Вкус рассвета

      Ветер треплет волосы, заставляет жмуриться, потому что неприятный холод касается глаз. На крыше почему-то всегда ветрено, даже если внизу на деревьях не колышется ни листочка. Но Джисон уже к этому привык. Приглаживает волосы, когда ветер стихает, хоть и знает, что с очередным порывом на голове снова будет беспорядок. Подстричься бы. Да и корни подкрасить не мешает, как-то уж слишком грязно они выглядят на фоне осветленных пшеничных прядей. Надо бы, надо бы…       Феликс болтает ногами в воздухе, любуясь городским пейзажем, и что-то тихо напевает себе под нос. Джисон не узнает мелодии, но чужой голос все равно слушать приятно. Успокаивает. Ли каждый раз что-то новое напевает, не повторяется никогда, даже если Хан его специально просит, когда хочет понравившуюся мелодию вновь услышать. Феликс просто не может. Говорит, это из глубин души идет, и каждый раз его душа поет о разном. Джисон не понимает, но не настаивает.       Феликса вообще сложно понять. У него как будто мозги устроены по-другому, раз за разом выдают какие-то абсолютно невероятные мысли, которые ставят Джисона в тупик. Возможно, поэтому ему и нравится проводить время с Ли. Хан обычный. Ничем не примечательная капля серой массы, наполняющей города и целые страны. А Феликс, он… Джисон очень долго со своим разумом сражался, но в итоге смог осознать, что Феликс оранжевый. Точнее, сам Хан просто считал Ли ярким, но, проведя бессонные ночи за изучением психологии цвета, остановился на оранжевом. Феликс долго смеялся, когда узнал об этом. Но спорить не стал.       Феликс в принципе не любит спорить. Возможно потому, что сам осознает свое отличное от других восприятие мира. Чаще всего просто улыбается, когда Джисон пытается рассуждать вслух, несогласный с его выводами. Иногда в такие моменты Хан заходит в тупик и, в конце концов, соглашается с чужой позицией, вызывая у Ли тихий смех. Искренний. Но есть в нем что-то такое, что заставляет каждый раз сердце Джисона сжиматься. Хан уверен, что надумывает лишнего. Как и всегда.       — Ты не замерз? — Феликс смотрит немного взволнованно.       Летом, несмотря на ветер, было тепло. В тот день, когда Джисон впервые увидел Феликса, даже слишком. Солнце прогревало плоскую крышу и ласково окутывало теплыми лучами, так что надоедливые порывы, наоборот, были спасением. Хан до сих пор не знает, что в тот день потянуло его подняться на крышу, но, видимо, судьба. Потому что он не понимает, как жил без Ли до этого.       Сейчас же осень активно вступает в свои права, солнце слабеет, а ветер ощущается на коже неприятными покалываниями. Как будто пытается проникнуть внутрь тела и объять холодом все внутренности. Но Джисон только качает головой.       — А ты?       — Все в порядке.       Сердце неприятно сжимается. Уж слишком часто Хан повторяет эту фразу про себя в другом контексте. Феликс ведет плечом, чуть съеживаясь после очередного порыва ветра. Джисон поджимает губы, стаскивая с себя джинсовку, и накидывает ее на чужие плечи. Ли поднимает на него немного возмущенный взгляд. Хан почему-то не может смотреть ему в глаза.       — У меня-то еще толстовка, а ты в одной футболке сидишь. Так и заболеть недолго. Надень.       Феликс улыбается. Просовывает руки в рукава и запахивает джинсовку, обнимая себя за талию. Становится теплее. Не столько из-за одежды, сколько из-за чужой заботы. Ли кладет голову на плечо Хана.       — Ты теплый.       — Ну да, я же не змея или лягушка. Вот она и нагрелась.       Феликс смеется.       — Я о другом.       Джисон улыбается. Скользит взглядом по городскому пейзажу. Легкая тяжесть чужого тела на плече приятная. И он думает, что Феликс теплее. Хан однажды сравнил его с солнцем, а Ли только рассмеялся и сказал, что Джисон не очень-то похож на луну. Он не очень понял тогда, почему должен быть на нее похож, но, в конце концов, они пришли к тому, что оба сравнимы с солнцем. Хан, конечно, был не очень согласен, но Ли был непреклонен.       — Как думаешь, какой на вкус рассвет?       Джисон переводит непонимающий взгляд на макушку на своем плече и растерянно моргает.       — Как у него может быть вкус? Это же, ну, рассвет.       — Не знаю, — Феликс выпрямляется и пожимает плечами. — По-моему, у всего есть вкус. И рассвет как баббл ти с манго.       Хан хмурится, вновь разглядывая серые дома. Вкус рассвета? Как вообще Ли до этого додумался, еще и действительно ассоциацию подобрал? У Джисона в мозгу напряженно скрипят шестеренки.       — Нет, он скорее как «Санрайз» из Мака.       — Ты только из-за названия так решил?       Хан переводит взгляд на парня рядом, а тот с трудом сдерживается от смеха. Джисон хмурится, надувая губы.       — Вообще-то, нет! Но не просто так же ему название дали.       — Может, все-таки манго?       — Ай, я притащу завтра — сам попробуешь.       Феликс смеется, соглашаясь. Нет, в самом деле, откуда Джисону знать, какой на вкус рассвет? Он что пробовал, что ли? Да как он его вообще может попробовать? Ли в очередной раз ставит его в тупик своими странными вопросами.       На следующий день Джисон уже привычно садится на край крыши рядом с Феликсом и действительно протягивает ему фирменный стаканчик с напитком. Ли удивленно поднимает брови, но принимает стакан из чужих рук.       — Я же обещал.       Феликс улыбается. Они не разговаривают, пока неспешно пьют напиток, привычно разглядывая городской пейзаж. Хан не понимает, как ему это еще не надоело. Он быстро устает от однотипных вещей, тем более часто повторяющихся. Никогда не перечитывает книги и не пересматривает фильмы больше двух раз, собирает новый плейлист чуть ли не каждую неделю, даже друзей близких нет, потому что не может уделять много времени человеку, еще и встречаться регулярно. Но вид с крыши уже несколько месяцев ежедневно продолжает его восхищать, как в первый раз. Как и компания Феликса. Видимо, действительно в любом правиле есть исключения.       Ли крутит в руках опустевший стаканчик, не решаясь поставить его рядом: ветер легко может поднять его в воздух, а мусорить как-то не очень хочется. Джисон чуть сжимает свой стакан и заинтересованно наклоняет голову, заглядывая в лицо Феликсу:       — Ну как? Твое мнение?       — По-моему, — Ли чуть поджимает губы в задумчивости, прежде чем продолжить говорить, — баббл ти с манго все-таки подходит больше.       Хан разочарованно выдыхает и ложится спиной на крышу, разглядывая серое небо. Феликс смеется и легко хлопает его по бедру.       — Не расстраивайся ты так, это только мое мнение. Кстати… ты вообще пробовал манговый баббл ти?       Джисон переводит взгляд на парня и часто моргает:       — Нет.       Ли смеется еще громче и наклоняется вперед от смеха, а Хан резко садится и хватается за край его толстовки. Мало ли, свалится еще. Сердце учащает свое биение от волнения. Феликс поворачивается к Джисону, отсмеявшись:       — Не уверен, что смогу принести тебе завтра, но ты просто обязан попробовать! Даже если рассвет не такой, это все равно вкусно.       Хан мягко улыбается и выпускает край чужой одежды из рук. Он и не сомневается в этом. Вообще безоговорочно доверяет Ли. Джисон бы и жизнь свою Феликсу доверил, если честно. Пусть Ли временами и кажется странным, он окрасил жизнь Хана яркими цветами, и он хочет весь мир положить к ногам этого необычного веснушчатого парня, с которым даже не страшно сидеть на краю крыши, свесив ноги над бездной в несколько этажей. За исключением тех моментов, когда кажется, что Феликс вот-вот свалится вниз.       Приносить на встречи какие-то напитки становится своеобразной традицией. По словам Ли, доверие на вкус как клубничный молочный коктейль, а радость — как обычная кола. Джисон не перестает удивляться этим ассоциациям, но частенько даже соглашается. Когда осень полностью вступает в свои права, вместо коктейлей и газировок они приносят чай и кофе. Хан хмурится, когда Феликс сравнивает вкус его любимого американо с расставанием, хотя, в общем-то, даже видит в этом смысл. Крепкий, с явной горечью, оседающий на языке послевкусием. Расставание такое же.       В ноябре на ветреной крыше становится так холодно, будто на дворе уже разгар зимы. Феликс и Джисон жмутся друг к другу, как два воробушка, потому что ветер пробирает до костей даже в толстом пуховике. От горячего лавандового чая поднимается пар, смешиваясь с облачками, вылетающими изо рта во время разговора, и тут же рассеиваясь с очередным порывом ветра.       