Я
снова стою на старом балконе, уткнувшись взглядом в темноту. Ночь обволкакивает и приносит едва уловимый аромат моря и шоколада.
Я ненавижу шоколад. И ненавижу этот балкон. Потому что на нём
снова встретила Блэка.
Я ненавижу Италию, за то что свела меня с
ним. За то что в потрёпанном номере отеля пахнет не вишнёвыми сигаретами и чернилами, а
его чёртовым парфюмом и вином. Слишком сладким. Меня тошнит от такого, но оно нравится
ему и поэтому стоит на столе.
Он целует мою шею и грудь. Целует руки и плечи. Он просто целует меня. Грубо, требовательно, страстно. Всё как и раньше. Поцелуи, секс и сильнейшие эмоции.
Время идёт, но почему-то не желает менять нас: я всё так же его принимаю и пью это отвратительно-приторное вино. Он всё так же желает меня и разбивает. Смеётся надо мной. Кажется, даже испытывает на прочность, каждый раз словно проверяя, а не сломалась ли я ещё? Не рыдаю ли, в конец обессилив?
Но я не плачу. Матерюсь, дерусь, курю и пишу, но всё так же держусь.
Дверь тихо скрипит, оповещая о вновь прибывшем госте. Он приходит ночью. Когда луна уже взошла, а на небе сияет его звезда. И уходит до рассвета. Иногда мне кажется, что всё это, галлюцинации. Что я просто устала и погрязла в одиночестве.
Но он возвращается.
За спиной тихие шаги. Они затихают примерно у стола. Голову даю на отсечение, удивлён бутылке, к которой так и не притронулись после его ухода. А через секунду снова раздаются шаги и больше остановок не происходит. Блэк подходит прямиком к своей цели. Ко мне.
— О чём ты думаешь? — хриплый, прокуренный голос заставляет вздрогнуть. Я любила его голос, но слишком редко слышала, что бы не удивиться. Ведь
мы любили молчать. Мы знаем друг друга слишком долго. Мы способны говорить в тишине. Различая в молчании слова и чувства. Даже горячо любимый им Джеймс таким умением похвастаться не мог. Никто, кроме меня. И решение заговорить — первый звоночек оповещающий о грядущих изменениях. Но как бы я не хотела молчать, выдохнув медленно отвечаю. Тяну слова наблюдая за тлеющей сигаретой. Но отвечаю, признавая слабость. Не способность отказать. Только не ему.
— Почему вот ты возненавидел меня? — вопрос слетает с губ раньше, чем я успеваю заткнуться. И мне ничего не остаётся, кроме как продолжить, — Мне было четырнадцать и я всего лишь призналась в своих чувствах. Но ты рассмеялся тогда, и ладно бы ты на этом остановился, но нет потом тебе вздумалось шутить надо мной со своими друзьями, ты даже слухи пускать не брезговал, хотя до этого мы были практически как брат с сестрой… К сожалению на этом ты не остановился. Через пару лет пришёл ко мне, — раздраженние резко подскакивает, а руки сжимаются в кулаки, — Ты ненавидел и всё равно трахал меня! — и с той же скоростью стремится вниз. Если кто виноват, так это я. Это я впускаю его в свою жизнь раз за разом. Стоило бы собраться с силами и… Блэк прерывает мои размышления. Впервые.
Вот и второй звоночек.
— Почему ты называешь то, что между нами происходит так… просто?
— Сказать «ненависть» легко, — едва пожимаю плечами, не удивлюсь если он не заметил этого движения, и делаю последнюю затяжку, прежде чем отпустить сигарету, — Тяжелей перечислить эмоции, смесь которых её образует. Я вряд ли смогу. Часто главные, это любовь и обида. Именно о такой пишут в романах. Но я точно знаю: это не наш случай, — устало отвечаю, возращаясь в обшарпаную комнату. Отхожу даже не позаботясь, о том, чтобы наградить Блэка хотя бы взглядом. И доходя до кровати ныряю в неё. Вся моя кожа уже пару часов, как покрылась мурашками, а стопы оледенели, но я всё так же смотрела на свою самую несчастливую звёзду. Теперь же мягкая, прогретая чарами постель создаёт слишком явный, но жутко приятный контраст. Единственное, чего теперь хочется, это обнять кого нибудь и провалится в сон. Но о моих планах никто не спрашивал.
