***
Ирацибета сидела на кровати, свесив ноги, зажав в руке остановившиеся часы. Те самые, в форме сердца, как и говорил он. Часы ещё вчера перестали тикать, но она так и не верила в то, что они остановились. Красно-розовый циферблат поблёскивал на свету, а стрелки замерли, остановив ход часов. Она никогда не относилась к подаркам Времени с пренебрежением, а если так и случалось, то это было всё показное, просто фальшивкой, и то, исключительно ради того, чтобы получить от него ту злополучную Хроносферу, которая на тот момент казалась пределом мечтаний. В итоге, именно этот «предел мечтаний» и погубил всё то, что было между ней и Временем. Она не знала — простит он или нет. И потому, чтобы уж наверняка, не пришла к нему после того как Алису выпроводили обратно в Лондон, и всё вернулось на круги своя. Она даже точно не знала — как теперь он к ней относится. Она не знала — как он там, как теперь ему живётся. Она ничего не знала. Проклинает ли, обожает ли… Что теперь с ним? Как он пережил её предательство? Когда Ирацибета задумалась о предательстве, взгляд словно сам упал на покоящийся на её письменном столе череп Стейна, скелет которого теперь не с такой любовью был посажен на трон, а всего-то разобран на косточки, раскиданные по всей комнате. И что было со Временем, нашёл ли он уже себе кого-то другого, на замену ей, чтобы забыться и навсегда забыть о том, как его возлюбленная, которой теперь она уже была, конечно, в прошлом, так бессовестно и бесчестно обманула его. «Он не забудет» — с горечью подумала она. Наверняка Время уже просёк, что он ей был нужен ради Хроносферы, а когда она добилась своей цели, добилась того, к чему шла долгие месяцы, то бросила его, просто вычеркнула Время из своей жизни, так же, как теперь он вычеркнул её из своей, бесконечной и вечной. А что, если пока эти часы тикали — он ещё любил её, а теперь, когда они навек замолчали, огонь его любви к Ирацибете потух? «Да нет, глупая мысль; этот «огонь» потух ещё тогда, когда он ожидал, что после возвращения Алисы домой, я навещу его и попрошу прощения, или хотя бы просто приду и что-то скажу» — подумала она, погладив пальцем циферблат. Когда она приходила к себе, в свой дворец, который Время и построил для неё, она ставила каждый дар Времени к себе на тумбочку возле кровати, и долго любовалась накопленной коллекцией подарков. Каждый из них был по-своему прекрасен и удивителен. Она относилась ко всему тому, что он дарил ей — как к хрустальной вазе, берегла, не давала запылиться. О карманных часах, что он подарил ей на день рождения — не могло быть и речи. На них не было и царапины, а уж всем известно, что чистое золото — мягкий металл, и сильнее других подвержен повреждениям. Хоть она теперь и жила большую часть времени у Мираны, что так заботливо выделила лично ей комнату, да притом большую и просторную (даже с балконом!), но Ирацибета часто приходила сюда, в свой растительный дворец из корней, чтобы поностальгировать по прошлому, полюбоваться подарками Времени, навестить череп Валета и с грустью посмотреть на разбитое стекло двери напольных часов, которые когда-то служили ей входом в Замок Бесконечности. Разбитое, как её сердце. И если бы кто-то однажды спросил её — кто же, собственно, разбил ей сердце — Стейн или Время, она, не задумываясь, сказала бы, что Стейн, потому что он очень долгое время прикидывался её верным другом и вообще, на тот момент самым близким человеком, да и к тому же, чуть не убил её в Бравный День. Да-а, именно тогда, в Бравный День, который был Бравным для её сестры и всего Подземья, но только не для неё. Тогда она потеряла законный престол, королевство, друга (кости которого валялись повсюду в этой комнате — под столом, под кроватью и всевозможных уголках), и двух питомцев, один из которых был наиболее ценным и любимым. Конечно, я про Бармаглота. Джуб-Джуб тоже жалко, несомненно, но она сыграла меньшую роль. Хотя, о какой роли я говорю, если в любом случае Ирацибета потерпела