***
В следующий раз Сынмин встретился с Чанбином даже не через неделю. Это было в середине его урока политики, и Сынмин не знал, что хуже: проводить время со своим будущим мужем или продолжать занятия политикой. — Что ты здесь делаешь? — было первое, что Сынмин сказал пришедшему, когда тот без предупреждения появился в библиотеке дворца. Сынмин хорошо знал, почему Чанбин был там, даже если он не был осведомлен, что его визит состоится именно в этот день. Он просто понимал, что рано или поздно они должны будут провести время вместе. Но он все еще был так огорчен всем происходящим. — Я тоже рад тебя видеть, — ответил Чанбин на его вопрос, не без того, чтобы закатить глаза. — Я знаю, что ты не обратил никакого внимания на меня за ужином, но было не так уж трудно понять, что мы собираемся провести сегодняшний день вместе, для сближения или чего-то такого. — Почему никто не предупредил меня об этом? — Сынмин с немного беспомощным видом повернулся к своему учителю, но получил от него только извиняющуюся улыбку. Его профессор совершенно забыл упомянуть об этой встрече. — Предполагаю, у меня нет выбора. Профессор вышел из библиотеки, поклонившись двум юношам, и Сынмин остался наедине с Чанбином. Он начал собирать книги, которые были разложены на его столе. — Ну, и какие у нас планы на сегодня? — спросил Сынмин после того, как всё было аккуратно сложено в углу стола. — Разве ты не должен был выбрать, чем нам заняться? — уточнил Чанбин с немного недоверчивым выражением на лице. — Разве? — Сынмин вздохнул, прежде чем закрыть лицо руками. День был обречен на провал. Он был полностью и бесповоротно разрушен. — Мне показать тебе окрестности? — предложил он, опустив руки. — Конечно, — пожал плечами Чанбин, ожидая, когда Сынмин начнет двигаться. Экскурсия по дворцу не была чем-то особенным, и у Сынмина было чувство, что для Чанбина это было последнее, что он хотел делать. Это было понятно, Сынмин чувствовал то же самое. Он все равно позаботился о том, чтобы показать гостю каждый уголок дворца, просто чтобы оттянуть день, так как он понятия не имел, что еще они могли бы сделать вместе. После того, как Сынмину стало слишком скучно, он решил, что, возможно, им стоит отправиться в сад на небольшой перерыв. Сынмин присел на корточки перед небольшой поляной ромашек, нежно проводя пальцем по мягким лепесткам, стараясь не обращать внимания на другого юношу, в то время как Чанбин предпочел сесть на скамейку, недавно поставленную там, которая была довольно близко к Сынмину. Модный материал его одежды доставал до земли, и, вероятно, она будет грязной, когда он снова встанет, но ему действительно было все равно. — Здесь всегда так пусто? — Сынмин услышал вопрос Чанбина и просто кивнул. Здесь был еще дворцовый персонал, но они просто занимались своим делом, выполняя порученную им работу. Кроме них, на самом деле больше никого не было. — Должно быть, одиноко. Сынмин почувствовал легкую жалость в голосе собеседника, что только заставило его стиснуть зубы. Это было действительно раздражающе. — Это неважно, ты привыкаешь к этому, — ответил Сынмин, ни разу не отведя глаз от белых цветов, и он смог услышать тихий вздох Чанбина. — Ты не можешь быть хотя бы немного дружелюбным? — слова Чанбина были едва слышны, и Сынмин почувствовал внезапное желание повернуться в его сторону, на его лице не было ничего, кроме хмурого выражения лица. — Не смотри на меня так, по крайней мере, я вежлив. — Ты ужасен, — ответил Сынмин, поворачиваясь обратно к клумбе с цветами, одной рукой прижимая колени к груди, в то время как другая все еще играла с цветами. Он буквально почувствовал, как Чанбин снова закатил глаза. — Если это поможет, я тоже не хочу этого делать, — Чанбин все еще пытался достучаться до Сынмина и, по-видимому, даже утешить его. — Это помогает, это заставляет меня ненавидеть наше положение еще больше, — в этот момент резкие, горькие слова просто слетели с его языка без особых раздумий. Сынмин чувствовал себя по-детски, он знал, что Чанбин вовсе не виноват, и он не должен быть тем, на кого вымещается все разочарования. Но как же было трудно контролировать себя, когда они были только вдвоем, особенно когда он чувствовал себя измотанным из-за того, что слишком много думал обо всем после ужина. И все же это не было оправданием для того, чтобы вести себя как мудак по отношению к Чанбину. — Поверь мне, выйти замуж за избалованного принца — это последнее, что мне хочется делать в этой жизни, — раздраженный голос Чанбина был единственным, что можно было услышать в тихом саду на некоторое время. Сынмин солгал бы, если бы сказал, что эти слова ни капельки не задели его. Он был кем угодно, но только не избалованным, и если бы он мог выбирать свою жизнь, он был бы буквально кем угодно, только не принцем. Даже если Чанбин этого не знал, и у него не было шанса узнать это, Сынмину все равно было немного больно. Как будто все могло стать еще хуже. Сынмин немного крепче обнял свои колени, прежде чем встать. — Удачи в самостоятельном поиске выхода, — сказал он, прежде чем направиться обратно во дворец, в свою комнату. На сегодня ему хватило. Он только услышал, как Чанбин снова вздохнул, на этот раз чуть громче, прежде чем выйти на главную дорожку. — Сынмин, подожди, — голос Чанбина зазвенел на весь сад, но он действительно не мог остановиться, — я сожалею об этом, — послышалось в догонку, когда Чанбин почти догнал принца, что, по мнению Сынмина, произошло слишком быстро. — Оставь меня, — сказал он, пытаясь ускорить шаг, но Чанбин все еще мог придерживаться его темпа. — Я серьезно, я был мудаком, — на это Сынмин только кивнул в подтверждение. — Послушай, тебе не придется торчать со мной всю свою жизнь, — вот что заставило Сынмина остановиться как вкопанного. — Что ты имеешь в виду? — Мне все равно, если ты предпочтешь быть с кем-то другим после того, как мы поженимся, ты можешь пойти и влюбиться в кого захочешь. Ты не должен быть привязан ко мне, — Чанбин, казалось, немного расслабился после того, как Сынмин остановился. Сынмин секунду изучал лицо собеседника, прежде чем отрицательно покачать головой. — Ты можешь сделать это, если хочешь, но я бы предпочел этого не делать, — это был единственный вывод, к которому пришел Сынмин на той неделе, за то время, что он потратил на чрезмерный анализ всего, но растерянное лицо Чанбина было довольно зрелищным. — Почему? Сынмин просто пожал плечами, прежде чем снова начать уходить, но на этот раз в удобном темпе. Он действительно знал почему, но просто не хотел говорить Чанбину про причину. Он не хотел, чтобы кому-то еще приходилось жить в тени. Причина была столь проста. После этого двум юношам удалось проявить некоторое уважение друг к другу за то короткое время, которое у них оставалось до того, как Чанбин должен был уйти. Сынмин все еще не чувствовал себя спокойно в этой ситуации, но было приятно, когда в его адрес больше не бросали резких слов.***
