Permission

      — Серьезно?! Кам-кам? Madre de Dios,это лучшее открытие этого месяца! Почему я раньше об этом не знала? Аха-ха-ах… черт!       Темноволосая девушка запрокинула голову в очередном приступе смеха. Старший Мадригаль, что шагал рядом с сестрой, бросил на нее скептический и слегка хмурый взгляд. Та же сейчас, по всей видимости, от всей души наслаждалась положением своего кузена в данный момент.       — Это было давно! Я вообще не в курсе, из чего ей вдруг в голову стукнуло меня так назвать сейчас, спустя столько времени. Это же целых три года, больше…       — Знаешь, primo, мне это тоже неведомо, но я невероятно благодарна Шерил за такую жизненно важную информацию. Видит Бог, я сейчас просто не представляю, как могла раньше жить без этого.       Шатен фыркнул себе под нос, досада стремительно возрастала. Камило в принципе не любил, когда кто-то из семьи сунул нос в его личные дела, а уж когда он со своей кузиной-одногодкой приходит по поручению Абуэлы в дом пекаря, а по совместительству отца его бывшей девушки, и последняя, внезапно нарисовавшись на горизонте, так же внезапно и без малейшего стеснения зовет того по ее излюбленному прозвищу парня, так это и вовсе фиаско. Зеленоглазый давно не слышал, чтобы его кузина так громко смеялась.       — Знаешь, prima, — с нажимом произнес он, удобнее подхватывая широкую корзину со свежей выпечкой, — если бы у тебя была какая-то… хреновая история из времени подросткового возраста и она вдруг всплыла наружу, то я вряд ли смеялся бы.       — Это именно то, что ты бы сделал, — без задней мысли отрезала Мирабель и кудрявый прикусил язык.       Тут не поспоришь. Но ведь защищаться как-то надо было…       Задорный голос сестры, насмехающейся над ним в своей привычной незлой манере, звенел по всей окрестности и заливался тому в уши щекочущими золотыми частичками. Ее смех был одним из любимейших звуков среднего ребенка Пепы, но сейчас тот был не прочь лицезреть, как та, например, случайно наступит себе на подол юбки и шмякнется вниз. Все это, конечно, в лучших традициях дешевых комедий закончится погружением этого расплывшегося в улыбке лица прямо в кремовую поверхность торта, находящегося сейчас в ее руках. Вот будет забавно.       Мирабель же, казалось, смеялась вся: озорство светилось в глазах, ворошило кончики темных кудрей, расправляло плечи и развивало ветерком рюши на блузке и длинной юбке. Это чуть ли не впервые за все их семнадцать с хвостиком лет он был жертвой ее насмешек. И такой расклад старшему был совсем не по душе. Костюм этой роли был страшно тесным и отвратительно колючим. Каким образом его можно было скинуть из себя, парню было неизвестно.       Да и мозг не особо хорошо работал в такую-то жарищу. Сегодня в Энканто был особенно солнечный день, и пусть воздух был не сильно парким, дышать все же было тяжеловато. И вот, сейчас миллионы солнечных лучиков неугомонно танцевали в хитромудрых лабиринтах кудряшек кузины, а один из них, самый проворный, отразился от стеклышка ее очков, стреляя ослепительным лазером прямо в глаз хозяину желтого пончо.       — А, черт возьми!       Под аккомпанемент мелодичного хихиканья сестры между ребер, подобно тесту тети Джу, начинало набухать раздражение. Что же это за день такой? Сегодня фортуна парня трудилась вовсю, разбрасывая на его пути мелкие камни. С утра пораньше свалился с кровати, набив небольшую шишку, за завтраком не удалось отхватить лишнее пирожное, потом встреча с Шерил, чуть не опрокинул корзину с выпечкой по дороге, теперь еще и это. Кто бы там наверху не дергал за нити судьбы парня, делал он это на славу.       — Ну, с ней-то все ясно, но вот ты, primo, ха-ха…       — Мирабель, если ты мстишь за мои подколы над твоими бедрами, то, будь добра, прекрати уже. Я изменился!       Мирабель хмыкнула.       — Последнюю такую шутку ты отпустил буквально пару дней назад.       — И на следующий день проснулся совсем другим человеком! Пойми, Мира, от возмездия тебе не станет легче.       — А я попробую.       Девушка блеснула в его сторону колючей усмешкой уголком рта и, оборачиваясь, движением головы откинула на спину немного отросшие локоны.       