Baguio City
Большие красные буквы с вензелями как бы кричали: «Тебе придется худо, дружок!» Ниже под надписью болталась на ветру широкая белая тряпка. Подойдя впритык и ухватив ее конец, Паша увидел, что это был оторвавшийся баннер:Karpov — Korchnoi
World Championship 1978
И тут он испытал некоторое облегчение. Хоть что-то знакомое! Сколько он книг перечитал, сколько партий пересмотрел, сколько раз в кино на «Чемпион мира» ходил! Приятно, хотя и страшно, было оказаться в гуще событий, увидеть воочию… «Увидеть воочию…» — смаковал он в уме эту мысль. За спиной послышался рев автомобиля, свет фар упал на асфальт, выделяя длинную Пашину тень, загудел гудок. Парень совсем забылся, и, когда он обернулся, в паре метров от него уже стояла машина, немного скосившая с дороги — водитель судорожно тормозил. Паша шагнул к машине и заглянул внутрь. Стекло опустилось, высунулась красная усатая рожа местного, который, перекрикивая ливень, орал на зазевавшегося парня. Паша не растерялся и стал неумело перебивать водителя. — Число! Какое число? Скажи, пожалуйста, чис-ло! — донес он на плохом английском. Тот в ответ что-то выкрикнул, показал на пальцах несколько цифр. Паша сосчитать не успел и, отчаявшись, стал спрашивать другую волновавшую его информацию. — Корчной! Мистер Корчной, андестенд? Вилла, где вилла? Водитель преобразился в лице и присмирел. Он осторожно спросил: — Джорналист?.. Немного подумав, Паша кивнул: — Да! Йес, ай эм джорналист! Водитель смутился ещё больше — стало стыдно, что он, бедный филиппинский работяга, посмел кричать на иностранного гостя, приехавшего освещать такое важное событие. Паша повторил: — Мистер Корчной вилла, ду ю ноу? Ай… ай нид… — на этом запас английского был исчерпан. Филиппинец понял и, посчитав, что загладить вину можно только одним способом, распахнул перед «журналистом» дверь. Довольный, Паша плюхнулся на теплое сиденье. Спустя минут сорок езды, парень уже стоял у резных ворот, за которыми возвышался небольшой, но аккуратный и живописный двухэтажный дом. Наверху справа горел свет — значит, не спят, анализируют. Ворота были заперты, никаких охранников по близости не виднелось, и Паша, недолго думая, с ловкостью Тарзана перелез ограду, забежал на крыльцо и ударил по кнопке звонка. Послышались голоса за дверью, будто бы небольшая перепалка. Паша задумался — а что он сейчас скажет, если какая-нибудь охрана откроет? Долго думать ему не дали — дверь распахнулась, бросая в лицо пришедшему яркий свет гостиной и подсвечивая, как нимбом, силуэт хозяина. Пару секунд Паша стоял, раскрыв рот. Перед самым его носом возвышалась знакомая фигура, виданная им только на фотографиях. Закинув ногу за ногу и оперевшись локтем о косяк, с сигаретой в зубах, в очках и зелёном свитере стоял хмурый и явно недовольный Корчной. — Добрый вечер! — поздоровался Виктор по-английски, ожидая, что же скажет непрошенный гость. Язык ожил, и Паша, не помня себя от радости, удивления и благоговения, бросился кричать по-русски: — Здравствуйте, Виктор Львович! Я хотел с Вами встретиться! Мне нужно… Закончить он не успел. — Пошел вон! — грубо отрезал Корчной и захлопнул дверь. И тут до Паши дошло. «Очевидно, тебя приняли за советского провокатора! Много ли тут в Багио людей, говорящих по-русски и не связанных с Карповым?» Паша придумал другой план и, сменив тон на более смирный и вежливый, постучался в дверь снова и сказал: — Виктор Львович, не поймите меня неправильно! Я… — Паша замялся, выдумывая, что соврать. — Я работал в команде Карпова, но меня выгнали! И я… Я хочу показать вам их варианты! За дверью воцарилось полное безмолвие, но Паша прямо видел, как там стоит Корчной, колеблясь — открывать или нет. Наконец, дверь снова распахнулась, и Виктор предстал на пороге, явно смягчившись. — Виктор Львович, я знаю, что Карпов будет играть!***
