Спрятать в паутине

Юлар знает: одно лёгкое касание — и Айк умрёт от болевого шока. Это утверждение определённо точно является ложным, но так легче держать себя в руках, не позволяя себе оступиться. Они встречаются уже месяц, общаются годы, а Юлар всё никак не привыкнет к этой болезненной хрупкости. Ему кажется, что к этому невозможно привыкнуть, а потому то, с каким невозмутимым лицом Айк обматывает новые повреждения бинтом, кажется ещё более удивительным. — В следующей жизни отращу себе слой хитина, — будничным тоном сообщает Айк, будто рассказывая свои планы на выходные. — Я думал, что мистер Скептик в подобные глупости не верит, — искренне удивляется Юлар, не упуская повода подколоть его. И впрямь, представить, что Айк может хотя бы наполовину серьёзно говорить что-то такое, сложно. — Уверуешь тут. На столе — вереница лекарственных упаковок. Айк протягивает Юлару своё перебинтованное запястье с молчаливым требованием закрепить повязку. — Замотать бы тебя в паутину, — почти мечтательно произносит тот, беспрекословно повинуясь, — чтобы кокон из тончайших белых нитей защищал тебя своими объятиями, — пальцы его ловко завязывают аккуратный белый бантик. Что-то Юлару до тошноты напоминает эта привычка, но зацикливаться на прошлом он не собирается. Первого бывшего Юлара было слишком много. Он будто занимал всё пространство вокруг себя. Удушающе. Это не было главной причиной разрыва, но определённо было поводом переосмыслить свою роль в отношениях и в этой жизни. Как только они расстались, — грубо и опустошающе, — Юлар твёрдо решил, что теперь будет много его. И он придерживался этого решения во всех немногочисленных и кратких отношениях, в которых не было любви, но была жажда обладать — мягкая и вкрадчивая, без намёка на варварство, но всё же жажда. Всё это было от скуки и желания самоутвердиться после уничижительной для такого, как он, нежности первой любви. В случае с Айком увеличить процент себя в пространстве не удавалось. Тот слишком чётко очерчивал свои границы и не испытывал никаких моральных трудностей с тем, чтобы пресекать любые первоначальные попытки Юлара обойти их. В ход шли и сомнительные угрозы, и недели игнора. Поначалу это было даже весело, но как только Юлар понял, что для Айка это не игра, он резко сменил вектор своего отношения. Что ни говори, Айк не был похож ни на кого-либо из тех, с кем он встречался от скуки, ни на, боже упаси, Рене. А оттого и желание обладания сменилось на что-то более живое и искреннее. Что-то, что даже спустя месяц отношений не даёт Юлару поверить в то, что ему удалось подобраться запредельно близко. Но сейчас Айк снова отстраняется, поджимая бледные губы, покрытые алой сеточкой свежих тонких трещин, и плавным движением выдёргивает свою руку из рук Юлара. — Не романтизируй, — недовольно произносит он. Этот тон уже хорошо изучен: настоящей обиды здесь ноль, это скорее чистое смущение. Юлар давно понял, что Айк совсем не знает, как реагировать на проявления нежности, а потому просто продолжает делать вид, что ему подобное чуждо. Не мог же он действительно обидеться? — Не романтизирую! — возмущается Юлар. — Но раз уж решил жуком стать, дай и мне шанс на паучье самовыражение. — Буду жуком — не придётся никого в паутину заматывать, — ответ звучит слишком сухо и серьёзно, чтобы счесть его за демонстративное недовольство. — Как же! А если перевернёшься и… — шутливо начинает Юлар, но вдруг запоздало улавливает, что Айк действительно обеспокоен, и замолкает, стоит только холодку уставших карих глаз со следами вечного недосыпа преодолеть расстояние между ними. Несколько минут они сидят молча. — Хэй, — Юлар мягко улыбается, — моя ядовитая бабочка. Айк не откликается. «Надо что-то придумать, пока он совсем не ушёл в себя». Перестать откликаться или вовсе внезапно попросить гостя удалиться — обычное дело для Айка. Это может периодически возмущать, но всё-таки Юлар, несмотря на вспыльчивый характер, старается всегда держать в голове, что это не капризы и не привлечение внимания. Просто Айк вот такой вот. Хрупкий — снаружи и внутри. Потому и строит баррикады: не хочет казаться уязвимым. Юлар, проведя стремительный мозговой штурм, начинает суматошно открывать упаковки с лекарствами и ловко выковыривать из них инструкции. Айк, ушедший в свои мысли, сначала не обращает внимания на эту суету, но затем начинает искоса поглядывать, пытаясь понять, что изображает этот затейник. Тот, в свою очередь, за реакцией парня вовсе не следит, только возится с ворохом ненужных бумажек: то лишнее отрежет, то вообще нервно отбросит какую. — Ты как кот, дорвавшийся до мусорки, — спустя десять минут перформанса бубнит себе под нос Айк, не отводя взгляд от загадочных махинаций. «О, заговорил», — отмечает про себя Юлар и не может сдержать улыбку, но вслух говорит только интригующее «подожди, щас всё будет». Бумажки, и без того лежавшие по коробочкам сложенными в сто шестнадцать раз, поддаваться не хотят, но Юлар терпеливо сводит уголки к уголкам, сосредоточенно хмуря брови. Затем начинается что-то, что для Айка выглядит как чистая магия, хоть и абсолютно бессмысленная: все странные кулёчки, получившиеся из инструкций, он как-то вкладывает друг в друга, что-то выворачивает, что-то сгибает. — А вот теперь не смотри, — игриво отведя взгляд разноцветных глаз, говорит горе-фокусник, на что Айк только пожимает плечами и отворачивается. Ещё несколько минут загадочных шорохов, угадать по которым происходящее за спиной не удаётся, и Юлар, сияя, произносит: — Тадам! Когда Айк поворачивается, перед ним на столе лежит объёмная звёздочка. Немного неровная, помятая и исписанная мелким шрифтом побочных эффектов от препаратов, но звёздочка. — Это кусудама, — поясняет Юлар. — «Омега» называется. Такие в Японии дарили как пожелание выздоровления. Айк заворожённо смотрит на поделку, не решаясь взять её в руки. — Здоровым я не стану, но допустим, — пытаясь сохранять какую-то колючесть, говорит он, всё так же не отводя взгляд. — Сейчас может и нет, но вот как ожучишься, так сразу! Разрисованные веснушками, ранками и волдырями пальцы осторожно берут омегу и медленно вращают. Айк подходит к Юлару и утыкается лбом ему в плечо. Это их первый физический контакт, и всё, что Юлар может себе позволить, — неловко приобнять его, держа ладонь на весу на расстоянии сантиметра. — Хотя ты и сейчас самый сильный из всех, кого я знаю, — говорит он вполголоса уже всерьёз. Айк только молча цепляется перебинтованными пальцами за ткань чужой толстовки.