улицы тут же побросали гуляния из-за неожиданного сюрприза, начали собираться, прятаться под навесами лавок, разбегаться по своим владениям, чтобы закончить молитвы дома, и вряд ли придали значение тому, как на одной из площадей среди играющих с лужами ребятишек встал странный потрёпанного вида иностранец со сломанными очками и в помятой одежде. Встал, обратил лицо к затянутому тучами небу и замер, смеясь и чувствуя, как вместо дождя по щекам впервые за 22 года пошли слёзы, солёными дорожками прокладывающие мужчине путь к его душе.