Я всегда знал твоё имя

В мире, где имя вашего соулмейта располагалось на вашем запястье, имя на руке Эл, выведенное изящным почерком, читалось как Ханна Смит. Это имя было написано карандашом, он не родился с ним, так что оно не являлось настоящим знаком родственных душ — хотя выглядело очень похоже на правду. После того как с делом Киры будет покончено, он снова изменит его, выберет другое имя, чтобы открыто носить его на руке. Эл не пытался прятать его под браслетом — в конце концов, это было довольно распространённой практикой, особенно если вы из Европы или Северной Америки. Обычно длинные рукава белых рубашек, которые он предпочитал, падали на запястья, скрывая текст от посторонних глаз, но, когда он двигался, время от времени рукав слегка оттягивался, что позволяло особенно любопытствующим мельком увидеть имя. Мацуда, конечно же, спросил об этом; встретившись с ним всего один раз, Эл уже знал, что было лишь вопросом времени, когда тот это сделает. Ответ, полученный Мацудой, гласил, что Ханна Смит — имя бабушки Эл (правдоподобная ложь); в конце концов, примерно 38,7% всех родственных связей являлись платоническими. Мацуда поверил ему, но других членов команды было не так легко убедить. Эл был на 98% уверен, что Ягами Соитиро раскусил даже ложь о том, что Ханна Смит — имя его настоящего соулмейта. Лайт не присутствовал при обсуждении, за что Эл был ему признателен, поскольку определённо предпочёл бы не обсуждать с ним тему родственных душ. — Я собираюсь закончить на сегодня. Не оставайся на всю ночь, оставь немного работы для других, — шутливо обратился к нему Соитиро, поднимаясь со своего места перед одним из множества компьютеров в комнате. Он улыбнулся в сторону Эл, но не получил в ответ ничего — только быстрый взгляд и кивок. Со вздохом несомненного разочарования в социальных навыках Эл Ягами приблизился к мониторам перед ним, слегка наклонился вперёд и нажал на кнопку. — Я иду спать, спокойной ночи, сын. Обязательно выспись, — сказал он в микрофон. На среднем правом экране они оба увидели, как Лайт отвернулся от ноутбука и посмотрел в одну из камер, усеявших комнату, в которой он сидел. — Спокойной ночи, — ответил Лайт с лёгкой улыбкой. — Не волнуйся, я скоро лягу. Улыбка вышла немного натянутой, но его отец, кажется, этого не заметил. Лайт был прекрасным актёром, и, честно говоря, Эл немного удивился, что сам смог увидеть, как улыбка Лайта не коснулась его взгляда. Эл пришёл к мысли, что единственная причина, по которой он смог уловить эту фальшь, заключалась в том, что он её и ожидал. Что-то между Лайтом и его отцом нарушилось в тот момент, когда Ягами направил на него пистолет и спустил курок. Эл знал, что тот никогда бы не выстрелил в сына, и полагал, что умом Лайт также это понимал. Но всё равно что-то изменилось — вероятно, для Лайта это оказалось травмирующим опытом. Может быть, было и к лучшему, что Лайт работал вдали от остальной части группы, так что ему не нужно было видеть своего отца каждый день. Лайт больше не был заперт в крошечной камере. Ему разрешили присоединиться к расследованию, как и было оговорено, но он по-прежнему находился под постоянным наблюдением Эл. В уютной однокомнатной квартире, которую Эл ему предоставил, были камеры, фиксирующие каждый сантиметр, и микрофоны, улавливающие даже малейший шёпот. Соитиро улыбнулся Лайту в ответ, что, по мнению Эл, было совершенно излишне, поскольку Лайт, очевидно, не мог его видеть, иначе он увидел бы также и Эл, и это было бы плохо. Показывать своё лицо тому, кто, как Эл был почти уверен, являлся Кирой сейчас или когда-либо, было бы невероятной глупостью. Кире нужны были только имя и лицо, чтобы убивать, а Лайт уже владел его именем… Мысль о том, что Лайт может больше не быть Кирой, одновременно раздражала и сбивала с толку: Эл не понимал, как такое было возможно, но с каждым днём это становилось всё более вероятным. Обычно он не возражал против головоломок, он преуспевал в них, но все детали этой конкретной головоломки были не те. Как будто, когда Эл находился на полпути к их окончательному соединению, кто-то пришёл и заменил оставшиеся фрагменты такими, что образовывали совсем другую картину. Как человек мог утратить все воспоминания о том, что был убийцей, но помнить всё остальное? Это не имело никакого смысла. Или, презрительно думал Эл, может быть, он ошибался и Ягами Лайт был невиновен. Эта мысль была не из приятных не только потому, что он очень не любил ошибаться в чём-либо, но