Глаза Камило проследили за этим жестом, но их хозяин лишь тихо хмыкнул себе под нос. Было ощущение, что с каждой секундой становилось все жарче, парень всерьез задумался о том, чтобы в конце-концов снять из себя плотное пончо.       — Хорошо, ладно, если это поможет, можешь смеяться сколько тебе угодно, но не вздумай ляпнуть кому-то из семьи. Не то я буду превращаться в тебя и творить всякую дичь в городе, что я, к твоему сведению, мог делать и раньше, но из добродушия по отношению к своей любимой кузине воздерживался.       Касита встретила новоприбывших слегка пританцовывающей черепицей на крыльце.       — Как снисходительно с твоей стороны, — брюнетка с иронией в голосе закатила глаза.       — Вот именно! — старший лишь на секунду оглянулся на сестру, следя за тем, чтобы случайный порог внезапно не попался ему под ноги. Хватит на сегодня неудач. Настроения совсем не было, очередная подножка от жизни не смотрелась хорошо, как еще один пунктик в расписании его дня, еще и эта высокомерная сеньорита с ее непонятно откуда взявшейся шаловливостью. Смотреть на улыбку кузины и так было непросто…       — Наверное, я все же выберу пощадить своего primo. Кто знает, может в один день мне понадобится твоя помощь, и в случае отказа я смогу тебя шантажировать.       То, с каким бесстрастным лицом младшая поставила себя в роль босса, заставило Камило едва ли не поперхнуться воздухом. Сестра играла с огнем и отчего-то это вызывало неземное возмущение, и хотя вся ситуация имела игривый, несерьезный мотив, тому захотелось стереть с девичьего лица эту самодовольную мину, при чем в немедленном порядке. Прикинув в уме дважды два, тот пришел к немудрому выводу, что в доме, кроме них, никого не было.       — Это самое подлое из того, что ты делала…       Кареглазая пропустила смешок.       — Что ж, не так уж плохо.       — Возможно, но спешу тебя проинформировать, что в случае чего, ты потеряешь мое доверие в ту самую секунду, как проболтаешься.       — Я обязательно приму это ко вниманию, — что-то в ее тоне не понравилось подростку и парень тут же устремил на младшую зеленый взгляд. Мирабель, нарочно помедлив, улыбнулась, — Кам-Кам…       В груди у дочери Джульеты снова завибрировали жизнерадостные нотки, когда внутри шатена лопнул невидимый шарик. Он наконец со вздохом опустил корзину на стол и повернулся лицом к кузине. Девушка, уже избавившись от своей ноши, сладко потягивалась. В кухне витал аромат специй и дома.       — Что мешает мне взять тебя прямо здесь и сейчас?       Касита тихо скрипнула дверцей кухонного шкафчика, через секунду замерев, прислушиваясь. Или же скорее опасаясь спугнуть своих жильцов резким звуком. А, может, просто стараясь не подавать признаков присутствия, откровенно оторопев. И если бы дома могли краснеть или бледнеть подобно представителям человеческого вида, та наверняка уже напоминала спелый томат, либо же чистейшее полотно.       Еще несколько коротких мгновений на губах Мирабель неизменно играли искорки забавы. Звенящая тишина, в которой собственное дыхание стало внезапно слишком громким, и пронзительный взгляд на затылке заставил ее повернуться. В лице кузена не было ни капли того, что она ожидала увидеть. Тот вариант, где слух девушки всего лишь решил сыграть с хозяйкой злую, ни разу не смешную шутку все же тлел призрачной надеждой где-то в уголке черепной коробки. Младшая дочь Агустина улыбнулась, потянув руку, чтобы поправить волосы, как делала всегда, когда нервничала.       — Ты… что-то сказал? Прости, я не услышала…       — Что мешает мне, Мирабель, — металл, что дрожал в ее имени, прогнал по внутренностям кудрявой толпу мурашек, — взять тебя прямо здесь и сейчас. На этом столе.       Этот голос не мог принадлежать ее брату. Ни он, ни те вещи, которые были им сказаны. На дворе стояла середина дня, солнечный свет пробивался в каждый, даже самый далекий уголок виллы славного семейства, но юной Мадригаль показалось, что ей на голову опустилась самая глубокая ночь. В комнате вдруг стало темно и прохладно, но вместе с тем где-то под желудком девушки затерялся неспокойный вихрь огня, который разносил по молодому телу жар.       Улыбка судорожно застыла на ее лице, лишь только в темени больших глаз, как в одном из тех многочисленных зеркал, что украшали стены его комнаты, старший мог видеть ее растерянность и самого себя вместе с тем. Но отступать было некуда.       — Знаешь, дорогая prima, — две длинные мужские ладони опустились на поверхность стола по обе стороны от бедер сестры, принуждая ту упереться ягодицами в дерево до предела, — иногда мне кажется, что сам черт сел у тебя на кончике языка. Прямо вот… здесь.       Пальцы Камило холодные, даже в самые жаркие дни прохлада его рук всегда помогала, стоило тому положить свою ладонь Мире на лоб, или обвить ее собственную. Сейчас же легкий, почти призрачный след, оставленный средним ребенком Пепы на ее нижней губе горел, словно капля лавы. Мадригаль не вспомнит, когда в последний раз они были так близко друг к другу, она натянута, как струна, и девушке кажется, что под этим горячо-ледяным взглядом она вот-вот рассыплется на части, не успев и пискнуть. Но парня, по всей видимости, ничего не смущает.       — И это так… прелестно, знаешь, — он слегка улыбается, — смотрю на тебя, и так хочется укусить. За твой болтливый язык. И за губы. И больше…       — К-камило…       — Тебе нравиться, когда тебя кусают за шею? Мирабель? Ну, посмотри на меня…       Боже, перестань, хватит…       Мирабель боится поднимать на него глаза, боится того, что может в них увидеть. Боится того, что они могут с ней сделать, если только сам голос Камило пробирает холодом от макушки до пят. Во что же она влипла?       Старший Мадригаль тихо фыркает, невесомо касается музыкальными пальцами женского подбородка и вот теперь их взгляды наконец встречаются. Кудрявая теряет последние мысли.       — Ну, что ты скажешь?       Она, может, и хотела сказать хотя бы что-то, но горло словно перетянуло невидимыми нитями. Все тяжелее даётся каждый новый вдох. Кареглазая цепляется ладонями за поверхность стола как за единственное спасение, будто без него она тут же рухнет на пол, не выдержав напора чужой близости и голоса, и клянет себя. Клянёт за то, что затеяла все это, за то, что не прикусила язык, когда было нужно, но теперь уже поздно. Остаётся лишь верить, что ей удастся как-нибудь выйти из этой игры без… серьёзных последствий.       Золотые и карие вкрапления в радужке глаз кузена становятся все отчетливее, и это совсем не хороший знак. Сама не до конца понимая, что хочет этим сказать, единственная неодаренная Мадригаль машет головой. На это он лишь смеется.       — Что ж, жаль. Мне очень хотелось…       Наигранная обида, что пляшет среди черт лица Камило, поднимает в маленьком теле напротив уровень тревоги все выше и выше. Кожей Мирабель ощущает его дыхание, и это почти что причина для паники. Еще очень тепло. Несмотря на холод своих ладоней, от тела шатена исходит крышесносное количество теплоты, его пончо пахнет солнцем. И это совсем не весело. Потому, что брюнетка просто не видит выхода. Ей не уйти — тело брата не позволит ступить шагу, не открыть глаз — зеленые омуты затянут с головой, страшно сделать вдох — все вокруг пропитано его запахом. Мирабель загнана в угол. И не поверишь, что несколько минут назад она занимала ведущее положение, победно вытанцовывая под недовольное ворчание брата.       Будто чувствуя внутреннюю тревогу младшей Мадригаль, пара смольных кудряшек падает на лицо, выбравшись из плена ослабшего банта на затылке, словно в попытках хоть как-то спрятать хозяйку от нежеланного взгляда. На секунду она не ощущает себя совершенно голой перед братом, но жар его ледяных пальцев снова заставляет девичье сердце пропустить удар. Он застревает где-то в горле, вместе с давно просившимся наружу отчаянным писком, когда Камило убирает со лба кузины лишние пряди и бережно проводит тыльной стороной ладони по ее щеке.       — Ты такая красивая, Мирабель, ты знаешь это?       Еще удар.       Его взгляд сверху вниз, игривый, немного задумчивый, скользит по круглому лицу. Дрожь чужих коленок ужасно забавляет.       — Милая, очаровательная… Смотреть на тебя одно удовольствие, я часто наблюдаю за тобой, prima. Жаль, ты этого не замечаешь.       Призрачно проскользнувшая нотка иронии почти что отрезвляет ум. Мирабель успевает только сделать краткий вздох, зрачки парня снова заглядывают прямо в ее.       — А знаешь, что самое худшее?       