В жизни бывает

Мягкий вздох сорвался с посиневших губ, прежде чем Дазай вообще успел открыть глаза, хотя какого хрена, ведь он должен был быть мертвее мертвых в данный период времени; не то, чтобы он мог закрытыми глазами, которые, казались, были налиты свинцом, определить какой сейчас час, и опять же, какого хрена в его голове столько ненужных мыслей… Несмотря на его навязанный слишком впечатлительными людьми титул Демонического Вундеркинда, его мозг, упрямо отвергающий подобную хуе…- концепцию на его личность, был набит совсем ненужными вещами, и иногда казалось, что это лишь очевидно лишь ему самому и одному Богу, к которому он пока не смел обращаться. Грехи, вина, людская порочность, вина, вина, ви… Так, стоять, Осаму. Твоя остановка, дальше путь только к хронической депрессии, которая пока совсем не вписывалась в счастливую и беззаботную недолгую жизнь. Так вот, к слову о «недолгой», что способствовало тому, что его переразвитый мозг всё еще мог размышлять о подобных тривиальных вещах? Снова неудачно порезал вены? Не слишком глубоко? И, главный вопрос: если он вновь выжил, считается ли это, что госпожа удача пожала ему руку, или же она отвернулась совсем, решая под конец станцевать ему тверк, играя своими счастливыми ягодицами, символизирующие желание жить? Действительно, каким образом его вообще назвали Вундеркиндом, Дазай не понимал. Хотелось пить. Язык прилип к нёбу, он был истощен настолько, что мог думать только об этом, пока его мысли вновь не унеслись в далекие края идиотских мыслей. Подумать только, его язык всегда безоговорочно находил в себе силы держать себя прижатым к верху, пока сам Осаму не мог найти внутри хоть крупицы желания встать с постели, дабы просто жить. Прежде, чем он успел зарегистрировать эту мысль, как дельную, он услышал как открылась дверь после несколько тихих стуков. Что было странно. Он жил один. Никто не знал где находилось его жилище. Поздно, прошипел в голове разочарованный голос Мори, ты мёртв. Не то, чтобы я был против, пролепетал собственный голос в ответ. Так что, впринципе, беспокойство не имело место быть, разве только не о том, слишком ли больно будет умирать, иль у него хватит сил терпеть до последнего. Холодная ладонь незванного гостя заботливо легла на лоб, посылая мурашки по всему телу. — Знаешь, если бы я знала, что ты так стремишься умереть, то я бы позволила Голове демона убить тебя с самого начала. Рука твердо прижалась ко лбу, словно хотела расколоть его, подобно орешку. Не было давней заботы. — Однако, это не так, верно? Ты лишь бесполезное дитя, неспособное защитить себя от группы безмозглых мешков с мясом; как ты вообще собираешься победить Рас Аль Гула, если не можешь дать отпор его пешкам? Чужая конечность добралась до волос, до боли стискивая их, что Дазаю подумалось, что ещё чуть-чуть и женщина — а голос принадлежал ей, по слуху, лет ей было от тридцати лет, — вырвет их вместе со скальпом. Кроме того, что ему было ничего непонятно, было ещё и больно, и, к собственному стыду, страшно, абсолютно некомфортно, что ему хотелось закричать на неё, какого хрена она делает и что ей от него вообще нужно. Что за чёрт этот «Рас аль Гул», причем тут пешки, зачем ей оставлять его без волос. — Через два дня мы встретимся с твоим отцом, — на подобное заявление детектив распахнул глаза так широко, как только мог, и со стороны они забавно напоминали два блюдца; женщина перед ним предстояла очень царственная, хмурая и, кажется, опасная. — Уж извини, малыш, но с такой подготовкой ты пока будешь для меня лишь обузой. Дазай, которого в своё время называли безжалостным люди, жестокостью которых восхищались десятки ублюдков, честно восхитился тем, как грубые слова не переставали течь с чужих губ. Горло судорожно сжалось, напоминая, что организму нужна была живительная вода. Прежде, чем он через свой бешеный страх, рискнул попросить о том, что действительно ему было нужно, в отличии от новых травм к психическому состоянию от незнакомки, та самая незнакомка протянула ему бутылку с мутной водой, хмыкнув острыми губами. — Пей, поможет. Выспись и начинай готовиться. Ты будешь у него гостить долгое время, — с этими словами, она, наконец, ушла, вместе с собой забирая всю напряжённость в комнате. Его глаза лениво проводили тонкую фигуру, вновь переходя в укреплённый спящий режим. В итоге от всей ситуации ему запомнилось лишь несколько обрывков от фраз, которых, как он знал, он забудет через несколько мгновений. Всё вернулось на круги своя. Безмятежное ничего протянуло свои нежные руки к его зомбированной фигуре, обещая сладкое забвение. Сладкого забвения не было, словно что-то на краю сознания не давало долгожданного покоя. … … И Дазай, который в своей жизни прошёл, казалось бы, через всё, вдруг поперхнулся водой, что ему милостливо предоставили, прежде чем шокированным голосом неверяще прошептать под себя: — Малыш?