Найти тебя

      «Ну почему именно сейчас??»         Володя бежал, ориентируясь скорее на звук, чем на несущуюся впереди него Алёну. Ноги против его собственной воли уносили всё дальше и дальше от того места, на котором всего минуту назад он чуть не умер, где оставил свою душу, и куда так отчаянно стремилось его тело. Ну почему, почему Пчёлкину вздумалось совершать свою диверсию именно в этот момент? Почему именно ему, Володе, нужно теперь с этим разбираться, вместо того, чтобы быть там, на той скамейке, с Юрой, и искать ответы на свои вопросы в его глазах, которые он так упорно прячет?         Вдалеке уже виднелась детская площадка, где столпилась куча народу от мала до велика. Дети наперебой пытались рассказать вожатой Лене, которая была тут же, что произошло, но получалось это у них, вестимо, плохо, ибо растерянная и до смерти напуганная Лена кричала в ответ, пытаясь заставить детей замолчать и говорить по очереди. Травмированный Сашка своим истошным воплем перекрикивал вообще всех.         — Володя, Володя! — кто-то из детей издалека заприметил его. — Скорее!         Добежав, наконец, до эпицентра трагедии, Володя быстро оценил ситуацию по своей собственной шкале чрезвычайности и, не раздумывая, бросился к Сашке, нос которого был весь в крови. Все его действия были механическими, словно выполнял их отнюдь не живой человек, а робот, а сам Володя наблюдал со стороны: как быстро он достает из кармана носовой платок, запрокидывает голову Сашке и, стараясь оставаться спокойным, под аккомпанемент его крика бежит вместе с ним к Ларисе Сергеевне. Наблюдал, как, сдав пациента в руки причитающей медсестры, бежит обратно на площадку. Словно в тумане слушал восклицания Лены о том, что происшествие уже дошло до руководства, и теперь их всех вызывают на ковёр к Леонидовне. Вёл за руку бледного и непривычно притихшего Пчёлкина, затем долго объяснялся вместе с ним перед старшим воспитателем и директором. Всё это было словно бы под гипнозом, и, кажется, будто вовсе не с ним. Мысленно же Володя был далеко и думал совсем о другом человеке.         «Хотел».       Одно единственное слово, сказанное глухим, тихим голосом до сих пор отзывалось эхом в голове у вожатого. Он хотел. Невозможно словами описать этот парализующий все конечности страх, который охватил Володю после того, как он понял, – Юра действительно не шутил и не мстил ему, а хотел его поцеловать. В тот момент внутри у него что-то незримое, но очень хрупкое качнулось и, утратив равновесие, со страшным грохотом повалилось оземь, разлетаясь на мелкие кусочки. В ушах от этого зашумело с такой силой, что пришлось переспросить. Следом, будто молния, по голове ударил ужасающий, но единственно верный вывод – во всём этом виноват именно он, Володя.  Это всё он: не смог удержать под контролем свои чувства, не смог оставаться нейтрально дружелюбным, не смог вкладывать в свою улыбку меньше теплоты, и уж точно не смог скрыть то, что Юрку он явно выделял среди остальных. Каждый раз, каждый чёртов раз он думал о том, что перегибает палку и что ничем хорошим это не кончится, мысленно давал себе звонкие пощёчины и зарекался, что впредь будет осторожнее, но наступало новое утро, и оно приносило понимание того, что ничего с этим поделать Володя не может. Юра так искренне хотел с ним дружить, сам так тянулся к нему, что противостоять этой сокрушающей силе дружбы и теплоты у Володи не было никаких сил. А теперь, теперь всё это вот чем обернулось!         