О монстрах, которые взяли моду залетать в первые попавшиеся на глаза чердаки

      Начало дождя предвещает первый глубокий раскат грома поздним августовским вечером. А за ним следом по крыше начинают барабанить большие тяжёлые капли. Небо затянулось настолько тёмными и тяжёлыми тучами, что Геральт не смог разглядеть даже лучи уходящего солнца. Впрочем, его это не особо волнует — он вовремя завёл скот в сарай, закрыл курятник, закрыл на щеколды ставни в доме и теперь преспокойно сидит под лампой с книгой в руках.              Единственное, что он счёл малоприятным, — это то, что несмотря на разгар августа, дождь нельзя назвать летним. Он льёт сплошными струями, сдуваемыми к тому же сильным холодным ветром. Он знал, что пойдёт дождь — все приметы указывали на это, — но что начнётся чуть ли не буря, он не думал. И всё же, хотя такой ливень и полезен для растений и почвы, он Геральта не особо радует. Больное колено ноет и жутко раздражает этим, да ещё и в груди поселяется предчувствие, что что-то случится.              Поэтому когда перед самым сном с чердака доносится жуткий грохот, скулёж и топот, Геральт не удивляется и не пугается. Он только думает: «Вот я так и знал». Он, чёрт возьми, совсем забыл про открытую дверцу на чердак. Открыл его ещё три дня назад, собирался перебрать хлам и выбросить совсем уж негодное, но так и не сложилось. Он совершенно забыл про эту дурацкую дверцу, и вот теперь на чердак попало какое-то существо.              Геральт замирает у кровати и прислушивается. Решает, есть ли необходимость идти проверять прямо сейчас или это потерпит до утра. Больше шума он не слышит, так что приходит к выводу, что это существо, кем бы оно ни было, вероятно, всего лишь спряталось от грозы и, как только распогодится, само уйдёт. В любом случае, вряд ли это что-то, с чем Геральт не сможет совладать.              С этой мыслью он и засыпает.              Утром он просыпается и первым делом осознаёт, что нихрена его чердачный житель не ушёл. Наверху кто-то скулит, шуршит и скребётся, и Геральт раздражённо рычит. А он так надеялся, что не придётся разбираться ни с каким чудищем! Радует только то, что дождь действительно закончился.              Он игнорирует старенький, но в хорошем состоянии ведьмачий доспех в шкафу и даже не надевает медальон. По правде говоря, он не особо хочет брать и серебряный меч, надеется обойтись стальным кортиком, но всё же отбрасывает эту мысль. Серебряный меч — самый верный товарищ ведьмака.              Пока он тащит лестницу из сарая и приставляет её к стене дома, не перестаёт ругаться себе под нос на вчерашнюю грозу, на грязь и на всяких монстров, которые взяли моду залетать в первые попавшиеся на глаза чердаки.              Взобравшись наверх, он сразу видит нечто шевелящееся на противоположной стороне чердака и, пригнувшись, осторожно подходит ближе. И меч держит наготове. Что это за существо, он определяет не сразу.              Чудище лежит, закутавшись в ворох какого-то тряпья, и тяжело, с тихим стоном дышит. Кругом же обнаруживается грубо разорванная обёрточная бумага, в которую Геральт заворачивал некоторые старые и зимние вещи, пару изношенных простыней и пододеяльников, которые ещё могли пригодиться в хозяйстве, одно очень тёплое пуховое одеяло и несколько шкур животных и ещё всякое по мелочи. Всё это теперь служит своеобразным гнездом для существа.              Подойдя поближе, он нарывается на предупреждающе опасное шипение и сверкнувшие клыки-конусы, которых у чудища полон рот.              — Ш-ш-ш, тише, всё хорошо, — негромко и спокойно произносит Геральт, опустив меч.              Вот теперь, разглядев нежданного гостя, картинка в его голове складывается. Существо, до этого свернувшееся комочком, теперь приподнялось, оперевшись руками о пол, и Геральт отмечает его заострённые черты морды, острые длинные уши с почерневшими кончиками, прочные когти длиной сантиметров в пятнадцать, не меньше, руки, до локтя покрытые какой-то чёрной корочкой и такие же области на бледно-серой шее, плечах, коленях и, кажется, на ступнях. Волосы у него, как и глаза, чернее ночи.              Геральт не решается подойти ближе из-за утробного рычания и повторившегося шипения, но он и так, оглядев силуэт своего гостя, прикрытый, чёрт бы его побрал, зимним одеялом ведьмака, может со сто процентной уверенностью сказать, в чём тут дело.              Это существо — вампир. Да не простой, а с сюрпризом — маленькими вампирятами внутри, которые собираются вот-вот родиться.              — Да ёб твою мать, — вырывается у Геральта. — Вот же шельма, неужели нельзя было найти место получше, чтоб разродиться?              Хотя ответ на свой вопрос, как ему кажется, он и так знает. Если вампир был где-то здесь неподалёку, и его, с первыми признаками родов, застал дождь с грозой, то неудивительно, что он спрятался в первом попавшемся сухом месте. Кто ж Геральту виноват, что поблизости оказался именно его дом, затерянный в глубине леса как можно дальше от цивилизации. Видимо, не он один решил жить отшельником у чёрта на рогах.              Геральт стоит на расстоянии каких-то пары шагов, пригнувшись, чтоб не биться головой о свод крыши, и смотрит на вампира, пытаясь решить, что с ним делать. А вампир, замерев полусидя, смотрит на него в ответ.              Во-первых, конечно, нечего этому вампиру здесь делать. Но только вот сам он не уйдёт, а в случае агрессии со стороны Геральта будет защищать своё гнездо до последнего.              Во-вторых, будь это кто угодно другой, даже какой-нибудь фледер или экимма, Геральт бы без колебаний и жалости пустил в ход меч. Но здесь случай особый, ведь перед ним высший вампир.              