Охранник

      Дорогу перегораживал ржавый шлагбаум. По бокам от него в обе стороны разбегались столбы с натяжкой колючей проволоки. Меня взяло захватывающее тревожное предвкушение. Переглянувшись с Максимом, я первый шагнул к шлагбауму, но он как всегда бросился вперёд меня, перемахнул через ржавые палки и помчался по разбитому асфальту дороги. Я поспешил за ним. Он притормозил и достал свой любимый сталкерский болт, стал бросать его вперёд, а как доходил, подбирал и снова бросал, по традиции рассуждая об аномалиях и мутантах. Я же следил за округой. По сторонам были старые, давно брошенные дома частного сектора. Максим периодически предлагал мне зайти в какой-нибудь, но я считал, что в городе будет интереснее, и надо поскорее дойти туда. Погода была пасмурная, но в военке и с большими рюкзаками всё равно приходилось жарко.       — О, там дверь открыта! — воскликнул Максим и раньше, чем я успел отреагировать, устремился через заросли к большому дому.       — Да погоди ты, там же камыши! — крикнул я, но было уже поздно.       Максим провалился почти по пояс и завопил, что там вода, и его затягивает аномальное болото. Я бросился к нему, осторожно прощупывая ногами заросли травы. Проступала вода, но пока что идти было можно. Не доходя метра до мягкого места, я достал верёвку и бросил Максиму, отошёл на твердую землю и потащил его изо всех сил. Через пару минут ему удалось выбраться, держась за трос, и он растерянно подошёл ко мне в мокрых по пояс брюках, с которых текло в три ручья.       — Ну, Меченый, я тебя спас, но в благородство играть не буду! — заявил я и притянул его к себе.       Успел только вскользь коснуться губами его губ, как он вывернулся из моих рук и отвернулся.       — Слушай, это ж прям дом на болоте! А вдруг там Болотный Доктор живёт?       — В любом случае Зона нас к нему не пускает. Вот если покалечимся, тогда может быть. А пока снимай штаны.       — Зачем? — насторожился он.       — Угадай, — ухмыльнулся я.       — Не хочу, — насупился мальчишка.       — А зря. Думать полезно. Выкрутить надо, чтоб быстрее высохли. И воду из берцев вылей.       — Ла-адно, — вздохнул он.       Пока он возился, я всматривался вперёд. За деревьями уже виднелись невысокие многоэтажки, значит скоро будем в городе. Не верится, что мы наконец здесь. Столько лет мечтали и собирались, и вот, приехали. Это был маленький моногород — выстроен вокруг предприятия, на котором когда-то случилась техногенная катастрофа с выбросом всякой гадости, и город эвакуировали. Опасность давно иссякла, но в город почему-то никто не возвращался, даже окраины с частным сектором пустовали. Видимо, все уже расселились по своим старым и новым домам и квартирам, а без рабочих мест на фабрике в жительстве так далеко от больших городов просто не было смысла. Конечно, здесь уже тысячу раз побывали все, кому не лень, и такие, как мы, сталкеры, и обычная молодежь. Но это не страшно. Всё равно интересно попасть в совершенно пустой город, заброшенный, как когда-то пресловутая Припять, прочувствовать эту атмосферу…       — Всё, готов, — сказал Максим, швырнул свой болт и помчался вперёд.       — Ты по сторонам внимательно смотри.       — А то что? Мутанты? Собаки?       — Это тоже. Но вообще нам не помешает веток собрать на костер, чтоб твои штаны просушить.       — Ура, костер! Можно ещё крыс наловить и зажарить, как настоящие выживальщики.       — Вряд ли тут есть крысы. Они обычно около людей живут, а тут им жрать нечего.       — Интересно, а детская площадка тут есть? Вот бы на старых качелях покататься, как в Припяти. Если б ещё колесо обозрения было…       — Ну, качели, может, и есть, а вот колесо вряд ли.       — Ну и ладно, главное, мы наконец тут! Ура!       