Они снова увидели друг друга через неделю после их последней встречи, это было в тот же день недели. И так продолжается и до сих пор, их четверги посвящены общению друг с другом. Сынмина это вполне устраивало, встречаться с Чанбином раз в неделю было достаточно. Случайные язвительные замечания друг друга никогда не прекращались, но в какой-то момент они начали превращаться просто в поддразнивание. Сынмин терпел все, так как на самом деле у него не было выбора. Все было просто прекрасно, и таким образом прошел целый месяц, но потом дела стали не столь благоприятными. Однажды за очередным совместным ужином их родители настояли, чтобы они встречались чаще, чем раз в неделю, поскольку новость о том, что они вместе, скоро станет достоянием общественности. Сынмин подумал, что это в значительной степени большая заноза в заднице, и ему пришлось приложить усилия, чтобы оставаться сосредоточенным на еде перед ним, вместо того, чтобы закатить глаза — маленькая привычка, которая у него была, когда он был раздражен. Он подсознательно перенял ее от Чанбина, но предпочел бы унести эту информацию в могилу, чем признаться в этом кому-то. Вот так они перешли от встреч раз в неделю к встречам два раза в неделю, иногда даже три раза. Для Сынмина это было чересчур, но он знал, что лучше не жаловаться. Особенно после того, как он узнал, что Чанбину каждый раз приходилось ехать около часа, чтобы добраться в замок, когда он приходил в гости. Если это докучало Сынмина, то для Чанбина, вероятно, это было еще большим неудобством. Это было также одной из причин, почему они никогда не засиживались допоздна. Для Чанбина было безопаснее вернуться домой до того, как на улице стемнеет. Их отношения развивались в позитивном ключе, они начали довольно хорошо общаться, но потом наступила осень, и начало темнеть раньше, Чанбину приходилось уезжать раньше, что было для обоих выигрышной ситуацией, по крайней мере, так думал об этом Сынмин. Но затем, через две недели после того, как был определен новый график встреч, мать Сынмина внезапно появилась в саду — месте, где им было комфортнее всего проводить время вместе. Однако она появилась не в самый подходящий момент: Сынмин тихо смеялся над одной из дурацких шуток Чанбина, улыбка расцвела на его лице. Он, вероятно, не улыбался бы так широко, если бы не был абсолютно измотан из-за занятий, которые у него были накануне. От усталости он почувствовал легкое головокружение, поэтому просто продолжал подыгрывать нелепым шуткам собеседника. Такое зрелище в глазах матери Сынмина означало только то, что они прекрасно ладили, что все внезапно стало хорошо, и они были совсем не против женитьбы друг на друге. Это было также примерно в то время, когда Чанбин готовился попрощаться с Сынмином, так как на улице начинало темнеть. Мальчики были поражены, когда мать Сынмина раскрыла свое присутствие, но она только нежно улыбнулась им обоим, в то время как Чанбин повернулся к ней, чтобы должным образом поклониться. — Чанбин, как ты относишься к тому, чтобы остаться на ужин? — сладкий голос матери Сынмина заставил их обоих замолчать. Сынмин просто пытался понять, к чему все это, и ему не удалось скрыть хмурое выражение на своем лице. — Я бы с удовольствием, но уже довольно поздно, и я не должен… — Чанбин заговорил после того, как прочистил горло и бросил на Сынмина быстрый взгляд, стараясь быть настолько вежливым, насколько мог. — Мы бы на самом деле хотели, чтобы ты остался на ночь, если ты не против, — настаивала женщина. — Мы уже отправили сообщение твоим родителям, что, вероятно, оставим тебя на ужин и на ночь здесь, если ты этого захочешь, так что не нужно беспокоиться об этом. Она все это спланировала еще до того, как ответ Чанбина был озвучен, понял Сынмин, и он почувствовал, как кончики его пальцев покалывает от разочарования. Чанбин бросил на Сынмина еще один взгляд прежде чем ответить, на что Сынмин просто пожал плечами. Это было полностью его решение. — Я бы с удовольствием, — сказал Чанбин с вежливой улыбкой, так как у него не было особого выбора, и Сынмину показалось, что он по какой-то причине затаил дыхание. После того, как мать Сынмина ушла, он повернулся к Чанбину, одна из его бровей приподнялась в безмолвном вопросе. — Твоя мать пугает меня, — сказал Чанбин, пытаясь вести себя так, словно это ничего не значит, затем он повернулся, чтобы сесть на скамейку, которую они часто занимали, когда проводили время в саду. У него был немного отстраненный вид, так как его глаза были прикованы к подстриженной газонной траве, которая уже начала высыхать. — Что случилось, ты боишься спать один? — Сынмин попытался поддразнить, ожидая, что раздраженный Чанбин подхватит шутку. — Еще чего, — усмехнулся старший, но легкий розовый оттенок его шеи говорил об обратном, и Сынмин трактовал это как намек, чтобы не развивать эту тему. Конечно, ему все еще не нравилась ситуация, но он достаточно сблизился с Чанбином, чтобы понять, что тот не хотел ставить его в неловкое положение. Он чувствовал, что это было наименьшее, что он мог сделать, поскольку предстоящий брак влиял на них обоих. — Знаешь, если тебе неловко, ты можешь просто прийти в мою комнату, я почти уверен, что показал тебе, где она находится, когда проводил для тебя экскурсию, — Сынмин был так же шокирован, как и Чанбин, словами, слетевшими с его губ. Почему он старался изо всех сил, чтобы убедиться, что Чанбин хорошо проведет время? Может быть, это было чувство вины из-за того, что его мать почти силой заставила гостя остаться на ночь. Сынмина все еще удивляло, что он предложил вариант прийти в свою комнату. И казалось, что Чанбин чувствовал то же самое по этому поводу, учитывая странный взгляд, который он бросил на Сынмина, и отсутствие ответа. Его губы были слегка приоткрыты, и Сынмину потребовалось немного самообладания, чтобы не усмехнуться из-за такого выражения лица. — Ты был слишком серьезен, чтобы шутить. Ты хочешь умертвить меня во сне или что-то в этом роде? — лицо юноши было хмурым, но в его голосе ясно слышалось веселье. — Я бы сделал это только ради скандалов, — Сынмин издал тихий смешок, глядя вперед, наблюдая, как медленно садится солнце. — Представь, что бы все сказали: «Наследный принц Левантера стал убийцей!», — это была дурацкая шутка, именно так к ней отнесся Сынмин, но Чанбина, похоже, это все равно позабавило. Звук глупого смеха заставил Сынмина обратить на Чанбина свое внимание, и он не мог не заметить ямочки, появившиеся на его щеках. На самом деле он видел их за несколько недель до этого, когда Сынмин упал на задницу на лестнице в библиотеке, и Чанбин подумал, что это самое смешное, что он видел на этой неделе. Сынмин даже не мог сильно злиться на него за смех, он был слишком занят, будучи полностью загипнотизирован ямочками Чанбина. Тем не менее, Сынмин мысленно проклинал его за то, что он был таким привлекательным. — Ты так угрожающе выглядишь, — со смешком сказал Чанбин, глупая симпатичная улыбка все еще была приклеена к его такому же глупому, но симпатичному лицу, что заставило Сынмина оглянуться на заходящее солнце, так как он начал чувствовать себя немного ошеломленным россыпью веснушек будущего мужа.***
