Ужасный грех

Ветхий домишко на окраине леса. Журчание лесного озерца в отдаление. И полная тишина, неприкрашенная ни свистом птиц, ни кваканьем лягушек. Уединенная природа в Байторне та еще редкость. Хотите встретить живое деревцо — идите в один единственный парк посреди огромного штата, вот и вся благодарность растительности, дарующей нам жизнь. Джона лелеял маленькие ростки цветков, а Адам… а что Адам? Стоял рядом и любовался Маршаллом, который в лучах солнца выглядел как создание не из мира сего. Ангел сошедший на землю. И после очередного восклицания о красоте лесных ландышей, Мюррей затягивал Джону в поцелуй. Лес соединяет юные сердца в их неуверенных порывах любви. Крик. И вся зелень кругом переменилась в переливающие на светиле кровь. Плоть человеческая нежна и вкусна. Налетевшие вороны согласятся с новоявленными Джоной и Адамом. Альтернативы ничего не смыслят в траве. Для них вся округа, как обычное явление, Гавриил даёт им больше для жития, чем вся эта утварь. Водопады поблизости их нового дома ни издавали восхитительных звуков. Животных быть не могло никак — пожрали от скуки, а остальные оказались умными, не сунули любопытные рты. Из птиц оставались вороны — помощники по еде, так как доедать гниль с летающими мухами кроме них некому. Цветы под их нежалящими ногами умирали, а деревья угасали, без подпитки своего окружения. Вокруг уединенного жилища стало мертвенней — самое то для разумных монстров, решивших прожить свою молодость не в взрослых делах собратьев, а в веселье секса. Прижиться в телах целостных личностей сложновато; Копировать тон голоса, поведение, замашки, стиль речи и сужать свой каледоскоп знаний до уровня этих дураков. «Джона» отличается от истинного редкой нахальной улыбкой и коварными руками, лезящими под одежду Адаму. А «Адам» неутолимой жаждой кувыркаться с Маршаллом. Его спокойствие всегда мнимо, он полон энергии и возбуждения в самые неожиданные моменты. Вечер. Лампа в небе сгорает. Небосвод угасает, садится под влиянием звезды и теплые оттенки уходят на следующий раз. Тишь. Яркий зеленый посерел. Дом окружали засохшие растения и деревья отмирающие последний год жизни. Кто-то неумолимо ёрзал на крепких бедрах, восседая на долговязом теле. Ветерок из приоткрытого окна касался пушистых волос, оглаживал еле открытую спину и уходил не в силах добраться частей ниже. Лопаток, порхающих как крылья свободной птицы. Поясницы, прогибающейся под руками грубого Джоны, в резких порывах не людской любви. Ягодиц, крепких, ослепительных для глаз Маршалла, привыкшего к яркому свету, но не постигшего самую яркую звезду Адамового неба. Живот, а живот… — Джона, сиди смирно, — Адам смотрит голодно. Хищник, — Дай мне перерыв, неугомонный. Джона хнычет требующе, что-то шепчет себе под нос и продолжает тереться об еле вставший член. Продолжает представления о превосходном теле. Живот высечен из мрамора, словно писание божественного их создателя. Родинки — метеориты на небосводе, замирающие как на снимках людей, никогда больше не двинутся со своих прирожденных мест, но перекатывающиеся мышцы расшевеливают картинку. Маршалл с закрытыми глазами представляет полотно с изображением голого Адама. Он реагирует дико, громко — стонет, касаясь своей головки, массирует подушечками пальцев и дрочит так сладостно медленно, так коротко, небрежно, чуток царапая ствол короткими ногтями, что сознание улетает от кайфа. Под задницей чувствуется стояк Адама. Джона смеется от души, улыбается как последний дурак на грешной земле и с приятным разлитым чувством в, пока что не распотрошенном животе, касается члена Мюррея. Опирается на него и делает круговые движения, сквозь джинсы насаживается и отстраняется под прикосновением теплых ладоней на талии. Не дается, гад. Адам шипит от трения об тонкую ткань штанов и хватается за ускользающего Джону усердней. Но от него отстраняются, одаривая нежной, но нагловатой улыбкой. Маршалл подмигивает, продолжает свои дразнилки. — Прекращай, — Адам приподнимает футболку Джоны. Он оглаживает худое брюхо и касается полоски, дробящей пространство от торса до верха груди, — Иначе развлекаться будем по моему усмотрению. — Я только за, — Джона соблазнительно стонет от поцелуя в шею и заглядывает за спину хитрыми глазами, — Зачем я тогда готовился? И правда. Адам без усилий подковыривает верхний слой кожи, а