Не знает. Не знает и не хочет знать. Мирабель просто надо, чтобы Камило ее отпустил, отступил, позволил дышать полной грудью. Потому, что еще немного и она задохнется его близостью. Рука шатена застывает на сонно покоившемуся на груди кузины темному локону, чернота которого тут же обвивается вокруг его пальца шелковым кольцом.       — Худшее — это наблюдать за тобой, не имея при этом права прикоснуться.       Сложно угадать, что же скрыто за маской у лицедея, но, кажется, еще немного, и потребности в секретах для него не будет, он сказал достаточно. И он скажет больше.       А вот Мирабель вряд ли. Мирабель совсем плохо, на грудную клетку кто-то словно вознес тяжелый камень, слова друга детства приостановили поток времени и сейчас они оба будто где-то вне. Вне дома, вне этого города и этих гор. Внезапно хочется убежать за их пределы. Снова. Одной. Только чтоб ее уже никто не нашел.       Не выйдет — говорит мужская ладонь, осторожно, но решительно ложась ей на талию.       — Primo…       — Но касаться так хочется, Мирабель. Больше, чем ты можешь себе представить. Но ведь нельзя.       Ладонь скользит выше.       — И я наконец-то хочу попросить твоего разрешения, — сердце брюнетки падает в желудок вместе с тем, как с лица старшего сына Феликса спадает его фирменная полуулыбка и тот внимательно смотрит ей в глаза.       — Потому, что с каждым днем я нуждаюсь в тебе все больше.       Мирабель не выдерживает. Речи родственника приходятся прямо туда, где слабо, но верно все еще тлеет пульс.       — Primo, хватит, мне уже не смешно! Совсем. Прекрати все это…       — Для тебя это шутки, Мира?       Это было зря.       — Я…       — Думаешь, я играю с тобой? Пытаюсь впечатлить, исполняя очередную роль?       Пыл зардевшихся щек ее заменяет холод. Младшая Мадригаль хочет произнести хотя бы это чертово многофункциональное «нет», или «прости», но у нее просто не выходит. Те черти, что плясали под ресницами Камило… враз обрели оттенок горечи, и даже осуждения. В своих костях она чувствует его колючую злобу, и теперь совсем не знает, что делать. И куда деваться. Инстинкт, вопящий об отступлении внезапно граничит с желанием положить эту ладошку брату на грудь, остаться и быть рядом столько, сколько понадобится, чтобы это бешено колотящееся сердце в его груди наконец успокоилось.       И все это, конечно, очень мило, но сверху ее встречает вновь расплывшееся в усмешке лицо, и Мирабель клянет себя. Снова, в едва ли не десятый раз за этот день. И его тоже. Клянет его самоуверенность, очевидный талант и, черт возьми, это красивое лицо. Лицедей.       Но ведь она почувствовала… Что-то и вправду на секунду стало не то. И что-то в его голосе так искренне звучало правдой, но теперь уже сложно что-либо понять. А между всем прочим, было бы неплохо в следующий момент просто проснуться у себя в комнате под привычный звук будильника. О, Касита впервые на своем веку увидела бы девушку, встречающую раздражительную трель этого прекраснейшего изобретения с облегчением и почти что обожанием.       Происходящее и вправду напоминает дурной сон, но ощущение чужой ладони на спине не дает ей уйти далеко в мечты, держит рядом, приковав к реальности намертво и вряд ли отпустит.       –Ты, prima, такая чувствительная. Или так только рядом со мной?       От этой чертовой улыбки все бурлит, чтобы он пропал. Девушка наконец сглатывает наваждение в горле, но тот не дает сказать сестре слова, наклоняясь к ее уху и в глазах у нее темнеет. Взгляд теряет и до того хилый фокус и стает совсем тупым, она опускает веки.       — Мне было пятнадцать, когда я понял, что вижу в тебе больше, чем кузину, Мира. Ты и представить себе не можешь, как я себя ненавидел. И даже не знал, за что больше. То, что до одури хочу прикосновений собственной сестры, или же за то, что не был с тобой все то время, когда ты была одна. А ведь обещал… Ты же помнишь?       — Ками, пожалуйста, мне тяжело…       — Мы обещали друг другу быть вместе. Что бы не случилось. Я соврал…       «Мы оба соврали, Ками…»       У нее не хватает смелости сказать это вслух. Возможно, если кузен увидит, что та не подает признаков жизни, то все же закончит это все, сдастся? Как за последнюю спасательную ниточку брюнетка хватается за эту детскую глупую надежду. Сейчас главное — не сойти с ума. Жаль только, что они оба уже давно не в себе.       Этот день не должен был наступить.       