Было, наверное, немного за полночь, когда Сынмин отправился спать. Ужин с его родителями и Чанбином прошел хорошо, без особых происшествий. После этого он пошел показать Чанбину гостевую комнату, в которой он останется на ночь, и сменную одежду, которая ему определенно понадобится. В тот день ничего особенного не произошло, но Сынмин все еще чувствовал себя слишком усталым, чтобы заниматься чем-то еще, помимо сна. Он по-прежнему позволял горничным заботиться о нем до того, как лечь спать, и всегда был благодарен им за помощь. Несмотря на сонливое состояние, у него все еще было достаточно энергии, чтобы время от времени отпускать с ними шуточки. Он почувствовал умиротворение, когда его голова коснулась подушки. На самом деле это было проблемой, потому что по какой-то странной, неизвестной причине он не мог заснуть. Он не мог понять, в чем дело, но все продолжал переворачиваться с боку на бок на протяжении, как ему показалось, часа. Он раздумывал, не встать ли ему с постели и выйти на балкон своей комнаты, чтобы подышать свежим воздухом, но когда он начал напоминать себе о том, как холодно стало по ночам, тихий стук в дверь прервал ход его мыслей. У него было такое чувство, что он уже знал, кто находится за дверью, и он издал небольшое мычание, давая понять, что он не спит. Придвинувшись к краю кровати, он зажег свечу на тумбочке, чтобы его комната не купалась в полной темноте. — Привет, — он узнал голос Чанбина, за которым последовал мягкий щелчок только что закрытой двери. — Начал скучать по мне? — сказал Сынмин с ухмылкой на лице, контрастирующей с тем, как он щурил свои усталые глаза, чтобы разглядеть Чанбина. — Да, мне нужно было увидеть твое лицо перед сном, чтобы кошмары не шли ни в какое сравнение с этим, — тон Чанбина был дразнящим, и если бы Сынмин к этому времени не привык к характеру их отношений, он, вероятно, надулся бы и выставил ночного гостя из комнаты. — Я ненавижу тебя, — тихо сказал Сынмин сонным голосом. — Ты спал? — нотка беспокойства в голосе Чанбина заставила Сынмина слегка улыбнуться. — Да, ты только что разбудил меня от лучшего сна, который у меня был на этой неделе, — он услышал только фырканье Чанбина, так как держал глаза закрытыми. Сынмин почувствовал, как матрас слегка прогнулся, и предположил, что старший решил испробовать кровать Сынмина. Он бы, наверное, прокомментировал это, если бы не был таким уставшим. — Что случилось? — пробормотал Сынмин, слегка приоткрыв глаза и увидев крупным планом Чанбина с пушистыми волосами и рубашкой, которая, по мнению Сынмина, слишком сильно обнажала его руки. Он никогда не видел Чанбина не в его официальной одежде, которая закрывала все его тело, так что видеть его таким было определенно ново. Такой новый тип одежды не был высоко оценен последними остатками здравомыслия Сынмина, но все же казался чем-то новым. Ему не нравился Чанбин, он терпел его, но то, что он был таким привлекательным, было большим недостатком для Сынмина. — Не мог уснуть, — сказал Чанбин, оставаясь таким же тихим, поскольку он очень удобно устроился на кровати, и Сынмин ничего не говорил об этом. Он лег на животе, и его голова покоилась на плоской поверхности матраса. Сынмин промычал в ответ, слишком уставший, чтобы продолжать разговор. — Итак, ты решил, что было бы идеально прервать мой прекрасный сон, — пошутил Сынмин, подсознательно рисуя разные фигуры на кровати. — Ты был тем, кто упомянул об этом раньше. — Наконец-то, хоть в чем-то ты прав, — сказал Сынмин, и не прошло много времени, как он почувствовал толчок пальцем в ребра, в результате чего он пискнул, а Чанбин тихо рассмеялся от этого звука. После на них опустилась тишина, но она была комфортной, и, как ни странно, сон начал овладевать Сынмином. Он немного поерзал, чтобы устроиться поудобнее на случай, если заснет совсем внезапно, и, прежде чем осознал это, его пальцы почти коснулись пальцев Чанбина. По какой-то причине, будучи таким мягким и сонным, ему захотелось придвинуть их немного, чтобы они легли на руку юноши. Он решил не делать этого в последнюю минуту под влиянием той рациональной часть, которая еще не спала и действовала как раз вовремя. — Но почему ты не спал? — он услышал, как голос Чанбина зазвенел в тишине его комнаты. — Не мог уснуть, — ответил Сынмин, повторяя ответ, прозвучавший ранее от Чанбина. — Почему это? — Понятия не имею, — сказал Сынмин, слегка пожав плечами. — Просто продолжал ворочаться и не мог устроиться поудобнее. Сынмин наблюдал, как Чанбин ерзает в постели, и заметил, что его голова все еще не покоится ни на одной из подушек. — А как насчет тебя? — немного погодя спросил Сынмин, проигнорировав свою рациональную часть мозга и действуя в соответствии с ощущаемым им неясным чувством. Он оттянул немного свое одеяло, чтобы прикрыть рядом лежащую фигуру, но не полностью, учитывая, что они не были так близко расположены на кровати, и у него не были достаточно длинные руки для этого. Чанбин промычал в ответ, но в этом негромком звуке была очевидна благодарность. — Подушки слишком круглые, — Сынмин не мог не фыркнуть на это. — Надо было дать тебе бетонную плиту для сна, — тихо сказал он, и после нескольких секунд молчания они оба разразились приступами хихиканья. — Я не могу спать в местах, с которыми я не знаком, — сказал Чанбин после того, как они оба успокоились, и это имело смысл для Сынмина, поэтому он просто издал небольшой понимающий звук. — Ты мог бы просто отказать моей матери, она бы не бросила тебя в яму, полную змей. У меня такое чувство, что она начинает любить тебя больше, чем меня. Вероятно, она выбрала тебя в качестве своего будущего мужа по какой-то странной причине, подобной этой, — в этот момент Сынмин просто болтал обо всем, что приходило ему в голову, его глаза были закрыты, а рот продолжал болтать. — Она все равно была бы расстроена, — усмехнулся Чанбин, и если бы у Сынмина хватило сил, то он бы закатил глаза на такой ответ. — Сначала да, но это прошло бы меньше чем за день, — возразил Сынмин. — Но я бы чувствовал себя виноватым из-за этого. — Прошло бы. — Но как насчет… — начал Чанбин, и теперь он казался более бодрым. — Как насчет того, чтобы ты хорошенько выспался ночью, а? — в голове Сынмина образовался туман, и некоторое время после этого он ничего не слышал от Чанбина. Сынмин прекрасно понимал, что он просто заботился о юноше и о его здоровье. Он также знал, что Чанбин знал об этом. Но было уже поздно, он чувствовал себя сонным, и ему было все равно. У Чанбина не было аргументов для продолжения разговора, поэтому в комнате воцарилась тишина. Это было приятная атмосфера для Сынмина. Было тихо, и он был не один, присутствие Чанбина приносило ему утешение, и Сынмин чувствовал себя таким умиротворенным. Он уже почти заснул, когда почувствовал прикосновение пальцев к своим собственным. Похоже, Чанбин решил сделать первый шаг. — Ты что, засыпаешь? — голос Чанбина был таким тихим, как будто он боялся разбудить кого-то еще. Сынмин только утвердительно хмыкнул, внезапно почувствовав, что разговоры доставляют слишком много хлопот. — Хорошо, я обещаю, что скоро вернусь в свою комнату. Сынмин был уже слишком погружен в сон, чтобы ответить на это, но он не возражал против того, что Чанбин хотел остаться еще немного. Он не знал, сколько времени прошло с тех пор, как Чанбин в последний раз разговаривал с ним, и он едва осознавал, что происходит, когда нежное поглаживание его руки прекратилось. Довольно скоро вокруг него послышалось шарканье, и из-за этого он почувствовал себя немного как во сне, ему почти показалось, что кто-то укладывает его. Последнее, что он услышал перед тем, как полностью