Паша сидел в комнате ожидания за сценой, уставившись на демонстрационную доску. Последняя партия. Первые, пока ничего определенного не говорящие, ходы. Вся Корчновская команда собралась тут же. И если Кин и Стин сидели в напряжённом молчании, но господа Лееверик заходилась в напряжённом крике. — Послушай меня ещё раз, Павел! — с небольшим акцентом грозно вещала она ему. — Если сейчас все то, что ты наплел Виктору вчера, окажется неправдой, то ты сильно пострадаешь! Мы обратимся в суд! И не оставим это дело просто так… И она продолжила сочинять угрозы для бедного парня, который и так сидел как на иголках. Нервы были накручены до предела, и он не верил уже сам себе. «А вдруг я ошибся? Вдруг вчера что-то не то показал? Я же не могу помнить все досконально! Подумаешь, один раз на Ютубе разбор партий посмотрел, это ещё ничего не значит!» И тут его осенило. — Извините, а где здесь уборная? — тихо и вежливо обратился он к Петре. — Уборная? — переспросила она, как будто не поняла этого русского слова. Потом ответила. — Прямо по коридору и направо. Паша пулей вылетел за дверь. Закрывшись в кабинке, он вынул из кармана телефон, уже высохший и обязанный не так сильно глючить. Заряда мало. «Ну пожалуйста, миленький, не подведи!» — обращался он к устройству, нервно давя на кнопку включения. Экран загорелся. Дрожащими пальцами Паша смахнул вверх -разблокировался! Работает! С дикой скоростью парень принялся листать список последних загруженных файлов. Где-то здесь должны быть сохранены партии… Ага! Паша торжествующе открыл нужные документы, перечитал и, убедившись, что вчера вечером показал по памяти все верно, спрятал телефон обратно в карман и вышел за дверь. Когда он снова увидел демонстрационную доску в комнате отдыха, он в ужасе замер. Миттельшпиль! Та самая позиция, где Виктор зазевался, задумался и потом попал в цейтнот. Ну, сейчас-то он должен сделать все, как рассказал Паша…***
Корчной сидел, не отрывая глаз от доски, его часы тикали, но хода он не делал, хотя точно знал, что тут нужно. Он не мог поверить, что все то, что насочинял вчера вечером оборванец с улицы, оказалось правдой. Тогда Виктор ещё задавался вопросами, что это за русский парень, по-видимому, гениальный шахматист, которого он почему-то никогда не видел в Союзе, но сейчас, глядя на позицию, которую в точности предсказал Пашка, он уже забыл об этих мелочах. Наконец, Корчной схватился не за слона, которым хотел ходить сам, а за коня, которым вчера посоветовал ходить нежданный гость, и со стуком опустил его на доску.***
Когда черный конь встал на нужную клетку, Толя ощутил, как сердце ухнуло вниз. Не может быть! Корчной нашел единственный спасительный ход! Вся ночная работа Таля и Зайцева насмарку! А хуже всего — они не рассматривали вариант, в котором пришлось бы защищаться самому Толе, а сейчас все к этому и шло. Карпов ощутил, как непривычно дрожат пальцы, губы сами собой кривятся, а глаза — как стыдно! — становятся влажными. Какое это предательство по отношению к самому себе! Никогда такого с Толей не бывало! Что это, он так измотался за тринадцать с лишним партий, что теперь не может держать себя в руках? Или это так обидно проигрывать? «Первое в жизни крупное поражение…» — думал Толя. Потом тут же одернул сам себя: «А ну, соберись! Какое, к черту, поражение? Только из дебюта вышли, а ты уже — поражение! Цыц!». И, сложив руки на груди, наклонился вперёд ближе к доске, погружаясь в игру. Но как он ни старался сконцентрироваться, мысли путались. Толя не мог отделаться от ощущения, что он в центре землетрясения и все, что ему было дорого, рушится у него на глазах. Карьера, дом, семья, Родина, отношения с Витей… Толя вдруг осознал, как больно, стыдно и горько будет смотреть в глаза Виктору сегодня вечером. Смотреть и понимать, что после Корчновской победы они уж точно никогда не встретятся…***
