Мне для друга

Феликс не так часто участвовал в обсуждениях школьного совета, вот вообще не часто. Он обычно молча отсиживался на задних партах, черкал в блокноте, шушукался с Хёнджином, улыбался этими своими солнечными улыбками направо и налево, и лишь изредка вызывался участвовать в каких-то движухах. Ему вроде бы нравилось быть активным, но не особенно нравилось руководить, думал Чанбин. Поэтому, когда Чан в третий раз повторил вопрос о ещё каких-то дополнительных пожеланиях на день святого Валентина, кроме любовной почты и выпрошенных у директора танцев, Чанбин с удивлением заметил, как справа от него поднялась рука: — Может быть сделаем постер? Чан смотрел на Феликса, ожидая подробностей. — Какой постер? — Такой, — Феликс развел руками в стороны, едва не задев его — в форме большого сердца. Чанбин уловил тихое фырканье раздавшееся с нескольких сторон, а Феликс, порозовев щеками всё-таки продолжил: — Повесим его на стену напротив главных дверей, и на нем можно будет подойти и оставить любовное послание. — А почта нам на что тогда? — возмутились девчонки откуда-то сзади, но Чан явно заинтересовался. — А что, отличная идея! Нам как раз не хватало чего-то для оформления. К тому же возможно кому-то захочется не посылать анонимную валентинку, а так написать, у всех на виду. — Он усмехнулся, но по-доброму, Чан был не из тех, кто будет смеяться над чувствами других, это все знали. — Отличная идея, Феликс! Займешься этим сам? — Феликс кивнул. — Нужна помощь? — Чан обвел взглядом кабинет, и не найдя Хёнджина, обычно ответственного за художественное оформление, которому именно сегодня срочно понадобилось куда-то свалить, остановил свой выбор на Чанбине: — Бини, поможешь? — Чанбин сжал губы умоляюще поглядел на Чана, но тот не внял мысленным мольбам. — Бумагу и краски я вам выдам, остальное сами решите что и как. На этом короткое собрание было решено завершить. В спортзале, там, где вечером будет тесно и жарко от разнаряженных чуть более откровенно, чем обычно тел, они раскатали на полу несколько листов бумаги и теперь, ползая по ним склеивали их клейкой лентой, стараясь сделать это как можно ровнее. Сердце должно было получиться с человеческий рост, места для признаний хватит явно всем. И на валентинки тратиться не нужно. Чанбин, придерживал листы, пока Феликс тянул вдоль них рулон и пялился украдкой на полоску светлой кожи, выглядывающую из-под задравшейся феликсовой рубашки и размышлял стоит ли спросить у Феликса, с чего он вдруг влез с этой своей идеей. Не может быть — рассуждал он, чтобы тот ни с того ни с сего он вдруг ввязался в такое. Никто в школе обычно добровольно ни во что не ввязывался, если им это не было в чем-то выгодно. За такие активности не добавляли баллов, не освобождали от экзаменов, не повышали рейтинг. Школьный совет буквально умолял директора провести этот необязательный праздник, беря всю организацию на свои ученические плечи. Напрашивался один единственный и неутешительный вариант: Феликс делал это для себя. Ну или же для кого-то из друзей, но первый вариант волновал Чанбина намного сильнее. — Тебе кто-то нравится, да? — Чанбин не успел понять, как вопрос сам собой оказался вне его взволнованного сознания. Прикусил язык до боли, да уже поздно было. Феликс замер, спина его напряглась, по ней скользнула рука, натягивая на спину рубашку. — С чего ты взял? — голос его был слишком беспечным, до фальши, кажется и Феликс сам это понял. — Ну а для чего тебе еще это нужно, если не вписаться в это первым? — Мне для друга. — теперь уже совершенно недружелюбно ответил Феликс. — Люблю помогать. Феликс напрягся, настроение у него явно испортилось. Чанбин решил закрыть тему, только укрепляясь в своих подозрениях. Они доклеили листы, получился большой квадрат. Перевернули не сговариваясь на другую сторону. Вписать в него сердце, раскрасить, вырезать и повесить, делов-то! На пару часов работы. Чанбин больше не поднимал опасных тем. Шутил ни о чем, травил анекдоты и наблюдал украдкой, как Феликса отпускало. А он сам все больше шел ко дну, залипал на светлые кончики ресниц, на веснушки на переносице, на трещинки на губах, тоскливо осознавая, что эта вся красота уже кому-то принадлежала. Не просто так, совершенно не просто так вызвался Феликс рисовать это огромное сердце. Наверняка он мысленно исписал уже его вдоль и поперек чьим-то именем, а к концу этого вечера скорее всего и в реальности где-то тут в уголке будет красоваться чье-то заветное имя, выписанное его красивыми пальчиками, увитыми серебряными кольцами, с весомым дополнением в виде фразы «я тебя люблю». Чанбин немного знал почерк Феликса. Он обязательно узнает, если тот что-то все-таки напишет. И вряд ли это принесет мир его душе.