Счёт

Её обнажённые ноги ощущали сырую и отвратительно холодную поверхность досок в сарае. Откуда-то чувствовалось свежее, бархатное и издевательски свободное дуновение ночной прохлады. Полулёжа на полу и частично на какой-то грязной тряпке, она боялась даже дышать. А после того, что произошло, ей этого так сильно хотелось. Казалось, что два-три глотка чистого, не пахнущего насилием воздуха обладают волшебным свойством всё исправить. Первый вдох — и вот она бежит со связанными руками и завязанными глазами туда, где они её никогда не найдут. Второй — она в душе, смывает с себя весь кошмар этой осенней ночи. Третий — она полностью в порядке, живёт дальше, оставив эту ночь далеко позади. Вот бы просто… Уши уловили приближение тяжёлых шагов. Один. Второй. Третий. Он вернулся? Вполне возможно. Его не было около получаса. Она считала. Счёт позволял до смерти напуганному сознанию оставаться в теле. И не просто оставаться: благодаря счёту она могла оттянуть момент включения защитного механизма. Иначе говоря — простой детский способ запомнить, сколько секунд в минуте, помогал не сойти с ума. В таком состоянии мозг не успевает бояться, потому что занят подсчётами. Представьте, что вы разбили градусник. Вам нужно как можно скорее собрать капельки ртути, чтобы они не начали испаряться и вы не надышались их парами. Здесь необходимо действовать быстро и чётко. Никакого промедления. Все капли должны быть собраны в одном месте, ни одной упустить нельзя. Так же и с мыслями во время паники. Бесполезно убеждать себя в том, что всё не так страшно, бесполезно какими-то рациональными способами успокоить психику, которая на грани срыва. Прежде всего, ваша задача в этой ситуации — её отвлечь. Собрать все возможные силы (их не так много, но точно хватит для того, что вам нужно сделать) и перебросить внимание на что-то простое, что заставит мысли перестроиться, а вам даст возможность успокоиться и поднакопить силы для решения вашей проблемы. Один из таких вариантов — счёт. Считай. Шаги остановились где-то впереди, но, похоже, он всё ещё снаружи сарая, потому что струйка воздуха с улицы осталась прежней — изматывающе слабой, но такой реальной. И недостижимой. Скрип. Она инстинктивно принялась жадно вдыхать носом, кислород на какое-то мгновение настолько её опьянил, что ей внезапно стало плевать, в каком она положении. Воздух. Свобода. Почему он ничего не делает? Вложив все силы в слух, она пыталась угадать, что с ней случится дальше. Ей нужно знать. Молчит. Он ничего не говорил с того момента, как накинул ей мешок на голову в тёмной подворотне. Способ нападения банален до ужаса, но никто и не утверждал, что маньяки в двадцать первом веке хоть как-то изменились со времён девяностых. Сейчас ей было всё равно, что она похожа на жертву малобюджетного, ничем не примечательного и проходного триллера. Она знала одно: в таких фильмах жертва погибает. Да, возможно, преступник будет пойман. Или тоже умрёт (может быть даже от рук жертвы, которая сопротивлялась до последнего). Но главному герою, по задумке режиссёра, мнящего себя гением кинематографа, здесь не суждено выжить. Она не знала, кто был режиссёром её картины. Это мог быть Аматэрасу, бог солнца. Или Сусаноо — бог дождя. Или тот Бог, о котором говорят христиане. Или вообще кто угодно, по большому счёту. Кажется, у неё кризис веры. Как все они допустили это? Кем бы ты ни был, почему ты позволил ему сделать с ней такое? И может ли быть ещё хуже? Нежная и чувствительная кожа на плече вдруг соприкасается с тем, с чем ей бы не хотелось соприкасаться никогда больше. То, что вызывает непреодолимое желание помыться под горячим душем, снова и снова смывая с себя липкие отпечатки. Его большая и потная ладонь. Холодная. На другом плече — такая же. Ему, что, пятнадцать? Или он взрослый мужик, который впервые занимается подобным и поэтому нервничает так, что аж руки взмокли? Не впервые же, ублюдок. Следующее, что она ощутила, — нестриженные мужские ногти. Впились грубо, будто он даже не знал об их существовании и не думал, что они могут причинить вред. Но она всё чувствовала. Чувствовала, как он переворачивает её на живот. Как, царапая спину ногтями, неуклюже снимает с неё бельё. И она снова услышала тот самый звук, на который, она знала, больше никогда не сможет нормально реагировать. Он расстегнул брюки. Пути назад нет. Пряжка ремня отныне — её самый страшный кошмар. Первый толчок — и вот её настигает понимание, что пути назад нет. Второй — она стискивает зубы, вгрызаясь до крови во внутреннюю сторону щеки, и ни на минуту не расслабляет мышцы в надежде на то, что ему так будет сложнее. Третий — тихий всхлип, а из уголка глаза бежит одинокая и беспомощная слеза. Такая же одинокая и беспомощная, как и её обладательница. Казалось, что во второй раз должно стать легче. Разумным объяснением было то, что она однажды уже это пережила. Он уже один раз изнасиловал её, и она пережила это. Значит, она может справиться с этим снова? Нет. Забыли, что разуму здесь не место? — Шавка. Шепнул и вышел. Использовал, выбил из тела все силы, а из головы — все надежды, — и снова ушёл. Она надеялась даже не на спасение. Хотя бы — на выживание. Её не устраивал расклад стать его личной секс-игрушкой, и она была готова броситься на любой острый предмет, лишь бы не отдаваться ему. Однако леденящий, скручивающий живот страх смерти никуда не делся. Какому-то загнанному зверьку внутри неё отчаянно хотелось жить. Он наивно верил, что они смогут выжить. Звуки льющейся воды снаружи прервали её мысли. Они были настолько нетипичны для этого места, что она решила, что ей послышалось. Но характерный запах, который последовал практически сразу, словно замкнул что-то в мозге. Вот он. Конец.

***

Кадзу ехал по тёмной и ухабистой дороге, вдоль которой не было ни единого фонаря, поэтому путь ему освещали только яркие белые фары. Ехал, потому что появилась неожиданная наводка на человека, которого их отдел ищет уже несколько месяцев. Он не стал посвящать в свою личную вылазку коллег, потому что ещё ни в чём не был уверен. Не хотел в очередной раз поднимать на ноги бедных копов, у которых время сна в сутки можно по минутам сосчитать. Обидно ведь будет, если в итоге наводка окажется ложной. Яркие языки пламени и густой чёрный дым впереди отвлекли его от мыслей о работе. Кадзу нахмурился и сильнее придавил педаль газа. Кажется, горел какой-то старый сарай. Единственное помещение в этой глуши, и Кадзу мысленно отметил, что, раз огонь не перебросится на другие здания, есть шанс вовсе избежать жертв. Набирая пожарных и скорую, он свернул на дорогу к сараю… — Чего? Кадзу никогда не жаловался на зрение. Он отчётливо видел, как что-то рыжее и напуганное выбежало из сарая. Он готов был поклясться, что это была лиса.