Что мне нравилось в Максиме больше всего — его неиссякаемое весёлое детство, которое никуда не исчезло даже с приходом взросления и юности. Он перевелся в последний класс, а я уже кончал последний курс ПТУ. В свои шестнадцать Максим выглядел на тринадцать-четырнадцать, у него смешно торчали круглые вечно краснеющие уши, большущие чайного цвета глаза наивно и открыто смотрели на мир, короткий пушистый каштановый ёжик волос отливал медовым блеском, кожа была вечно загорелая, исцарапанная и в синяках. Он был тощий и невысокий, и я знал, что он недоедает дома и часто получает от строгого деда за свои проступки и ошибки. Я обожал Максима за всё, каждое его слово, дело, каждую улыбку, задорный смех, он врезался мне в сердце с самой первой встречи. А было это ещё в восьмом классе, Максим тогда был в пятом. У меня был новый рюкзак с картинкой из игры «S.T.A.L.K.E.R.», Максим увидел его и напал на меня с вопросами об игре, сказал, что очень мечтает поиграть. Ну и я пригласил его к себе, так мы и начали дружить. Компьютера у него не было, а потому он всегда придумывал какие-нибудь интересные занятия. И постепенно из домашнего затворника я стал гулякой и настоящим сталкером — мы любили мотаться по всей округе и исследовать всякие заброшки. Ходили в походы, на пикники, рыбалки, даже пробовали охоту, но у нас особо нечего было охотить в посадке за городом, поэтому оставили это дело.       Пришлось здорово полазить по зарослям, чтобы найти достаточно сухих веток. А потом ещё тащили их до города. Он был не очень высокий, максимум в пять этажей, но пустые серые улицы, абсолютно бездвижные, покрытые застывшей тишиной, производили тревожное и захватывающее впечатление. Портили его только вездесущие граффити. Но они, наверное, были и в Припяти. Свалив ветки в первом дворе, мы прошлись, озираясь с раскрытыми ртами, вокруг ближайших домов. Максим тут же ринулся внутрь, забыв про свой сталкерский болт. Я в шутку крикнул ему про аномалии, и мой крик отдался эхом в пустом подъезде и затерялся в перекрестье улиц. Это было жутко. Я усмехнулся и пошел следом за Максимом. Он взбежал на третий этаж и заглядывал в одну из квартир.       — Прикинь, весь город наш, — восторженно сказал он. — Всё-всё наше! Вся Зона!       — Если здесь, конечно, никого нет.       — Ну да. Надеюсь, что нет.       — Ладно, сталкер, идём штаны сушить, пока не простудился.       Мы спустились во двор и взялись разводить костёр, поломали ветки, сложили шалашом над смятой бумагой, подожгли.       — Я пойду ещё поищу, этих маловато будет, не высохнешь. А ты сиди сохни, вертись разными боками.       Он кивнул.       — А когда придёшь будем обедать, да?       — Да, — улыбнулся я и почему-то подумал, что страшно оставлять тут его одного.       Представил, что вот я шляюсь где-то полчаса, собираю ветки, возвращаюсь, уже голодный, с мыслями об обеде и тёплом огне. А там никого. И только угли тлеют. Меня передёрнуло, я выбросил из головы дурацкие мысли и переключился на не менее дурацкую, но более приятную тему. У нас с Максимом были странные отношения. Мы вроде обожали друг друга и были максимально близки, я даже не раз ловил себя на желании. И у него тоже такое бывало, я замечал. Несколько раз мы напивались и целовались, это одни из самых приятных и волнующих воспоминаний. Я даже застыл, вспоминая ощущение его мягких губ на своих губах, его руку, сжимающую мою рубашку… Но мы никогда об этом не говорили, никак не устанавливали свои отношения, а мне всё чаще хотелось определенности. Хотелось знать просто для себя, почему я избегаю и отказываю девушкам. Хотелось, чтобы он был моим, как бы это сказать… официально. Но он избегал говорить об этом, стеснялся, а я не решался настаивать. Если он не уверен в своих чувствах, значит у него есть шанс быть нормальным, найти девушку, и не расстраивать своих родных. Представляю, что было бы, если бы его дед узнал о нашей связи. Прикончил бы обоих.       