Паша, выглядывая в щелку из-за двери комнаты ожидания на сцену, увидел, как сидящий к нему спиной Корчной занёс руку с фигурой, опустил — по залу разнесся глухой стук о дерево, заскрипели карандаши, затикали часы, щёлкнули магнитные фигуры на больших демонстрационных досках. Карпов записал ход, совсем уже обречённо поглядел с минуту на доску и, боясь поднять глаза, протянул Корчному руку. Паша был уверен, что слышал, как зал, словно в театре на «Ромео и Джульетте», ахнул и привстал. Впервые с седьмой партии соперники подают друг другу руки! Судья тут же возник рядом с шахматистами, и Карпов, все ещё держа в воздухе руку, собрал последние силы в кулак и произнес так, что первые ряды могли услышать: «Я сдаюсь.» Судья кивнул, Корчной, закусив губу, ещё пялился на доску и, когда Толя уже отчаялся, встал, стянул зеркальные очки и пожал холодную тонкую ладонь в ответ. Оба соперника поднялись на ноги, крепко сжимая руки друг друга, весь зал взорвался аплодисментами, затрещали фотоаппараты и камеры, у сцены возникли цветы и тропические венки. Паша ощутил, как от двери его оторвали крепкие руки Петры и принялись сжимать в объятиях. Одновременно Кин хлопал его по плечу и что-то приговаривал. В стороне Стин скакал от радости, изображая победные фанфары. Ровно половина зрителей в зале не разделили всеобщего ликования. Батуринский тут же встал и вышел, не желая смотреть, как судья объявляет, что новый чемпион мира — Виктор Корчной. На месте остались двое сотрудников КГБ в похожих черных костюмах. Переглянулись, кивнули друг другу, один скупо сообщил: — Действуем по плану…***
Церемония награждения была назначена на завтра, а пока Корчной, удрав от увеличившейся в два раза толпы журналистов, вышел через черный ход и зашагал под зонтом по темному и пустынному тротуару, намереваясь дойти до дальней парковки, где его втайне от прессы ждала машина. Виктора удивила непривычная тишина — дождь лишь слегка барабанил по упругой ткани зонта, вокруг — ни единого голоса. Наконец, он остался наедине со своими мыслями. Быстро шагая, он думал о том, что надо встретиться вечером с Толей, попрощаться что-ли… От этого стало горько на душе. Подумалось даже — зачем ему эта победа, если с Толей теперь все кончено?.. Толя вылетел через тот же задний ход и, сняв пиджак и расправив его на руках над головой, побежал в ту же сторону, что и пару минут назад Виктор. Вот он, запыхавшийся, свернул за угол и увидел сквозь стену дождя, как по длинному тротуару движется знакомая широкоплечая фигура под зонтиком. Карпов, не имея сил кричать — так бежал, что во рту пересохло — бросился догонять. Он несся, глядя себе под ноги, шлепая по лужам и скользя. На секунду он поднял взгляд и увидел, как не пойми откуда за спиной Виктора взялся ещё один незнакомый человек в плаще. Вдалеке на дороге вспыхнули огни фар, движущиеся сюда. Толя встал, как вкопанный. Незнакомец быстрым твердым шагом нагонял Корчного. Момент — и тот вырвал из его рук зонт, пару секунд поборолся с Виктором, послышалась родная Корчновская брань. Машина летела навстречу все быстрей, страшные круги фар все росли и росли, и тут Толя увидел — черный силуэт Виктора был вытолкнут прямо на дорогу, прямо напротив жуткого белого огня фар… Уши резанул глухой звук удара, свист и скрежет тормозов. Машина, демонстрируя Толе свой жёлтый бок, вырулила, обогнула тело на дороге, остановилась. Подлец в плаще сел на заднее сиденье, автомобиль развернулся и скрылся за поворотом. Карпов, не помня себя от страха, заорал что-то и бросился к тому месту, где лежал Виктор. Не добежал — поскользнулся и упал на колени в паре метров, роняя в лужу пиджак, моча брюки, царапая ладони об асфальт. Боясь поднять глаза вперёд, он сквозь пелену слез увидел, как в воде расплывается красное пятно, обволакивая Толины руки и одежду. Паша, случайно наблюдавший эту сцену в окно на седьмом этаже, в ужасе распахнул ставни, впуская в светлый и красивый зал ливень, и закричал, подзывая журналистов и членов делегаций.