Зима внутри

Морозный ветер завывает за окном, красавицы-снежинки бьются о поверхность стекла и сквозняками проникают внутрь домов. Зима спустя несколько тысяч лет стала суровее, лёгкие холода, которые когда-то сопровождали Японию на протяжении самого холодного времени года, сменились настоящими морозами, и сейчас лёгкое осеннее пальто совершенно не спасало от невзгод погоды. Пожалуй, по этой причине жители деревни Ишигами с таким восторгом встретили отапливаемые печи, разработка которых не столь давно была предложена Сенку. Никаких больше холодов. Никаких промерзших насквозь домов и дрожащих под неподъемными одеялами детей. Никаких больше смертей. Но даже так, игривые сквозняки каждый раз находят возможность добраться до обитателей домов, стужа тянет свои костлявые и ледяные пальцы, забирается под одеяла и смазанными жестами мажет по щекам. Скребется о бревна стен, будто замерзшая собака, стремящаяся к теплу и желающая затушить надоедливый огонёк, отбирая его место себе. Возвращая места на первозданный порядок. И люди собираются вместе, подкидывают досок в огонь, засыпают рядом и с упоением ощущают, как морозная дрожь отходит, уступая место всепоглощающему теплу, уюту и спокойствию.

***

Лаборатория, с удобством расположившаяся чуть выше, чем прочие дома, подвергалась двойному нашествию ветров. Сенку всегда тянулся выше и дальше остальных: ближе к космосу, ближе к звездам и ближе к науке. Он терпел любые преграды — нет, неверно, — он стирал любые преграды на своем пути, силой человеческих достижений изобретая новые и новые вещи, позволяющие ему шагать вперёд. Бумага внутри комнаты полна чертежей, чертежи полны деталей, колбы, — посреди ночи пустые, — обычно полны химикатов и жидкостей. Голова полна мыслей. Утром, днем, ночью — думать всегда и везде, не терять концентрации и сосредоточенности, иначе… — Не спится, Сенку-чан? С порога раздаётся голос, и нить обрывается, а её обрезанный конец застывает у чужой фигуры. Такой сказочной и неземной в свете луны: белые волосы будто совсем по-звёздному блестят, пока черная половина отливает космосом. Его любимым и недостижимым пока что. — Неужто тебе тоже, болтолог? Его голос не дрожит и не звучит тише, но Сенку стягивает одеяло недовольно и с явным нежеланием. Подставляется под ледяные ладони сквозняка и холодов, щурясь и хмурясь от контраста — под теплой тканью существовать было гораздо комфортнее. Сейчас ночь и зимнее небо довольно мутное: от низкой температуры за окном собирается туман, а каждый выдох создаёт облачко пара около тёплых губ. Ген одет в свою обычную куртку — видать, тоже замёрз, раз уткнулся так низко в воротник и недовольно переминается с ноги на ногу, в глубине рукавов растирая ладони. Не прячется и не скрывается, хотя мог бы — стоит Гену захотеть, и его настоящие чувства окажутся заперты на сотни замков, что не вскроет ни один ключ. Но сейчас незачем, и Сенку отодвигается чуть в сторону, почти приглашающе взмахивая рукой в сторону освободившегося рядом пространства. — Иди сюда, оттай хоть. — Знаешь, сегодня особенно холодная ночь, —отвечает Асагири, не стесняясь чужого предложения и тут же юркая под тёплый бок. Что-то ещё копается и шуршит тканью о ткань, чтобы через мгновение перекинуть одну сторону куртки на чужое плечо, — десятое января?.. — Одиннадцатое, — лениво поправляет ученый, чуть ближе пододвигаясь к менталисту и поправляя чужую куртку на собственном плече, — ага, для привыкших к двадцать первому веку, такой климат будет в новинку. Видать, течение, омывающее острова сменилось, вот и принесло в Японию холода. Повезло хоть, что не как на Севере. Ген молчит пару секунд, но с его стороны слышится тихий выдох — будто короткий и сдержанный смешок. — Сенку-чан, ты же знаешь, какие мои основные обязанности, верно? Наблюдать, — менталист заговорщески щурится и приподнимает указательный палец, склоняя голову набок, — и я наблюдал. Ну, за остальными жителями деревни. Многие из них собираются вместе с наступлением темноты. Стоит температуре достигнуть минимальной за сутки отметки, и жизнь в деревне просыпается, только чтобы через минуты, устроившись поудобнее, замереть вновь. Сенку слушает, не перебивая, подсознательно уже зная, к чему тот ведёт. Когда достаточно долго общаешься с менталистом, начинаешь читать между строк, неосознанно вникая в суть и отделяя истину от красивой, но такой бессмысленной воды. Ишигами считает это совершенно нерациональным: вот так растрачиваться на вступление и пустые фразы. Время не резиновое и какой бы долгой ни казалась ночь, она не будет длиться вечно. — Ближе к делу, болтолог, — Сенку чешет ухо, наконец согреваясь от чужого тепла рядом. Может, он просто хочет услышать эти слова от Гена, неприкрытые вуалью лжи и недоговорок. — Тебе не кажется, что ночевать вдвоём уютнее? Ген боится услышать возражение в ответ, но все равно произносит эти слова уверенно и легко, в манере истинного менталиста. Он смотрит на чужое лицо, различимое благодаря тусклому свету из окна, а затем отводит взгляд вновь. Смотрит на улицу, на небо, но его больше