заснуть, был тихий щелчок двери его спальни. На секунду ему даже показалось, что это все часть сна. Но Сынмин понял, что все это не было сном, когда позже, утром, он проснулся один в постели, вспомнив, что Чанбин был в его комнате прошлой ночью. Ему было уютно, он был весь закутан в одеяла. Внезапно он вспомнил о свече, которую зажег, когда Чанбин вошел в его комнату, и его глаза сразу же устремились проверить, что с ней случилось. Сынмин поступил довольно глупо, заснув при зажженной свече, но, боже, он чувствовал себя таким сонным после того, как старший вошел в его комнату. Свеча оказалась в порядке, просто немного меньше, чем была, когда он ее зажигал. Вероятно, Чанбин задул его перед тем, как выйти из комнаты, но Сынмин был слишком сонным, чтобы что-либо услышать. Сынмин задался вопросом, удалось ли Чанбину заснуть после того, как он вернулся в свою комнату. Где-то в глубине души он надеялся, что Чанбин тоже смог немного отдохнуть. Сынмин заметил, что он стал заботиться о юноше больше, чем хотел бы признавать, но это не означало, что он внезапно стал счастлив и взволнован их браком. Это все еще было настоящей раздражающей проблемой. Он заботился о Чанбине только так, как заботился о друге. Может быть, они могли бы установить такие отношения, это не было бы ужасно, если бы они стали друзьями, и это, вероятно, помогло бы им в долгосрочной перспективе.***
Приближался день рождения Сынмина, и празднование было для него слишком тяжелым испытанием. По этому случаю по всему королевству проходили фестивали, и Сынмин должен был посещать все официальные мероприятия, одетый в изящную и немного неудобную одежду. Он был так благодарен, когда все закончилось, и единственное, что ему оставалось сделать — это открыть полученные подарки. Сынмин также получил подарок от Чанбина, помимо официального подарка от его семьи, это была пара нежно голубых варежек на предстоящую зиму. Сынмин думал о них с нежностью в сердце, считая, что они были довольно милыми. Время шло, и скоро наступил октябрь. Где-то в этом месяце их родители сделали публичное объявление об отношениях Сынмина и Чанбина и о том, как они счастливы по этому поводу. Все в королевстве, казалось, были довольны этой новостью. А потом, в один из ноябрьских дней, родители Сынмина сказали ему, как бы они были рады, если бы он мог играть на пианино на вечеринке, которую они устраивали в честь зимнего солнцестояния. Это немного действовало на нервы, но у Сынмина не хватило духу отказать. Позже в том же месяце родители также рассказали ему о том, что на вечеринке будет объявлено о помолвке. На этот раз у Сынмина не было особого права голоса, поэтому он просто согласился с этим, как и Чанбин.***
Подготовка к вечеринке, несомненно, отнимала у Сынмина много времени, и это означало, что его время с Чанбином сократилось до одного дня в неделю. Его регулярные занятия также были сокращены, чтобы он мог больше сосредоточиться на занятиях по игре на фортепиано. Сынмин был занят больше, чем когда-либо, но это было терпимо. Каждый раз, когда Чанбин навещал его, это было похоже на небольшое избавление от стресса, который он испытывал каждый второй день недели. Это было похоже на то, что Чанбин уменьшал волнение Сынмина, даже не намереваясь этого делать. Но по мере того, как наступала зима и приближалась вечеринка, Чанбину становилось все труднее посещать замок. Холод и снег были главными трудностями, когда дело доходило до их встреч, и иногда им приходилось пропускать неделю или сокращать время, которое они могли проводить вместе. Не помогало и то, что Сынмин становился все более напряженным, поскольку дни до вечеринки продолжали сокращаться. Дошло до того, что за неделю до вечеринки Сынмин превратился в ходячий стресс. Он чувствовал, что независимо от того, сколько усилий он прилагал, чтобы правильно записать ноты, всегда было что-то, что он делал неправильно. Он чувствовал себя измученным каждый раз, когда ложился спать поздно ночью, но сон, казалось, всегда приходил к нему позже, чем он привык. Ему было уютно, тепло, и у него было все, что ему было нужно, но казалось, что в его голове царил беспорядок, когда его голова покоилась на слишком круглых подушках. Было не так уж много вещей, которые работали в его пользу. За несколько дней до вечеринки у Сынмина наконец-то был назначен день, который он мог провести с Чанбином, и он был искренне рад этому. Однако когда он проснулся, ему было холодно и он уже устал. Позже, за завтраком, холод продолжал оставаться с ним, и ему казалось, что он проник до самых костей. Он чувствовал, что все больше расстраивается из-за каждой вещи, которая шла не по его плану, и, прежде чем он понял это, он набросился на Чанбина по глупой, по его мнению, причине. И он чувствовал себя таким виноватым из-за этого и ожидал, что Чанбин встанет и уйдет прямо сейчас. Сынмин ожидал, что он хотя бы немного разозлится и ответит на его вредные замечания, но выражение лица Чанбина оставалось мягким, даже ласковым. Он усадил Сынмина на один из низких стульев, которые стояли в библиотеке, и взял его холодные руки в свои, прежде чем начал нежно растирать их. Сынмин был сбит с толку, но он также был благодарен за то, что впервые за этот день смог почувствовать тепло. Чанбин только посмотрел на него, как на драгоценность, и он медленно начал успокаивать Сынмина, или, по крайней мере, так Сынмин истолковали его мягкую речь. Довольно скоро он стал уговаривать Сынмина выйти из своей скорлупы, заставляя его говорить о том, что его напрягало. И когда Сынмин открылся, он просто слушал его, время от времени ободряюще хмыкая в ответ. В какой-то момент Сынмин почувствовал, что вот-вот заплачет, но он быстро сморгнул слезы, когда Чанбин сосредоточил взгляд на его руках. Сынмин почувствовал, что впервые за эту неделю он перестал думать и расслабился, пусть и ненадолго. Чанбин заставлял его чувствовать себя в безопасности.***
Нервы Сынмина были на пределе. «Все будет хорошо», — вот что все твердили ему. Он сам знал, что все пройдет хорошо, но было невозможно успокоить нервы, от которых покалывало его кожу. Это был день вечеринки, и гости уже начали собираться. Сынмин был одет в свою официальную зимнюю одежду. Золотые вышивки украшали его бело-голубые слои одежды. Спереди располагалась эмблема королевства, вышитая той же золотой нитью. Его макияж был сделан дамами, которые знали, которые были мастерами своего дела: тонкие черные тени покрывали его веки, делая его глаза еще больше выделяющимися, а его прямые темно-каштановые волосы были уложены. Он считал себя симпатичным, когда в последний раз посмотрел на себя в зеркало. Сынмину было поручено встречать гостей, когда они прибывали, прежде чем показать свой маленький фортепианный номер. Ему пришлось изобразить свою лучшую улыбку, несмотря на то, что его сердце уже бешено колотилось в груди. Прежде чем он смог поприветствовать всех, он увидел своего профессора музыки в углу комнаты, который звал его. — Ты должен начать готовиться к своему выступлению, — сказала ему пожилая женщина, ободряюще улыбнувшись. — Ты будешь потрясающим. Сынмин только кивнул ей, показывая, что он благодарен за ее слова, прежде чем быстро оглядеть комнату, ища кого-то определенного, кого нигде не