— Ты когда нибудь думала, почему я обозлился на тебя, тогда, в детстве? Неужели думаешь, что всё просто из-за того, что я тебе понравился? Я ведь половине школы нравился!
Меня словно прошибает током, руки и плечи потрясывает, к щекам прилилвает кровь, а дыхание становится через чур громким. У меня словно открывается резерв и, желая взглянуть в эти наглые глаза, я плюю на усталость и комфорт, выпрямиляясь и облакачиваясь на деревянное изголовье старой потрёпанной кровати.
— Не думала! И думать не собираюсь! Мне уже хватило страданий! — резкий, хрипящий голос, показался чужим. Я никогда так не говорила. С детства маман требовала от меня идеала. И голос тоже должен был соответствовать неким стандартам: нежный, не громкий, плавный. Пусть мне уже давно не надо было вести себя как леди, такого я не ожидала. Слишком. Слишком не похоже на меня.
К моему неудовольствию, крайне проницательные и красивые глаза.
— А стоило бы. Может в твою несомненно прекрасную головку пришла бы мысль, что встречаясь с одним, признаваться другому глупо, — Сириус ответил на мой озлобленный взгляд, садясь на кровать и, закутывая меня в ещё один плед, прижал к груди.
Где-то на задворках сознания раздаётся третий звоночек. Попытки вырваться были бы бессмысленными, особой физической силой я никогда не отличалась, в отличии, от того же Блэка. Хотя стоит отметить, выбираться из объятий не смотря на злость не очень-то и хотелось. Я впервые почувствовала, теплоту, о которой так любят писать в любовных романах. И это странно. Словно вся нежность этого мира решила наградить меня объятьями. Буквально чувствуя, как по телу бежит тепло мне жутко захотелось дать слабину. Уснуть у него в руках. А с какой заботой он поглаживал мои запястья под слоями пледов и обнимал! что я растаяла… Поудобней примостившись на груди мужчины, мне осталось только, в блаженстве прикрыть глаза, ощущая лёгкий, далёкий свет луны, и продолжить слушать. Не важно, что пару секунд назад я была на грани истерики из-за него.
Уже четвёртый звонок, пытается меня вразумить. Чувствовать себя в безопасности рядом с Сириусом Блэком, это само по себе глупо, а для меня и вовсе смертельно, — Я тоже умею чувствовать. И тогда мне было больно. Я ведь был чуть ли не твоим фанатом. Джеймс всегда смеялся: обычная хафлпафка, так запала мне в сердце. Но он не видел того огня, что было позволено мне. Не знал твою историю. И он никогда не видел в твоих глазах тех чёртиков, что предлагали идеи, как проучить мародёров! Это ведь ты была загадочной «Дресировщицей»! Чего стоит, одна эта подпись! Правда рассекречивание личности шутницы, к сожалению не доставило мне удовольствия. Слишком уж обидно было, — Сириус тяжело вздохнул и уткнувшись мне в макушку лбом продолжил:
— Но сейчас не о твоей невероятности. Так вот. Я был в восторге, когда мы говорили. А когда вечно уверенная в себе и своих словах
ты начала путаться и вовсе решил: «это мой шанс!». А потом меня приречатало воспоминанием о недавнем разговоре однокурсниц. Они обсуждали твоего парня и спорили на сколько вы вместе. Естественно я разозлился, на такую шутку. Обиделся, — Блэк резко отстранился и развернул меня, держа за плечи, — Теперь моя очередь задавать вопросы. Почему ты решила надо мной так жёстко подшутить?
Всё ещё опьянённая наслаждением и внезапно привалившим собственным счастьем я не сразу поняла вопрос, а когда поняла в ускоренном темпе произвела в голове монолог Сириуса, ибо не о каких жестоких шутках не помнила.
— Подшутить? Неужели для тебя, я на столько ужасна? — я отчайно пыталась заглянуть в глаза Сириусу, но тот слишком ловко избегал моего взгляда. Тело снова затрясывало, а с губ в очередной раз за сегодня наровили сорваться крики. Сжав кулаки пришлось глубоко вдохнуть и продолжить, — И о каком вообще парне идёт речь? У меня в Хогвартсе отношения были только с Эми Харрис. Ни о каких парнях, кроме тебя речи не шло! — пытаясь выпутаться из пледа, а за одно и из рук Блэка, что бы поскорее отойти я лишь сильнее запуталась и шмякнулась на живот отчайно краснея. А Сириус как ни в чём не бывало рассмеялся, словно только что воздух между нами не трещал от напряжения, а я не была готова разбить его лицо в кровь.