Он своими руками подтолкнул Юрку на эту опасную, неправильную дорожку. Когда это случилось, в какой момент он свернул не туда? Ну конечно, видимо, тогда, на реке. Боже мой, ну какой же идиот, зачем было предлагать ему купаться? Издевательств над собой Володе, вестимо, оказалось мало, так надо было ещё и Юру…         Нет, он отказывался верить в то, что уже нельзя ничего изменить. Можно! Нужно только поговорить с Юрой ещё раз, нужно объяснить, что то, что он сделал – неправильно и плохо. Так нельзя! Тот, конечно, будет злиться на Володю, но это пускай, главное – не допустить, предотвратить превращение Юры в такого же монстра, как он сам. Он уверен, что Юре просто показалось. Да! Он ещё слишком юный – перепутал тёплые дружеские чувства с чем-то бо́льшим. Володя ему это объяснит мягко, но настойчиво. Он даст ему понять, что это не больше, чем наваждение, и даже попробует восстановить между ними шаткий мир, чтобы сохранить дружбу. Хотя, конечно, о прежних отношениях речи быть не могло, теперь Володя точно будет стараться держаться от Юрки подальше, чтобы ещё больше не навредить. Он потеряет единственного близкого друга, но зато спасёт ему жизнь.         Сидя в директорском кабинете, худрук машинально отвечал на вопросы, но мысленно молился только о том, чтобы всё это скорее кончилось, ведь ему срочно нужно было туда, к Юре, но разборки затягивались, и единственное, что ему оставалось – ждать. Ждать и надеяться на то, что Юра ждёт его тоже.         «Только дождись меня!» – пульсировала в уставшем сознании одна лишь мысль, крутясь, словно заезженная пластинка, будто от количества её повторений зависело, дойдёт ли она до адресата. – «Сиди, где сидишь!»         Стоило только директору отпустить всю честну́ю компанию, как Володя, оставив свою напарницу дальше возиться с детьми, побежал к тому месту, на котором оставил Юрку. Он мог только догадываться, сколько времени с тех пор прошло: минут сорок или, может, час, может, больше, а может, Юрка и вовсе уже устал его ждать, но он должен был, должен, ведь…         Но Юры на скамейке не оказалось. Вместо него Володю встретила странная, неестественная для лагеря пустота и такая же тишина, нарушаемая лишь лёгким шелестом ветра в кронах деревьев. Юры будто и вовсе никогда тут не было. Единственным доказательством того, что Володе не приснился в бреду весь их разговор была красная повязка дежурного, одиноко валявшаяся в пыли рядом с лавкой.           «Чёрт, Юра! Я же просил!»         Очень хотелось громко выругаться, и Володе удалось подавить это желание с большим трудом, и то лишь потому, что он вспомнил о детях, которые, словно ходячие уши, находятся всюду. Подобрав повязку, – пусть будет у него – вожатый рассеянно закрутил головой по сторонам. Где его теперь искать?? Он же мог пойти куда угодно! Вспыхнувшее вмиг беспокойство слегка остудилось отрезвляющей мыслью: может, он просто устал ждать, пошёл в отряд или на пляж, а вовсе не сбежал от Володи. Стоит только заглянуть туда, и он сразу увидит своего Юрку, и у них появится, наконец, возможность нормально поговорить. Да! Конечно!         Первым делом Володя бросился к пляжу – старшие отряды сейчас должны быть на речке. Нужно будет как-то незаметно выцепить Юрку и увести его в тихое место, чтобы продолжить разговор. Не исключено, что он заупрямится – наверняка обиделся на Володю за резкие слова, – но всё равно выслушает. Прибежав на пляж, он принялся сосредоточенно искать глазами знакомый профиль с непослушными, торчащими в разные стороны волосами, но никого похожего в поле зрения не наблюдалось. Юркины соотрядники и, кажется, друзья были тут вдвоем и с азартом резались в карты на покрывале, другие ребята из первого и второго играли в речке с мячом. У самого берега находился кружок по интересам – лучшие девчонки первого отряда в полном составе: Полина, Ульяна и Ксюша, которые, заприметив объект своих романтических мечтаний, тут же окружили его, не давая прохода. Пришлось отвесить им несколько дежурных улыбок, стойко выдержать их заискивающие взгляды и ответить на пустые вопросы, после чего, наконец, задать свой, важный, – не видели ли они тут случайно Конева? Девочки в ответ надули губы – снова никакого к ним интереса, – но всё же сказали, что Юры тут не было.         Тут уже Володя напрягся: Юрка – и пропустил речку? Находиться в стороне от всеобщего веселья было ему несвойственно, неужто отсиживается в отряде?         