Остров

Это было так давно, даже сомнения иногда — а было ли? В молочной дымке, размыто и полуистерто. Будто бы этот ребенок в воде родился, мама смеялась тому, сколько Ден готов проводить времени в ванне. Будто бы это рыбка, а не ребенок вовсе. Мамин хрустальный смех, тепло воды, яркая россыпь игрушек. Мягкие поцелуи в макушку, пирожки с капустой по выходным, большая книга сказок. Как быстро все пропало, растворилось. Одних воспоминаний Дену не хватало, нужно было прикоснуться, почувствовать запахи. Одни воспоминания не спасали Дена. Больно, больно, горячо. Из рук отчима не вывернуться, из-за воды ничего не видно, из-за воды нечем дышать, любое движение — удар о чугунный бортик. Папа, папа! Это ведь мама просила его так называть. Дену кажется, он слышит хруст где-то внутри своего горла. Папа, папа, как же так. У Дена не срывает голос от криков ни на десятом, ни на двухсотом повторе, Ден проживает каждый как первый. Иногда у отца почему-то лицо Генри. Хотя почему-то? Генри это место занял легко, Генри повторил тот же пусть. Нет, мама, не рыбка, белочка в колесе. Как же жарко, как же тяжело! Солнце жарит так, что пот застилает глаза. Ветер не дает нормально дышать, но не несет прохлады. Тропы нет, трава высокая, режет голые ноги. Невлин идет легко и быстро, почти бежит, шутит, болтает без умолку, буквально тащит Дена вперед за шиворот — тот давно готов уже лечь и умереть. Но куда там! Справа, почти под ногами, серое неспокойное море, серые острые камни. Невлин не даст шагнуть, нужно идти. Не стой, ну же, пойдем, пойдем! Морок, Ден хочет думать, что все это морок, непрошеный, дурной сон. Нет никакого берега, нет никакого Невлина, Дену никуда не нужно идти. Ден умер, дважды уже умер, разве не вечный покой ему полагается? Или не заслужил, не заработал? Те, кто умирал от его рук, так громко кричали? Их кровь ему не отмолить? Ден не говорит с Невлином, рот запекся, страшно хочется пить. Ден скоро проснется и ничего этого не будет. Солнце не двигается, солнце в вечном зените, волны бьются о скалы, рычат, сердятся так, что соленые брызги долетают до Дена. Куда они идут, зачем? — Не думай так, — Невлин улыбается так открыто и по-доброму, что Ден хочет улыбнуться в ответ, — Так надо, мы дойдем, я все-все тебе объясню! Невлин гладит Дена по щеке так нежно, что Дену хочется плакать. Остановиться, уткнуться Невлину в плечо и поплакать всласть. Они идут дальше. Кожа у Невлина прохладная, гладкая почти неестественно, Ден не может остановиться и гладит его руки, плечи. Невлин улыбается как на берегу и ничего не делает, не говорит. Весь белый шум от него стих, будто Ден оглох. Невлин улыбается так, будто говорит — ты можешь сделать все, что захочешь. Ты можешь целовать и любить, можешь вскрыть грудную клетку и вынуть сердце. Тебе все можно. Ничто не грех, ничто не вина, никаких наказаний. Дену страшно. Так хочется снова почувствовать горячую липкую кровь на своих руках, так хочется посмотреть на чью-то смерть. Но в чем-то подвох. Не может же не быть подвоха! Невлин улыбается и стягивает с себя рубаху. Это выше всяких сил, Ден не может просто смотреть. Поцелуй сладкий как майский мед, благодатный как чистое небо. Ден не отрывается от Невлина, пока тот не начинает орать от боли — его кожа рвется очень легко. Легкий морской бриз, прохлада утренней росы, солнце в весенней листве, свет и покой. Сила Невлина рождается прямо на кончиках пальцев, ее не видно, ее ни с чем не спутаешь. Дурак поверит, что за легкостью — слабость. Дурак поверит, что Невлин — юродивый, с фокусами для воскресной ярмарки. Ден не дурак. Он видит, чувствует, как страшна сила Невлина, как неотвратима. Не города, не люди стираются в пыль. Ткань самого мироздания разрывается с треском как тончайшая рисовая бумага, перекраивается, сшивается заново, ниточка к ниточке, лоскуток к лоскутку. Пестрое одеяло, смешное и нелепое, с новым порядком судеб, с реками, повернувшими вспять. Какому богу молится, чтобы уберег от такого? Есть ли вообще бог, который сможет уберечь? А Невлин улыбается, болтает свои глупости, пока на месте пустыни растет город. Сила Дена рождается где-то под сердцем. Расцветает огненным цветком, раскручивается черным смерчем. Сила Дена — смерть и хаос. Небеса объяты пламенем, звезды осыпаются гнилыми плодами, земля сотрясается, разламывается, исчезает. Кипят реки и моря, наполненные кровью. Мечется род человеческий, силясь спастись. Дену хорошо, так хорошо, так сладко, когда мир вокруг полыхает. Пепел на губах, прогорклый дым, крики боли как самая прекрасная музыка. Будто крылья за спиной, большие и сильные, будто наконец-то можно дышать полной грудью. Ден бы хотел никогда останавливаться, идти вперед, только вперед, оставляя после себя только угли, на которых больше уже ничего не взойдет. Ничего и никогда, разве это не славно? Дом Невлина будто соткан из запахов. Смолистое дерево, густая горькая полынь, свежая мята, липовый цвет и малина, скошенная трава, парное молоко, горячий хлеб. Ден не помнит, что вчера было… после. Только красное марево перед глазами. Невлин обещал объяснить. Объяснил? В голове пусто совершенно. Спину резко опаляет жаром. — Вставай, соня, проспишь все на свете! — Невлин вваливается в комнату с огромной охапкой лаванды. Невлин цел и невредим, его улыбка все так же широка. Блаженный простодушный Невлин, сваливает лаванду в углу и выходит. Ден почти на автомате следует за ним. Просторная светлая кухня, на столе ждет завтрак — горячий крепкий чай только заварен, на сковородке шкворчит яичница с помидорами. У Дена урчит в животе, интересно, мертвые могут испытывать голод? Невлин говорит что-то о погоде, заготовке трав, рыбалке и уходит из дома. Ден думает, что можно сначала и поесть, а потом уже ловить Невлина, чтобы хоть что-то выяснить. Невлин как ветер, улыбается про себя Ден, кто рискнет ловить ветер? Невлин закатывает штаны и рукава рубахи и идет в воду. Вечный зенит сменился кротким утром, море тихое, гладкое как зеркало, вода возле берега кишит рыбой — хоть руками таскай. Невлин и таскает, деревянная кадушка за плечами полнится, чешуя на толстых рыбьих боках блестит на солнце. Ден сидит на берегу на нагретом камне, щурится от солнечных бликов, Ден не понимает, зачем это все. И правда рыбалка. Но зачем? Рыбное изобилие в этих водах — явно дело рук Невлина, так к чему еще и рыбачить так странно? Невлин обещает на обед свою фирменную уху, но только чтобы Ден набрал овощей в огороде, без овощей же никак. А вечером сюрприз! Ден в целом уже согласен на все. Они лежат на толстом ватном одеяле, а над головами бескрайнее звездное небо. Бриллиантовая россыпь, слепящая красота. Тусклый отпечаток вселенского замысла, который уже все устали разгадывать. Ягодное вино давно допито, ужин съеден, легкие поцелуи со вкусом печеных яблок. Ден плывет по волнам спокойствия и тишины. Ден ничего не чувствует, наконец-то. Невлин просто обнимает, прижимает к себе и точно так же смотрит в это прекрасное небо. Может быть, именно Невлину ведомы тайны этого неба, может быть, именно Невлин когда-то создал его. Дена не волнует это сейчас. Дена не волнует даже то, что обещанный разговор опять не состоялся. Слишком хорошо. И, пожалуй, впервые за долгое время для этого хорошо довольно тихой звездной ночи и чужого тепла рядом. Так просто и так замечательно. Во сне на месте дома Невлина каменный алтарь, маленький белый ягненок на привязи испуганно блеет, пытается встать на слабые еще ножки. Черные блестящие глазки, нежная шерстка. Не убежать ему, не защититься. Ден смотрит на нож в чужих руках, от страха мутит. Ден против, его трясет от бессилия. Хватит, хватит, стойте! Ден просыпается и еще долго не может уснуть, прижимаясь сильнее к Невлину. Ден чувствует, как тиски сжимаются. Ден чувствует, словно снова бьется о чугунные бортики. Красные флажки повсюду, он только волк, которого вот-вот загонят. Невлин добр и ласков, Невлин безмятежен, неловко целует в уголок рта, заглядывает в глаза, Невлин просто не отвечает на некоторые, почти на все, вопросы. Время идет, дни сменяют друг друга. Они ловят рыбу, собирают грибы, устраивают пикники на цветущих лугах. Ден как-то проснулся раньше обычного и успел осмотреть остров без Невлина — небольшой пятак поросших мхом скал посреди моря. Остров с Невлином — цветные стеклышки в детском калейдоскопе, картинка меняется, складывается по новой при каждом повороте. Здесь будут и леса, и поля, и озера, здесь