после и все три. Плоть за ночь успела в некоторых местах восстановиться, особенно сильно в области органов. Этот факт позабавил Мюррея. Человеческое тело продумано до мельчайших деталей, но оно не совершенно ни в какой области. Будь носителем оболочки настоящий человек — он бы скоропостижно скончался в страшных судорогах. А их виду хоть бы хны на расчленение тела. Ведь их жизнь состоит именно из таких моментов — кровавых, страшных, вселяющих в безвольное тело, которое и без мозга реагирует на малейшую опасность тревогой, ужас. У Джоны хватка крепкая — на предплечьях у Адама множество синяков от таких цепких ручищ. Боль Альтернативов превращается в безмерное удовольствие схожее с приближением оргазма, именно из-за этого их любовные похождения не похожи на человечьи. Их наполняет лишь кровь, ужас, тревога и страх, дарующий им нежнейшее в мире чувство для таких, как они — счастье. Маршалл вжимается в член Адама, не осозая в полной мере величину возбуждения, а Мюррей в неудобной позе пытается расшевелить заживляющиеся стенки. Адам вздыхает судорожно, проклинает недотепу Джону и дергается намеренно неосторожно, вырезая без всякой жалости дырку в желудке. Маршалл радуется упомрачительной музыке, состоящей из придыханий Адама и еле слышных замечаний насчет захвата. Одна из рук касается его сосков, сжимает их, щипает. Острые клыки покусывают шею чутка, а на загривке тянут в сторону, зализывая единственный полноценный укус. Джоне хорошо до пылающих мертвых щек, до дрожи губ и их синеватых уголков. Торс готов. Маршалл оповещает об этом еще одним криком. Руку Адама опоясывает жар нутра, словно оказавшейся посреди дневной пустыни. Мюррей облизывается, приступая ко второму этапу, самому сладкому и заворожительному. Бесстыдный в своей полной красе Джона смотрит Адаму ясно в глаза. Не отводит взора под внимательным и чутким Мюрреем. Повторяет за движением языка и щурится. В нем скрывается щепетильные чувства и скрывать их сложно. Джона от каждого касания Адама в восторге. Огромные ладони обволакивают теплом в непривычном для этого трупе. Поглаживают секретные чувствительные места, от которых Маршалл подпрыгивает, не заглушая ни один свой блядский стон. Подушечки поглаживают именно так, как хочет шершавая кожа «куклы», мнёт складочки с ожесточенным вниманием и Джоне другого не надо. Эти знающие дело руки и тонкие запястья Адама и жить можно без всего остального. Его жмут, кусают и трут членом о поясницу яростными быстрыми движениями, что кажется Адам от такого скоропостижно закончит. Джона скулит, голова свисает мешком и Мюррей догадывается о опасениях. — Потерпи, — Адам бродит по вздрагивающим плечам мокрыми поцелуями, — Наслаждение только начинается. Джона мычит. Удушье не приносит такой собачий кайф, как присутствие смерти в их удушающем дыхание. Адам отрывает разом полоску мяса, и Маршалл кричит. Вскрикивает сладостно, единожды, без единой продолговатой гласной. Он в бреду шепчет бессвязные фразы, точно не вспомнит их и берется за Адама крепче. Невыносимая разливающая внутри кровь бурлит, трясется, словно вся выплеснется из наполненной кастрюли. Мюррей окрашивает пальцы в кровавый, опускаясь ими в жидкость. Длинный проворный язык Джоны облизывает их, не давая и шанса на пробу вкусности. Как дикий кот рычит от сладостных движений внутри горла и давится восхищенным воплем. Адам дорезал и отрывал защитную «пластину», соединяющие всё туловище, открывая себе внутренний мир Маршалла, как бы это двусмысленно не звучало. Джона забыл как ориентироваться в пространстве. Голову крутит, тело трясет, словно в лихорадке, а глаза видят разноцветные пятна самых ярких цветов. Дикость в связке боли и удовольствия, настигающего в два раза сильнее, придавливала к дивану эффективнее чем гравитация земли. Адам испытывал мельчайшее удовольствие от трения члена об узкие спортивки и когтей Джоны, впивающихся глубоко под кожицу, чуть ли не доходя до кости. Изнывающий Маршалл придавал сил на продолжение, но кровь, льющаяся по запястьям пьянила запахом, ходящего по сосудам адреналина. Отчетливый признак наркотика для Альтернативов. Адам слизывает пару капель и звереет. Неострые до этой поры когти удлиняются, вырастают, а белки наливаются бордовом в полной мере гния изнутри. Мюррей напивается за раз, не брезгуя залить чистую толстовку. Самое время ее снять. Богатая