Буркнув девочкам что-то между «понятно» и «спасибо», Володя снова бросился бежать, на этот раз ко взрослым корпусам, но внутри у него уже росло и крепло неясное предчувствие, что и там Юры тоже не окажется.         И предчувствие не подвело.         Володя был в его комнате, заглядывал в окна других, допытал скучающую возле корпуса Машу, но результата не получил. И только теперь он стал догадываться, что Юрка не просто пропал, не спрятался где-то, а сбежал, сбежал от него, из-за него. Это он, Володя, во всём виноват! Прокручивая в памяти их короткий диалог снова и снова, Володя всё больше убеждался – он не просто обидел Юру, он сделал что-то гораздо более страшное, неотвратимое: он его … отверг. Оттолкнул. Причём дважды: вчера вечером у кустов сирени, когда подумал, что тот просто издевается над ним, и сегодня, на лавке у столовой, когда чуть с ума не сошёл от ужаса, потому что Юра не издевался. Думая только о том, что с его точки зрения будет лучше для Юры, Володя совсем не попытался посмотреть на ситуацию его глазами, совсем забыл учесть его чувства. В ушах резко зашумело, а глаза словно покрылись тёмной пеленой: что он натворил?? Где теперь искать Юру? Благо, что места, где юный хулиган Конев любил прятаться от всех и вся, были Володе хорошо известны, но ведь их было так много, и Юра мог быть в любом из них! Прямо говоря: вся территория лагеря – каждый угол и каждый куст, – могли оказаться отличным местом, чтобы спрятаться. Но выхода не было, если так, то, значит, ему придётся оббежать «Ласточку» вдоль и поперёк.         И Володя бежал. Володя искал.         Искал в пустом театре, искал на людных кортах, искал в столовой, на кухне, у бассейна, на яблоне возле эстрады, даже в туалете – и там побывал. На его пути иногда встречались люди, большие и маленькие, чьих лиц он даже не запоминал, но некоторым из них задавал один и тот же вопрос, и неизменно получал один и тот же ответ.         «Нет, не видели». «Не знаем». «Не было».         И с каждым таким ответом, с каждым следующим местом, которое Володя мысленно вычёркивал, его всё сильнее охватывала уже не тревога, а натуральная паника. Что будет, когда в этом списке он вычеркнет последнее вероятное место, где может находиться Юра?         О чём он только думал, когда говорил ему все эти слова?! Володя знал, о чём. Он так хотел защитить Юрку, защитить от самого себя, ведь кому, как не Володе было знать, что означает – быть таким, как он. Он хотел уберечь друга от неизбежного падения в пропасть, от мук совести, от терзаний и ненависти к самому себе, от рук, обваренных в кипятке и от ужасного, всепоглощающего одиночества. Хотел уберечь, а в результате сам стал для него палачом. Думал, что так для него будет лучше. И как только не понял, что своими резкими словами, своими действиями лишь оттолкнул его, обидел, растоптал то хрупкое нечто, что Юра со свойственной ему детской решимостью протянул Володе.         «Боги, Вова, ты идиот!!»         На мгновение Володя вдруг представил себя четырнадцатилетнего лицом к лицу с двоюродным братом. Он, окрылённый новым непонятным чувством, признаётся Вовке в своей странной, но такой искренней симпатии. Всё дальнейшее юный Володька видит, словно в замедленной съёмке: как в ответ брат округляет глаза, как медленно вытягивается его лицо, хмурятся брови, он открывает рот и начинает двигать губами, он что-то кричит, он кричит на Володю, размахивает руками, но тот ничего не слышит. Потому что ничего этого не было, потому что Володе бы никогда не хватило смелости признаться вот так – честно, открыто. Но одной лишь возникшей воображаемой картинки хватает, чтобы сейчас в его сердце, уже повзрослевшее и закалившееся, цепкими ледяными пальцами впился страх, сковал душу и тело, парализовал мозг.         «Я найду тебя. Где бы ты ни был – найду».         Пробегая обратно мимо теннисного корта, Володя заметил вожатую первого отряда.         — Ирина, не видела Конева? — бросил он ей, попутно останавливаясь, чтобы перевести дыхание. От быстрого бега сердце стучало так сильно, что в ушах слышался шум.         — Нет, он же должен быть с тобой, — невозмутимо ответила девушка, и только потом испугалась – дошло, видимо. — Что случилось??         — Да мы … разминулись просто, не переживай, — покачал головой Володя. — Но если вдруг увидишь его, ты скажи, чтобы ко мне шёл.         И, не дождавшись ответа, снова побежал. В его списке осталось лишь две точки – новострой и ива. На каждую из них Володя готов был сделать ставку: в новострое Юрка любил прятаться от мира, а ива… Под ивой от мира любили прятаться они вместе.         Затормозив у холодного, мрачного недостроенного здания, Володя прищурился и задрал голову вверх. Тут было не меньше сорока комнат! И каждую ему придётся оббежать, в каждую заглянуть. Ну и пусть бы, он готов хоть двадцать раз излазить всю эту бетонную коробку вдоль и поперёк – только бы Юрка нашёлся сейчас. Пусть злой, обиженный, молчаливый – только бы живой и здоровый. Володя тогда на всё бы наплевал и обнял так крепко, как никогда прежде. Обнял и не отпустил.         Жалкие остатки того, что молодой горе-вожатый привык считать разумом, возмутились: нельзя!         «Ты и так уже его испортил, ты «заразил» его своей «болезнью», вложил в голову плохое, неправильное. Хочешь окончательно сломать ему всю жизнь? Хочешь, чтобы он стал таким, как ты?»         Володя бежал по коридорам и жмурился от стыда и отвращения – игнорировать голос разума, звучащего громким эхом в голове, не получалось, ведь он был прав! Может, он сделал всё правильно, так и нужно было – оттолкнуть Юрку. Да, ему больно сейчас, и Володя эту боль чувствует, и ему тоже от этого больно, больнее стократ! Но когда-нибудь потом Юра скажет ему спасибо. За то, что не позволил втянуть себя в нечто страшное, запретное, плохое! За то, что предотвратил катастрофу.         А сам Володя… Он как-нибудь переживёт. Это ведь он говорил Юрке о том, что в любви нет места эгоизму, и что ради блага любимого человека нужно жертвовать собой. Всё верно говорил, да. Он переживёт. Уже не в первый раз и, наверное, не последний.         Но вдруг откуда-то из глубины нутра прорезался другой, новый голос: нет!         «Без Юры тебе не нужен этот лагерь! Оттолкнуть его, перестать с ним встречаться, не видеть его улыбку, не иметь возможности коснуться – случайно или нарочно – всё равно что умереть!»         Не в силах дальше бежать, Володя остановился и снова зажмурился с такой силой, что перед глазами заплясали сначала белые, а затем яркие разноцветные пятна. Где-то под рёбрами, слева, неощутимое нечто тянуло и отзывалось тупой болью. Вентиль кислорода будто перекрыли, и Володе оставалось лишь открывать и закрывать рот, словно рыба, которую резко выкинули на сушу.         Этот голос – он тоже прав! Без Юрки всё в этом месте перестанет иметь значение. Каждый день, час, проведённый в «Ласточке» был прекрасен только потому, что где-то рядом с Володей находился Юра. На зарядке – напротив него, за соседним столом – на завтраке, где-то рядом – на речке, в театре на репетициях, и совсем близко – в их особенные минуты только вдвоём. Юра подарил Володе гораздо больше, чем сам мог представить, больше, чем кто-либо в его жизни – он привнёс в его одинокое размеренное существование смысл. В нём было средоточие самой жизни, в нём светило яркое, невозможно тёплое солнце, он был буквально насквозь им пропитан: волосы – непослушные, жёсткие; кожа – каждый её сантиметр; и самое главное – сердце. И в лучах этого солнца хотелось греться, они магнитом притягивали Володю, который уже привык жить в тени и холоде. И отказаться от этого теперь, едва познав счастье находиться рядом? Как?         Из новостроя Володя снова вышел ни с чем. До смерти усталый и совсем отчаявшийся, он быстро шёл в сторону лодочной станции – его самый последний вариант. Он так был вымотан непрекращающейся погоней за исчезающей тенью и своей собственной борьбой в голове, что совсем потерял счёт времени. Сколько он уже ищет Юру? Три часа, четыре? Если его не окажется там, под ивой, то не останется другого выхода кроме как бить тревогу. Доплыть до ивы и назад – занятие не быстрое, и отнимет у Володи ещё минут сорок, а то и час. Но если Юра за это время сам объявится?         