Мирабель верила, что в конце концов все обойдется само собой, ведь она была стойкой, терпеливой, а ее семья — правильной и требовательной. А еще Мирабель умела лгать. Мирабель отчаянно верила в ложь. Верила в дежурные улыбки по утрам, силу своей воли и недосказанность, что никогда и ни за что не дали бы этому разговору состояться. Время пролетало быстро, сопровождаясь заглушенными криками чужого имени в подушку по ночам, и блистательно-правдоподобной непринужденностью в голосе утром за завтраком. Если приловчиться, жизнь не кажется такой безнадежной, надо просто больше смотреть по сторонам и не смотреть на Камило.       Временами, вертясь в помощи остальным, заботе о сестрах и маленьком Тонито, юная Мадригаль даже забывала о своей дурной привязанности, но та тут же спешила напомнить о себе терпким покалыванием в желудке от мимолетного прикосновения старшего. Или от его уставшего горячего вздоха над ухом после тяжелого дня. И каждый раз в Мирабель что-то незаметно умирало, проваливалось в пятки, вылетало полуживой бабочкой из завязавшегося в тугой узел живота. Справляться с таким она научилась поздно вечером с подушкой, крепко зажатой между ног и запястьем во рту, чтобы заглушить постыдные звуки. Той Мирабель лучше не знать, что все старания пойдут насмарку из-за одной дурацкой шутки.       Девушка медленно открыла глаза. Камило все еще здесь.       — Я готов все исправить, только впусти меня. Я хочу тебя. Всю, — его пальцы успели запутаться в волосах у ее шеи, подталкивая ближе. К себе.       — Не… не надо. Нельзя…       — Я знаю, я нужен тебе. Не смей мне врать, Мирабель. Дай мне одну ночь и я покажу тебе, как это, быть счастливой. Ты никогда не пожалеешь об этом, — страх щекоткой разливается в грудной клетке у младшей. На брата хочется накричать, ударить в ладонью в крепкую грудь, но все, на что ее хватает это надрывной полушепот.       — Замолчи, Камило, я прошу тебя. Долорес может услышать…       — В жизни не было так плевать, — он фыркает, а Мирабель морщится, — Я могу выйти на улицу и закричать то же самое, чтобы все слышали, если ты захочешь.       — Нет! — немного громче, чем она планировала, — Нет, Ками, не надо, я не хочу!       На лбу выступает испарина, у Мирабель леденеют ступни, когда уши по ощущениям буквально горят. Страх быть раскрытыми покалывает подушечки пальцев сотнями мелких иголок. На все это старший сын Феликса лишь усмехается.       — Тогда прими меня хотя бы за глаза, сестренка.       И эта самоуверенная беспечность в голосе старшего укалывает куда-то глубоко внутрь, где бывало до этого в девушке зарождалось тупое неконтролируемое вожделение.       Черт, черт, черт… Чертовы гормоны, чертова ее влюбленность, чертов Камило.       В чем-то юная Мадригаль и была права. Ее брат был чертом. Особенно сейчас, в данный момент, когда он без зазрения совести разделывал душонку своей дорогой кузины на мелкие кусочки, пытаясь заполучить ее любыми способами.       Он чувствовал ее дрожь, видел ее неспокойную грудь, которая то быстро вздымалась, то застывала совсем неподвижно, и мелкие хрустальные бусинки первых слез в уголках ее глаз. Сердце сжималось, но Камило хотел довести дело до конца, иначе эти гонки будут длиться вечно. Они проживут чужую жизнь, разделенную старшими на нужные им части, будут улыбаться не тем людям рядом с ними, смотреть не в те глаза и заставлять себя желать не того, о ком будет вопрошать и жаждать каждая клеточка тела. Камило не хочет такой жизни. Камило не хочет такой жизни для Мирабель.       — Я мечтал о тебе всю осознанную жизнь, Мира. Думаешь, мне будет дело до остальных, если ты будешь моей?       Со вселенским ужасом кареглазая понимает, что последовавшим за словами шатена звуком был ее собственный томный вздох и тут же тянет заледеневшие от крепкой хватки за дерево пальцы к губам. Камило ловит ее за тонкое запястье, тут же прижимаясь к нему легким поцелуем, и, о боги, Мирабель забывает как дышать. Взгляд прикован к темным губам кудрявого, вырисовывающим вокруг ее кисти невидимый любовный браслет.       — Думаешь, мне будет дело до остальных, когда ты будешь просыпаться и засыпать со мной, улыбаться мне, целовать меня? Любить меня? Долго и жарко. В моей комнате.       