***
Как только отец Сергея вышел из машины, — нас он с собой брать не стал, сказал, что в таком виде стыдно и до туалета бежать, а потом обещал принести нам пирожки, — мы повернулись друг к другу. Эля хмурилась с ещё большей настороженностью. — Эл… Этот человек странный. И он мне не нравится. Куда он нас везёт? — А куда нам нужно? — мягко пожал плечами я. Мне было почему-то очень спокойно. И я совсем не хотел убегать. — Он везёт нас не в сторону нашего дома, и это все, что важно, Эля. — Но он разозлится, когда узнает, — заметила она. Конечно, тут с ней было не поспорить. Даже если бы мы были людьми, все равно, отец Сергея был бы вовсе не рад узнать, что помогает не сыну, как сам считал, а каким-то чужим детям. Сбежавшим из дома. Разозлившим своего отца. — Да, — согласился я. — Но если сбежим, он не поедет домой, он станет волноваться и искать нас. Пусть лучше спокойно позлится, видя, что его настоящий сын дома и в порядке. — Но почему для нас это должно иметь значение? — Знаешь, Эля, мы с тобой сбежали в мир людей. И мы должны вести себя как люди. Этот человек очень добр к нам. Да, он думает, что я его сын, но ты все равно чужая для него, и все равно он готов помочь и тебе тоже. И мы должны хоть немного отплатить ему. Сберечь его нервы. Эля с сомнением повела плечами. — Разве он нам помогает? Он везёт нас в неизвестном направлении. И мы сами не знаем, куда нам нужно. — Он даст нам одежду. А везёт он нас к себе домой. Место, которое считает безопасным. — Но нам придётся ему объяснить… Если бы мы сейчас объяснили, он бы нас прогнал. Или даже отдал Громову. — Нет, — и в этом я был почему-то уверен. Разозлится — да. Но отдать профессору… — Он человек. Он не сможет вернуть нас Громову. Никто больше не сможет. — Громов тоже человек. Я в этом почти сомневаюсь. Я осторожно взял Элю за руку. — Не бойся, Эля. Громов стёр мне память, но я уверен, это потому, что люди на свободе куда добрее его. Всё будет в порядке.***
Отец Сергея вернулся. Одежду он принёс, конечно, дешёвую и простую, но мы были рады и этому. Он отвёл Элю в кузов, чтобы она оделась, а мне советовал просто натянуть белье и шорты, сидя на месте. Я послушался, чувствуя, что он хочет что-то сказать. И так и оказалось. — Ну, а как же майка? — спросил он, пока я одевался. Я удивлённо моргнул. Среди принесенных им вещей никаких маек не было. — Какая майка? — растерянно спросил я. — Светлова! Ну или как её?.. Подружка твоя. Уже и забыл её? — он, как будто, не злился, а только был недоволен. Покачал головой с укоризной. Я виновато улыбался. — А матери плел: Женюсь, всю жизнь на руках буду носить, песни для неё петь. Артист ты у нас… Но ты хоть ей всё по-честному сказал? Или сразу сбежал и поминай как звали? — Нет. Сказал, — твёрдо ответил я. К счастью, его вопрос не имел конкретики. Ей. Эле, Майе, матери? Все — что это, все? Но точно то, что я всегда говорил с Элей честно. И теперь понимаю, что мы не можем сбежать от этого человека и от правды. Иначе, Сергей и его любимая тоже пострадают. — Надеюсь, — вздохнул отец Сергея и улыбнулся. — Эля, конечно, девочка красивая… Пасмурная только какая-то. — Она устала, — объяснил я. Хоть физическая усталость нам неведома, но… Мы действительно устали. Устали жить в плену. Устали быть ненужными. Устали быть ошибкой Громова. — Главное, ты уж не обещай, если ветер в голове… — начал он. Но тут Эля вернулась, и отец Сергея замолчал. Включил радио. Вручил нам ещё тёплые пирожки с капустой. И мы ели, чтобы себя не выдать слишком рано. Всю оставшуюся дорогу я смотрел на Элю и думал, что она даже теперь, растрепанная и одетая в плохую, не совсем даже по размеру одежду, очень красива… До города мы доехали только к вечеру. Фонари зажглись и пошёл маленький, слабый дождь. Вышли из машины. Серые девятиэтажные дома светили окнами приветливо, мягко и немного печально. Маленькие капли дождя пушили Элины волосы и сверкали в них. Но отец Сергея торопил нас, почти вёл в подъезд. Вверх, по лестнице. Пролёт, два, три… Эля сжала мою ладонь. Мне тоже было страшно. Мы вошли в квартиру. — Всё будет хорошо, — лёгкий, приятный голос. — Не знаю, Майя, я не знаю… И судя по тому, как изменился в лице отец, это говорил Сергей…