для таких сирот как они, одежда летит в сторону, дальше от трезвых рук Адама. Он мажет кровавыми пальцами по дивану, размазывая несмывающую жидкость и возвращается к Джоне, до сих пор сидящему на его острых коленях. — Джона, — Адам зовет Маршалла, поглаживая целые бока. Пока Джона в беспамятстве руки отпускают. Он подносит их ближе к лицу Маршалла. Джона не отзывается, но язык послушно вылизывает все кровоточащие дыры. Те сужаются и исчезают, будто так и надо. Их как не было, но синяки от шалостей так не сотрешь. Маршалл лыбится, а Адам не выдерживает пытливого взгляда, заглядывающего за спину. Крадется поступью укусов и лижет багровое ухо. Адам устал удерживать тяжелую тушку Джоны. Он укладывает его спиной на диван, а сам пристраивается к нему относительно живота, поближе к внутренностям. Целует низ живота, кусает торчащие косточки таза и массирует кое-что пониже, частично прикасаясь языком. Маршалл закручивает витиеватые кудри Адама, наклоняет в нужном для себя положении, но руку убирают в сторону. Никогда не дастся на управление. Гордый ведь. Джона не сдерживает смешка. Смеялся он недолго. Вскрикнул, заерзав на неудобном диване от тягучих движений снизу. Однако Адам мастерски сосет и с самоуправлением, надо признать. Мюррей охотно посасывает головку члена, закручивает вокруг нее язык и давит на стенки. Пытливо смотрит в несуществую душу и выдавливает из себя теплое дыхание, щекочущее нежную плоть. Яички скачут меж собой в одной из рук, а другая остервенело дрочит ствол, не достигающийся умелым язычком. Джона стонет, шепчет бредни и поглаживает кишечник, дожидаясь его череда. Человеческое тело удовлетворять хорошо, но их сущность требует намного больше, чем обычный член. На губах застывает вкус крови и Маршалл утробно урчит. Он хочет еще, еще и еще. Да он сейчас сам себя разорвет если Адам не прекратит эти муки своими восхитительными руками, Маршалл повалит его сам и отрахает так, как делают это обычные люди, а не страхолюдины, которыми они являются. Искусает ключицы вдоль и поперек, не оставляя живого места на мертвом теле. Стоны Мюррея самые прекрасные на свете — выбить их редкость. Адам с чпоком выпускает из рта член, пару раз шлепает рукой по органу и вглядывается в смешинки Джоны. Его черные глаза светятся небывалым счастьем и даже ужасным монстром, Адаму хорошо и приятно от таких искусственных взглядов. Слизывает предэякулят выделенный из уретры и продвигается языком всё выше и выше пока не натыкается на углубление. Мюррей упирается носом и обнюхивает мертвецкий запах. Маршалл дожидается решительных действий и рассматривает Адама с новой стороны, невиданной ему ни разумом старого жителя тела, то есть человека, ни им самим. Голубые озерца в неживых, бездушных глазах казались чертогами мертвого моря. Все живые существа мирно жившие там, умерли разом и захоронились на дне. Берега стали кроваво-красные, с затхлым запашком разложения рыб. И это до дури восхищает, вся драматичность в серьезных зрачках и сжатых губах в полосу. Кажется, ничего не чувствует, но видно ж, видно! Как ему нравится, как он любит человеческое обличие. Еще один повод разговаривать о новом виде его путника. Щенячьи отблески в глазницах Джоны неожиданны. Адам, облизывающий «горку» одним кончиком, остановился от возникшей внезапности. Он уверен, что партнер рассуждает об очередных превосходствах внешности очередного человека перед собой, но слишком живо выглядит. Мюррей хочет спросить, но молчит, поджав губы. Внимание всё сбивает. Адам отворачивается вниз от наблюдателя и вклинивается меж легких, дыша быстро и опасно обжигающе — Джона вздрагивает по немногу да и печени, в которую Мюррей уперся не нравится участь возбудителя. Но кто спрашивал жалкий орган, поддерживающийся лишь на воле Альтернатива? Ребра не восстановились с того раза, так что острые отростки впиваются в худые щеки, врываясь острыми концами. Адам следит за еле слышным биением сверху, сдерживает свои руки, тянущиеся сгребсти сердце, к нему он прижимается виском. Джона кладёт голову назад, закрывает глаза и больше не стесняет шаловливого Адама. Мюррей покусывает печень, еле касаясь зубами, предупреждающе. Сверху раздается блаженный вздох и просьбы из невнятных слов. Мюррей щупает края органа и крадется пальцами снизу, подталкивая к гортани. Расслабляет рот, наслаждаясь болью в зубах