Ли тихо ойкает, прерывая свое рассуждение об улетающих на зиму птицах, и Хан поворачивается к нему, удивленно подняв брови. Феликс трет нос, а потом поднимает глаза на небо, спустя несколько секунд расплываясь в улыбке.       — Снег… Джисон, это же первый снег!       Ли забирается на крышу с ногами, отставив стаканчик с чаем, и пытается поймать редкие снежинки, бегая кругами. Хан не может сдержать смех, наблюдая за парнем. Феликс выглядит таким счастливым. В груди становится так тепло, несмотря на невыносимый холод вокруг. У Ли, кажется, даже глаза сияют, и улыбка такая ослепительно-яркая. Точно солнце.       — Джисон, иди сюда! — Феликс останавливается посреди крыши и протягивает руку к Хану.       Он поднимается на ноги, оставив свой чай рядом с чужим стаканчиком, и почти подбегает к Ли. Феликс берет Джисона за руку, вторую кладет ему на плечо и кружится с ним в танце под становящимся сильнее хороводом снежинок. Хан звонко смеется, любуясь широкой улыбкой на лице напротив. Ли негромко напевает какую-то мелодию в темп их танца.       Джисон расцепляет их руки, чтобы обнять Феликса за талию и поднять его, кружась. Ли сразу вскрикивает от неожиданности, обнимая Хана за шею, а после громко смеется. Джисон думает, что держит в руках сейчас весь свой мир. Свое настоящее и будущее. Он ставит Феликса на землю и мягко накрывает его губы поцелуем. Это сейчас кажется правильным, хоть и самую малость страшно. Ли отвечает, зарываясь пальцами в чужие волосы, и страх уходит совсем. Все действительно правильно. Так, как должно быть.       Феликс улыбается, когда Джисон отстраняется, и прислоняется лбом к чужому, прикрыв глаза. Тепло. Пусть оба и не ощущают уже пальцев от не унимающегося ветра, все равно тепло. Потому что чужие чувства греют лучше пуховиков и толстых шарфов. Потому что каждый из них сейчас обнимает свое личное солнце.       Держать чужую руку становится чем-то даже не привычным, а необходимым. Хану до мурашек нравится гладить кончиками пальцев нежную кожу на тыльной стороне ладони Ли, а тот в свою очередь любит устраивать голову на чужом плече, утыкаясь носом в шею. Джисон не может сдержать улыбки, слушая тихие напевы прямо под ухом. Все жизненные неурядицы, преследующие его за пределами крыши, кажутся не такими страшными и важными, когда Феликс рядом.       Зима затягивается, видимо, давая возможность согревать своим теплом друг друга подольше. Снег окончательно сходит только к середине апреля, и солнечные лучи вновь ощущаются на коже. Серый пейзаж внизу понемногу начинают разбавлять зеленые пятна свежей травы и неуверенно пробивающихся из почек листьев.       Феликс кажется отстраненнее от мира, чем обычно. Уже привычно лежит на чужом плече, но не издает ни звука. Даже не напевает ничего. У Джисона на душе неспокойно. Пусть Ли и улыбается ему все так же искренне, когда они встречаются взглядами, Хан чувствует, что что-то не так. Его это ощущение постоянно преследовало, но сейчас особенно.       — Джисон, — Хан поворачивает голову и легко касается губами чужой макушки, — давай попробуем рассвет на вкус вместе.       — Хочешь снова баббл ти с манго? — Джисон улыбается и чуть склоняет голову, чтобы увидеть слабую улыбку на лице Феликса. Тот ничего не отвечает.       Хан обнимает Ли за плечи и переводит взгляд на городской пейзаж. Неприятное чувство копошится в груди, делая открывающийся с крыши вид еще более серым и унылым, чем обычно. Ветер треплет волосы, и Джисон думает о том, что опять забыл постричься вовремя, и теперь темные пряди лезут в глаза.       — Знаешь, — Феликс поднимается с чужого плеча, снова заставляя отвлечься от созерцания архитектуры, — ты всегда говорил, что ты обычный и серый, как все эти дома вокруг, но это не так, — Ли убирает челку с лица Хана и оставляет руку на его щеке, поглаживая большим пальцем. — Ты… ты белый. Даже белее снега. Но сверкаешь разноцветными отблесками так же ярко. Ты потрясающий, Джисон. Ты лучшее, что случалось со мной за всю мою жизнь.       — Феликс, — Хан замечает блеск в глазах Ли от собравшихся слез и с трудом натягивает на лицо улыбку, — мне, конечно, безумно приятно это слышать, но… ты меня пугаешь.       Феликс печально улыбается в ответ и обнимает Джисона, уткнувшись ему в плечо. Хан крепко сжимает его в ответ и чувствует, как дрожит Ли в его руках от беззвучного плача. Внутри все холодеет. Джисон прижимает парня к себе еще крепче, зарываясь носом в его волосы. Он не хочет отпускать Феликса. Он боится отпускать Феликса. Джисон чувствует, как его солнце сгорает в руках, с каждой секундой обжигая все больше. И его крохотный огонек надежды внутри трепещет, грозясь вот-вот погаснуть.       Солнце раскаляет поверхность крыши так же сильно, как и год назад. Подумать только, ровно год назад Джисон впервые поднялся на самый верх своей многоэтажки и толкнул ведущую на улицу дверь, ни на что не надеясь, и та оказалась незаперта. Ровно год назад Джисон впервые увидел Феликса.       Хан крутит в руках стаканчик с айс-американо, подставляя лицо ветру. Светлые волосы (он специально вернул цвет, с которым ходил год назад) вновь приходят в беспорядок под холодными порывами. Поправлять их нет смысла. Джисон слышит тихие напевы рядом и улыбается.       — Эй, это же та самая мелодия, под которую мы танцевали под первым снегом, — он поворачивается к Феликсу, улыбаясь еще шире.       Только вот Феликса больше нет.       Улыбка застывает на лице. Джисон скучает. Он, черт возьми, так сильно скучает. По солнечной улыбке, по милым веснушкам, по странным рассуждениям, по новым напиткам каждый день, ко вкусу которых всегда находились ассоциации, по маленькой нежной ладони в своей, по приятной тяжести на своем плече. Джисон скучает по Феликсу. Хан вытирает мокрые дорожки, оставленные горячими слезами на щеках, и переводит взгляд на городской пейзаж. На серый угрюмый вид, который так сильно ненавидит. Потому что в одиночестве не находит в нем ничего прекрасного.       Джисон помнит все, как будто это было вчера. Помнит, как проснулся от воя сирен под окном, когда первые лучи солнца едва успели проникнуть в комнату. Как сонный вышел на балкон, пытаясь понять, что происходит. Как увидел тело в темной луже внизу, и сонливость сняло как рукой. Как, натянув первые попавшиеся вещи, понесся вниз. Как пытался вырваться из рук крепко держащего его фельдшера, срывая голос в крике. Крике, который тот, кому он предназначался, уже не мог услышать.       Джисон винит себя. Каждый день. Он ведь мог это предотвратить. Мог не отпускать Феликса тогда. Мог наплевать на их негласную договоренность и уйти с крыши вместе. Мог привести Ли к себе, обнимать его всю ночь и обещать, что они обязательно справятся со всем, что будет рядом всегда. Он ведь чувствовал, что что-то не так. Чувствовал, что слова Феликса звучат, как прощание. Чувствовал, что, отпустив Ли, больше не увидит его никогда. И ничего не сделал.       Конечно, наивно думать, что он действительно мог помочь. Даже если склеить две половины разбитого, это лишь временная мера, и рано или поздно оно снова расколется. А когда эти половины сами разбиты на еще более мелкие осколки, некоторые из которых бесследно потеряны в беспорядке, не стоит даже надеяться на восстановление. Конец был предрешен.       За дверью, ведущей на пустую раскаленную крышу, Джисона ждет ворох проблем, требующих безотлагательного решения. Но он просто глотает айс-американо, даже не ощущая вкуса, бесцельно блуждая взглядом по серым домам, и ждет, пока ослепительно яркий диск на небосводе опустится к горизонту. Знакомый голос в голове напевает приятные мелодии, каждая из которых уже была услышана до этого.       — Знаешь, Феликс, ты был прав. Насчет вкуса рассвета, — Хан ставит пустой стаканчик рядом с собой и поднимается на ноги, когда небо окрашивается в розово-оранжевый градиент, переходящий в серо-фиолетовый на другом конце небосвода. — Это закат на вкус как «Санрайз». Все-таки с названием они немного не угадали.       Свободная футболка развевается на ветру, как будто какой-то флаг. Джисон поднимает глаза на редкие облака и едва заметно улыбается. Феликс бы сказал, что они похожи на котят. Хан вдыхает полной грудью и закрывает глаза, перед которыми всплывает знакомая солнечная улыбка.       Шаг.