Внезапно откуда-то издалека раздался собачий лай. Я напрягся и прислушался. Дикие собаки это плохо. Хотя мы, скорее всего, сможем закрыться от них в какой-нибудь квартире. Но если они решат караулить… Надеюсь, это где-то действительно далеко, может быть, в каком-то селе. Надо поспешить, всё-таки тревожно оставлять Максима одного. С него станется тоже собраться за ветками и заблудиться. Набрав целую охапку сушняка, я вернулся во двор и спокойно выдохнул, увидев мальчишку на месте, у весело полыхающего огонька.       — Сохнешь? — спросил я.       — Вроде да. Потихоньку.       — Голодный?       — Да-а, — он улыбнулся и похлопал себя по животу.       — Лови, — я достал из рюкзака банку тушёнки и бросил ему. — Давай сухари.       Вещи у нас были распределены так, чтобы у него было всё, что полегче. Он всегда возмущался на эту мою систему, но я категорически заявлял, что распределением припасов распоряжается старший, и делал по-своему. По приколу друг для друга у нас были клички — Генерал и Адъютант. Думаю, понятно, кто есть кто.       Когда Максим обсох, день уже клонился к вечеру, и мы отправились искать себе место ночлега. Ему хотелось что-то поглубже в городе и на верхнем этаже. В нашем мухосранске он жил на окраине в частном секторе, в одноэтажном доме, и просто обожал любую, хоть какую от земли, высоту. Мы обошли несколько пятиэтажек, где он дурачился и играл в риелтора, залетая в квартиры и рекламируя мне всё подряд, хотя там мало что осталось — мародёры растащили всё, что могли.       — Представляю вашему вниманию нашу новую фешенебельную халупу! — взмахнул рукой Максим, впуская меня внутрь и светя фонарём, так как были уже сумерки, и в подъездах и прихожих собиралась темнота. — Просторная, светлая, многокомнатная, но это неточно, квартира. Тут… э-э… а что тут, блин, закрыто, что ли… А, не, рама залипла. Тут у нас красивая ванная и параша. Итальянский кафель, все дела. А тут… Тут кухня. Тоже красивая. С немецкой техникой. Которой нет, но ее скоро привезут. А тут… О! Ник, гляди, тут кровать здоровая! Целая! Давай тут останемся?       — Конечно, думаю, лучший вариант, — улыбнулся я и сгрузил рюкзак.       Он тоже сбросил вещи и повалился на покрывало. Поужинав, мы забрались под одеяло и обнялись. У этой квартиры был один недостаток — холод. И костер ведь на полу не разведешь. Согрелись друг о друга не сразу, но Максим быстро уснул. А я ещё лежал и думал о том, как же я его люблю, и как приятно вот так сплетаться телами. Хотелось его целовать, везде, сильно, ощущать вкус кожи, гладить руками, доводить до возбуждения… Нет, лучше об этом не думать, потому что доведу сейчас себя. Так, воюя с запретными мыслями, я и заснул в ночной тишине маленького заброшенного города, воображая себя сталкером в Зоне отчуждения. Вот только в Зоне настоящие сталкеры выставили бы дозор.       В полусне я услышал скрип двери и в который раз подумал, что надо её наконец смазать, а то мать уходит на смену в четыре утра и каждый раз будит меня этим проклятым скрипом. Раскрывать глаза было слишком лень, я и без того знал, что ещё очень рано. В моих объятиях мирно сопел Максим, уткнувшись носом мне в ключицу. Окончательно разбудило меня осознание. Максим. Если мы спим вместе, значит точно не дома. Да и кровать по ощущениям не моя. Точно. Ходка. Брошенный город. Квартира на пятом этаже. Вопрос — откуда скрип? Сквозняка быть не должно, закрыты окна и дверь в спальню. Почему же открылась входная? Я раскрыл глаза, проморгался спросонья и обнаружил, что дверь в спальню очень медленно открывается. Меня взяла такая жуть, что все волосы встали дыбом. Подхватившись, я толкнул Максима и схватился за одежду, запоздало соображая, что надо было, наверно, хвататься за рюкзак и доставать травмат. Как только мы подскочили, то, что было за дверью, видимо, сообразило, что эффект неожиданности упущен, и дверь распахнулась быстро и беспощадно.       