волнует погода за окном, нежели далёкий космос. Его личный космос рядом с ним, и он совсем не против погибнуть в нем, поглощенный стратосферой. — Не спеши отказываться, ты же и сам фанат рациональных решений, — поясняет свой мотив Ген. Недоговаривает, конечно, ведь ночевать уютнее не с кем-то вдвоём, а конкретно с Сенку, — твоя лаборатория продувается семью ветрами, и если даже я в палатке мёрзну, то страшно предположить, что происходит здесь. Разве ты, великий ум науки, не должен в первую очередь волноваться о своём здоровье? Да, будь я на твоём месте, первым бы делом придумал и построил что-то, что обеспечило бы мне самому сон в тепле. Асагири со вздохом качает головой, ощущая накопившуюся за день усталость. На самом деле, ночевать одному — страшно, холодно и одиноко. Он бы даже с Хромом согласился делить жилище, будь такая возможность, но тот тоже убегал куда-то на ночь, да был таков. А в голове ещё и неприятно бьёт мысль о самочувствии и чувствах ученого, запертого в одиночестве на вершине лаборатории. — Ты мёрзнешь? — Сенку цепляется к словам совершенно неожиданным, и Ген сначала растерянно хлопает глазами, прежде чем неопределённо качнуть головой. Ночь — время тихое, а они и обычно друг друга понимают без слов, — а, ладно, утром поднимем эту тему. В целом-то, ты красиво стелишь, болтолог, вот только... Разве не удобнее тебе будет пристроиться к кому-то в палатку, поближе к печи и теплу остальных? Как ты и сказал, эта лаборатория "обдувается семью ветрами", с чего бы тебе из всех мест именно это для ночлега выбирать? Менталист неловко улыбается, пойманный с поличным. Он, пожалуй, и не убегал: давно пора сказать этому парню прямо, что тот слишком мало внимания уделяет своему собственному благополучию. — Сенку-чан, я ведь волнуюсь о тебе. Видишь ли, холод и одиночество вовсе не оказывают благотворного влияния на внутренний мир человека, — Ген качает головой, заранее перерывая поток чужого возражения, —неа, не говори мне, что тебе нормально и тебя проблемы внутреннего мира не касаются. Это подсознательное, дружок Сенку, как бы ты его ни отрицал, данный факт никуда не исчезнет. В моих интересах помочь тебе сгладить острые углы морозных ночей и немного развеять повисшую в воздухе тоску. Работать — хорошо, но отдых для организма важен не меньше. Смех Сенку в ответ отдаёт хрипотцой и усталостью — слишком взрослой, и у Гена сердце от этого невольно сжимается. Прежде, чем Ишигами определится с ответом, менталист добавляет ещё одну фразу. Последнюю и немного абстрактную, будто бы делясь кусочком собственной души. — Если хочешь побороть зиму вокруг, начни с зимы внутри себя. Ген ладонью зарывается в чужие волосы, не решаясь заглядывать в глаза ученого, перебирает белые пряди и опускает голову, наверняка перегруженную знаниями, себе на плечо. Тишина и покой — то, чего им обоим не хватало. И Асагири счастлив, что он может быть кусочком весны для человека рядом, может помочь ему справиться с усталостью и просто побыть личным психологом, когда это нужно. Он отдаёт и получает достаточно взамен, пусть забота Сенку совсем другая: она не прямая и не открытая, она идёт из вопросов, казалось бы, деловых, и изобретений специально для тебя. Идёт из уходовой косметики, лекарства от боли в горле и баночки самодельной колы. — Если бы я не отрицал саму мысль о магии, подумал бы, что ты волшебник какой, честное слово, — Сенку прикрывает глаза, позволяя чужим пальцам перебирать его волосы, а сонливости накрывать с головой. Лежать вот так, в чужих объятиях, было куда приятнее и спокойнее, чем мёрзнуть одному, — одно твое присутствие разгоняет холода. Так может, нам и не надо никаких печек? Ты просто побегаешь по чужим палаткам, наболтаешь им всякого и все тут же–... Ай! — когда его несерьёзно, но ощутимо дёргают за волосы, Сенку лишь смеётся, удобнее умещая голову на чужом плече, — ладно-ладно, понял, этот вариант придётся отложить. — Рад, что ты повеселел, Сенку, — Ген мягко улыбается, напоследок ероша причёску ученого, и без того стоящую дыбом, а затем отстраняется. Только чтобы аккуратно толкнуть Ишигами на спальный мешок, — однако время позднее. Ночь ждать не будет, пора забрать у неё оставшиеся часы сна. Ген с лёгким прищуром наблюдает, как Сенку кутается в его куртку и отодвигается чуть дальше, освобождая рядом с собой место для временного соседа. Пространства мало, но никто из них не против потесниться. И Асагири мягким движением приподнимает край одеяла, тут же накрывая сначала Сенку, а затем, уместившись рядом, укрывая и себя. — Ночи, болтолог, — сквозь сон коротко бормочет Сенку. — Спокойной ночи, Сенку-чан, — вполголоса отвечает Ген, прикрывая глаза и пододвигаясь ближе. Зима снаружи страшна, но зима внутри — страшнее, от нее не скрыться и не убежать. Она всегда и везде с тобой, молчаливым спутником следуя рядом. Однако даже если нет сил одолеть её самому, когда-нибудь, в результате случайной встречи или обдуманного решения, найдётся тот, кто сможет прогнать её и наконец растопить льды и снега. Найдётся тот, кто принесёт с собой весну.