Она мотает головой, как будто стряхивая со своих волос горячий пепел его слов, пытаясь уберечь себя и свой, еще пока не совсем расплавившийся мозг от этого безумия. Внизу живота вяжутся огненные нити, переплетаясь и направляя за собой всю кровь. Чувство стыда спешит захватить разум младшей, когда она чувствует, что меж бедер становиться неумолимо влажно. Вместе с тем невидящее сердце нашептывает кареглазой на ухо, что пора сдаться.       Нет! Она же почти справилась…       — Я правда люблю тебя, prima. Веришь ты мне или нет.       В голосе брата столько искренности, что глаза начинают печь от слез, которых, впрочем все же не последует. Но его слова… Это слишком. Девушке думается, что ей и правда было легче жить до этого, в слепом неведении о всем том, что в один день разом навалилось на нее тонной раскаленных камней. А именно так это и ощущалось. И Мирабель чувствовала ужасную тяжесть, что в корне душила ту маленькую радость, порожденную взаимными чувствами. Эта радость и впрямь была маленькой, крошечной. Совсем не такой, какой должна была быть. Потому, что она была к этому не готова.       Она была напугана, взволнована, напряжена, она опасается каждого шороха, который мог хоть отдаленно напоминать чужие шаги по плитке Каситы. Мадригаль зла на себя и свое глупое сердце, которому не удалось в свое время сделать правильный выбор, и которое, впрочем, никогда не умело этого делать, зла на Камило за его беспечность, самодовольство и руки, что уже покоились у нее на талии, бережно ее сжимая.       Внезапно трезвая и вместе с тем болючая пуля прострелила темную голову.       Слова подкатили к корню языка горькой полынью, но младшая прямо сейчас чувствовала необычайно острую, может даже по-детски упертую потребность в том, чтобы высказать то, что гнойной раной таилось в дальнем угле ее сердца все то время.       — Но ты выглядел счастливым с ней.       К своему счастью голос ее звучал ровно, казалось где-то даже проскакивали мелкие искорки железа. Ладони на ее теле напряглись и она наконец взглянула кузену в глаза с абсолютной твердостью.       — С ней?       — С Инез, ты казался счастливым с ней, — на зелень радужки опустилась пелена серьезности. И, наверное, только его слух мог уловить привкус обиды, что сопровождал каждое ее слово, и это больше не казалось ему забавным. Его Марипосе было плохо. Из-за него.       — Вы были вместе так долго…       — Год.       — Aбуэла даже начала говорить о помолвке. Да черт, все об этом говорили… — кареглазая хмыкнула, чувствуя, как предательски щиплет в носу, но продолжала, смотря, казалось, в самую душу парня, — Ты не выглядел так, словно скучаешь по кому-то другому, когда обнимал ее, не выглядел так, будто искал кого-то другого взглядом, танцуя с ней на площади. Ты пропадал ночами так часто, что твоя мать устраивала бурю каждый божий день. И тогда ты стал приводить ее к нам… к себе. Я вижу твою любовь, Ками. Ты просто грязный лжец, каким всегда был, не думай, что я когда-либо еще поверю тебе. Ты… ты…       Старший Мадригаль в оцепенении смотрел на разрисованное солеными дорожками лицо родственницы, ее наконец ожившие глаза и бурную смесь эмоций на любимом лице. Под конец брюнетка сорвалась почти что на крик, ведомая годами скрываемой болью, злостью и ревностью, вызванными одним единственным человеком. Этот самый человек сейчас готов был отдать все, что у него было, только чтобы никогда больше не стать причиной ее слез.       Мирабель, оказывается, умеет хранить тайны лучше, чем кто-либо на этом свете. Даже Камило так не мог. Его маски часто трещали, зеркала мутнели и чувства выбивались наружу, но с его кузиной такое впервые. Сердечная мышца на секунду замедляется. Зеленоглазый вспоминает каждый быстрый, но не менее тяжелый взгляд в свою спину. Такое случалось настолько часто, что тот уже просто стал игнорировать подобные ощущения, ведь всегда, когда он оборачивался, на лице кузины блистала улыбка. Она казалась такой искренней.       Ее смех был таким искренним.       Мысль болезненно бьет в висок и, прежде чем обладательница шоколадных глаз успеет вымолвить еще хоть слово, он наконец кладет руку ей на кудрявый затылок и тянет к себе, жадно касаясь женских губ.       Впервые. За столько лет.       