В грозу

      Прошло некоторое время с момента как компания неудачников временно распалась. Это не было связано с какими-то серьезными обстоятельствами, сейчас наступало очередное лето, но перед этим взаимоотношения между ними ненарочно ухудшились. Ухудшились даже не из-за каких-то конфликтов или весомых причин. Просто в неопределенное время они стали все реже видеться, как на занятиях, так и на каникулах.       После первого года учебы почти порознь, Билл уехал проводить свободное время в Чикаго к своей тетушке по маминой линии. Миссис Денбро, по его словам, в последний раз как они встречались и слушали рассказы Билла, была святой женщиной. Эдс завистливо вздыхал, еще не подозревая (да и в общем никто из них этого не ожидал), что спуская жалкий год и три месяца, их «главарь» засобирается уезжать. Естественно, в связи с таким поредевшим общением, никто не был в курсе, ведь ни с кем Билл не соизволил поделиться этой новостью и просто пропал втихую, если можно так выразиться. Да и наверное это было бы странно, просто и без причины, после продолжительного затишья звонить всем и сообщать такую новость, будто они до сих пор встречались в штабной землянке и были достаточно близки, теряя возможность прогуляться с Биллом на этих каникулах. Как бы грустно это не звучало, но отныне их место было заброшено. Неизвестно навсегда ли, а может только на неопределенный срок, но совершенно точно такое произошло незапланированно. Хотя, если смотреть на то, как каждый друг от друга отдалился, первое утверждение выглядело более правдиво, хоть и навевало тоску.       Помимо этого оказалось, что Рич загремел в больницу, причем на нехилый срок с нехилой травмой. Первые подозрения падают сразу на Бауэрса, все равно не отлипающего от них, несмотря на то, что теперь неудачники были не вместе (Возможно Генри не замечал масштабных изменений и того, что все чаще сталкивается с кем-то из них в отдельности. Но теперь никто не сможет дать ему отпор, ясное дело — он бы ликовал). Но вел себя Генри не так буйно, как обычно, все реже цепляясь на улице, словно начиная терять интерес, а такое звучит смешно. Он бы жадно вкушал свое безнаказанное наслаждение и отрывался бы по полной на каждом из бывшего сборища отбросов. Тем не менее ленивое и нечастое появление означало лишь его невникание, подтверждающее, что он не в курсе. Верить в исправление Генри или, упаси Господь, в то, что ему действительно могло надоесть гонять замученных жизнью деток, звучит нереально бредово.       Однако, как бы странно не звучало, его неповинность подтвердилась. Свидетелям, да и самому Ричи скрывать было нечего, тем более настоящая ситуация вышла немного нелепой.       По собственной неосторожности, до скрипучего лязга гоняя на своем далеко не новом велике так, как к этому привык, чтоб челка улетала назад, Тозиер не заметил мгновения, которое решило его ближайшие несколько месяцев наперед. Не на большой скорости, но слишком поздно вдавив тормоз в подложку старенькой машины, какая-то уж очень пожилая дама въехала в него на ходу. Ричи отлетел на хорошую дистанцию, ведь сам несся по дорогам и улицам в привычно ненормально темпе. Не успел и осознать, как все пронеслось перед глазами в сущем мимолете: глухой удар, торможение колес, железный грохот и острая боль в левом плече. Закрыв глаза всего на секунду, открывая, уже слышал постороннее суетение вокруг себя и не без труда смог высмотреть мутно расплывающийся силуэт, нависающий сверху. По высокому голосу почти сразу удалось понять, что это была женщина, а по строгой униформе, а вернее по ее знакомым цветам, дошло, что это была уже прибывшая помощь. Постоянно повторяя одну и ту же фразу, которую парень слышал сквозь плотную «вату» в ушах, фельдшер ощупывала его, как Ричи сам понял, а затем дерганная боль иглой прошла сквозь все левое предплечье. Не слышно, прохрипел он, застонал или выдал еще какой звук, было невозможно услышать себя. Остальной шум и гудение нескольких других голосов доносились как из-под воды. Когда он во второй раз закрыл глаза, стараясь сосредоточиться на словах, больше не смог поднять век. Посторонние звуки отдалялись подобно уезжающему поезду, в конец совсем размываясь и затухая. Перед последним хриплым стоном внутри все сжалось от единственной мысли: «я себя не контролирую». Попытки шевельнуть пальцем или сделать вздох, удержаться в сознании — подобно желанию удерживать каждую крупицу песка в руках, быстро ускользающий сквозь фаланги. Все это промелькнуло меньше чем за секунду, а затем вес тела исчез. Чувство собственного дыхания, тела, боли. Испарилось.       Первый живой слух, прерывающееся пищание. Голова ощущалась обманчива лёгкой, но кое-что с подступившим возвращением отогнало страх все затягивающей глухоты, темноты и невесомости, которую не вышло перебороть: тяжесть собственных век. Это значило, что смерть перешагнула через Ричи, лишь слегка припугнув болевым шоком.       