Сосредоточенный на своих мыслях, краем глаза вожатый заметил мелькнувшую в кустах спину Олежки, и в голове мигом созрело решение.         — А что, Юла потелялся?! — округлив глаза, воскликнул Олежка после того, как Володя озвучил ему свою просьбу.         На несколько мгновений вожатый «подвис»: как подать ребёнку исчезновение человека так, чтобы он случайно не выдал это кому-то из взрослых?         — Конечно нет, мы просто … в прятки играем, — выдал Володя первое, что пришло в голову. — А Юра, понимаешь, так хорошо спрятался, что я уже битый час никак не могу его найти, а выиграть очень хочется. Поможешь?         — Ааа, — протянул малыш, — холошо, Володя! Может тебе помощь нужна, ну, искать Юлу?         — Нет, Олеж, ты просто будь там, в кинозале, и если вдруг Юра появится – беги ко мне, ладно? И ещё… — Володя сделал паузу, сомневаясь, — ты не говори никому, что я его ищу, договорились?         — Договолились! Всё понял, иду на пост! — отрапортовал Олежка, явно гордый своей важной миссией и, резко развернувшись, бросился к зданию кинозала.         Не особо надеясь на то, что это поможет, Володя подговорил ещё нескольких октябрят из своего отряда и расставил их по точкам, которые на его взгляд были наиболее вероятными для Юркиного там появления. А самому ему теперь оставался последний вариант – ива. Идею добраться к ней по суше вожатый отбросил сразу же: в прошлый раз, когда они были там с Юрой, Володя просто шёл за ним следом, доверяя его знаниям местности. Но один он – нет, точно не сможет найти эту иву! А вспомнив к тому же, насколько тернистым был путь к ней, и как он несколько раз чуть не угробил себя сам, чудом не свалившись с обрыва и не угодив в болото – окончательно отказался от этой идеи.         Оставалось только брать лодку и плыть к иве по реке. Володя хорошо помнил, что рядом с деревом находился небольшой песчаный спуск, а значит – можно будет без труда туда добраться.         Наспех расписавшись в тетрадке и забрав ключи от станции, Володя бросился к пляжу. Он изо всех сил старался работать вёслами быстрее, резче, отчаянно ругая себя за то, что руки такие слабые, за то, что он не умеет перемещаться в пространстве по щелчку пальцев, за то, что не умеет ускорять время, за то, что такой глупый – оттолкнул единственного близкого человека! Руки устали довольно быстро, сообщив об этом нарастающей болью в мышцах – грести против течения было трудно, но Володя не мог, просто не имел права сдаться. Преодолевая боль, он всё плыл дальше и дальше, вверх по реке. Ему было тяжело, но он только сильнее нажимал на вёсла. Это было совсем не то, что кипяток, совсем другая боль, но тоже ощутимая и тоже к месту. Вдобавок ко всему июльское солнце нещадно палило и жгло голову, а на небе, как назло, – ни одного облачка. Володя чувствовал, как по лбу к бровям медленно стекают капельки пота, но внимания не обращал – времени стирать их всё равно не было.           Подплыв к берегу прямо в том месте, где подход к воде уже скрывался в густых ивовых ветвях, Володя буквально выпрыгнул из лодки и резко раздвинул руками огромный шатёр. Его встретила пустота и абсолютная звенящая тишина. Юры не было и здесь.         Пока Володя плыл сюда, он гнал прочь мысли о том, что будет делать, не найдя Юру под ивой, но сейчас, по факту случившегося, эти самые мысли лавиной накрыли его снова. А вместе с ними следующей волной, сбивающей с ног, накатили полная беспомощность и невероятная усталость. Ночь без сна, взорванная от разных мыслей и вопросов голова, физическое изнеможение от трехчасового бега по территории лагеря и, напоследок, занятие активной греблей под палящим солнцем подкосили его. Ну и пусть бы, но больше всего Володю подкосило то, что всё это было напрасно. Юра так и не нашёлся.         