с любимыми не расставайтесь!

вечерний мондштадт прекрасен. закатные лучи отражаются в водной глади, остаются нежными поцелуями румянца на лицах горожан, трепетным блеском осыпаются по пышной кроне деревьев, ложатся сиреневой тенью. совсем скоро наступит ночь - царица снов, и погрузит город в тишину и покой на несколько долгих часов. в лесу глухо угукает сова, волчата просыпаются в вольфендоме. дилюк спиной в дерево вжимается, в голове мыслей рой, но если попытаться сконцентрировать внимание хоть на одной - разлетятся совсем как пушистые семена одуванчика, ищи их, свищи. взгляд бездумно скользит с лиц рыцарей на мост, с моста на лица рыцарей. сердце колотится в дроби ожидания, сбивая дыхание. тома не любит опаздывать. если попросил ждать на закате, значит разобьётся в лепёшку, но придёт, такой уж человек. у дилюка в жизни все складывается наилучшим образом : он подающий надежды рыцарь ордо фавониус, его отец - уважаемый в городе человек, у него даже брат есть, пусть и сводный. каждый день похож на предыдущий в силуэте, но ценность представляют детали. каждое утро солнце по-новому стучит в окно, птицы щебечут доселе неизвестную песню. утренние обряды все те же : посидеть на постели, как-то дурашливо улыбаясь просыпающемуся вместе с тобой миру, потянуться, умыться холодной водой, от которой мурашки под ночной рубашкой, переодеться, спуститься к завтраку, где обязательно стоит сцепиться языками с кэйей, выйти на улицу и посмотреть в лицо громаде нового дня. дилюк не задумывался, что есть счастье. наверное, счастье есть быть, чувствовать, впитывать. счастье - та самая ненавистная для многих рутина. счастье есть томиться в ожидании, переступая с ноги на ногу и закусывая потрескавшиеся губы. счастье есть всеми мыслями устремляться только к одному нему. к нему с глазами цвета июльской травы у статуи архонта в долине ветров. к нему с пшеничными волосами, так очаровательно и нелепо завивающимися к кончикам. к нему с жесткими от мозолей ладонями и мягким, таким мягким сердцем. тома. тома. тома. в голове лишь тома днём и ночью. просыпаться с мыслью о новой встрече, засыпать с воспоминаниями - вот удел счастливого человека. дилюк так искренне и отчаянно хотел бы заснуть в его руках, вжимаясь лицом в грудь, чтоб дышать, задыхаться и вновь наполнять лёгкие воздухом. дилюк хотел пересчитать каждую веснушку на еще не до конца сошедшей пухлости щёк губами, хотел родинки на теле в созвездия превратить, ведь в томе - вселенная, космос. он ни кто иной как посланник селестии для одного-единственного. дилюк оглохнуть был бы только рад, если бы мир лишился музыки заливистого смеха томы, его наконец сломавшегося голоса, переливающегося прекраснее трели талантливейшего из соловьев. дилюку краски этой жизни не нужны, если среди них нет цвета загоревших от долгой работы на солнце плеч томы, белизны его пяток, кокетливо выглядывавших из песка, румянца, что трогал кончики его ушей каждый раз при встрече. дилюку не мил ни один запах этого мира, кроме запаха волос томы, запах выжженный, запах свободы и тепла, чуть смешанный с ноткой полыни и свежестью мяты. дилюк всю жизнь бы трогал только кожу его , эластичную и бархатную. ласкал бы подушечками пальцев каждый сантиметр, касаясь едва-едва, словно тома - ваза хрустальная, прекрасная и до ужаса хрупкая. для дилюка нет вкуса лучше солоноватости жемчужин-слез томы, выступивших на глазах от солнца и сползающих все ниже и ниже по щекам к шее, к ключицам. он их губами снимает под заливистый смех. тома хихикает, щекотно, мол. нет на свете сладости лучше его обветрившихся полных губ, столь подвижных, подверженных любой эмоции. дилюк чувствует себя хозяином сокровища по-истине драгоценного, не стесняясь говорит об этом. — тома, ты мой. только мой. и не смей быть не моим, ясно? у томы нет сил противостоять этому наивному детскому собственничеству, он лишь покрепче обнимет и в макушку удовлетворенно угукнет, откинувшись на мягкий ковёр травы. внезапно чужая рука ложится на плечо, заставляя чуть не вскрикнуть от испуга. дилюк поворачивается, нос к носу с лицом веснушчатым сталкивается. первым делом замечает глаза золотушно блестящие. наверняка, бежал. тому выдавало и чересчур сбитое дыхание. — извини, мы с мамой долго прощались,- отдышавшись, тома стучит ладонью по перекинутой через плечо сумке. наполнение скромное: бутылка вина из одуванчиков да мешочек моры. тома в своём походном пальто выглядит, мягко сказать, необычно. однако…красный ему к лицу, отмечает дилюк. он замечательно оттеняет белесость волос и подчёркивает зелень глаз. только вот видеть его в этом наряде, а особенно знать, для чего он на нем, было не слишком радостно. дилюк смотрит с улыбкой, с самой капелькой грусти. тома уезжает. да, всего на несколько недель, но уезжает. он прекрасно понимает, как для него важна эта поездка, как важно увидеть отца и наконец поговорить с ним. но от осознания того, что его рутина рушится, становится не по себе. то есть, теперь утром не забежать к томе, не улыбнуться его маме, не схватить его за руку? по спине мурашки пробежали. — ты же ненадолго и сразу вернёшься, да?