Похоже он уже не на дороге, а на чем-то мягком. Чувства восстанавливались с противным, становящемся громче по мере пробуждения, монотонно повторяющимся пиликаньем аппарата. Изнывающий выбитый сустав решил моментом напомнить о себе, первее всего остального. Не сразу вышло нащупать свои силы для того, чтобы сделать следующее, но после пяти минут размеренного хождения грудной клетки, восприятия себя по-новому, исчерна-русые ресницы легко задрожали. Пелена прорезавшая взгляд ослепила белизной палаты, через протрезвленно вычерчивая не до конца чёткие контуры.       Слева, боковым зрением виднелось все равно мутное яркое пятно. С той же стороны тянуло небольшой утренней прохладой, разрешая почувствовать руками преждевременные мурашки.       — «Окно» — догадался сразу, гадать не пришлось. Вторая мысль была немного трезвее, поскольку Ричи понял, что точно был без очков.       Естественно проскользнувший слушок таки дошел до остальных некогда друзей, но через чур поздно. На тот момент Тоизер уже отлеживал бока не на медицинской койке, а дома под таблетками и строгим надзором сиделки (что оказалось совсем внезапным). Однако, если подумать, Мэгги постоянно на работе, а отец семейства, проходя по той же схеме, вообще не бывает дома. Оставлять этого балабола наедине с собой приравнивалось к подписанию удостоверения о смерти. Сиделка Нэнси Мейсон вообще была неплохой девушкой, образованной на вид и очень симпатичной (но конечно же не настолько, чтобы тягаться с Беверли Марш, об этом и речи идти не могло!). Ее юный возраст совершенно никого не смутил, та ухаживала за непоседливым юношей почти что три месяца после выписки, пусть травма и не была настолько серьезной. Если бы клуб друзей не распался, то в новую встречу главный клоун школы Дерри, а по совместительству Ричард Тоизер, во всех красках описал бы какая химия творилась между ним и Нэнси, пока родителей не было дома. Да что там, нужно еще подумать как тот захочет приукрасить свою историю. Те кто его знает, в курсе, как он сильно переигрывает, переигрывает в своей привычной марене: «Да она так кричала подо мной, что даже соседи через дорогу прибегали спрашивать, что здесь происходит!». А после язвительных комментариев Эдса, обязательно выплюнет что-то вроде: «Не переживай Спагетти, я не забыл про твою мамашу, такой огромный зад невозможно забыть, он же будет сниться в кошмарах». Интересно вообще, почему он не растрепал всем и вся даже сейчас, ведь упустить шанса поведать о том, какой он казанова и как лихо охомутал привлекательную няньку «как в порно-фильме!», не представлялось возможным. Конечно же каждое его слово от начала и до конца было бы ложью, а если и нет, поверят ему лишь те. кто с ним мало знаком, а таким он подобное не рассказывает. Беверли точно состроила бы саркастичную улыбку и обреченно вздохнула, беззлобно закатывая глаза, пока Эдс скривил бы брезгливую рожу, поднося два пальца к губам, очень правдоподобно изображая рвотный рефлекс. Бен, Майк, Билл и Стэн смотрели бы на Ричи взглядом: «пизди-пизди, Тозиер».       Было бы славно, но такое можно лишь представить, ведь на сегодняшний день такие истории рассказывать уже не кому. Помимо инцидента с Ричи, судьба растасовала и остальных, не смея обойти стороной.       Стэнли через чур перегрузили делами церкви в тот раз и он не выходил на связь ни с кем, даже с Биллом и лучшим другом, который залежался с сотрясением и «без возможности дрочить правой рукой». На эту тему тоже могло бы появиться много отвязных шуток с самоиронией брюнета и половиной, где ему помогала Нэнси, но увы.       Только Беверли и Бен еще изредка пересекались для вечерней прогулки, здоровались и, бывало Бен провожал ее до дома, когда отец Марш оказывался в вечернюю смену. Бен все еще тот неловкий заучка, каким и оставался, но судя по тому как кудряво-рыжая девушка улыбалась ему, такой Бен продолжал ей нравиться.       Майки в основном был занят так же как и Урис, но уже делами фермы, за которой стоило следить в два раза больше и начинать самостоятельно ухаживать за некоторыми моментами. Он не перечил дяде, видимо смирившись со своим главным страхом и даже сам предлагал помощь после того как у старика сорвало спину. Страшно признавать такое поведение, ту жалость, которую он испытывал, и то, что все тяжелые переживания, слабохарактерность и прочее — испарилось, просто с возрастом. Взросление не входило в планы юных обывателей Пустоши, но сейчас, наверное, оно началось у всех. Ховард Хэнлон очень резко потерял силы и вроде как приболел в силу возраста. Хотелось Майку или нет, но он взял остатки лидерских качеств и в основном занимался семьей, отдавая им главную часть себя, а остаток времени посвящая скоту и остальным учебным мелочам.       