Не в силах больше противостоять внешнему миру, Володя буквально упал на мягкую траву, пряча лицо в коленях и обхватив руками голову. Это странное ощущение – что он гонится за Юриной тенью, которая всё ускользает от него – усиливалось. А если он совсем не найдется? Если Володя больше никогда не увидит своего Юрку? От этих мыслей по спине пробежал табун липких, неприятных мурашек. Что, если последними словами, сказанными друг другу, окажутся именно те слова о том, что они больше не друзья? Боже, разве это Володя хотел ему сказать?? Разве об этом он думал всю ночь?         Его сейчас мало волновало то, что он потерял пионера, за которого отвечает, а ведь за такое Володю могли тут же выгнать из лагеря с занесением в личное дело неутешительной характеристики. Нет, его волновало совсем другое: он потерял человека, который был для Володи больше, чем всё. Потерял, едва лишь успев обрести. Своими собственными руками отвернул этого человека от себя.         А если Юра…? Вдруг он что-то с собой…?         Нет, нет, он точно не мог! Даже доведённый до отчаяния, даже в самом крайнем случае, Володя не мог себе представить, чтобы Юра – жизнерадостный, улыбчивый, озорной Юрка – мог быть способным на такое. Скорее всего они просто разминулись, он сидел тут долго и уже наверняка пошёл обратно в лагерь пешим ходом. Володя вернётся и сразу найдёт его там – живого и здорового.         Он пытался направлять свои мысли в позитивное русло, глушить и топтать свою внутреннюю тревогу, но эти жалкие попытки были сродни заклеиванию скотчем пробоины на дне лодки. В этом состоянии, близком к полному отчаянию, Володин разум постепенно капитулировал перед сердцем. А что, если рассказать Юре всю правду, снять перед ним эту маску, которую он носит уже многие годы и вверить ему своё нутро – всё, чем является сам Володя? Может, друг сможет его понять и даже принять, может в этом нет ничего настолько страшного, каким оно мнится Володе? В конце концов, если Юра этого хочет, то они могли бы дружить, как раньше, и иногда … нечасто, редко … целовать друг друга. До вчерашнего вечера образцовый комсомолец Владимир Давыдов о таком даже не мог и мечтать. И не потому, что слишком недостижимое, а потому, что слишком неправильное, плохое, грязное. Но Юрины тёплые губы вчера на своих холодных, насыщенный пряный аромат сирени вокруг, тихая трель сверчков и отдалённый гул дискотеки – всё это чувствовалось, как настоящее счастье. Разве счастье может быть неправильным и грязным? Может Володя просто себя накрутил, надумал, а на самом деле нет ничего дурного в том, чтобы поцеловать своего друга, если обоим этого хочется. Ведь существует же любовь дружеская, верно?         «Пообещай, что ты не причинишь ему вреда…» – устало прошептал голос в голове.         Никогда! Он никогда не посмеет сделать Юрке ничего дурного! Он только лишь хочет ещё совсем немного приблизиться к солнцу, совсем немного погреть руки о его тепло. Ведь оно такое манящее, такое близкое, такое родное…         Всё, что Володе было нужно – это посмотреть в Юрины глаза и убедиться. Убедиться, снова, что он не шутил и не дурачился, найти в его взгляде нечто, что придаст уверенности и ослабит крепкую хватку пожирающего внутренности страха, что толкнет Володю ему навстречу. Он не думал о том, что именно и как будет ему говорить, потому что знал – стоит только увидеть эти глаза, обращённые на него, как раньше – с восторгом и каким-то особенным трепетом, – и слова сами найдутся, сами сложатся в стройные предложения и скажутся тоже сами. Оставалось только эти глаза отыскать.         Движимый этой внезапной ясной мыслью, которая будто бы разогнала тучи в голове, Володя вдруг понял, что сидит под ивой уже слишком долго и, – о боже! – тратит впустую драгоценное время! Энергия и силы явились буквально из ниоткуда, из неведомых резервов, поэтому он быстро подскочил на ноги и бросился к лодке, с намерением скорее плыть обратно в лагерь. Благо, что вниз по течению будет намного легче и быстрее. Но тут очередная гениальная идея – как гром среди ясного неба – заставила его остановиться. Перед тем, как он встретится с Юрой, нужно было ещё кое-что сделать. И вопреки своим ожиданиям, оказавшись в лодке, он снова принялся грести против течения, вверх по реке – прямо к заводи с речными лилиями.       