поражение в той битве. Но вернёмся к выяснению — кто же на самом деле разбил Ирацибете сердце — Время или Стейн. Она бы сказала, что Стейн, если бы она вообще хоть что-то сказала, а не приказала отрубить этому любопытному голову, за то, что задаёт такие личные вопросы, на которые ей и отвечать не хочется. Но осколки, с некоторых пор, уже не бьющегося сердца застревали между рёбрами далеко не по вине Стейна. Она и так всегда знала, что никакой он ей не друг. Так, утешала себя и надеялась, что когда-то встретит того, с кем чувства по-настоящему будут взаимны. А потом, когда встретила Время, она сначала даже не поняла, что он и есть — тот самый. А когда поняла, то уже было поздно. А вторых шансов жизнь уже не даёт. Бывает уже поздно что-то менять. Да и бессмысленно, быть может. Вместе с исчезновением Времени из её жизни, исчезла всякая радость существования, смысл. Да, теперь есть Мирана. Но все эти годы, когда она ждала, что однажды Мирана придёт к её замку, без армии, без воинов, на своей белой лошадке, в сопровождении охраны (на всякий случай), и попросит прощения. И Ирацибета бы простила. Она была готова простить Мирану. Но даже когда отношения с Мираной впервые за столько лет наладились, она не могла ей рассказать и тысячной части от того, что творится у неё в голове, как она видит мир, что её беспокоит. Потому что младшая сестричка Ирацибеты была словно кукольная, ледяная, фарфоровая, мраморная. Холодная. Которая жила в своём мраморном мирке, которой не было дела до каких-то ярко-алых эмоций старшей сестры, багровых переживаний, вишнёвых чувств и «пустяковых» проблем цвета крови. И Мирану, естественно, не волновали никакие отношения Ирацибеты со Временем. Более того, сама Ирацибета ни разу не упомянула о Времени или том, что когда-то было между ними. Мирана только прикидывалась, что готова помочь, выслушать. В самом-то деле ей было плевать. Главное, что у неё корона, подданные и всё Подземье в услужении, которое кланяется и готово целовать ей её белые туфельки за то, что она когда-то избавила народ от гнёта старшей сестры. А она и рада. Ей больше кроме этого ничего не нужно. И никакие Время и Ирацибета её не интересуют. Совсем. И она даже не замечает то, что её родная сестра ходит грустная и нервная. Мирана думает, что она такая всегда, эта Ирацибета. Кто ж знает, что творится у ненаглядной Рейси в голове? Только она сама. И бедной Ирацибете даже некому было выговориться. Она даже Стейну ничего не рассказывала. После случая с Хроносферой она вообще разобрала его скелет и перестала разговаривать с ним. Только изредка спрашивала череп, глядя в пустые глазницы — как у него дела. А череп молчал. Один раз только из левой глазницы вылез жук, но это не в счёт. И на молчание Валета-предателя Бет лишь фыркала. Ей было одиноко. И в приступе истерики (что случалось у неё довольно редко в последние годы), вызванным полным одиночеством, совершенной безвыходностью и болью от разбитого сердца, на месте которого теперь зияла дыра, она разбила стекло напольных часов. Осколки повалились внутрь часов, а она срывала руками остатки стекла с дверки, раня руки и раздирая их в кровь. Нет, она не была мазохисткой. Скорее наоборот, имелись садистические наклонности, к тому же очень ярко выраженные. Просто было очень обидно, что вот так, из-за какой-то младшей сестрички, даже незаконной королевы и её девчонки Алисы, её счастье, которое было так близко, просто ушло у неё из-под носа. Но Ирацибета винила и себя. В том, что тогда ещё, когда всё можно было изменить, можно было передумать — она не поняла, что это счастье, которое она и искала всю жизнь. Тогда она не принимала отношение Тик-Така к ней за чистую монету. Или попросту не верила, что может быть так, что кто-то будет когда-то относиться к ней как к хорошему человеку. Что будут любить, ласково называть и дарить подарки, совершенно без злого умысла, без капли лести. Всю жизнь ей внушали, что она уродлива, думали, что она глупа, пытались втереться