Младшая оказывает сопротивление, по крайней мере она отчаянно верит в это. Потому что у ее тела словно выкачали все силы. Девушка стискивает зубы, не позволяя брату пробраться внутрь, вертит головой и бьет по широким плечам крохотными ладошками. Наверное, все попытки и правда были слишком плачевными, судя по тому, как губы молодого Мадригаля все чаще растягивались в улыбке сквозь их односторонний поцелуй. Доносящиеся до слуха брюнетки смешки вибрировали также на ее губах, что вызывало у нее чувство вселенской безысходности, отчаяния и… стыда.       Эта близость была настолько же пугающей, насколько и прекрасной. Темноглазая не могла твердить об обратном, когда все ее нутро страшно переворачивалось от того, как чужие руки вызывающе держали ее бедра, а малость сухие горячие губы сжимали ее собственные. Но все это было именно тем, чего она опасалась, ложась вечером спать. Обращаясь к Всевышнему, она молилась о том, чтобы в снах ее не было старшего брата. Иногда творец был милостив к своей смертной, иногда нет. Но сейчас все наяву. И ей срочно нужно это прекратить. Вопрос в том, как же она это сделает? Мирабель не знала.       На алых щеках появилось пара новых мокрых дорожек. Сознание вопило о беспомощности. Полные губы младшей дочери Джульеты дрогнули от всхлипа, и в ту же секунду между них скользнул горячий язык Камило. Мирабель вобрала в себе воздух быстрым судорожным вдохом, не в силах пошевелиться. Это было слишком хорошо.       Разнося по телу сестры дрожь, старший крепко обвил длинную руку вокруг ее талии, пальцы зарылись глубже в смольные локоны. Спустя всего мгновение сердце парня радостно подпрыгнуло, когда тот понял, что его больше не пытаются оттолкнуть. Хотя вряд ли из-за того, что родственница одобряла его действия, скорее та просто не имела в себе воли бороться. Екнувший любовный орган тут же обвился колючей проволокой.       Ну же, Мира. Впусти меня…       Губы юной Мадригаль на вкус, как карамель, если не считать горчинки соли в самых уголках рта. Зеленоглазый медленно сминал то нижнюю, то верхнюю, так чувственно, как только мог, изо всех сил стараясь дать ей понять, что его слова не фальшь и показать, как он ее хочет. Это совсем не так, как он представлял себе их первый поцелуй, но нутро все так же пылало от осознания того, что это, черт возьми, Мирабель, его prima, в его руках, прямо здесь, под его губами. И молодой ум плывет под действием собственных мыслей.       Камило скользит ладонями по чужому телу бережно, но пылко, словно одновременно с этим под опущенными веками воссоздает каждый его изгиб, каждую выпуклость. Кузина неподвижна, еле дышит, и тот, приложив усилие, отстраняется. На него смотрят темные большие, как у лани глаза, тень от полуопущенных ресниц делает ее взгляд сонным и томным. Старший Мадригаль ощущает, как под ее взором снова теряет себя. Если в этом чертовом городе, который шатен не задумываясь мог променять за одну ночь с любимой родственницей, и было нечто, что могло оказывать на парня абсолютное влияние, так это шоколад ее блестящих глаз. Блядское карее море.       Хозяин желтого пончо облизывает губы, в попытке запомнить превосходный вкус кудрявой, и в голову приходит только одно: «Извинись».       Но прежде чем из пересохшего горла успевает вылететь хоть одно слово, чужие загорелые пальцы неуверенно цепляются за воротник его классической рубашки и темноволосая притягивает брата к себе, к своим губам. Сама. И все для старшего заплывает густым туманом.       Мирабель целуется плохо, неловко, но так искренне и с таким желанием, что Мадригаль шлет все к черту. Впрочем, так же, как и она. Потому, что сейчас с его языком в ее рту и ее ладошками на его шее, кузина ощущается, как его чертова мечта, а Камило – как ее собственный рай.       Где-то позади на пол падает жестяная банка с настенной полки, ведь Касита никуда не уходила. Волшебный домик мысленно шипит на свою неуклюжесть и снова затаивает дыхание, дабы не сделать больше резких движений.       Стол поскрипывает под напором двух движущихся тел, расстояние между которыми неумолимо сокращается. Взаимность на вкус до одури хороша, но Мадригалям приходится остановиться из-за нехватки кислорода. Они жмутся друг к другу лбами, дыхание — полное месиво. Как и они сами. Горячие, взволнованные, возбужденные, влюбленные. Он обнимает ее крепче.       — Я и Инез… — голос кажется таким чужим, — она бросила меня после того, как я назвал ее твоим именем ночью.       Костями шатен чувствует, как девушка напрягается. Он продолжает.       — Я почти поверил, что люблю ее… Пока не понял, что все, что держало меня рядом с ней были ее глаза, Мира. Они были так похожи на твои. Ее бирюзовые юбки, кудрявые волосы и громкий смех. Я до безумия любил в ней тебя. Во всех них. Но никто из них не был тобой, и это сводило с ума. С того самого дня, когда мы были близки к тому, чтобы потерять тебя, я мог думать лишь о тебе. О том, что бы стало со мной, не будь тебя рядом. Оказывается, в таком будущем я не вижу себя.       Он грустно хмыкает на последних словах, когда Мирабель еле слышно всхлипывает ему в грудь.       — Если ты скажешь, что не чувствуешь то же самое, это будет ложью. Я не слеп, ты хочешь меня не меньше, чем я тебя. Просто скажи мне «да» и мы оба будем счастливы. Это все, что тебе нужно сказать.       — Ах, м-м-м…       Глаза младшей закатились, когда губы кузена мягко коснулись ее шеи.       — Я заставлю тебя блистать…       Зеленоглазый оставляет влажные чувственные поцелуи по пути к ее подбородку, целует линию челюсти. Мирабель так хорошо, что еще немного — и кузену придется удерживать ее потери сознания. Что же Камило сделает с ней, когда она позволит ему больше? Это чертово безумие в виде ее брата убьет ее своей любовью. Она не будет против.       Она выпускает нижнюю губу из плена зубов, не совсем уверенна в том, когда успела так сильно ее прикусить. В груди зарождаются слова, после которых ей уже не удастся уйти от него, которые сделают ее его прямо здесь и сейчас. Предчувствуя ее нерешительность, обладатель медовых кудрей оставляет последний след на пульсирующей венке и покорно ожидает. С улицы слышатся голоса, а Касита начинает активно хлопать дверцами шкафчиков.       — В полночь у меня в комнате, prima. Я буду очень ждать.       И это совсем не честно, потому, что кузен в долю секунды отступил, приводя себя в порядок, как только в прихожей отворилась дверь, и по дому разнесся смех нескольких новоприбывших Мадригалей.       Распластавшаяся на обеденном столе, со спутавшимися волосами, помятой одеждой и бесстыдно расставленными в стороны коленями, между которых еще несколько мгновений назад так прекрасно умещались худощавые бедра родственника, Мирабель чувствовала себя совершенно глупой. И эта как из ниоткуда появившаяся ухмылка на лице шатена совсем не помогала. Какой же он…       — Давай, — он берет ее за руку, второй ладонью придерживая талию, и девушка тут же оказывается твердо стоящей на полу. Ну, почти твердо.       Музыкальные пальцы бегут по непослушным волосам, приглаживая густую копну, поправляют съехавшие очки. Все так легко и обыденно, будто тот делал подобное уже миллион раз. Она наблюдает за его движениями совершенно глупым взглядом, пока старший снова не усмехается. Он быстро целует младшую в лоб.       — Чего застыла, сестренка? Идем, нас, кажется, заждались.       Зеленоглазый тянет свою бабочку за руку вглубь Каситы навстречу громко что-то обсуждающим сестрам Мадригаль, их мужьям и старшей дочерью одного из них. На ходу он салютует куда-то себе за спину. Все-таки этот дом заслужил немного благодарности за сохранность всех тех дражайших тайн, что ему приходиться делить вместе с их владельцами.       Мирабель тоже оглядывается назад, неловко улыбаясь и посылая стенам кухни короткий кивок головы. Волшебное здание лишь поскрипывает оконной рамой в неопределенном жесте.       Тепло руки кузена спасает от резкой перемены температуры, согревает вместе с тем и тело и душу, что позволяет довольно стойко игнорировать тяжелый, но все же не осуждающий взгляд Долорес. Брюнетка идет вслед за ним, словно слепая кошечка и совсем не чувствует потребности в сопротивлении. Она так и не сказала ему «да», но по тому, как враз алеют ее щеки, стоит Камило бросить на нее свой фирменный хитрый взгляд из-за спины, все ясно и так. Глядя на открытый участок кожи брата на шее, Мирабель предполагает, что успеет вымолвить это дурацкое слово еще не один раз за сегодня. В совершенно неожиданном контексте. И об этом сейчас точно размышляет не она одна.       Для этих двоих, наверное, время до полуночи сегодня будет тянуться безумно медленно.