было видно. Он тихо вздохнул, прежде чем направиться к пианино, которое стояло на пьедестале в левом углу большой комнаты. Он ждал, когда его отец произнесет небольшую речь, которую он запланировал, о том, как он благодарен своему сыну за то, что он благословил их таким моментом. Сынмин хотел закатить глаза от того, как он все преувеличивал, но он был слишком занят, нервно теребя пальцы на коленях, когда сел на табурет у пианино. Его глаза снова осмотрели комнату, разочарование наполнило его сердце, когда он все еще не мог найти Чанбина. Он не сможет присутствовать на том моменте, к которому Сынмин так долго готовился. Сынмин пытался убедить себя, что это не так уж и важно и что он собирается играть только для себя, а не для кого-то другого, игнорируя то, как его грудь становилась тяжелее с каждой секундой. Может быть, ему просто нужно было утешение, которое могло дать ему присутствие Чанбина, но если он не мог быть рядом, чтобы поддержать, Сынмин не рухнул бы на землю. Вот что он говорил себе. Он отвлекся как раз вовремя, чтобы заметить, как его отец посмотрел на него, когда его речь закончилась, и Сынмин кивнул ему, пытаясь сделать как можно больший вдох, на который был способен. Он слишком много готовился к этому, чтобы поставить себя в неловкое положение. После того, как его пальцы пробежали по первым нотам, он просто продолжил, его холодные руки уже запомнили всю песню, и они двигались прежде, чем Сынмин успел подумать о том, к какой клавише он должен прикоснуться следующей. Прежде чем он осознал это, он уже играл финальную часть, и после того, как он коснулся завершающих нот, он заметил, что по сравнению с тем, когда он практиковал отрывок, на этот раз ошибок не было. Гордая улыбка расцвела на его лице, и он повернулся лицом к своей аудитории, только чтобы увидеть лицо Чанбина, на котором была такая же улыбка. Одно только выражение его лица говорило ему, что он присутствовал при выступлении Сынмина. Его щеки порозовели от холода, и свет отражался в его глазах, точно так же, как это было, когда они узнали, что собираются пожениться. На этот раз, несмотря на расстояние между ними, Сынмин смотрел на него как загипнотизированный, убеждая себя, что у юноши в глазах были звезды. Удовлетворенный вздох вырвался у него, прежде чем он отошел от пианино, только чтобы быть встреченным своей матерью, которая с любовью смотрела на него, и Сынмин подсознательно потянулся к ее прикосновению, когда она нежно погладила его по голове. Да, он был 22-летним мужчиной, которого мама гладила по голове, но его мозг казался ватным после того, как все его давление спало, и он почувствовал усталость. Ее жест был ободряющим и по-настоящему утешительным. Его взгляд вернулся к Чанбину, который уже смотрел на него, и Сынмин извинился, прежде чем отойти от матери. Сынмин изо всех сил старался почтительно уклоняться от незнакомцев, которые стояли на пути, так как Чанбин не сводил с него глаз. — Привет — это было единственным, что ему хотелось сказать, когда он приблизился к Чанбину. Он не хотел переоценивать его, но его глазам, казалось, было трудно оторваться от тела Чанбина. Ну, его сегодняшний наряд был больше похож на его официальную одежду, в которой не было ничего необычного, но в тот вечер черно-красные одеяния казались более формальными, но все же уютными, и Сынмин только подумал про себя, как же они идут Чанбину. — Привет, — ответил Чанбин, сохраняя мягкую улыбку, но прежде чем они смогли продолжить свой разговор, глубокий голос был слышен во всей комнате, прежде чем настала полная тишина. Отец Сынмина снова стоял на том же месте, где он произносил предыдущую речь, и Сынмин почувствовал, как холод пробежал по его венам, когда он понял, что происходит. Внезапно вспомнив о разговоре, который он имел со своими родителями об объявлении об их помолвке, улыбка, украшавшая лицо Сынмина, начала исчезать. Он не мог точно сказать, что именно, но что-то терзало его сердце. Он был так обеспокоен своим выступлением, что забыл, что его родители хотели, чтобы все знали, каков был статус его фиктивных отношений. Прежде чем Сынмин смог погрузиться в свои тревожные мысли, на кончиках его пальцев появилось внезапное тепло, которое вывело его из этого состояния. Его внимание переключилось на Чанбина, и он вдруг задался вопросом, почему его руки были такими теплыми, когда его щеки все еще были розовыми от зимнего холода. Он тоже не казался слишком довольным происходящим, но они оба знали, что не имеют права голоса во всем этом. — Мы всегда считали нашего сына своей гордостью, и мы всегда были рады принимать его решения, — Сынмин почувствовал, как гнев поднимается в его груди, когда в комнате раздался голос его отца, брак был чем угодно, только не его собственным выбором. — Мы хотели бы сообщить всем присутствующим, что теперь он и сын семьи Со помолвлены и они скоро поженятся. В комнате послышались одобрительные возгласы, и Сынмин почувствовал, что все взгляды устремлены на него и юношу рядом с ним, несмотря на то, что он смотрел в пол все это время. Он знал, что должен был улыбаться, показывать всем, как он счастлив в своих отношениях, но что-то внутри него удерживало его от притворства. Он чувствовал ладонь Чанбина на своей пояснице, и на секунду он засомневался в значении этого жеста. Он не был уверен, должен ли этот жест утешить его или дать всем гостям то, что они хотели увидеть. Сынмин знал, что это произойдет, и его отец собирался исказить слова и представить ситуацию так, будто это то, чем все должны восхищаться. Однако его живот продолжало скручивать от волнения, и он был так расстроен, что даже не мог изобразить улыбку. В конце концов, все вернулись к болтовне и занялись своими делами, но Сынмин по какой-то причине не мог чувствовать облегчения из-за этого. — Давай выбираться отсюда, — раздался голос Чанбина рядом с ним, и прежде, чем он смог что-либо осознать, его потащили к выходу из комнаты, а Чанбин крепко держал его за руку. — Это холод так повлиял на твой мозг? Я не могу просто уйти, — попытался возразить Сынмин, но Чанбин только усмехнулся ему в ответ. — С тобой все будет в порядке, перестань волноваться хотя бы на секунду, — ответил Чанбин, прежде чем закатить глаза. — Чанбин, я серьезно. Все заметят, — попытался остановить юношу Сынмин. — Сынмин, в этой комнате целая толпа людей, никто не заметит, что твое маленькое уродливое личико пропало, — засмеялся над ним Чанбин. — Я ненавижу тебя. — Конечно, ненавидишь. Сынмин раздраженно вздохнул, позволив Чанбину вывести себя из комнаты. Он просто надеялся, что никто этого не заметит. — Почему ты ведешь меня в библиотеку? — голос Сынмина эхом отдавался в пустом коридоре, который он смог опознать и в котором по какой-то странной причине не было слуг. — Там тихо, — пожал плечами Чанбин, и Сынмин заметил, что он все еще не отпустил его руку. Что ж, не было ничего необычного в том, что друзья держались за руки, когда один из них шел впереди. Верно? Все было в порядке, Сынмину не нужно было заморачиваться с текущим состоянием его мозга. Чанбин также был прав, в библиотеке было действительно тихо, и они, вероятно, были единственными людьми там, учитывая, насколько темно было. Сынмин пошел вперед и зажег свечу, чтобы им не пришлось