в доверие, нагло льстили. Она прожила так всю жизнь, а теперь, когда в её жизни появился даже не совсем человек, будет вернее сказать — существо, которое говорило ей, что она прекрасна, умна, образованна и вообще идеальна — Ирацибета не поверила, что всё то, что говорит ей Время — правда. И потому воспользовалась тем, в чём она точно была уверена; она забрала Хроносферу. Игра не стоила свеч. Ирацибета потеряла больше, чем имела. И вот теперь она сидела, сжимая несчастные часы в руке. Золотые края впились ей в руку, задев порезы, и она ослабила хватку, уставившись на замершую часовую стрелку, которая остановилась на цифре «семь». Ирацибета закрыла крышку часов, на которой было выгравировано «für meinen Lieben». Вздохнув, она встала с кровати и подошла к напольным часам, не решаясь зайти в них. Золотая цепочка часов, пару раз накрученная на руку, как браслет, звенела при соприкосновении с кольцами на пальцах Ирацибеты. Золото перстней перекликалось с золотой вышивкой на её платье и блеском часов, а рубиновые камни идеально сочетались с цветом волос. Порезанной рукой она опёрлась о край двери, невзирая на боль, и сделала шаг внутрь, с трудом просунув большую голову в часы. Стекло захрустело под ногами, осколки затрещали. Оставив отпечаток обуви на полу, сплошь покрытом толстым слоем пыли и, чуть сжавшись от неприятного хруста стекла, она продолжила идти, обойдя маятник, всё так же в форме сердца. От бывшего высокомерия не осталось и следа, и она вспомнила, как чуть больше года назад стояла перед часами и звала Время, каждую секунду всё сильнее раздражаясь при мысли, что она так ещё и не получила заветную Хроносферу. Ирацибета уже начинала ненавидеть себя за то, что тогда причинила ему такую боль, а теперь собирается прийти к нему сама. Что ж, её намерения и мотивы были ясны: она придёт к нему и просто отдаст часы, чтобы они больше не напоминали ей о нём. Было бы неплохо вернуть все подарки, чтобы уж точно распрощаться с прошлым и больше не мучиться, но она не унесёт их все сразу, а несколько раз бегать туда и обратно желания отнюдь не было. К тому же, она никогда не сможет уничтожить все воспоминания, связанные со Временем. А ей хотелось бы. Потому что уже больше не было сил изо дня в день отмахиваться от назойливой Совести. А Совесть твердила, что так не пойдёт, что нужно что-то делать, нужно прийти и попытаться начать всё сначала. Но Совесть — ерунда, в сравнении с ощущением пустоты внутри. Так что она собиралась отдать часы Времени. Ей не хотелось, чтобы он их чинил. Пусть просто заберёт себе, и делает с ними всё что душе угодно. И, Боже, ей ужасно не хотелось видеться с ним. Было бы идеально, если в тот момент, когда она придёт, его не было в кабинете. «Пусть слоняется где хочет, только пусть в кабинет не заходит, пока я не уйду» — промелькнуло у Ирацибеты в голове. «А всё остальное неважно» — решила она, переступив границу часов, и оказавшись уже одной ногой в Замке Бесконечности. Это была её комната, которую Время специально обустроил лично для неё. Здесь всё было красное, везде сердечки. Гротеск и вызов мелькали буквально во всём, начиная от пола, заканчивая мебелью и всякими мелочами, которые добавляли своеобразного уюта этой комнате. Обычному человеку не понравилось бы, и никто не стал бы тут жить. Но только не Красная Королева, не Дама Сердец. Ирацибета комфортно чувствовала себя в этой комнате, всё было здесь так, как любит она. За время её отсутствия тут ничего не изменилось. Время, кажется, не заходил сюда. Во всяком случае, в последнее время. Потому что всё в серой пыли, а на полу нет отпечатков обуви. Вздохнув от нетерпения и, в плохом смысле слова, предвкушения возможной вынужденной встречи со Временем, она закашлялась, набрав полные лёгкие пыли. Зажмурившись и изо всех сил пытаясь не кашлять (кто-то ведь мог услышать, будь то Секунды, Уилкинс или вообще Время, что было крайне нежелательно), она замерла, сосредотачиваясь на том, что кашлять и чихать