Зов грёз

Он пристально смотрел на слегка вытянутую, изящную фигуру напротив с бледной кожей, на которую падали лучи утреннего солнца, делая её практически белоснежной. Скуластое, выразительное лицо нежно улыбалось – Володя за эту улыбку был готов отдать всё, что у него осталось в той жизни, лишь бы постоянно её видеть на этом лице и самому снова научиться улыбаться. Даже в его самых потайных, сокровенных снах и мечтах, как этот, он по-прежнему до одури красив, вылитая античная статуя, созданная самым искусным скульптором. Похож на человека из прошлого, которого Володя любил когда-то, и воспоминания о котором он бережно хранит и несёт с собой все последние годы. Вместо того человека в реальном мире теперь бродит лишь застывшая в одной эмоции позолоченная маска, приносящая боль другим людям. Володя помнит его совсем не таким. — Ну так что, может, поздравишь меня? Всё-таки я долго добивался этой работы, — снова раздался до боли родной голос, который выбивал из собственных тревожных мыслей, успокивал бушующие внутри эмоции и притягивал к искрящимся от радости зелёным глазам. Володя не сомневался: это был его Женя, и от одной только мысли об этом на душе теплело. Он стоит здесь, совсем рядом. Искренний, любящий. Подойдя почти вплотную к Жене, дабы убедиться, что всё происходящее – взаправду, Володя обвил его руками, сжимая своей привычной львиной хваткой, но боясь сдавить слишком сильно. Даже иллюзию обнимает трепетно и осторожно... — Я очень рад за тебя, правда. Я тобой горжусь, — дрожащим голосом прошептал он, прислоняясь щетинистым лицом к впалой, гладкой щеке, пока жилистые пальцы осторожно перебирали смоляные локоны. От Жени веяло теплом и запахом его парфюма, перемешанного с насыщенным, пряным кофе, которое он пьёт каждое утро. — Я невероятно скучал по тебе. — Володь, меня не было дома всего-то пару часов, а ты говоришь так, будто я на месяц в командировку улетал, — без капли недовольства или раздражения, но с лёгким непониманием отозвался Женя. Он заключил Володю в такие же крепкие объятия. Его худые, костлявые руки подрагивали, пытаясь разом обнять широкие плечи мужчины. — Ты выглядишь обеспокоенным, на тебя это очень похоже в последнее время. Расскажешь, что тебе снилось в этот раз? Владимир был готов обсуждать с Женей что угодно до потери пульса, даже свои дурные сны. Удивительно, что он вообще беспокоится и спрашивает, казалось бы, о такой мелочи. Но почему-то хотелось лишь расслабиться и хотя бы в мире грёз позабыть обо всех ужасах реальности. Как только они присели на мягкий, велюровый диван, Женя тут же разместил свою кудрявую макушку на плече Володи, накрыв себя тёмно-бирюзовым пледом. На столике рядом лежали начатая книга с оставленной закладкой в центре и футляр с очками Жени, которые он надевал каждый раз, когда принимался за чтение. Сейчас он к ним не притронулся. — Я могу побыть с тобой хотя бы до следующего рассвета? — говорить Володе становится труднее, словно к горлу плотно приставили клинок. Он уклонялся от рассказов про кошмары. Всё вокруг – идеальная картина, у которой не так много шансов воплотиться в жизнь, стать осязаемой, но она настолько желанна и выглядит правдиво, что хочется только одного: чтобы этот сон никогда не заканчивался. — Конечно. Это – твой дом. Наш дом. Здесь я всегда буду ждать тебя, — ответ Жени – как соль на рану: делает только больнее, а не лечит. Но при этом заострённые уголки губ растягиваются в ласковую, согревающую улыбку. '"Наш дом" – как много в этих словах. У Володи и язык не поворачивался хоть раз назвать своё пристанище "домом". Серое, унылое, застывшее посреди бесконечного круговорота событий, которые не позволяют закончить его обустройство, место. Возвращаясь туда, Володя каждый раз чувствовал гнетущее давление сырых, бесцветных стен. Ещё чуть-чуть – и они будто раздавят его. Только постоянное присутствие кошки, которая радостно подбегала к хозяину, когда он возвращался, и тёрлась о его ноги, напоминало о том, что это место пусть и является еле дышашим, но всё же островком жизни. Сейчас перед его глазами совсем иная обстановка: каждый уголок квартиры наполнен жизнью и цветом, везде просторно, и дышать становится свободнее, как будто с шеи и груди были сняты тугие кандалы. — Я никогда тебя не предавал... — вскоре произносит Владимир, до сих пор ощущая увесистый камень на плечах и в сердце. Это бремя, от которого ему никогда не избавиться. Это старая рана, которая с виду давно затянулась, но стоит её тронуть – и она с новой силой начнёт болезненно кровоточить. Он поднёс руку Жени к своим тёплым, обветренным губам, медленно и нежно целуя тонкие пальцы, костяшки и каждую линию жизни на ладони. Последующий поцелуй оставил постепенно тающий на губах горьковато-сладкий привкус – крепкий, наваристый кофе с одной ложкой сахара, выпитый Женей ещё утром, давал о себе знать. — Я так хочу остаться с тобой. Я всё бы сделал для тебя. — Для меня самое главное и дорогое – это ты, и чтобы ты всегда был рядом. Остальное не имеет такого большого значения, поэтому не стоит бежать, сломя голову и пытаясь всеми способами порадовать меня. Мне хватает того, что у нас уже есть, и я счастлив. Здоровые руки снова сомкнули кольцо вокруг Жени. Володя уткнулся в тощее плечо, ощущая мягкую ткань зелёной рубашки и прикосновения прохладных пальцев к своим рыжеватым волосам. Именно таким Женя был выжжен в его памяти. Здесь нет тёмного, гнилого подвала, где даже выцветшие стены кричали от боли; где в воздухе кружила смерть и чувствовался привкус крови во рту, а в огромной клетке бродили дикие звери, лишившиеся рассудка и потерявшие человеческий облик. Они могли лишь хвататься за стальные, холодные прутья клетки, переговариваться между собой и тосковать по свободе, втайне мечтая, что однажды улетят оттуда. Вместе. — Жень, ты не представляешь, насколько я готов отдать всё на свете, лишь бы превратить эти моменты, происходящие сейчас между нами, в вечность.