сидеть в полной темноте. — Видишь, разве здесь не лучше? — спросил Чанбин, вытаскивая два стула из-за стола, который стоял рядом с ними. — Это не самая худшая вещь в мире, — голос Сынмина был тихим в большой библиотеке. — Это наш вечно благодарный Сынминни. Сынмин просто расслабился, откинувшись на спинку стула, наконец-то получив передышку после напряженного месяца. Тишина нависла над ними, но это было комфортно, безопасно. Если бы не периодическое копошение Чанбина, он мог бы заснуть прямо там. — У тебя есть вши или что-то в этом роде, почему ты так много двигаешься, — сказал Сынмин с мягким смехом. — Эй, — начал Чанбин, полностью игнорируя его комментарий. — Привет. — Не в таком смысле, тупица, — они оба начали хихикать, как будто это было самое смешное, что могло с ними случиться. Сынмин задавался вопросом, устал ли Чанбин так же, как и он. — Ты хочешь прийти на зимний фестиваль 24-го числа? — его тон был слишком серьезным, чтобы Сынмин не открыл глаза и не посмотрел на него. Зимний фестиваль был событием, что происходило каждый год, когда наступало Рождество, но Сынмин так и не получил возможности увидеть его. Ему всегда приходилось присутствовать на большом ужине с родителями или на каком-нибудь официальном мероприятии. Когда он был моложе, он всегда расстраивался из-за того, что не смог посетить фестиваль, но когда он стал старше, его это просто перестало волновать. Где-то в глубине души он просто отказался от попыток убедить своих родителей позволить ему пойти туда. Сынмин слышал об этом только от дворцового персонала. По-видимому, там собралось много людей с прилавками, и они продавали еду, напитки или что-нибудь, связанное с Рождеством. Он даже слышал о фейерверках и множестве огней повсюду и о том, как снег делает все красивее. Так что просьба Чанбина пойти с ним действительно заставила Сынмина задуматься. — Я, вероятно, застряну со своими родителями 24-го, — рассмеялся Сынмин про себя, но это прозвучало пусто, и улыбка так и не коснулась его глаз. Вспышка разочарования, появившаяся на лице Чанбина на несколько секунд, только заставила его почувствовать себя еще хуже из-за отказа. — Почему бы тебе не попытаться спросить их? Они выглядят восторженными каждый раз, когда мы проводим время вместе вне наших обычных дней — в глазах Чанбина была надежда, и Сынмин подумал про себя, что было бы не так уж плохо перенять ее. — Я постараюсь, — голос Сынмина был тихим, и это было почти похоже на обещание. — Завтра. Я спрошу их, а затем отправлю тебе сообщение, чтобы ты знал, — продолжил он, понимая, что они, вероятно, не смогут видеться в последующие дни. — Это хорошо — улыбка Чанбина была легкой и искренней, и от этого ватный от недавно пережитого волнения мозг Сынмина стал еще более затуманенным.***
Так что, возможно, Чанбин был прав насчет того, что родители Сынмина были в восторге от того, что они проводят время вместе. С его стороны даже не потребовалось слишком много усилий, чтобы убедить их, что искренне удивило его. Он не собирался подвергать это анализу, так как это был первый раз, когда родители действительно были не против идеи сына. И 24-е число месяца наступило быстрее, чем ожидал Сынмин, потому что он был взволнован этим событием и ожидал, что время будет идти медленнее, чем обычно. Но вскоре он обнаружил, что этот заветный день уже наступил, и дворцовые служанки завернули его в самую теплую одежду, которая у него была. Раздался громкий стук в его дверь как раз в тот момент, когда они заканчивали готовиться к отъезду. — Господин Сынмин, ваш посетитель ждет вас, — услышал он из-за двери и не смог сдержать улыбку, которая начала расползаться по его лицу. — Спасибо, — крикнул он, прежде чем начать искать варежки, которые он получил в подарок от Чанбина. Они были аккуратно сложены в один из ящиков стола Сынмина, поэтому он быстро нашел коробку, в которую они были помещены. Он был более чем готов к выходу после того, как надел на руки пушистый материал, чтобы защитить руки от холода. Он практически выскочил из своей комнаты, и это не заняло много времени, прежде чем он оказался у входа во дворец. — Привет, — почти крикнул он Чанбину, который стоял спиной к Сынмину. Он увидел, как плечи мальчика вздрогнули, и рассмеялся громче, чем ему хотелось. Мальчик обернулся, его щеки, как всегда, порозовели, и на какую-то секунду Сынмин подумал, что он действительно милый. Сначала он заметил, что взгляд Чанбина переместился на его руки, затем его внимание привлекла легкая улыбка, которая тронула уголки его губ. — Привет, — усмехнулся старший, продолжая разглядывать облик Сынмина. — Я никогда не видел тебя таким взволнованным чем-то, — сказал он, но в его словах не было никакой язвительности. — Что ж, я впервые иду на зимний фестиваль, чего ты ожидал? Чанбин издал тихое «о», и его глаза выглядели так, словно в его мозгу что-то щелкнуло. Сынмин предпочел проигнорировать это, вместо этого, он взял своего спутника за руку, чтобы они отправились в центр города, где и проходил фестиваль. Если пригляделся, то казалось, что Сынмин тащил Чанбина за собой через толстые слои снега, которые лежали на земле за пределами дворца. Фестиваль проходил где-то недалеко от дворца, и они оба заранее решили просто прогуляться туда. Двое охранников позади них были довольно заметны, несмотря на приличное расстояние, которое они держали, но Сынмин обнаружил, что он не возражает против них так сильно, как он изначально думал. — Давай пойдем, пока все не закрыли свои стенды, — усмехнулся Сынмин, и он знал, насколько сильно он преувеличивал. Он с родителями также пришли к выводу, что это будет лучшим вариантом, если Чанбин останется на ночь после того, как они закончат с посещением фестиваля, так как, скорее всего, будет довольно поздно, и на улице будет слишком темно. Можно с уверенностью сказать, что родители Сынмина были на самом деле рады, что Чанбин снова остался на ночь, но Сынмин просто пожал плечами и продолжил свой день, радуясь, что их это устраивает. Несмотря на то, что они были на фестивале в первый раз, Сынмин сразу понял, что они на месте, из-за всех огней, которые были установлены на улицах. Там было полно людей, толпы были больше, чем Сынмин когда-либо видел, и рука Чанбина легонько сжала его собственную руку, которая была в варежке. — Чтобы ты не заблудился, — объяснение этого жеста прозвучало прежде, чем Сынмин успел даже вопросительно взглянуть на Чанбина. И его слова имели смысл, ведь было слишком легко затеряться в этом море людей. Остаток ночи прошел хорошо, никто, казалось, их не узнал, а даже если и узнал, никто не старался их побеспокоить. Сынмину не потребовалось много времени, чтобы понять, насколько веселым был фестиваль. На каждом прилавке, мимо которого они проходили, была вкусная еда, а после чашки фруктового вина, которую каждый из них получил от старика, Сынмин стал беспричинно хихикать. Они просто продолжали в том же духе. Шли рука об руку, постоянно шутили и смеялись, и какими бы нелепыми они ни были в тот момент, виновато в этом было только головокружение в их головах. — Что это? — внезапно воскликнул Сынмин, возможно, слишком громко, но его это не беспокоило. — Рисовые лепешки, политые медом и смешанным с рисовым вином, — объяснил Чанбин, когда