By the eyes

Колокольчик над дверью зазвенел. В тот день, когда судьба в очередной раз испытала его на прочность, Нил Джостен перестал бороться. Бесконечная погоня за жизнь, попытки выцепить настоящего себя — все это больше не имело никакого смысла. Нил проводит по сенсору телефона, рассматривая фотографию Стюарта. Последний раз они нормально разговаривали три года назад, и единственное, что помнит Нил с той встречи – серьезный взгляд дяди. Огромное количество дней было потрачено на попытку забыть его небрежную позу, немного сдернутый от недовольства уголок губ; чужое предложение остаться рядом звучало, как приговор. Нил знал зачем повелся на голос в своей голове. Почему согласился, не отказал, не дав родственнику и шанса на их связь. Это неправильно – шептало что-то внутри, когда он начал отвечать Стюарту односложными предложениями, но Нил отказывался слушать то, что причинило ему боль. По правде говоря, Нил никогда не жалел о своем выборе. Если бы Хатфорд вновь поставил ультиматум: безопасность команды или личная свобода, Джостен не колебался бы ни секунду. Странная, но по-детски забавная мечта обрести когда-нибудь свободу, осталась в затворках его сердца. Отказаться от людей, которые стали домом – сложное решение. Однако отказаться от семьи, чтобы обезопасить их жизни – совсем другая ситуация. Почему я такой проблемный? – проносится в мыслях Нила, когда он оказывается рядом со стойкой баристы. Остановка в Южной Каролине не входила в планы. Дядя почти разрушил надежду на то, что он сможет посетить Америку, не говоря уже о Южной Каролине. В последний год Стюарт начал давать больше свободы племяннику. По его словам, Ичиро Морияма стал лояльнее относиться к сыну бывшего Мясника. Морияма периодически поглядывает в сторону Абрама Хатфорда, но уже в качестве верного союзника, будущего наследника мафии Великобритании. И если бы Нил был в силах врезать себе по лицу также, как это делала его мать, он обязательно сделал бы это. Она постоянно говорила о том, что в этом мире нельзя никому доверять, что вера приведет человека в пропасть, в которой он и подохнет; вера человеку — самое паршивое занятие, так она считала. Мэри никогда не обращалась за помощью к брату, потому что понимала – её и сына посадят в золотую клетку. Никакое спасение не обходится без оплаты. Нил не верил Стюарту, оказавшись в безвыходной ситуации. Он не просил спасать его от отца. Не молил о выкупе собственной жизни. Не кичился отвратным званием наследника, но всем было плевать. Нил редко ощущал пропасть под ногами. Всегда было что-то, что крепко удерживало его на плаву. Сначала под ногами была земля, потом — корт, а после — тепло от дорогого человека.

Сейчас, спустя три года, под его ногами была пустота.

Под прозрачным чехлом лежал паралоид, который он успел забрать перед тем, как бесшумно покинул общежитие. Нил в тот день сделал вид, что Эндрю не услышал его шагов. Эндрю не стал останавливать. На фотографии остался кривой след, словно её пытались порвать. Джостен помнит, как после кошмара почти разорвал клочок болезненных воспоминаний. Сначала был звук, похожий на треск: «Ширк». Он до сих пор не знает, было ли это его сердце, — при этой мысли Нил постарался не усмехнуться глупому предположению. Был ли он тогда расстроен? Потерян? Джостен не помнит, но чувство тошноты до сих пор стоит в глотке. Раньше картинка блестела разными красками. Там они вместе, уже повидавшие злобу мира. Они — это слово оставляло на языке Нила горькое послевкусие, и, к собственной беспомощности, он вспомнил то, что сказал ему Эндрю когда-то: Нас нет вместе, не было и никогда не будет. В этом снимке было отвратительно все; начиная от линии разрыва, заканчивая тем, как Эндрю и он смотрят друг на друга. С верой, изумлением и ненавистью. Ненавистью ко всему миру, но не к друг-другу. Нил глубоко вздыхает, облокачиваясь на барменскую стойку. Кофе никогда не был его любимым напитком. В какой-то период жизни энергетическое пойло настолько прочно засело в нем, что Мэри пришлось вытравить из сына всю тягу к этой дряни. А потом случился Эндрю; со вкусом кофейной пенки на губах, с глубоким взглядом и разбитыми костяшками. — Раф, с карамельным сиропом, — нет, это не была попытка вернуться в то время, когда Эндрю пил свой любимый кофе с отстраненным видом. Джостен старался больше не лгать себе, патологическому лжецу. Иногда это получилось, иногда — нет, однако каждый раз он внушал себе, что любит вкус этого напитка. Безумно приторного напитка. Нил обрывает ход своих мыслей также быстро, как начинает вспоминать о прошлом, — Один. — Как поживаешь, бегунок? Нил с точностью в сто процентов узнает кому этот голос принадлежит.

