Запаха свободы, витающего в воздухе, она не чувствует. Пением птиц, что с каждым днём становится всё активнее и громче, не наслаждается. А цветущие деревья только мозолят сухие глаза.
Айви задыхается в Гиперион-Хайтс, а может, и во всем Сиэтле. И даже в этот парк её гонит овцой неприятное ощущение собственной ненужности, острым лезвием царапающее что-то под рёбрами. Очередной семейный скандал закончился немыслимым — побегом девушки из дома. Наверное, нужно иметь много смелости, чтобы открыто противостоять матери, под рентгеновским взглядом которой душа леденеет, объявить своеобразный бойкот самой Виктории Белфри, чтобы та наконец поняла — её дочь не пустое место. (Я ничем не хуже тебя, мама!) Айви тоже неестественно выгибает позвоночник, никогда не суетиться, манерно ступая по жизни в дорогих лодочках, также смотрит на людей свысока, будто неосознанно копируя повадки Виктории. Её красивое лицо тоже может портить эта надменность, отталкивающая от себя каждого.Айви было плевать на мир, а миру было плевать на неё. И так будет всегда...
— Всё в порядке? — Ты смеёшься? У неё в руках влажная салфетка и красные глаза, на дне которых плещется тошное отчаяние, но его не дозволено знать никому. Раны, которые оставляет родитель, никогда не перестанут кровоточить. Историей Айви никого не удивишь, ведь каждый где-то её уже слышал. Банальный сказ на одну строку — «излюбленный младший ребёнок, которому досталось все внимание матери и никому не нужная старшая, вынужденная рано повзрослеть.» Разве что, отличие истории семьи Белфри в том, что Анастасия давно мертва, а Айви так и не стала лучшей. Скорбела ли она? Поначалу да. Но позже захотела свернуть шею собственными руками уже мёртвой сестре. У каждой семьи свои маленькие секреты. Самое ненавистное в Анастасии то, что она наверняка простила бы Айви. Поняла бы, утешила объятиями как раньше и сказала, что всё хорошо и не в обиде за убийство. Такой она была при жизни. И неудивительно, что Виктория возвела её в ранг святых после героической смерти, а вторую дочь, юродивую, обрекла на жалкое существование в тени преподобной сестрицы. Спасибо, не заставляла молиться на ночь перед изображением Анастасии. Так что нет, Айви не в порядке. Айви на грани помешательства из-за личной трагедии. В осмелившемся потревожить её одиночество, она разглядит синие, но ни разу не холодные глаза. Только позже узнaeт черты полицейского, который частенько ошивался возле её сводной, ещё более ненавистной Викторией, сестры — Джасинды. Его предложение помочь разбивается о ехидный смешок девушки и не менее колючий комментарий, что герой может дальше напиваться из жалости к себе, а за ней вот-вот подъедут друзья.Так жестокосердно Роджерса ещё не посылали.
У него в руке недопитая бутылка виски и блокнот пропавшей девочки. О, как он себя ненавидел, когда случайно пролил на него разбавленную бурду из пакетика, которую тяжело назвать даже кофе. День на самом деле выдался таким же, как и все предыдущие. Роджерс путается в череде однообразных будней и редко смотрит числа на календаре, ведь они не имели для него значения. Просто сегодняшний вечер отличился какой-то особой невыносимостью. «Накопилось», — сухо говорит Уивер и отпускает напарника раньше.Наверное, он прав, но проблема в том, что Роджерс никогда не облегчает душу.
Детектив предпочитает тащить за собой груз вины за пропажу Элоизы Гарднер и не позволяет себе отдых из-за собственного обещания, что пока не отыщет её, он останется грешен и будет со сжатыми зубами терпеть бремя. Но неоправданно резкий ответ Айви сравним с ментальной пощёчиной, которая приводит безумного в чувства. Роджерс моментально трезвеет и забывает про своё рвение утопить этот день в алкоголе, нервно выбрасывает бутылку в урну. И возвращается к бедовой девице на скамейке. То ли причина в том же чертовски кусачем виски, ведь половина «зелья забвения» уже в нём, то ли в собственной проницательности, подшептывающей, что у девушки с таким острым языком едва ли найдутся друзья, желающие принять её на ночь. А может, Роджерс сам в душе надеется, что кто-то протянет ему руку и решит хотя бы одну проблему из багажа неразрешённых дел.Айви соглашается, ведь секунду назад готова была ползти на коленях к Джасинде и уповать на сердоболие. Роджерс упускает момент, когда её присутствие в его доме стало «к месту.»
Сначала она заняла его кровать в спальне (потому что не пожелала довольствоваться диваном в холостяцкой берлоге, пришлось уступить), а позже — в жизни. Мужчина до сих пор помнит как Айви впервые перевязала его галстук, когда он собирался на корпоративный вечер, с деланным безразличием отметив, что глубокий сапфировый идёт ему больше чёрного. Словно так надо. Их совместная жизнь соткана из маленьких деталей, без которых ни Айви, ни Роджерс не представляют будни. К примеру, Белфри замечает — сначала неосознанно, а потом с улыбкой — что на улице Роджерс всегда убирает обёртки в свой карман с целью выбросить позже в ближайшую урну, ведь принципиально не мусорит на улице, но стандартно забывает, а фантики так и копятся, пока места совсем не остаётся. А детектив обращает внимание, что Айви каждый раз заказывает новые сиропы в кофейне, пытаясь перепробовать их все. Айви оказывается не самой худшей соседкой, хоть и со своими причудами. У Роджерса утром нет времени на готовку, а по вечерам — сил. «Маленькая мисс Белфри», выяснилось, совершенно не умеет готовить. Зачем, спрашивается, если в её прежней квартире этим занималась домработница. Но зато Айви, действительно волшебным образом, ведь машину всегда забирал детектив, успевала взять в кофейне на другом конце города два розовых стаканчика — капучино для него и латте с пенкой себе — и доставить в полицейский участок раньше, чем Роджерс пожалеет, что снова забыл позавтракать перед уходом. Она была категорически против того, чтобы он брал эту ядерную смесь из автомата с напитками. Всё пыталась приобщить его к новомодным заведениям. Однажды он поблагодарил её за заботу, но «маленькая мисс Белфри» встретила излишним холодом и небрежными словами, что делает всё это лишь для того, чтобы детектив позволил подольше задержаться в его квартире, пока она ищет новую работу, под стать ей. Тогда Роджерс ничего не ответил, но отчего-то усмехался по-доброму в свой стакан кофе. Он временами испытывал почти непреодолимое желание схватить Айви за плечи в минутном порыве и закричать в лицо: «тебе не нужно быть первой, будь собой!»«Маленькой мисс Белфри» Роджерс дразнит её, потому что она во всём хочет походить на мать, недостижимую и суровую, а Айви презрительно называет его «героем» из-за очевидного синдрома спасателя и глупого героизма, граничащего со слабоумием.
Локоны горького шоколада, к большому счастью Роджерса, то немногочисленное в Айви, что не копирует идеально ровное каре Виктории Белфри, настолько образцовое, что кажется каким-то искусственным, не настоящим. И ему нравится наблюдать по утрам за бликами в волосах девушки, такими тёплыми и мягкими, как апрельское солнце. Неужели он рад возвращению весны? И вместе с этой радостью в груди щемит от минутной тоски. Роджерс, вот правда, не умеет чинить ни поломанные вещи, ни поломанных людей. Он даже себя то не может собрать по осколкам уже много лет, но ради Айви он готов попытаться.Потому что даже реалистка с фирменным взглядом «спустисьснебесназемлю» имеет право на счастливую сказку.