его взгляд переместился на маленькие десерты, насаженные на палочки. — Мне это нужно, — просто сказал Сынмин без колебаний в голосе, и Чанбин с легким смешком повернулся к пожилой даме за стойкой, попросив у нее два десерта, на которые Сынмин все еще смотрел. Они были так хороши, что Сынмин чуть не застонал после первого же укуса, и его действительно нельзя было винить за это. Когда они вернулись во дворец, на улице было по-настоящему темно, и, несмотря на множество слоев одежды, которые покрывали его, он все еще чувствовал холод на своей коже. Рука Сынмина все еще была в руке Чанбина, и он обнаружил, что совсем не возражает против этого, так как это немного согревало его. Вскоре они оказались перед комнатой Сынмина, и он очень старался, чтобы его хихиканье было как можно тише, потому что потревожить чей-либо сон было бы неприятно. — Эй, — начал младший после того, как успокоился. — Привет, — ответил Чанбин, но это единственное слово вызвало фырканье Сынмина. — Хочешь переночевать здесь сегодня? — предложил Сынмин, указывая головой на свою спальню. У него кружилась голова, но это не означало, что он забыл о комфорте Чанбина, и в этот момент он почувствовал себя гением, придумавшим эту идею. — С чего бы это мне? — Чанбин усмехнулся, но на его лице все еще было слегка растерянное выражение. — Потому что ты не сможешь уснуть в гостевой комнате, — сказал Сынмин, как будто это была самая очевидная вещь в мире. Он также отчасти осознавал, что шансы на то, что Чанбин заснет в его комнате, были невелики, но, по крайней мере, ему не придется оставаться одному. — Я постараюсь не заснуть раньше тебя. — Ты уверен? — на это Сынмин твердо кивнул. — Хорошо, но сначала позволь мне переодеться, — удивление все еще присутствовало в тоне Чанбина. Сынмин зажег несколько свечей, когда вошел в свою комнату, и использовал то небольшое количество энергии, которое у него осталось, чтобы переодеться в пижаму. Он вздохнул, надевая удобную одежду, чувствуя себя удовлетворенным, прежде чем плюхнуться в свою кровать. Через некоторое время раздался тихий стук в его дверь, а затем из-за нее появился Чанбин. Старший быстро устроился поудобнее на кровати, все еще держась на безопасном расстоянии от Сынмина. — Твои щеки снова порозовели, — начал Сынмин, продолжая наблюдать за Чанбином. — Я не могу сказать, из-за холода это или из-за вина, выпитого ранее. — Эй, — начал Чанбин, выглядя слегка обиженным, — я не напивался. — Ммм, а политика — это то, чем я хочу заниматься всю оставшуюся жизнь, — пошутил в ответ Сынмин, закатывая глаза, просто чтобы подразнить собеседника. — Какой же ты надоедливый. Тишина начала заполнять комнату, и Сынмин почувствовал, как его глаза тяжелеют. — Ты сейчас выглядишь как щенок, — тихо сказал Чанбин, как будто младший не должен был его услышать. — Продолжай в том же духе, и я начну лаять на тебя, — сказал Сынмин сонным голосом, но он не смог сдержать улыбки, когда услышал смех Чанбина. Позже тем же утром Сынмин проснулся с самой сильной головной болью, которая у него была за всю его жизнь, и начал стонать, ворочаясь с боку на бок. Он даже не мог вспомнить момент, когда заснул, но как только он открыл глаза, то увидел спящее лицо Чанбина. Странное чувство благодарности расцвело в груди Сынмина, когда он понял, что старшему удалось заснуть. Он был странно счастлив из-за этого, и какое-то странно щемящее чувство зародилось его сердце в тот момент, когда он заметил, каким умиротворенным выглядел Чанбин. В то утро Сынмин решил, что умиротворение хорошо смотрится на лице Чанбина, но он также понял, что биение его сердца и туман в голове могут означать, что его чувства к юноше были более чем платоническими.***
Проходили месяцы, и все возвращалось на круги своя. Они вернулись к расписанию встреч, которое было у них до вечеринки, они постоянно дразнили друг друга, а их родители продолжали подталкивать их друг к другу так же сильно, как и раньше. Но время шло, а Сынмин так и не смог обрести покой. Напротив, каждый день становился все труднее, так как он находил все больше вещей, которые ему нравились в Чанбине каждый раз, когда они встречались, и его чувства росли в геометрической прогрессии. Где-то в феврале родители Сынмина сообщили им, что свадьба состоится в марте, следовательно, вскоре им придется начать готовиться к ней. Снова все стало сумбурным, но на этот раз Сынмин был не совсем один, как в ту вечеринку в день зимнего солнцестояния. На этот раз он был рядом с Чанбином, у кого был такой же напряженный график, как и у него. А потом наступил март, пришла весна, и это также приблизило день их свадьбы, который действовал на нервы с того момента, как Сынмин проснулся. Служанки быстро оказались рядом с ним, как только он встал с постели, и не успел он опомниться, как на нем был его свадебный наряд. В тот день его одежда была черного цвета, только по краям была тонкая красная полоска. Его макияж был готов, и у него были маленькие золотые аксессуары, украшающие как шею, так и волосы. Даже если весна уже наступила и была почти середина дня, когда Сынмин был готов к большому событию, он чувствовал усталость и холод. Дворец был полон людей, и Сынмин изо всех сил старался пробраться между ними к месту за пределами здания, где он должен был встретиться с Чанбином. — Привет, — довольно тихо сказал Сынмин юноше, когда нашел его, поскольку он начал разглядывать его наряд. Он уже знал, что наряд Чанбина будет полностью черным, но он не ожидал, что его волосы останутся пушистыми в его естественном состоянии. Сынмин обнаружил, что это ему очень идет. — Привет, — успел сказать Чанбин, прежде чем им в руки сунули свечи, и они поспешили войти. И точно так же, как они практиковались, они шли вместе, прошли все формальности, которым их учили, и обменялись серебряными браслетами. Они также должны были поцеловаться, но их губы просто слегка коснулись друг друга, и на этом все закончилось. Несмотря на сумасшедшее биение сердца Сынмина, он знал, что это ничего не значило для них обоих, это было просто то, что они должны были сделать для своих родителей и, возможно, для людей в королевстве, но он не был уверен, насколько это их волновало. Это был день их свадьбы, Сынмин должен был быть счастлив, учитывая чувства, которые продолжали цвести в его груди к своему новоиспеченному мужу. Но когда он посмотрел в глаза Чанбина, его сердце наполнилось грустью, и на мгновение он позволил себе мысль, что, возможно, в другой жизни они смогли бы быть вместе, но без принуждения со стороны кого-то другого.***