нельзя. Поэтому прождав, пока приступ кашля пройдёт, она задержала дыхание и подошла к дверям, дрожащими руками толкая их от себя. Выглянув и убедившись, что никто её не видит, она спешно вышла из своей комнаты и закрыла двери. Спрятавшись за большой колонной, за которой её не было видно даже учитывая большую голову и пышное платье, она прислушалась. Тишина. Полнейшая. Ни писка Секунд, ни шарканья по полу ножками Уилкинса, ни обыкновенных проклятий Времени, адресованных дню, который всё никак не хотел заканчиваться. Приподняв полы платья, она как можно тише пошла по направлению к кабинету Времени, молясь всем Богам, каким только можно и нельзя, чтобы в кабинете никого не было. Добравшись до нужной комнаты, так никого и не встретив, она зашла внутрь, не забыв закрыть за собой дверь. Ирацибета с облегчением выдохнула, когда увидела, что никого нет. «Но в любой момент сюда может кто-то зайти» — напомнила она себе. Принявшись разматывать цепь часов на запястье, она зашипела от боли, касаясь повреждёнными пальцами согревшегося на руке металла. — Чёрт, чёрт, чёрт, давай быстрее, — зашептала она, снимая часы с руки. Взявшись указательным и большим пальцами за конец цепочки, она наконец сняла цепь с руки и осторожно стала опускать её вниз, на стол. Часы, словно груз, болтались на цепи и стремительно приближались к поверхности стола. Сейчас главной задачей было не шуметь и так же удачно выйти из Замка Бесконечности, как и зашла. «И больше никогда сюда не возвращаться» — разочарованно подумала она. Послышался звук открываемой двери. Дверная ручка повернулась и кто-то открыл дверь. Ирацибета в ужасе застыла. Она даже забыла как дышать, а сердце, которое она давно уже не чувствовала, вдруг бешено заколотилось в груди. Часы так и остались висеть в паре дюймов от поверхности стола, а из-за того, что пальцы от волнения вспотели, цепочку стало держать труднее. — И-Ирацибета? — Время замер, не веря собственным глазам. Сказать, что он был удивлён приходу незваной гостьи — ничего не сказать. Она, не медля, положила часы на стол, уже не с такой аккуратностью, как прежде. Die Taschenuhr из золота гулко опустились на деревянную поверхность. Цепочка звякнула об часы, закрыв собой гравировку на крышке. — Я пришла вернуть это тебе, — хриплым от волнения голосом наконец сказала она, так и не поворачиваясь к Времени. — Что случилось? — в свою очередь задал вопрос он, не шевелясь, в точности как она. — Они остановились. — как можно спокойнее ответила она, унимая дрожь и стараясь привести дыхание в норму. Под ложечкой засосало, внутри всё сводило, а сердце припадочно билось, норовя выскочить из груди. Стук собственного сердца отдавался в ушах, казалось, что это бьётся не сердце, а молотком ударяют по рёбрам. — Я знал, что рано или поздно это произойдёт. Поэтому я изготовил Вам такие же. Только заводные. Как Вы тогда и хотели… — отрывисто говорил он, делая небольшие паузы между фразами. Ирацибета и не заметила сначала, что на столе, помимо всякого хлама и часов, которые положила она, лежали ещё одни часы. Такие же золотые, та же форма. За исключением одной детали. На их крышке была другая гравировка — «for my forever beloved». «Уже не на немецком» — подумала она. Её лицо ничего не выражало, но внутри всё сжалось от боли и нахлынувших с удвоенной силой воспоминаний. Чем-то отличались гравировки. Не только языком, но и чем-то ещё. А чем — Ирацибета не могла понять. Если бы они были на одном языке, она бы с лёгкостью нашла отличие. Но, в любом случае, у неё не было сейчас времени размышлять. В двух футах от неё стоял Время, а ей нужно было поскорее убираться отсюда. — Я видела. — коротко ответила она. Опять слова, которые ничего не могут сказать о том, что она действительно чувствует. Два безэмоциональных и ничего не выражающих слова. — Вы… заметили гравировку? — осмелился спросить Время. — Она немного отличается от той, что на остановившихся часах. — Да, — бросила Ирацибета. — Вам понравилось? — чуть слышно