Володя не смог бы толком объяснить даже самому себе, зачем он сюда приплыл, ведь Юрки тут явно быть не могло, но он чувствовал, что ему сюда нужно. Аккуратно раздвинув руками густые заросли с камышами, Володя снова увидел перед собой раскинувшуюся тихую заводь, полную ярких бело-жёлтых цветков. Тут стояла особенная, какая-то даже музыкальная тишина: звуки природы, шелест листьев, периодическое кваканье лягушек, даже тихое жужжание надоедливой мошкары – всё это сливалось в одну единую симфонию. И хоть Володя ровным счётом ничего не смыслил в музыке, всё равно перед его глазами сразу возник образ Юрки. Осторожно, чтобы не качнуть лодку, он наклонился к ближайшей к нему кувшинке и нежно провёл пальцами по сердцевине. Такой хрупкий, гордый и невероятно красивый цветок! Совсем как эти чувства, что живут в его собственном сердце… В прошлый раз Юра хотел сорвать эту кувшинку для него – на память. Но теперь… Теперь это сделает для него Володя. Вряд ли он сможет найти для Юры такие слова, чтобы показать, что значит для него их… дружба. Что значит для него сам Юра. Сорвать ради него цветок, занесённый в «Красную книгу» – не больше чем пустяк. Всё самое ценное, самое редкое и самое лучшее – не жаль отдать ему. Нет, не так. Хочется отдать ему. Если для него это важно – он готов сделать всё.         Обхватив пальцами хрупкие лепестки, Володя резко потянул на себя.         — Только бы успеть тебя подарить, пока ты ещё такая красивая, — шёпотом произнес он, разглядывая цветок поближе.         Вот теперь можно было возвращаться. . . . .       Назад получилось действительно намного быстрее и легче, а может быть, это просто верное решение в голове окрыляло и придавало сил. Наспех привязав лодку и накрыв её брезентом, Володя, то и дело оглядываясь по сторонам – нет ли где рядом Юрки? – думал о том, что делать дальше, куда бежать? Если за то время, что он плавал к иве, Юра уже вернулся, то куда он мог пойти? Неужели ему придётся снова оббежать всю территорию лагеря?         Первым делом стоило разыскать Ирину, уж если Конев объявился, то она наверняка уже в курсе. Предположив, что девушка до сих пор находится со своим отрядом на спортплощадке, Володя со всех ног снова принялся бежать, поднимая за собой слой из песка и пыли. Он бежал мимо пляжа, детских корпусов и игровой площадки и ещё издалека заприметил стоящую рядом вожатую первого отряда.         — Ира, Ир! — позвал Володя, приближаясь к ней на скорости. — Ну что, не появлялся?         — Как сквозь землю! — всплеснула руками Ирина. — Я думала, ты уже его нашёл, тебя так долго не было.         Оглушающим ударом отозвались в голове её слова. Не появился. Сердце гулко билось о рёбра, так и норовя выпрыгнуть из груди прямо на землю, в песок. И сложно было разобрать, то ли оно так заходилось от бега, то ли от уже окончательно укрепившегося убеждения, что с Юрой что-то случилось. Пять часов, шутка ли! Красный галстук на шее Володи съехал вбок и перекрутился, но ему было всё равно. Он стоял, согнувшись, упираясь руками о колени, и пытался шатко-валко выровнять своё сбившееся дыхание. Поднять глаза и встретиться взглядом с Ириной было страшно. Он знал, что там увидит. Пробирающий до мурашек ужас от неизвестности, жуткий страх – не за себя, а за другого, и беспомощное, невыносимое отчаяние. Что будет теперь? Они оба понимали, что сейчас им нужно идти к Ольге Леонидовне и сообщать о том, что они потеряли ребёнка. Потеряли! Ещё и какого «ребёнка» – Конева! Сколько будет шума, что начнётся!         — Володя-я-я! — резко обернувшись на звук, худрук увидел, что к нему на всех парах несётся Олежка с победной улыбкой на лице. — Юлка – он там, в кинозале! Плишёл!         