и потому, что это означало бы, что он заставил Лайта пройти через всё это, через ад, лишь по той причине, что был слишком упрям, чтобы признать свою неправоту. Он ненавидел осознавать, что вообще беспокоился об этом, о Лайте, и что начал сомневаться в самом себе. Эл находился в невыгодном положении — и так было с самого начала этого дела. Это усиливало его и без того постоянную паранойю, а та подпитывала его бессонницу. К настоящему времени он спал около двух часов и выпил столько чашек сладкого кофе, что сбился со счёта (хотя Ватари, очевидно, не сбился). В последний раз войдя в комнату и принеся для Эл очередной кусок торта, тот бросил на него обеспокоенный взгляд. Что ж, Ватари был прав, что тревожился, хотя никогда не признался бы в этом вслух. По оценкам Эл, его дедуктивные способности на данный момент упали по меньшей мере на 20%, а для того, чтобы успешно раскрыть это дело, ему были необходимы все 100%. Ягами уже покинул штаб, и Эл остался наедине с мониторами — и с Лайтом по другую сторону наблюдения. Цифровые часы на его компьютере показывали 02:34, и Эл недолго поразмыслил над идеей немного поспать: он устал достаточно для того, чтобы заснуть прямо там, где сейчас находился, если бы только он мог себе это позволить. Но поскольку Лайт всё ещё бодрствовал, то и он тоже. Не то чтобы он непременно должен был следить за Лайтом сам — он доверял это Ватари. Кроме того, он всегда мог посмотреть записи с камер наблюдения позже, если у него возникнет ощущение, что Ватари упустил что-то важное. Нет, причина, по которой Эл не позволял себе заснуть, заключалась в том, что в поведении Лайта явно было что-то не так. Обычно тот придерживался строгого распорядка, согласно которому ложился спать не позже, чем в час ночи, и задерживался, только если работал над чем-то важным. Однако Эл знал, что Лайт не занимался чем-либо, что не могло подождать до утра, поскольку мог видеть его экран на одном из собственных мониторов. Лайт пролистывал новостные сайты уже на протяжении двух часов — похоже, что в поисках новостей об убийствах, связанных с делом Киры, и, хотя этот поиск был важен для текущего расследования, он не был настолько безотлагательным. У Эл сложилось отчётливое ощущение, что Лайт только притворялся, что работал. И если это действительно было так, то нетрудно было догадаться, почему. На самом деле это было вполне логично: Лайт делал вид, что работал над чем-то важным, а, следовательно, имел повод ещё не ложиться; его отец и все его коллеги засиживались допоздна, но никогда не оставались на ночь, а вот Эл обычно работал большую часть ночи и всегда уходил спать последним. Лайт хотел поговорить с Эл о чём-то наедине (ну, настолько наедине, насколько это было возможно, когда тебя постоянно снимают камеры наблюдения). Эл решил не подавать виду, что знает об этом. Лучше было дождаться, когда Лайт сам сделает первый ход. Наконец тот перестал прокручивать новостной сайт, который сейчас отображался на его экране. Он собирался с мыслями, вероятно, решая, как лучше поднять тему, которую он хотел обсудить. Эл мысленно готовился к очередной из их словесных дуэлей. — Пожалуйста, прости, если это слишком прямолинейно, но, раз уж ты мой соулмейт, ты ведь не сможешь винить меня в том, что я спрошу, твой ли я? — это действительно был прямой подход, чего Эл не ожидал бы от Лайта ещё пару недель назад, но в последнее время тот, кажется, несколько изменился и теперь продолжал удивлять Эл, действуя не в своём характере. Пересмотрев записи с камер, Эл догадался, что изменения начали происходить примерно на седьмой день с момента заключения Лайта; они подтверждали теорию о том, что тот был одержим Кирой. Эл раздражённо отбросил эту мысль в сторону: ему нужно было сосредоточиться на вопросе, Лайт и так уже слишком долго ждал ответа. — Почему Лайт-кун думает, что я его родственная душа? — Эл пытался выдать своё лёгкое колебание за невинное замешательство. Он не хотел заводить этот разговор, но, раз уж Лайт сам об этом заговорил, Эл намерен был сделать его как можно более трудным и раздражающим. Лайт вздохнул, что заставило его слегка улыбнуться. Лайт расстегнул рукав рубашки и подтянул его вверх, снял защитный браслет и поднёс обнажённое запястье к камере. На мониторе было чётко видно нацарапанное на его коже «L Lawliet». Это был не первый раз, когда Эл видел это имя. Своё имя. — Мне кажется, это довольно очевидно, Эл — не очень распространённое имя, — просто ответил Лайт. — Это