спросил он. Она промолчала, посмотрев на часы с гравировкой на немецком, а затем на те, что с надписью на английском. Ирацибета медленно развернулась, будучи даже не в силах взглянуть на Время. Опустив глаза, но гордо вздёрнув подбородок, она сделала шаг в сторону Времени. — И Вы… даже не заберёте ни одни из часов? — поражённо спросил он. Язык заплетался, в горле пересохло, так что она просто покачала головой, отрицая. — Но как же гр… — Прощай, — быстро произнесла Ирацибета, на долю секунды посмотрев на Время. Он шарахнулся от двери, пропуская её, шокировано моргая. Та выскочила из кабинета, и, уже не боясь привлечь внимание, застучала каблуками по полу, покидая Замок Бесконечности. Время понял, что упустил её. Снова. Снова дал ей уйти и оставить его. А ведь он даже не сказал самого главного. Не сказал, что совсем не злится и он не в обиде. А он столько себя ждал дня, когда она придёт. Считал дни до её прихода. И когда он уже отчаялся и перестал питать надежду, что Ирацибета когда-нибудь вернётся, она пришла, застав его врасплох. Она появилась на триста восемьдесят шестой день после их последней встречи. Ирацибета ушла так же быстро, как и пришла. Пришла только для того, чтобы отдать часы. И даже не обратила внимания на гравировку на крышке заводных часов. «Для моей любимой» — было написано на остановившихся часах, «для моей навсегда любимой» — значилось на заводных. Одно слово — а как много значит. Навсегда. «Навсегда» — совсем необязательно навсегда. Но в этом случае «навсегда» означало именно «навсегда». И ничего более.🕖
18 июля 2022 г. в 22:41
— А что ты мне подаришь на день рождения? — карие глаза озорно сверкнули в полумраке комнаты. Шоколад её радужек отливал алым при неярком освещении, а сама она казалась средоточием всего красного в этой комнате. Кудри выглядели вишнёвыми, хотя в самом-то деле они были цвета спелой клубники. Привычное маленькое сердечко алело на бледных губах. Она нетерпеливо, едва заметно, подёргивала пальцами, но поймав себя на том, что сейчас случайно может выдать своё неумение ждать, она сосредоточилась и замерла.
— Это сюрприз, — улыбнулся он. — Я пока не могу Вам сказать. Сейчас ещё даже не осень, только конец августа. А день рождения у Вас в октябре.
— Ты имеешь в виду, что ты не знаешь — что мне подарить? — подсказала она, подозрительно взглянув на него. — У меня много идей, могу составить перечень того, что я хотела бы себе в качестве подарка на день рождения.
— Ох, Вы плохого мнения обо мне, май либхен. — покачал головой он, усмехаясь. — Конечно, я уже придумал, что подарю Вам.
— Тогда что это будет? — настойчиво спросила она, не желая сдавать позиции.
— Ну, если я скажу Вам — это будет уже никакой не сюрприз, — напомнил Время.
— Я не люблю сюрпризы, я люблю всё знать наперёд и быть готовой ко всему! — воскликнула Ирацибета, немного наморщив нос.
— Но, в таком случае, на Ваш день рождения подарок уже не будет элементом неожиданности. — объяснил он, пытаясь убедить Ирацибету в том, что ей необязательно знать — что он преподнесёт ей.
— Да к чёрту неожиданности, просто скажи мне и всё, — она уже начала кипеть, ей надоело ждать и уговаривать его выдать идею подарка.
— Хорошо-хорошо, — сдался он. — Моя дорогая, это die Taschenuhr.
— Ты же знаешь, что я не понимаю этого твоего немецкого. Ты что-то рассказывал мне про то, откуда ты и почему так странно разговариваешь, с акцентом, не характерным для того, кто родился в Подземье, но я ни слова не поняла! — взорвалась Ирацибета.
— Это карманные часы. В форме сердца, конечно же. — наконец сказал он, вздыхая.
— Заводные? — обрадовалась она.
— Почему именно они? — немного удивился Время.
— А если сломаются?
— Но Вы можете в любой момент прийти ко мне, и я их быстро починю.
— А если ты будешь занят? Ты же так часто работаешь, что-то делаешь, пишешь в своём кабинетике.
— Для Вас я всегда найду себя, моя бесценная, — успокоил ту Время, умиляясь инфантильности Ирацибеты.
— Как знаешь, — пожала плечами она.