от жестких краев. Печень ударяется о стенки горла и Адам засасывает уголок, под чуткие для ушей завывания Джоны. Его руки блуждают по плечам Адама под блаженством то чутка отталкивая, то наоборот слишком сильно прижимая ближе. А Мюррей соблазняется тихим стуком сверху. Сердце стучит испуганным зверьком, наполняя Маршалла соблазнительным питьем, но Адам сдерживается впервые от горячительного напитка. Адам отпрянул от печени, примыкая к ребрам, аккуратно срезанным в форме сердца. Мюррей усмехается неугомонному вчерашним Джоне и спешит прикоснуться ухом. Он касается холодной щекой к сердцу, чем замедляет биение. Адам придавливает Маршалла и Джона хрипит. Рот открывается в безмолвном удивлении, а глаза таращатся в потолок, потому что за себя ручаться он не будет. Адам с закрытыми пышными ресницами; убаюканный сердечным ритмом выглядел по-детски невинно, так словно не он ест людей, каждый божий день. Джона гладит вихры волос, а сам отвлекается от холодного лица. Переживания с сомнениями бушуют внутри и Адам мурчит. Прирученный кот. Облизывает синюю трубку и тихонько давит на набухшие стенки сердца, словно непрямой массаж, но назвать его так таковым не сможешь. Джона смеется снова, сбивая мирную атмосферу для Адама. Адам берется за легкие грубой хваткой, сжимая их с неистовой силой и без сжатия на горло Джона задыхается. Издает самые различные звуки и оттягивает Мюррея назад, чтобы ему дали больше воздуха, для таких фокусов. — Терпи, терпи, — Адам разжимает две половинки, но не оставляет их в умиротворение. ведь кусать до кровотачащих ран никто не запрещает. Кишечник Джоны издает гаснущий отчаянный вскрик, а Адам в добавок кусает и кишку. Маршалл смеется с абсурдности и получает за это потерянный кусок мочевого пузыря. А действительно, зачем он ему? Джона дуется, но после манипуляций с трубками и нервными каналами сдается на святость удовольствия. Пришёл черед Мюррея, получить наслаждение. Спортивки улетают вниз на пол, а боксеры повисают на боку дивана. Какое ж блядство. Адам фырчит от совестливых мыслей в нечеловеческой голове. Член утыкается в дырку, трется о железные прутья ребер и Мюррей проникает под них. Джона застыл. Лицо плывет и таят от развлечений с организмом. Глаз подтекает, грозясь стать пустой глазницей скелета. Оргазм бурный, заставляющий тело дрожать в сладостных судорогах, которые догоняли даже спустя время, настиг в неподходящий момент. Маршалл завозился, завертелся, а член Адама, прошедший под костями всей длинной, терся о твердую поверхность. Неприятно ударялся, с некоторой периодичностью долбясь в края легких или яичками сотрясая сердце. Мюррей вскакивал вверх от внезапных болей и кончил вслед, почти не дотронувшись до себя. Член обмякший от старательных движений сладостно тянул и Адам заглушал всё новую порцию стонов. Чтоб Джона не обольщался, ведь Мюррей предсказывал довольную моську после их появления. Джона хрипит от перенесенных им криков. Ему хватает сил на поглаживания чужих ребер и царапин на торсе. Еле выступающая кровь исчезла по мгновению и Маршалл с недовольством шипел, имитируя недавно услышанных им так называемых змей. Член касался кончиком поясницы и кончая Джона обливает спину Адама спермой, не рассчитывая на такой всплеск. Он разморившись размазывает семя по лопаткам, под бурчания Адама. Мюррей разваливается на еще не спрятанной «броней» груди и целует в одно из верхних ребер. Сердце трепещет быстрее. Вычистив спину Адама и ребра Маршалла, они улеглись в двухспальную кровать в одной из немногих комнат. Подушки, наполненные перьями и одеяла, мягкие теплые, самое то для вечно холодных Альтернативов в заморозки. Адам уткнувшись в подушку закрыл глаза. Тело отдавало накопленным осадком усталости, так что отдохнуть, хотя бы просто лежа несколько часов им надо. А Джона усевшись поблизости, так и не закрыв глаза ночью рассматривал силуэты Адама. Почесывал болезненный живот, чуть не открыв ту самую полоску. Открытое окно отлично помогало спадению одеяла и Маршалл в первый раз пораздумывал над тем, что природа не так плоха. Ведь кто кроме нее воссоздаст такое чудо, лежащее с ним поблизости? Он впервые испытывал сильную симпатию к человеческой личности, а не к своему любовнику Альтернативу. А руки у него все же прекрасны. И голос. И голос тоже. Только вот он его почти не слышал под волной счастья.