Литургия зла

— В году тысяча шестьсот девяносто втором мы собрались, дабы засвидетельствовать праведную казнь, — начал преподобный традиционную речь, преграждая обратный путь обвиняемой на самом краю пирса. — Элиза Милтон признана судом виновной в связи с дьяволом и будет утоплена как колдунья. Помолимся за упокой ее души. Сгустившиеся сумерки и пошедший в самый разгар речи снег нисколько не помешали жителям города прийти на публичную казнь, а уж тем более раздеть юную девушку до сорочки, давно потерявшей свой чистый молочный оттенок в грязи сырого и холодного подземелья, в котором ее продержали около трех дней. Каменное подземное строение в не самое теплое время года выстудило из Элизы всю возможность чувствовать конечности. Холод давным-давно проник под кожу, и та в какой-то момент ощущалась как легкая ткань, сквозь которую, через поры, в самые мышцы, просачивалась стужа. Хорошо чувствовалось, как колкому морозу оставалось совсем немного, чтобы добраться даже до костей, а те, в свою очередь, благодаря этому, отзывались в теле чем-то инородным и железным. Но все это не шло ни в какое сравнение, когда после вердикта суда босую Элизу вывели на уложившийся по земле снег. По дороге к реке и без того распухшие и покрасневшие от холода ноги перестали чувствоваться окончательно, из-за чего идти ровной походкой становилось еще сложнее. Пару раз она подскальзывалась, спотыкалась и падала лицом в снег, когда уже даже тот показался теплее, чем воздух, обитавший вокруг реки. А мощные стальные цепи, которыми Милтон укутали как в смирительную рубашку, и того не давали никакой возможности разогнать по телу кровь хотя бы немного. — Я не ведьма… — девушка изо всех сил старалась не выпускать скопившиеся слезы, но одна из них предательски скатилась, и щеку зажгло мокрой дорожкой, казалось, замерзшей на лице в тот же момент. — Я не делала ничего дурного. Я не заслужила смерти. За что? За что вы так со мной? Мои соседи супротив меня ничего не сказали. — Бог видит, ты знаешь, Элиза, — Карвер, как и всегда при исполнение церковного долга, оставался непоколебимым. — Болезни, унесшие множество жизней, твоих рук дело. И стоило Мэри без утайки указать на тебя, недуг настиг и ее, — он обернулся к собравшимся и в взмахом руки указал на скованную Элизу. — Игрушка дьявола не пожалела даже родную кровь! — Это ложь, преподобный! Клянусь перед богом, не свершала деяний, в коих меня обвиняют! — ни вес оков, ни давление речной стужи, ни онемение тела не могли сдержать в Элизе страх, от которого она ерзала и прыгала на месте. — Литтл Хоуп не спасти, он погряз во тьме! Но в том повинно не колдовство: он гниет изнутри! — Загадки тебя не спасут, женщина! — То не загадки! — голос девушки погрубел и местами отдавался рыком. — У дьявола много обличий, кому как не тебе знать! В Литтл Хоуп он скрылся под покровом невинности, под личиной дитя, обвинившей меня! Пока Мэри жива, город не обрящет спасение! Вот твое зло, преподобный! — Да как ты смеешь, — презрительно прошипел Саймон. Мужчина, на совести которого лежало сковывание Элизы, подошел к девушке прежде, чем она успела бы сказать что-то еще, и столкнул ее с пирса. Ледяная вода окутала все тело и казалось, что просочилась под кожу, заполнив расстояние между ней и мясом. Перед самым падением Милтон открыла рот то ли от желания выкрикнуть напоследок что-то еще, то ли от простого крика, но рот ее был открыт в тот момент, когда она погрузилась под воду, поэтому в этот раз стужа заполнила ее изнутри. Однако теперь холод и вероятность остаться без рук и ног были ничтожными по сравнение с тем, с каким давлением вода заполнила легкие. Она не дала и шанса закрыть рот, паника заставляла Элизу двигаться и потому тонуть с еще большей скоростью, а последний воздух — покидать легкие. Кисть правой руки таки смогла выскользнуть из тугой стяжки, но лишь до локтя рука осталась свободной. Ни зацепиться, ни попытаться снять кольца цепей. Пальцы судорожно пытались схватиться хоть за что-нибудь, но нащупывали лишь слои воды. Грудь словно разрывалась изнутри: вода была готова пробить дыхательные органы, поэтому боль была страшной. Рот беспрерывно хватал больше и больше жидкости, открываясь и закрываясь, как у рыбы на суше, пока студеная вода пробиралась через уши и втыкалась под веки. Пирс и факела на поверхности начинали плыть в глазах и сливаться с мрачной толщей воды. Элиза из последних сил пыталась оставаться в сознании, но не позволять глазам закатываться было не так просто и потому в какой-то момент она перестала понимать, открыты ли они вообще. Силы покидали тело быстрее, чем латентная ведьма успевала это осознавать. Оно уже не слушалось, но продолжало прекрасно ощущать, как вода завладевала телом повсюду. Ходило немало историй о том, как во время казни темные силы помогали ведьмам избежать смерти: они не горели, не тонули — поэтому свидетели стояли у пирса до последнего. Поверхность воды была чиста, Элиза не всплыла, хотя Саймон был готов к тому, что в последний миг что-то могло пойти не так. Но ничего так и не случилось. Можно было сказать, что в конце концов он решил направиться домой с чистой душой и выполненным долгом или нет, но противоречивые чувства на этот счет овладевали им каждый раз при виде Мэри. Девочка стояла на протоптанной по снегу тропинке за толпой жителей и смотрела прямо на него своими чистейшими детскими глазками. — Мэри, — неожиданность не помешала ему быстрым шагом настигнуть девочку, — негоже тебе покидать дом, пока хвораешь. — Я более не больна. — Не больна? Все то время, пока Элиза находилась на допросе, суде и дальнейшем заключении, Мэри не могла и с постели встать, что уж говорить о том, чтобы куда-то идти. Сейчас же она выглядела совершенно здоровой, словно и не подхватила выносливую болезнь ранее. И причину в чудесном исцелении Карвер мог видеть только в одном: — Мы изгнали дьявола! На казни не принято было ликовать, но заявление влиятельной городской личности, а также подтверждение его словам не могло не порадовать, так как оно отдалось в разуме как «никто больше не пострадает от темных сил — никто больше не умрет». — Преподобный, — обратилась к Саймону Мэри уже на пороге дома Константина, которому суд решил дать опеку над осиротевшей девочкой, — правильно ли я поступила, когда выдала сестру? — Мэри, — ответ начинался ласково, Карвер присел перед девочкой, чтобы сравнять с ней взгляд, и глаза его были полны надежды, — ты — дар божий. Ты прислана нам Господом Богом, чтобы изгнать дьявола. Увещеванием грешника ты доказала, что сей долг выше крови. Оставь сомнения и помни… — Ты, как и Бог, вовек будешь моей опорой, — медленно проговорила девочка мантру, которую Карвер говорил ей изо дня в день. — Умница, — по-отцовски улыбнулся он ей. — Ну, ступай. И пусть Константин окружит тебя своей заботой.