Обломки

      Все полыхает огнем. И внутри, и снаружи, будто пламенем адским обжигает его агония, жрет, обгладывает, волком острозубым впивается в глотку и в грудь.       Альбедо кажется, что он мертв, но сердце, нещадно стучащее об ребра, говорит об обратном. Вот только почему-то глаза открыть невозможно, слишком тяжелыми кажутся веки, слишком неподъемными. И дышать так больно и так горячо, что легкие вот-вот расплавятся, превратятся в слизь.       Но встать нужно, нужно открыть глаза, убедиться, что он жив, а еще понять, что происходит. А потому через боль и жжение, Альбедо приоткрывает веки, и видит, как с неба белыми хлопьями падает снег, мельтешит в непонятном танце, кружит сбивчиво в хороводе. И звезды алые и мелкие смотрят на него снизу вверх, мерцают на небесном полотне.       «Как чудесно» — мелькает в мыслях. Хочется протянуть ввысь руку, дотронуться и до кружащего в воздухе снега, и до безмолвных звезд, вот только набраться бы сил, найти бы в себе столько рвения. Если получится, если попытаться, то снег дарует ему прохладу и живительную влагу, и тогда станет полегче, обязательно.       Рука Альбедо дрожит, когда он пытается двинуть ею, а еще острая пульсирующая боль пронзает его предплечье, тонким лезвием вонзается в локоть и ключицы. Хочется вскрикнуть от боли, вот только не получается даже рта открыть. А снежинки так и манят, мельтешат перед глазами, будто дразнят.       Альбедо вновь тянет ладонь вверх, стиснув зубы до скрежета. На этот раз все получается, и белые хлопья вместе со звездами, словно в награду, стремятся к нему, касаются кончиков пальцев. И обжигают…       Осознание бьет его под дых, выбивая из легких воздух, заменяя его дымом. Кашель вырывается из глотки вместе с хрипом. Альбедо, позабыв о боли, поднимается на ноги, и в глазах его темнеет, а в затылке расплавленным железом растекается боль.       Это не снег, осознает он, и что-то внутри него полозом извивается, это пепел. Горячий, искрящийся. Он налип на его лице, въелся в кожу, проник в ноздри. Теперь Альбедо это чувствовал и понимал, от чего ему так тяжело и больно дышать. Обессиленными руками он пытается коснуться своих щек. Но боль настолько сильна, что кожа от касаний словно плавится, растекается воском.       Альбедо пытается оглянуться, но видит вокруг лишь ало-черный клубящийся дым. Головная боль усиливается с каждым разом, как он пытается сфокусироваться, рассмотреть, что находится за едкой пеленой. Нужно идти, понимает он, нужно уходить подальше, пока в легких еще остался воздух. Где он и что произошло, он узнает позже.       Под ногами шуршат камни, больно впиваются обломки кирпичей в стопы. Идти тяжело, в глазах темнеет и плывет, но останавливаться нельзя. Альбедо пытается позвать на помощь, но в глотке как будто осел злосчастный пепел, превратив его голос в отвратительный сдавленный хрип. Хочется воды. Хочется очнуться, понять, что это все — лишь дурной сон. Вот только во сне не бывает так больно и плохо, во сне кожа не горит и не плавится.       Альбедо оглядывается и видит лишь разруху. В полутьме и дымке стоят безмолвные развалины, молчаливые и отстраненные. Эти развалины напоминали ему руины старого Мондштадта и останки на Драконьем Хребте, вот только это место он не узнавал: то ли из-за дыма, то ли из-за того, что никогда еще не бывал.       Внезапно что-то запуталось между ногами, и сил не хватило, чтобы выпутаться. Альбедо падает на обожженную землю, словно сломанная кукла, морщится от резкой боли в суставах. Обломки впились ему в спину, он попытался приподняться на локтях и замер. Сердце словно окаменело, когда увидел то, что лежало у его ног.       Большой рюкзак был знатно потрепан: Альбедо видел на корпусе глубокие царапины и оторванную лямку. Чувствовал едкий запах обожженной кожи, и к глотке подкатывала тошнота. Не от вони, а от ужаса. Он узнает эту вещь и этот четырехлистный клевер, и грязную, полу обугленную игрушку-брелок. И этот глаз бога, что некогда пылал почти настоящим огнем, а сейчас поблескивал пустой стекляшкой. Он знал, чье это, а потому ужас пронзил его грудь, вышиб из головы все мысли, ледяной стужей внутри затрепетал отчаяньем. Почти в беспамятстве он подполз поближе, схватился сначала за рюкзак, попытался зачем-то открыть его, вот только застежка почему-то не поддалась, а потому Альбедо с остервенение хватает некогда пушистого Додоко, пытается его отстегнуть. Пальцы совсем его не слушаются, они вялые и бесчувственные.       Нужно вернуть Кли Додоко, она наверняка грустит, что его нет, она наверняка переживает. Ведь Додоко — ее самый лучший друг, а друзья должны быть всегда рядом.       Отцепить игрушку руками не получается, а потому Альбедо, поддавшись какому-то безумному порыву, впивается в тонкую цепочку зубами, пытается разорвать металл. И, на удивление, у него это получается.       