Нет.

Джостену нечем дышать, и это не паническая атака. Он крепко сжимает челюсти, держа себя в руках из последних сил, но не может подавить в себе эмоции, что рвали его по частям. Нил боится посмотреть вверх. Боится встретиться с глазами, что кошмарно снятся каждую ночь или, ещё того хуже, увидеть губы, к которым он мечтал прикоснуться, ощутить, последние три года. Пожалуйста, только не это! – почти с криком застревает у Нила в горле. Он бесцельно мотает головой, не поднимая глаза, сжимает в руках телефон и, шагнув на шаг назад, тяжело хрипит: — Нет, – в тоне Джостена отчетливо слышится безысходность. Черт, ему хотелось исчезнуть. Потому что, господи, неужели он действительно встретил свое прошлое, да ещё и таким глупым образом — заказав кофе в малоизвестной забегаловке. Почему именно сейчас, когда он только научился контролировать свои эмоции и начал, точнее попытался начать жить по рамкам Стюарта?

Нет.

Эндрю молчит. Нил резко каменеет от осознания того, почему тот ничего не говорит, а затем заторможено поднимает глаза. Что-то издает противный скрежет, но он не понимает откуда идет звук. Только ощущает, как после взгляда на чужое лицо, фото под чехлом разрывается пополам. Из Эндрю всегда был плохой актер. Его выдавал каждый изгиб губ, каждый взмах ресниц; каждую эмоцию Нил был способен прочесть по одному лишь взгляду. Даже сейчас, спустя три года, он видит перед собой такого же Эндрю Джозефа Миньярда. Что-то внутри Нила вмиг перегорает. Он внезапно ощущает, как все эмоции покидают его тело. — Как? — вопрос, который крутился в голове последние пять секунд, — Как ты понял, что это я? — голос прозвучал намного уверение. Джостен неспешно пятится, продолжая смотреть на Эндрю, и надеясь в последний раз услышать его голос. Ему нужно запомнить его таким — самым потрясающим в этой Вселенной. Прежде, чем он снова сбежит, оставляя позади себя всё. Нил думал, что после того, что произошло в его жизни, он сможет справится со всем, но он ошибался. Прямо сейчас, рассматривая острые скулы, покрасневшие от недосыпа глаза, в которых через край бьется желание, Нил не может собраться. Весь мир останавливается и теряет значение. Джостену так много хочется сказать, но все силы, даже на то, чтобы взмахнуть рукой с телефоном и вымолвить несколько слов, быстро испаряются. Миньярд не отвечает. Он смотрит, смотрит, и эти секунды тянутся для Нила часами, прежде, чем тот наконец выдыхает: — По глазам. Нил срывается на бег. Их больше ничего не держит вместе. Они — никто. Их нет. Он никогда не простит себе желания остаться. Мир рассыпался на части, оставив после себя подожжённую и разорванную на части картинку. Она была склеена каким-то старым скотчем и надеждой. Эндрю говорил ему, всегда говорил, чтобы он не мечтал: Мечты разбиваются, кролик. За все года страданий и несчастья, в конечном итоге, он получил то, с чем родился и жил долгое время.