На пороге нашей комнаты стоял высокий человек в серой камуфляжной форме и почему-то в балаклаве на лице. Охранник — дошло до меня. Я одновременно успокоился и тут же испугался заново, но по-другому. Мы же не нарвемся сейчас на штраф или, того лучше, уголовное дело? Мы ждали, что он скажет, поспешно натягивая свою одежду и шнуруя ботинки. А он молчал.       — Здрасьте, — не выдержал Максим. — А мы уже уходим. Да, Ник?       — Ну да, — подключился я. — Мы в поход вышли, проходили тут мимо, ну и решили переночевать в помещении, чтоб на улице не мерзнуть. Мы думали, здесь не охраняется.       — Телефоны, — глухим голосом произнес он и протянул руку.       — Зачем? — насторожился я.       Молчит. Я сомневался, что охранник имеет право требовать у нас телефоны, потому не собирался ему ничего отдавать. Мы взяли свои рюкзаки, снарядились и подошли к двери. Охранник был здоровый как лось — почти в высоту дверного проема, и широкий в плечах, хоть и худой в целом. Сквозь прорези балаклавы на нас смотрели грустные синие глаза. Пропускать нас он, похоже, не собирался.       — Разрешите пройти, — попросил я.       Вместо ответа он вытащил из-за спины руку, в которой держал обрез.       — Дядь, вы чего? — подал из-за моей спины голос Максим.       — Телефоны, — повторил охранник.       — Зачем вам наши телефоны? — спросил я. — Пропустите, и разойдёмся миром. Вы же не собираетесь нас калечить.       Конечно, я был уверен, что он не станет стрелять. Я попытался сдвинуть его с прохода, но он резко оттолкнул меня, и вдруг раздался выстрел, так громко в этой маленькой комнате, что по голове дало болью и зазвенело в ушах, а ко всему ещё и нога подогнулась, и я полетел вниз, хватаясь руками за воздух.       — Ник! — закричал сзади Максим, хватая меня за рюкзак и руку.       До меня вдруг дошло, что мне выстрелили дробью в ногу, и с такого расстояния там, наверно, перебило кость, раз я не смог стоять. Чертовщина какая-то с этим охранником. Я посмотрел на свою ногу — на колене рванина камуфляжных брюк уже пропитывалась кровью. Согнуть ногу слегка получилось, но боль спереди прострелила такая, что я охнул и увидел тьму, но сознание не потерял. Ощутил, как Максим оставил меня и рванулся вперёд с криком, я едва успел вслепую схватить его и дернуть назад. Раздался глухой удар, Максим упал. Борясь с невыносимой болью и хватая ускользающее сознание, я попытался подтащить мальчишку к себе и закрыть собой, вдруг этот псих вздумает выстрелить ещё раз? Но охранник вломил прикладом по голове и мне.       Прихожу в себя медленно и мучительно. Голова раскалывается, тошнит, в горле пересохло, горячо пульсирует раненая нога. Зрение возвращается постепенно. Тут же оглядываюсь, ища взглядом Максима. Слава богу, он рядом. Связан по рукам и ногам, лежит и часто дышит, на голове корка засохшей крови от удара. Я тоже связан и лежу. Мы в каком-то подвале. Вверху открыта дверь, из неё попадает свет. По стенам, полу и потолку широкие трубы. Должно быть, мы под одной из многоэтажек. Постепенно доходит кошмарность образовавшейся ситуации, я ведь отвечаю головой за Максима, как я мог это допустить? Как глупо себя вел, до последнего не ждал подвоха, а надо было держать под рукой пистолет и вовремя реагировать. Но сейчас думать об этом бесполезно, надо думать о том, как выбраться. Очень хочется надеяться, что охранник таким образом решил нас проучить и оставил, чтобы сами выбрались. Но что-то подсказывает, что он вернётся. И будет плохо. Не успел я что-то ещё сообразить и спросить у Максима, как он, в дверном проёме возник высокий черный силуэт. Спустился к нам с мешком в руке и бросил его на пол. В другой руке у него был мой травмат.       — Что вам нужно? — спросил я.       — Страх. Боль. Крик.       — Зачем?       — Мне будет хорошо.       — А вам известно, что плохо делать больно другим, чтобы вам было хорошо?       — Мир живёт по другим законам. Мне делали больно просто так. Я этого не заслуживал. Теперь, правда, заслужил. Но теперь делаю больно я. Ирония судьбы.       — Погодите. Давайте договоримся. Что бы вы хотели? Деньги, телефоны? Отдадим всё, что есть.       — Заткнись. Мне ничего не нужно, кроме твоей боли. А её ты мне дашь, хочешь того или нет.       — Кто вы такой? Расскажите о себе.       Я болтал, что взбредёт в голову, лишь бы как-то оттянуть время, а сам отчаянно дёргал руками, пытаясь ослабить туго затянутую изоленту.       — Не твое собачье дело, щенок.       — Откуда у вас эта форма? Вы же не охранник.       — В сторожке нашел.       — А охранник где был?       — Я его съел собаками.       — Что? Как?       — Собака сторожа злющая сука была. Пришлось прирезать заточкой. Потом прирезал сторожа. Чтоб не подумали на меня, взял собачьи челюсти, заточил напильником зубы и тело сторожа искромсал, будто его собаки порвали.       — И никто ничего не понял? Не возбудили дело? Не поставили нового сторожа?       — Как видишь, — оскалился он. — Сейчас я вам эти челюсти покажу.       — Не надо! — взмолился Максим.       — Надо, надо.       Он полез в мешок, а я попытался подползти к Максиму и за его спину, чтобы попробовать перегрызть изоленту зубами.       — А-ну не рыпайся там, ушлепок, — рыкнул мне охранник.       Я проигнорировал и пополз дальше, борясь с кошмарной болью в ноге, от которой темнело в глазах. Тогда он встал, подошёл, схватил меня за шкирку и отбросил в сторону, я здорово приложился головой о трубу и едва снова не отключился.       — Смотри какие, — он подошёл к Максиму, протягивая белые кости челюстей внушительного размера с острыми зубами.       — Ага, — выдавил Максим.       — А теперь представь, что я волк.       — Не надо!       Он сжал челюсти на ноге Максима и надавил со всем своим немалым усилием.       — Больно! — вопил Максим, извиваясь и пытаясь избежать.       — Хорошо, — сухо констатировал псих.       — Оставь его, мразь, оставь! Меня лучше трогай, его не надо! Слышишь?! Не трогай ребёнка!       Какое-то время он задумчиво смотрел на Максима, всё-таки разжав собачьи челюсти. А потом сказал:       — Красивый ребенок. Красивый. Поиграю с тобой хорошо.       — Со мной играй! Слышишь?! Всё что хочешь делай, только со мной а не с ним! — продолжал орать я.       Он меня игнорировал. Я снова попытался подползти к Максиму и снова был отброшен на трубы, оглушен болью. А этот маньяк поднял Максима и заставил сесть, тыча пистолетом в лицо.       — Открой рот.       Максим замотал головой.       — В глаз выстрелю.       И он, делать нечего, открыл рот и принял вошедший в него ствол. Маньяк начал водить им вперёд-назад, второй рукой поглаживая Максима по волосам и щеке. Во мне вскипела такая злость, что я собрался с силами и перекатился по полу, врезавшись и толкнув этого психа. Он пошатнулся, но не упал, а Максим выплюнул пистолет и попытался отползти.       — Заебал мешать. Сиди себе да смотри кино. Нет надо лезть. Так хочешь, чтоб и с тобой поиграли?       