- спрашивает тихо уже раз в десятый за последний месяц, к томе подходит и за руки берет, сжимает крепко-крепко, в глаза заглядывает, честно сказать, подсознательно ожидая услышать об отмене поездки и о том, что тома вообще пошутил и остаётся в мондштадте. но, к сожалению… — я ненадолго и сразу же обратно, светлячок. уверен, люди в инадзуме помогут мне отыскать папу, это не займёт много времени,- тома с улыбкой кивает и большими пальцами перчатки оглаживает.- а как вернусь, мы всем-всем расскажем, да? дилюк ободрённо кивает , пару секунд думает и все-таки не удерживается, кидается на тому, крепко обнимая, трется носом о шею, с разочарованием вдыхает не привычный запах, а пыль со старого пальто. тома не должен так пахнуть, тома пахнет сухой травой, ветряными астрами, природой, жизнью, но никак не этой грязной пылью, от которой в носу что-то зачесалось. — уже не терпится, с каждым днём прятаться все сложнее. возвращайся поскорее, пожалуйста, я буду тебя очень-очень ждать,- щебечет, сбиваясь. тома с тихим смехом в макушку целует, чувствует, как крепко чужие руки сжимают его плечи, как пальцы проводят по ткани пальто, поправляют воротник. сердце пропускает удар за ударом, только уже не от бега. дилюк голову поднимает и порывисто подаётся вперёд, полные губы целует жадно, впиваясь. ладонью щеки касается, обжигая прохладой перчатки. тома в ствол дерева его вжимает, пальцы в волосах пушистых путает. отстраняться и обрывать эти секунды блаженства было бы преступлением, поэтому он с новой и новой силой целует, целует, целует. воздуха катастрофически не хватает, дилюк хмурится и отстраняется, оглаживая веснушчатое лицо. — эй-эй, давай ещё разок, светлячок, м? я буду так скучать по тебе!- тома губами щеки касается, короткими поцелуями к губам крадётся, хихикает. в животе бабочки порхают от осознания того, что их могут поймать, заметить, вот так вот просто. и тогда весь их полугодовой секрет коту под хвост пойдёт.- поцелуйчик и побегу! дилюк щурится то ли от закатных лучей, то ли от напористости томы, но приставляет ладонь к чужим губам, отодвигая. тома на пару секунд замирает, после чего принимается ерзать в попытках ещё раз прикоснуться губами к белоснежной коже, что-то отрывисто шепчет, смеётся, старается приблизиться. дилюка невероятно забавляла подобная реакция. — ты же знаешь, что одним мы не ограничимся, а тебе ещё повозку надо поймать. расстроенное чувство оставило отпечаток на лице томы. кивнув, в ладонь целует нежно, глядит преданно-преданно, словно пёс. сердце на секунду сжалось от гнетущего предчувствия. почему расставаться всегда так тяжело? он же едет даже не на месяц, так, на пару недель, но почему голову не покидает ощущение, что прощаются они надолго? нет-нет, бред, это самый настоящий бред. он вернётся быстро, дилюк глазом не успеет моргнуть, а потом уж все устроится. томе лишь бы отца найти, лишь бы до правды докопаться в этой чертовой инадзуме. и вернуться обратно, одному ли, с отцом ли, значения не имеет. просто вернуться домой. вернуться домой и поцеловать дилюка ещё раз, нет, десять! дилюк сжаливается, руку от чужих губ отнимает и чёлку отодвигает, целует в лоб почти невесомо, на прощание. — береги себя, пожалуйста. и в инадзуме осторожнее, поговаривают, там водятся даже хищные растения! а ты мне живой-здоровый нужен, понятно?- с широкой улыбкой шутить пытается, стараясь скрыть своё переживание. под ложечкой сосет ужасно, предчувствие нехорошее. но нет, все будет в порядке. тома вернётся совсем скоро. главное пережить эти первые дни разлуки, а там уже и горы сворачивать вместе будут. дилюк голос интуиции задушить пытается, в глаза томы вглядываясь. нет, он вернётся, обязательно. тома хитрый взгляд поднимает. рановато дилюк бдительность потерял. одним движением чужое лицо в охапку своих рук заключает и быстро в губы целует. после чего, не давая опомниться, отступает на пару шагов. долгие проводы - это не его, от таких только выть больше хочется, хотя чего уж тут реветь? — я привезу тебе самые красивые цветы инадзумы! — себя привози целым! тома смеётся и отходит все дальше, рукой машет. закатные лучи обволакивали его стройную фигуру, издалека это больше похоже на то, что тома сам светится. дилюк из тени дерева в ответ машет. вот, теперь вместо лица томы видно только спину, но вскоре и она исчезнет в подернувшейся вечерней дымке. а он ещё помнит золото веснушек его щёк и уже скучает. лишь бы повозку поймал, дурашка, а то до ли юэ пешком - это ещё добрых два дня . дилюк всматривается в темноту до последнего, даже понимания, что тома уже где-то далеко. за спиной завыл ночной ветер, обдавая загривок холодом. он вернётся. обязательно вернётся и очень скоро. а сейчас, сейчас пора домой, пока кэйа не хватился, а то расспросов и хитрых улыбочек с закатыванием глаз не избежать. дилюк хмыкает, по мосту шагает, вглядываясь в ночное небо над собой, губы все ещё жгло от поцелуев.