— Помочь не хочешь? — пряча пошедшее пятнами от стыда лицо в что удивительно, новый матрас я понадеялась на чудо…
— Не хочу. Так ты милей и спокойней, — но его не произошло.
Только яркая и довольная улыбка, что я чувствовала даже спиной быстро погасла. И Блэк прокашлявшись начал уже намного серьёзней.
— Раз уж мы разобрались в прошлом предлагаю вернуться к настоящему. Я бы хотел изменить наши отношения. Я любил тебя слишком долго, что бы пропустить свой возможно единственый шанс. И мне бы не хотелось теперь приходить
так. Я хочу быть рядом, дарить тебе цветы и любить. Не заниматься сексом, а именно любить, заботится. Я хочу сделать тебя Леди Блэк. Хочу слушать твой голос всегда и везде. Хочу держать твои руки и согревать их в мороз. Ты ведь никогда не одеваешь варежки. Я знаю. И знаю, что у тебя аллергия на апельсины, что ты ешь только красные, как твои волосы яблоки и что ты терпеть не можешь толсто нарезанный хлеб. Я только начал, но сейчас не о том. Я просто мечтаю знать, что ты меня любишь. И что это не пустые слова, Белл.
Дыхание спёрло и его слова врезались в мозг, давя на него. Заставляя желать, кричать от боли. Слов для ответа не находится, а горло высохло, так, что даже если бы я желала, сказать ничего не могла. Проходит десять секунд, тридцать, минута. А я всё ещё лёжа на животе и с перепутаными ногами медленно, обдумываю каждое слово отвечаю:
— Знаешь, ещё пару лет назад, я бы согласилась. Но сейчас всё по другому. Я не готова менять свою жизнь, не готова заново открыться тебе. И не готова вложить в люблю, то, что ты хочешь услышать. Мне приятно и больно. Я счастлива от ощущения, твоей любви и привязанности. Но не готова перевернуть свою жизнь. Да и к тому же, подумай о будущем. Что с нами будет? Меня ни за что не примут обратно в высшие круги, я ведь предательница крови. Я не смогу привыкнуть к риску который ты так любишь и путешествиям, — Нет. Нет, тебя обязательно примут. Меня же приняли, хотя я всю жизнь «позорил» Блэков. И путешествовать мы не будем, я уже напутешевстовался. Мне нужна только ты.
Лихорадочный, безнадёжный шёпот Сириуса режет лучше любого ножа и я больше не могу терпеть эту пытку.
— Ты не прав. Тебя никогда не изгоняли из знати, ты всегда был их частью, и даже без фамилии, они видели в тебя аристократа. Тебе не понять. И заканчивай, пожалуйста. Уходи. Можешь вернуться завтра, когда весь твой любовный бред выветрется из головы, — я говорю спокойно, а голос не дрогнул ни разу. Только слёзы измочившие наволочку ломали всё представление. Главное, что бы он не пытался заглянуть в глаза, стоит поднять голову с матраса, и он всё поймёт. Но нам нельзя быть вместе, в этом нет смысла, мы просто не сможем. И пусть лучше он ненавидит меня. Столько лет жила и сейчас проживу. Только слёзы словам с чего-то не верили. И останавливаться отчайно не желали, как бы я не старалась.
Сириус не стал ничего делать, лишь встал и не чёткой походкой дошёл до двери, которую прикрыл, уходя. Он не оглядывался и больше не пытался переубедить. Просто оставил меня рыдать в одиночестве, в конец обессилив. Так даже лучше. Но кто же знал, что отказываться от счастья так больно.
***
Но на следующий день Сириус Блэк не вернётся в старый, потрёпанный номер отеля, что пропах чернилами, потраченными ею на очередной рассказ и сигаретами. Не вернётся и после. Уже никогда. Но в день
её отъезда на
его столе появится пустая бутылка любимого вина, а из горлышка, вместо пробки торчать будут три цветка: красные хризантемы и один ядовитый, пыльно-фиолетовый цветок. Цветок Белладоны.
Видимо, это всё же их случай.