Живой!!! Сердце, и без того отстукивающее примерно сто пятьдесят ударов в минуту, сделало кульбит и забилось ещё быстрее. Кровь прилила к лицу, щёки загорелись пламенем, хоть лёд прикладывай. Где-то в животе резко развязался тугой узел беспокойства и тревоги, а в грудной клетке ослабились тиски, мешавшие сделать полный глубокий вдох. Он тут, с ним всё в порядке! Но тут же после нахлынувшего облегчения и первой радости следующей волной накрыла злость, прямо-таки настоящая ярость!         — Ну я ему сейчас… — зло прохрипел вожатый, но, уже развернувшись, вдруг остановился и обратился к Ирине. — Ир, ты только не говори никому, хорошо? Я с ним сам разберусь.         Получив в ответ понимающий кивок, – Ире проблемы тоже были ни к чему – Володя со всех ног помчал в кинозал, думая только о том, что сейчас свернёт этому хулигану шею! Что за дурацкие игры он устроил? Всё то светлое, что он хотел ему сказать ещё десять минут назад отодвинулось на второй план, отошло в тень, затмеваясь одним только желанием – карать. Немедля!         Ноги бежали сами, не чувствуя земли под собой, здание кинозала уже было совсем близко, как вдруг до Володиных ушей донеслись звуки … пианино? По мере приближения эти звуки становились всё громче, увереннее, сливались в мелодию, сначала нестройную, но чем дольше она звучала, тем красивее, казалось, становилась.         Юра что, был там не один?  Может, Маша, или…?         Он должен был увидеть это своими глазами. Наспех взлетев по скрипящим ступенькам, Володя распахнул дверь и так и замер.         В совершенно пустом кинозале на сцене за инструментом сидел Юрка. С перекошенным, как у Володи, галстуком, взлохмаченными волосами, забрызганными грязью кроссовками и в посеревшей от пыли футболке он сосредоточенно, но в то же время легко перебирал пальцами клавиши. В это было невозможно поверить, но Юра играл! Володя не видел полностью его лица, только профиль, но без труда разглядел, как он то жмурится, то снова широко распахивает глаза и шепчет одними губами что-то, понятное только ему одному. Его спина раскачивалась, подаваясь то вперёд, то снова назад, в такт мелодии, подбородок то вздымался вверх, то снова склонялся над клавишами. Он был похож на гения, на сумасшедшего фанатика! Он играл – и как! Словно волшебник, колдовавший над своим магическим зельем, добавлял в него всё новые ингредиенты. Он искал, и он находил. Володя видел, как он улыбался – и эта улыбка была почти безумной.         Стоя там, у входа, пытаясь овладеть своим дыханием, Володя понял, что снова забыл обо всём. Забыл, что какую-то минуту назад он хотел Юрку убить, перед этим доходчиво объяснив ему, что думает о таких выходках. Теперь он снова хотел обнять его так крепко, чтобы косточки захрустели, и держать так долго, пока тот не начнёт задыхаться от нехватки кислорода.         Юрка играл, под его хрустальными тонкими пальцами рождались и утекали в мир чудесные звуки, сплетаясь в единое целое и окутывая сознание, лаская слух. В этой мелодии Володя слышал всё, что Юра не смог бы ему сказать, всё, что он сам хотел найти в его глазах. Своей музыкой он говорил ему о том, что его намерения честны и искренни, о том, что ему тоже страшно, но этот страх – ничто по сравнению с той невероятной силой нежности и тепла, которую он, Юрка, хочет ему подарить. Он извинялся – за то, что так Володю подвёл. Он успокаивал его гнев, незримо брал его руку в свои ладони, шепча: «всё будет хорошо». Всё это Володя слышал. И всему этому он верил.         Он готов был вечность смотреть на то, как его Юра, солнечный оболтус и хулиган, играет. Лишь бы никогда не отводить от него глаз, лишь бы всю жизнь слушать и чувствовать, как его музыка касается самых потаённых струн Володиной души. Он мгновенно ему всё простил: пять безумных часов поисков, свои забитые ноги и ноющие руки, свои растрёпанные волосы и запотевшие очки, своё истерзанное, беспокойное и уставшее, но всё же такое теперь окрылённое сердце.         «Ты здесь. Тебя стоило потерять, чтобы понять, – я нашёл тебя.»  

«Я нашёл тебя».