Додоко пострадал сильно: некогда пушистый хвост его обуглился, а правого уха совсем не было. Но ничего страшного, они с Кли его подлатают, нужно только ей его отнести, и все будет хорошо. Обязательно.       Альбедо поднимается на ноги, боли в теле он пытается не замечать. Нужно идти, Кли его ждет. Кли может быть в беде. Сначала он пытается быстро идти, а затем и вовсе срывается на бег: неуклюжий и медленный, но, к сожалению, по-другому не получается.       Боль в теле с каждым движением все невыносимее, вот только на нее сейчас нет времени. А потому Альбедо запрещает себе думать об этом. Не время, не важно. Так же не важно, как и то, что в его босые ноги вонзаются острые камни и стекла, вспарывают его кожу, пускают в горячую землю кровь. Так же неважно, как и то, что Альбедо совершенно не понимает, куда бежать и где искать Кли.       Раньше бы он не побежал, раньше бы он попытался проанализировать, что происходит, постарался бы докопаться до истины и понять, что делать, как правильно поступить.       Но сейчас ему было страшно. Так страшно, что и словами не описать.       Обломки зданий и пепелище скорбно наблюдали за ним, безмолвно и безразлично. Альбедо оглядывался по сторонам, и все это казалось ему смутным знакомым, почти родным. Вот только почему.       Его бег прервал сильный удар в спину и оглушающая боль, прошедшая электрическим разрядом вдоль позвоночника. Альбедо на мгновение показалось, что он услышал, как ломаются его позвонки. От парализующей боли он рухнул сначала на колени, а затем повалился вперед.       Боль захлестнула его бушующей волной, перекрыла кислород. В глазах потемнело так, что на мгновение Альбедо показалось, что он ослеп. Ему даже не дали очухаться, схватили за волосы, жестко потянули, заставляя повернуться на спину, от чего тысячу игл с новой силой вонзились в тело. Захотелось вскрикнуть, вот только ни сил, ни воздуха на это не было. На бедрах появляется что-то тяжелое, и кости, кажется, вот-вот не выдержат, сломаются.       Сил едва хватает на то, чтобы приоткрыть веки и встретится с пустым взглядом глаз цвета кор ляписа. Внутри что-то вздрогнуло, замерло, надломилось. Альбедо смотрел и не понимал, кто перед ним. Хорошо знакомое лицо казалось ему чуждым и враждебным. — Итэр, — говорить больно, да и хрип его был слабо похож на речь. Скорее на предсмертные вздохи раненой твари.       Итэр смотрел на него, но казалось, не видел. Осунувшееся, блеклое и израненное лицо его не выражало совершенно никаких эмоций, будто на Альбедо уставилась страшная маска, а не человек. Волосы его были растрепанными, грязными, они касались лица и лезли в бесчувственные глаза. — Мне так жаль, — когда тишина стала оглушающей, Итэр наконец заговорил, и все тело Альбедо пронзила дрожь и холод. Голос того, кто сейчас сидел на его бедрах, голос того, чье лицо было так похоже на лицо его друга, был тихим и дрожащим. Совершенно незнакомым и страшным, — я не успел, мне так жаль.       Альбедо хотел спросить, о чем он. Альбедо хотел сказать, что ничего не понимает. Вот только осознание будто бьет по голове и все становится таким простым и понятным. А вместе с тем ужасным. Альбедо поворачивает головой по сторонам, и дрожь проходит по его телу.       Вон там вдалеке, понимает он, когда-то стоял собор, а вон там — Ордо Фавониус. А сейчас вместо них — груда камней, полная разруха, ничтожные развалины. Мондштадт превратился в пепелище. Мондштадта больше нет.       Альбедо пропускает момент, когда в руках Итэра появляется меч. Он поднимает его, как ритуальный кинжал, а затем беззвучно пронзает плоть. Альбедо даже не успевает вскрикнуть.       Холод растекается подобно волне по всему телу. Непроизвольно вздрагивает руки и ноги. Альбедо не чувствует боли, лишь непонятное ощущение пронизывает внутренности.       Итэр безучастно смотрит на него сверху вниз. Его руки не дрожат, но почему-то кажется, что все внутри него трясется в предсмертном мандраже.       Становится тяжело дышать, вместо холодно появилось странное тепло, что в мгновение око вспыхнуло пламенем. Стало обжигающе жарко и почему-то так хочется спать.       Вот только нужно еще что-то сказать, пока не забыл. Пока еще может. — До… — слова даются с трудом. Еще труднее разжать руку, что будто льдом налилась, — Додоко. Отдай Кли, я нашел…       Пальцы разжать сложно, но можно.       Друзья должны быть всегда рядом.       Держать веки открытыми уже нет сил и дышать почему-то так тяжело. Когда перед глазами темнеет, Альбедо чувствует, как холодные капли падают на обожженное лицо, разбиваются на мелкие брызги. «Дождь» — с облегчение думает он.       Вот только на небе ни облачка.