Вот так всех и раскидало. Правда ощущение, будто чья-то вина здесь все-таки присутствовала. Вина всех, кто в самостоятельную упустил ту нить, благодаря которой еще иногда общались. Начало разлуки неудачников, которое неконтролируемо затянулось. Следующее время как в тумане, а ведь и не сказать, что они не встретились на третьем сентября. Чем дольше продолжалась тишина, тем меньше было приветственных кивков и легких улыбок в незапланированных столкновениях. Все дошло до той самой точки невозврата, при которой кажется глупым смотреть в знакомые лица. Пора быть теми самыми незнакомцами, которые знаю друг друга лучше всех.       Эдди разболелся под начало октября очередного учебного ада, зацепив болезнь досягающей по степени для истеричных криков его матери. Параноидная Соня усадила бедолагу под домашний арест чуть ли не на полгода. Ясное дело, что на протяжении этого времени Эдди не учился в школе, ему наняли репетитора. Если хоть немного знать Соню Кей, то любой бы посочувствовал ее сыну. Хотя, вроде бы его исчезновение проигнорировала (а скорее не заметила) бывшая банда, так как в тот период они уже не виделись даже случайно.       Таким образом, некогда клятвенно заключенный на крови клуб неудачников медленно, но уже окончательно развалился. Впереди последние годы учебы и возможно они больше никогда не встретятся, не соберутся в сухом поле, через которое пробирались в лес, никогда больше не позагорают после прыжков с карьера и плесканий в прохладной воде, игнорируя уже синие губы и мурашки, что крупно покрыли собой еще незагорелую кожу. Больше они не будут ходить по каменной реке вечером и не послушают у крутого склона жалобы Эдди о том, что канализационная труба, сточные воды (А именно тот бетонный цилиндр, в который полез Ричи) это отвратительно и мерзко, да и вообще, его ноги что-то только что коснулось. Самое главное: Ричи не кинет после этого в него грязной мокрой тряпкой, пролежавшей в сливной воде бог знает сколько, а Стэн не поморщит нос от её ужасного запаха, под задушливо-астматичный писк Капсбрака.       Воспоминаний было намного больше, но лучше всего была их только-только собравшаяся группа мокрых мальчишек и коротковолосой Беверли, их начало долгого союза.       В городе стоял невыносимый зной, температура даже в тени намеревалась подарить тебе обморок или солнечный удар, вопреки густым кронам деревьев.       Они впервые ушли в Пустошь дальше чем обычно, на восточном берегу Кендускига царила какая-никакая прохлада. Вместе притесняясь у берега, протянули усталое молчание. Портативный приемник Ричи был выключен, что оказалось не к стати, и пусть все они были напряжены после апокалиптичной битвы камнями, сейчас главный весельчак команды вещал бы это как: «Да этому Бауэрсу так камнем в лоб залетело, что я вообще удивлен какого хера он поднялся на ноги! Честное слово, я на секунду обрадовался, что мы выбили из его пустой башки последнюю извилину, которая держалась на волоске его убогой тинейджерской прически!». Правда в тот же день Тозиеру и влетело от его матери. Если бы не этот дружок Бауэрса, Джейгеймейер, то может быть Рич не донашивал потом свои старые очки, по вине вышеупомянутого громоздкого задиры. Ричи вообще не из тех, кто когда-либо плачет, но тогда его одолевала невыносимая, жгучая обида, впервые на свою мать. Хотелось что-то сломать или кого-нибудь пнуть, но единственное, что он мог — вдарить по деревянным лестничным балясинам и тут же болезненно зашипеть, подпрыгивая на одной ноге и беззвучно проговаривая ругательства как в нелепом анекдоте, которые он сам любил шутить. Хорошо, что этого никто не видел.       Однако, какими бы не были воспоминания, через пару лет наверняка это забудется. Никто из них не думал о будущем, а значит никто не догадывался, что оставалось совсем мало времени. Каждый продолжал жить в собственных проблемах, позабыв, как однажды они решали их вместе. Даже не ясно, что действительно к этому привело. Летняя школа? Сеанс лечения? Семейные дела? Отдых в другом городе? И все равно казалось таким глупым и мелочным любое оправдание на фоне той дружбы, которая у них была. Возможно ли все изменить? Наверняка да. Но ведь для этого нужна причина. Причина, благодаря которой, совершенно неожиданно старый друг позвонит уже ближе к позднему вечеру и из трубки послышится голос, до щемящего чувства знакомый, от которого ноги станут ватными, а в груди бешено заходит сердце. Поперёк горла упрётся тугой узел, не давая вдохнуть, пока животе что-то резко оживает и начинает импульсивно биться, щипаться, дрожать и трепетать… И без предупреждения вынудит похолодеть всему изнутри, накатывая непонятным и вьющимся роем, упадком сил, до опасного покалывания в пальцах. Голос, немного огрубевший, но который нельзя спутать ни с чьим другим, потому что он близок к чему-то важному в душе.       — «Нам нужно поговорить.»