Он встал и пнул меня ногой, переворачивая на спину, направил пистолет и выстрелил в грудь. С такого расстояния травматическая пуля здорово шибанула, выбив из меня весь воздух и настрой бороться. Последнее, впрочем, ненадолго. Но он уже оттащил меня подальше и приматывал связанные ноги к одной из труб. Я беспомощно ругался, пытался его снова уговорить, всё бесполезно, он меня игнорировал. Теперь я ничего не мог сделать. Только смотреть. Смотреть, как он сильно врезал Максиму по лицу, и пока тот был оглушен и растерян, разрезал ленту на его руках и привязал руки к трубе на стене, поставив его в наклоне спиной к себе. До меня дошло, что сейчас будет, и сердце скрутило холодной болью. Ужас перекрыл мне глотку. Максим стал кричать и звать меня. А я ничего не мог сделать. Только смотреть. Смотреть, как маньяк режет ножом одежду на нём, и она, окровавленная, расползается и свисает лоскутами, а он водит ладонью по спине моего любимого мальчика, размазывая по ней выступающую из порезов кровь. Слушать, как Максим кричит моё имя. Смотреть, как пытается вырваться. Как маньяк разрезает на нем брюки. Кровавые лоскуты. Изрезанная обнаженная кожа. После он вспоминает про пистолет, плюет на него и с силой вталкивает в зад Максима. Я чувствую, что непроизвольно плачу. Смаргиваю слезы и, срывая голос, ору, чтобы он прекратил, чтобы взял меня. Максим зовёт на помощь. Зовёт меня, а я ничего не могу сделать. Затем псих расстёгивает свои брюки, плюёт на руку и водит по члену, достает из Максима пистолет и входит сам. Мой мальчик уже не кричит, он горько плачет и задыхается. Я тоже. Я ненавижу этого человека и весь мир, способный рождать таких чудовищ.       Закончив, он бросает Максима безвольно висеть на трубах, задумчиво смотрит на пистолет, произносит «интересно…», снова вводит пистолет в мальчишку. Раздаётся выстрел. Максим страшно воет и обвисает на руках, кажется, без сознания. Я теряю дар речи от ужаса. Маньяк толкает мальчика, понимает, видимо, что с бессознательным или мертвым играть неинтересно, и переключается на меня.       — Ну как, понравилось? Что ж нам делать с тобой? А, знаю. Твоя нога. Думаю, она тебе больше не нужна, всё равно сгниет, калекой будешь.       — Нет. Нет! Не надо! Это вылечат! Я не буду калекой, может только хромать. Не страшно. Не трогай меня.       — Ну-ну.       Я извивался изо всех сил, но это не помешало ему вонзить нож мне в ногу чуть не по самую рукоять, мне даже показалось, что я почувствовал, как лезвие скрипнуло по кости. Пока ещё не чувствую боли первые несколько секунд, изворачиваюсь и кусаю его за ногу со всей силой. Он ругается, шарахается и бьёт мне ботинком в лицо, разбивая губы. Меня отбрасывает, но держат привязанные к трубе ноги. Снова начинаю чувствовать боль в ноге, маньяк наступает ботинком мне на горло, берется за нож и начинает тупо пилить, разрезая мясо вокруг кости. С передавленным горлом не могу кричать, но скоро теряю сознание от болевого шока.       Второй раз за этот проклятый день заново обретаю сознание и тут же начинаю хрипеть от боли. Нога хоть и разрезана глубоко, но на месте. Видимо, не смог распилить кость. Маньяка в подвале нет, поэтому я тут же мысленно зачеркиваю боль и концентрирую внимание на Максиме. Он уже пришел в себя и продолжает тихо плакать, свисая на привязанных руках и подкошенных ногах. Весь в крови и камуфляжных лоскутах. Больно. Как же мне больно видеть его таким. Но это не сейчас.       — Адъютант! — окликнул я.       — Ник… — просипел он.       — Попробуй перегрызть изоленту на руках. Ты должен достать. Мы ещё живы. Будем драться до последнего, ты понял?       — Так он нас убьет, — пробормотал мальчишка.       — Не думай об этом, грызи! Приказ Генерала!       И он слушается меня, шевелится, подтягивается и цепляется зубами за мотки синей ленты. Бесконечно долгие секунды, я с напряжением, весь в дрожи, смотрю на белый дверной проем. И наконец ему удается освободить одну руку. Я молюсь уже всем богам, пока он справляется со второй. И наконец падает на четвереньки и ползёт ко мне, подтягивая связанные ноги.       — Погоди, там в мешке посмотри, может есть что-то острое. — Говорю я.       Он кивает, умываясь слезами. Ползёт к мешку, роется там и достаёт заточку. Видимо, ту самую, которой был убит сторож. И его собака. Максим разрезает ленту у себя на ногах и спешит ко мне, еле переставляя ноги и кривясь от боли. Я соображаю, как мы будем бежать, если я почти без ноги, а он едва держится и с внутренними повреждениями. И вариант только один. И я начинаю к нему готовиться. Максим освобождает меня от веревок.       — Бежим? — с надеждой спрашивает он.       — Не получится, — отрезаю я. — Найдет. Догонит.       — А что делать?       — Убить.       Смотрим друг на друга. Избитые, измученные. И всё же решиться тяжело. Но он кивает, и я тоже окончательно принимаю это решение. Подползаю к мешку, среди челюстей, мотков изоленты и веревок, огарков свечей, спичек, ржавых гвоздей и кнопок с булавками нахожу ещё один нож. Явно кухонный, тонкий, побитый ржавчиной и тупой. Но если всадить с размаху…       — Садимся по разные стороны под лестницей. Как только спустится, хватаем за ноги. Падает, налетаем сверху и бьём. Куда попадешь бей, я постараюсь перерезать горло.       Максим кивает, бледный даже сквозь загар. Ползем к своей засаде. Ждём. Секунды тянутся медленно и мучительно. Меня терзают сомнения. Что, если он нас заметит? Но мы под лестницей, здесь темно и не видно, если не заглянуть. А если заметит, что нас нет внутри? Туда свет из дверного проема попадает. Может быть, подумает, что мы сбежали? Нормальные люди так бы и сделали. Хотя нет, так бы сделали тупые. Боль невыносимая, снова кружится голова и темнеет в глазах. Но я знаю, что сейчас рядом Максим, которому в разы хуже. И его жизнь, возможно, в опасности. Поскорее бы вернулся этот мудак. Хочется избавиться от него и зачеркнуть это всё. Стереть, конечно, не выйдет. Но хотя бы зачеркнуть.       Шаги. Чувствую усилившуюся дрожь Максима. Сам почему-то уже не трясусь, почти пропала боль, и ощущаю в себе столько силы. И точно знаю, для чего мне дана эта сила. Он спускается по ступеням. Останавливается где-то на середине лестницы. Черт, всё-таки заметил, что нас нет. Я толкаю локтем Максима и вырываюсь из укрытия, хватаю за ноги маньяка и дергаю изо всех сил, но сбить его не так-то просто, хорошо — подключился Максим, и псих наконец упал. Мы бросились на него как дикие волки. Забыв о ранах, забыв о человечности, ничего для нас не существовало в тот момент. Мы молча целенаправленно убивали человека. Я старался вонзить нож в его горло, и несколько раз мне это удалось. Поначалу он брыкался, но мы легли на него всем весом и били, кололи, резали, пока он не затих, пока не перестала вздыматься дыханием грудная клетка.       А после, помогая друг другу и по очереди теряя и обретая силы, мы выбрались наверх. Там нас встретила виляющая хвостом косматая маленькая собачка. Принюхалась к нашим ранам и села рядом. Там же лежали два разбитых в труху телефона. Чертовски много времени и сил было потрачено на то, чтобы найти рюкзаки. Там были аптечки, мы обработали и перевязали раны, напились воды и потащились прочь из города. Рюкзаки пришлось оставить, мы бы просто не справились в таком состоянии с лишней тяжестью. Слишком трудно было нести даже себя. Максим глухо стонал и несколько раз терял сознание. Под конец я уже просто полз с ним на спине, упорно сантиметр за сантиметром загребая руками траву, землю и камни и подтягивая вперёд наши тела. К вечеру мы добрались до трассы. Остановили первую попавшуюся маршрутку. Но уехали оттуда уже на скорой.