Это не застало Сынмина врасплох, когда он вошел в комнату позже, в день их свадьбы, и все материалы, которые ее украшали, были красными, с очень тонким слоем золота тут и там. Он ожидал этого: цвет, окружавший их, соответствовал его ночной одежде, но все это сильно контрастировало с черной одеждой, которую он носил раньше. Свечи создавали приятную атмосферу, но Сынмин знал, что горничным не потребовалось много времени, чтобы подготовить его только к тому, чтобы эта ночь была такой же, как любая другая. Пройдя в глубь комнаты, он заметил, что Чанбин уже сидит на большой кровати и ждет его. Его одежда была такой же красной, как и у Сынмина, и сердце последнего колотилось в груди от такого количества эмоций. — Привет, — его глаза были мягкими, наблюдая, как Сынмин подходит ближе. — Привет, — поприветствовал Сынмин в ответ коротким выдохом, прежде чем решил, что это лучший вариант — просто плюхнуться на кровать самым нелепым образом. Осталось от прошедшего дня взяла над ним верх. — Устал? — спросил Чанбин, их зрительный контакт не прерывался, и в его глазах было так много нежности. Сынмин уже знал, что Чанбин ничего не ожидал от этой ночи, и ему не нужно было ничего говорить, чтобы Чанбин понял это. Прежде чем Сынмин успел ответить, рука Чанбина уже нежно держала его руку, его большой палец успокаивающе поглаживал холодную кожу, и младший был уверен, что его сердцебиение, вероятно, было достаточно громким, чтобы его можно было услышать. — Почему ты так добр ко мне? — после его бормотания Сынмин не мог не заметить небольшого удивления на лице Чанбина. — Я вел себя с тобой как придурок с самого первого нашего разговора, — приглушенный смех эхом разнесся по комнате. — Это справедливо, я тоже был таким. — Нет, — поспешил возразить Сынмин. — Я начал это, ты просто защищался, — сказал он, когда его глаза начали фокусироваться на чем угодно, кроме лица Чанбина. — Даже после того, как мы сблизились, я все еще был так груб с тобой, — вспоминал Сынмин, как однажды он набросился на Чанбина, а все остальные разы их поддразнивания заходили слишком далеко, и все из-за младшего. — Я забочусь о тебе, — начал Чанбин, и Сынмин почувствовал на себе его взгляд. — Я знаю, что ты на самом деле не имеешь в виду все слова, которые слетают с твоих губ, и я знаю, что ты все еще учишься справляться со всем происходящим, и что быть собой не так просто, как кажется, — его слова были такими нежными, и Сынмин чувствовал себя настолько ошеломленным, что казалось, что эмоции были готовые выплеснуться из его, настолько они переполняли его. — Стоп, — слово вышло немного сдавленным, и он ненавидел себя за это, не желая позволять себе показывать кому-то другому уязвимость. — Ты хороший человек в глубине души, — продолжил он, и Сынмин попытался повернуть голову в другую сторону, когда почувствовал, как первая слеза скатилась по его щеке. — И ты всегда просто пытаешься защитить себя, вот почему я никогда не хочу винить тебя за какие-либо твои резкие слова, — Сынмин смог ответить только легким сопением. — Иди сюда. Его тело пошевелилось, прежде чем разум начал жаловаться на то, что он не должен был этого делать. Его руки обвились вокруг шеи старшего, в то время как руки Чанбина были вокруг его талии, и, несмотря на их неудобное положение, Сынмин чувствовал себя в тепле. Всякий раз, когда он прикасался к Чанбину, всегда была определенная безопасность, и теперь он чувствовал себя окруженным ею со всех сторон, заставляя еще больше слез катиться по его лицу. — Я люблю тебя, — эмоции Сынмина проявились прежде, чем разум смог взять себя в руки, и ему так сильно захотелось ударить себя по затылку, но что было бы еще хуже, так это встретиться лицом к лицу с Чанбином, поэтому он решил обнять юношу немного крепче. — Я тоже тебя люблю, — он чувствовал улыбку на лице Чанбина, несмотря на то, что они не могли видеть лица друг друга. — Нет, тупица, не так. Как будто я действительно люблю тебя, — продолжал говорить Сынмин, и прежде чем он смог обдумать свои слова, он понял, что уже раскрыл все свои карты, так что теперь не было причин отступать. — Я тоже тебя очень люблю, — тон Чанбина был серьезным, но младшему все еще казалось, что он не совсем понимает его слова. — Нет… — попытался встрять Сынмин, но вскоре его прервали. — Я знаю, — голос Чанбина был мягким и успокаивающим, как будто он уже ожидал, что это произойдет. — Я люблю тебя так, как наши родители хотели бы, чтобы я любил тебя, — голос Сынмина был тихим, и он ослабил хватку, которой держал одежду Чанбина, даже не осознавая, когда начал это делать. — Я знаю, и я люблю тебя так же, — голос Чанбина казался таким искренним, что Сынмину пришлось отступить, чтобы посмотреть ему в глаза. Его собственные, вероятно, уже красные и опухшие глаза встретились с глазами Чанбина, и впервые с тех пор, как они встретились, он заметил, сколько любви наполняло их. Старший поднял одну из своих рук, и он был таким нежным, когда начал вытирать слезы Сынмина, и тогда последний заметил, как близко они были друг к другу. Прежде чем он осознал, что делает, Сынмин наклонился вперед, его губы едва коснулись губ Чанбина, и из-за того, что его сердце стучало в ушах, он не мог найти в себе сил идти дальше. Но Чанбин сделал это, намного храбрее его, заставив их губы полностью встретиться, и все происходило так нежно. Они продолжали, играя друг с другом мягкими и экспериментальными прикосновениями, и довольно скоро Сынмин был вынужден прервать поцелуй, тяжело дыша и испытывая потребность в воздухе. Но, казалось, его потребность быть рядом с Чанбином стала еще сильнее, когда он снова наклонился, только на этот раз он чувствовал большее желание. Поцелуй стал более страстным, и желание Сынмина стать еще ближе к молодому человеку ощущалось во всем его теле. Он приоткрыл губы, когда почувствовал, как язык Чанбина скользнул по его нижней губе, открывая ему доступ ко рту. Довольно скоро язык Чанбина проник в рот Сынмина, пробуя на вкус желание, которое пронизывало каждую жилку в его теле, и прежде чем Сынмин смог осознать это, его посадили на колени Чанбина. Единственными звуками в комнате было шуршание их одежды, сопровождаемое звуком соприкосновения их губ, но это не заняло много времени, и далее комната была наполнена тихими стонами, исходящими от двух юношей, которые затерялись под покровом ночи.***
Сынмин проснулся, чувствуя, что каждый мускул в его теле болит, но это вскоре было забыто, когда он обернулся и увидел спящее лицо Чанбина. Он заметил, что его рука все еще обнимала Сынмина за талию, точно так же, как когда они засыпали. Он чувствовал себя комфортно, даже с этим легким весом, лежащим на его теле, поэтому он просто продолжал смотреть на Чанбина, пытаясь запомнить его мягкие черты. Он начал нежно водить пальцем по лицу Чанбина и не смог сдержать смешка при виде хмурого выражения на лице юноши. — Не позволять мне спать должно быть преступлением, — внезапно сказал Чанбин, его голос был более хриплым, чем когда-либо, когда он начал потягиваться. — Разве у тебя не было достаточно времени, чтобы поспать прошлой ночью? — поддразнил Сынмин и только заработал острый взгляд в ответ. — К сожалению, кое-кто не давал мне уснуть, — ответил старший, прежде чем приблизиться к Сынмину, только чтобы ткнуть его в ребра. — Ты ужасен, — выдохнул Сынмин между смешками. — Я все еще твой муж, — гордость была так очевидна в голосе Чанбина, и Сынмин посмотрел на него с любовью, когда он успокоился. — Ты дикарь, — усмехнулся Сынмин, но он не смог сдержать улыбку, которая тронула его губы, особенно после того, как смех Чанбина начал звучать в комнате. В этот момент он понял, что чувствует себя так спокойно, когда рядом с ним Чанбин, который хохотал до упаду из-за злых поддразниваний Сынмина, но не имело значения, насколько громко он смеялся, потому что на его щеке появилась ямочка, и внезапно сердце Сынмина наполнилось таким счастьем. Может быть, любовь не так уж и страшна.