будет что пожелает Невлин. Возле дома появляется беседка, по вечерам ее освещают маленькие оранжевые фонарики, похожие на сухой физалис, Невлин заваривает ароматный чай, достает банку варенья, разговор течет неспешно, разговор обо всем и не о чем. Ден чувствует странное — он больше не хочет задавать свои вопросы. Ему будто зашили рот. Ден чувствует, что хочет сбежать отсюда, пусть бы и обратно к Генри. А, может быть, Ден не прав? Может быть, остров и Невлин — награда, грехи прощены и не нужно ничего знать, не нужно допытываться. Многие знания — многие печали, разве нет? Сомнения мутной поволокой опутывают, отзываются фантомной головной болью. Ден бродит по острову, ищет, куда бы приткнуться, ищет свой угол, чтобы спрятаться. От Невлина, от себя. Ден смеется, когда понимает, как же просто было с Генри, как просто и понятно. Генри всего лишь боялся, Генри очень многого боялся и это тоже было понятно. Великая сила Генри была такой крохотной по сравнению с силой Дена. Елочные игрушки, мишура и фантики от конфет. Шагнуть дальше, познать больше, увидеть по-настоящему — для Генри было равносильно отказу от самого себя. Смешной Генри, что ты так не хотел потерять, что так оберегал? Все ведь пустое, Генри, смех да и только. Ден жалел Генри. Теперь Ден жалеет себя. Ден злится, он не любит быть в дураках. Ночами ласки быстро уступают место каленому железу и разорванной плоти, ночами Ден слизывает со своих пальцев кровь Невлина и мстительно улыбается. Добрая светлая сила Невлина, само созидание — бесит до зубного скрежета. Ночами Ден ломает Невлину кости, вырывает из него куски мяса. Генри хотелось сделать просто больно, за муками Генри было забавно наблюдать. Липкая похоть, сладкий страх. Невлина хочется уничтожить, стереть из этого бытия. И не страшно, если бытие тоже перестанет существовать. Ден просыпается от музыки. Несколько минут он лежит и не может понять, что происходит. Он не слышал ничего подобного раньше, он не слышал ничего подобного здесь. Остров в плотном как вата тумане, ничего нет, только музыка. Торжественно и скорбно, она ведет Дена за собой, она рассказывает. О гулких раскатал грома, низком сизом небе, о высоких гордых соснах. О налитой соком изумрудной траве, о тихом шорохе сладкого вереска. О море, ставшем последним пристанищем для одной неприкаянной души. Огромными валами, музыка накатывает, омывает с ног до головы, и рассказывает, рассказывает. О пронзительной тоске, об одиночестве, о непосильной для одного человека ноше. Ден идет за музыкой, ноги врастают в землю, ему не надо туда, нельзя, но Ден идет. В сердце белого тумана Невлин, маленький, скрючившийся будто от боли. Он сейчас как иссохшийся старичок, с выцветшими глазами и седой головой. Красивый росчерк под ровным текстом на гербовой бумаге. Породистое с сытым лоском лицо. Робкий рассвет и гул самолетных турбин. Оглушительная сирена, от которой больно ушам. Бомбы сыпятся на спящий город. На месте кружевного собора — руины. На месте аккуратного домика — огонь. Пепел, дым, крики. Все, как ты любишь, Ден, ведь так? Нет, нет, нет! Ден отворачивается, Ден закрывает глаза, Ден кричит в унисон с теми, кто умирает сейчас по воле Невлина. Милого, славного, доброго Невлина. В его пустых глазах столько тьмы, что Дену страшно — один человек столько не вместит, одному столько не под силу. Бомбы взрываются, город горит, город умирает, взлетают новые самолеты, они летят дальше, бомбы сыпятся на следующий город. Нет, нет, не надо, пожалуйста! Туман медленно отступает к морю. Вечное солнце в зените. Ден гладит волосы Невлина, которые снова обретают цвет. Ден шепчет — тише, тише, тише. Как мама в детстве шептала. Без остановки, как если бы мог что-то исправить. Карманные концы света как яркие игрушки в теплой воде. Утопил — всплыли, утопил — всплыли. Резиновый всадник апокалипсиса на желтой уточке. Не ты жизнь дающий, не ты жизнь отнимающий. Тише, тише, тише. Слезы Невлина на вкус как морская вода. Тише, тише. Человеку нужен человек, так уж повелось, Ден. Даже такому, даже такой. Из жалости? Хоть из жалости, Ден, жалость не самое плохое чувство. Невлин дрожит, он еще там, в том, что только что сотворил. Человеку нужен человек, так говорила мама.