мой псевдоним, а не имя. Разве Лайт-кун не знает, что такое псевдоним? — спросил Эл, будто искренне не понимая, к чему тот ведёт. — Да ладно, Эл, мы оба знаем, что это, — Лайт слегка потряс рукой для выразительности, — твоё имя. Это значит, что ты моя родственная душа. Если бы это было не твоё имя, ты бы не стал запирать меня в отдельном пространстве, когда я попросил принять участие в деле Киры. — Лайт-кун — подозреваемый. — Но если бы я не знал твоего имени, это не имело бы значения. Кире нужны и лицо, и имя, чтобы убить, поэтому ты мог бы позволить мне работать рядом с остальными и рядом с тобой, зная, что у меня нет твоего имени. — Значит ли это, что соулмейт Аманэ Мисы — также Эл Лоулайт? — Нет, но ты, наверное, думаешь, что я сказал ей твоё имя. Между прочим, это не так. — Лайт-кун не мог сказать Мисе моё имя, так как он его не знает. — Я тебе не верю. — Зачем Лайту-куну настаивать на том, чтобы задать мне личный вопрос, если он отказывается верить моим ответам? Это кажется довольно бессмысленным. — Ты даже не ответил на первоначальный вопрос, — теперь Лайт начал раздражаться. Хорошо. — На какой? — переспросил Эл своим самым невинным тоном. Вокруг было тихо, если не считать слабого шума, исходящего от компьютеров. Лайт сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Я твой соулмейт? Удар сердца. — Нет. Ещё один. — Я тебе не верю. — Лайт-кун ужасно самонадеян. — Я знаю, что это никак не изменит нашу ситуацию. То, что я твой соулмейт, вероятно, только делает тебя ещё более подозрительным по отношению ко мне, и я вижу, что это действительно имеет смысл в твоей извращённой логике. Но ты ошибаешься. Я никогда не причиню никому вреда, и уж тем более — своей родственной душе. Так или иначе, я не понимаю, почему ты не можешь просто честно сказать мне об этом. Я не знаю, как ты выглядишь, и независимо от твоего ответа я всё равно знаю твоё имя. Лайт смотрел в камеру большими, честными, янтарно-карими глазами, которые, кажется, сияли, отражая свет от ноутбука напротив. Он был красив. Привлекателен. Эффектен. Словом, в нём было всё то, чем сам Эл нисколько не обладал. Но Эл не был увлечён его красивым лицом. Именно гениальный мозг Лайта таил в себе истинную опасность. Тем не менее нельзя было позволить этому повлиять на дело. Дело всегда стояло на первом месте. Эл знал, что лучше не доверять другим личную информацию, которая никак не связана с работой. Ответ «да» на этот вопрос ничего бы не дал. Хорошо, это было не совсем так, но это не перевешивало риски. Эл был прекрасно осведомлён, что был параноиком, но нельзя было стать тремя величайшими детективами мира, оставаясь доверчивым. Он никогда не хотел затевать этот разговор, и закрадывалось чувство, что, может быть, он выдал слишком многое, просто позволив затронуть тему родственных душ. Разговор нужно было свернуть. — Вероятность того, что Лайт-кун — Кира, только что увеличилась на 5%, — спокойно констатировал он. Лайт вздохнул, поправляя браслет на запястье так, чтобы тот закрывал написанное на коже имя. — Я никогда не получу от тебя честного ответа, не так ли? — устало спросил он. — Я ответил честно, — безучастно сказал Эл. Наконец Лайт, кажется, понял, что с таким подходом он ничего не добьётся. — Спокойной ночи, Эл. Это было тактическое отступление, догадался Эл, битва ещё не окончена. — Спокойной ночи, Лайт-кун. Лайт поднялся и стал готовиться ко сну. Эл продолжал смотреть на средний правый экран, который теперь показывал только пустой стол. Он устал, но не сможет сегодня заснуть. Из-за бессонницы. Из-за паранойи. Мысли не переставая кружили в его голове. Он беспокоился о разговоре и разбирал его на части, гадая, вынес ли Лайт что-нибудь из него, не совершил ли он сам ошибку, не упустил ли чего-нибудь. Каким будет следующий ход Лайта? Когда он попробует снова? От этих мыслей всё тело Эл словно зудело, а желание посмотреть на собственную левую руку неуклонно росло. Но он не сделает этого, потому что не позволит себе. На его левой руке, под тщательным слоем водостойкого грима и под фиктивным именем, не принадлежащим никому конкретному, находился шрам от ожога. Шрам деформировал кожу, делая неразборчивым имя, когда-то написанное там аккуратным и чётким почерком. Это было мерой безопасности. Иметь родственную душу — это риск, ответственность. Настоящее имя убрали давным-давно. Это был его собственный выбор. Эл до сих пор помнил это имя. Это было мерой безопасности. Он хотел бы позволить себе его забыть.