В-третьих, Геральт всё-таки ведьмак, хоть по факту от этого и осталось одно только название. Он прекрасно осведомлён о том, что высшие вампиры — реликты, редкие существа. Многие из них крайне разумны и способны принимать человеческий облик, так что тогда их от людей и вовсе не отличить. Может ли он, хранитель не только мира людей, но и мира чудищ, своими руками уничтожить вампирских детёнышей? Хоть он и сошёл с Пути, но следовать собственным принципам не перестал.              Так что решение тут только одно — ему придётся позволить вампиру остаться здесь и переждать, пока тот вместе со своим приплодом не уберётся отсюда сам.              Геральт мученически стонет и прикрывает глаза рукой.              — Ну что уставился? — спрашивает он, когда замечает, что вампир больше не скалится, но продолжает пялиться на него. — Радуйся, придётся мне уступить. Можешь и дальше спокойно сидеть здесь и делать свои дела.              Геральт медленно отступает назад и спускается по лестнице под пристальным взглядом. Только когда он ступает на твёрдую землю, сверху возобновляются шипение и сдавленное рычание.              До обеда Геральт занимается хозяйством. Выгоняет кур из курятника, выводит на пастбище корову, козу и Плотву, вручную пропалывает грядки на огороде и в саду с различными травами, затем собирает немного овощей и идёт готовить обед.              Всё это время он не отпускает из мыслей вампира с чердака.              Ходит по двору и то и дело прислушивается к тому, что там происходит. Невольно пытается сообразить, что ему делать, когда он начнёт рожать. Задумывается, правильно ли он поступил, оставив его в одиночестве.              С одной стороны, конечно, вампиры наверняка способны сами справляться в подобной ситуации, да и нечего ведьмаку — пускай и бывшему — помогать родиться новым потенциальным угрозам для людей. Одно дело позволить этому произойти, оставив всё судьбе и делу случая, а совсем другое — помочь.              С другой же стороны, раз он больше не ведьмак, то он больше не обязан заботиться ни об одном человеке на этом свете. А вампир прямо сейчас, совсем рядом с ним, мучается в предродовых схватках. Геральт чувствует себя ответственным за него, раз позволил остаться.              За обедом он, ещё не сформировав толком своего решения, уже наперёд вспоминает строчки из бестиария.              Высшие вампиры, или Vampires Superiores, — особый, уникальный подвид вампиров наивысшей по сравнению с другими подвидами ступени эволюции. Невероятно могущественны и опасны…              Так, так, это всё понятно, но что же там было про размножение?              Высшие вампиры не имеют традиционного деления на мужчин и женщин. В качестве мужчин выступают особи с полностью сформированными яичками и пенисом, их задача — оплодотворить вампира-самку в период течки. Самки вампира также имеют пенис, однако доподлинно неизвестно, является ли он лишь частью мочевыделительной системы, или также выполняет функции оплодотворения. Доступ к матке, расположенной в анальном отверстии, открывается только в период течки.              Ладно, ладно, это Геральт смутно помнит, а подробности знать ему необязательно.              Вампирий приплод может насчитывать от одного до трёх вампирят. Первородящие, как правило, производят на свет одного или двух детёнышей, но бывают и исключения. Роды наступают после шести месяцев беременности. Им предшествует гнездование — в этот период вампир пытается найти укромное место или соорудить для себя так называемое гнездо.              Ага, хорошо, это Геральт уже видел. А дальше — дальше-то что?              Как он ни пытается припомнить хоть немного больше, у него ничего не получается. И неудивительно, ведь навряд ли кто-то в здравом уме додумается отправиться следом за вампиром, чтобы задокументировать процесс рождения. Ладно, Геральт однажды принимал роды у лошади и ещё однажды у кошки, и тут как-нибудь справится.              Что там самое главное? Считать время между схватками? Правильно перерезать и завязать пуповину? Ритмичное дыхание? Чёрт его знает, он же не бабка-повитуха, в самом деле!              Не успевает он до конца собраться с мыслями, как сверху доносится громкое рычание и скрежет когтей по дереву.              Он, спохватившись, ставит на печушку воду, чтоб нагрелась, а сам выгребает из сундука сменное постельное бельё и, сбросив его кучей на кровать, завязывает всё это в один узел. Оставляет себе только матрас, набитый перьями, да подушку.              С этим добром в одной руке он забирается по лестнице и находит вампира тяжело дышащим и с уже подсыхающим пятном под собой — получается, воды отошли уже давненько.              Геральт подходит близко к нему, и вампир снова пытается вскинуться и шипит. Но делает он это явно не с намерением предупредить о возможной защите, а лишь напугать, потому что на большее его сейчас всё равно не хватит. Геральта этим трудно напугать, так что он всё равно подходит вплотную и говорит ему:              — Холера, долго ты ещё будешь шипеть на меня? Я помочь тебе хочу.              Он принимается расстилать на полу своё постельное бельё, готовя место, куда вампир сможет перейти после родов, и не обращает внимания на шипение, прерываемое редкими судорожными вздохами. После этого он снова спускается, приносит ведро горячей воды, затем таз. Зайдя в дом за остальными нужными вещами, он замирает у буфета в кухне. Подумав, забирает с собой бутылочку «Чёрной крови», которую изготовил днём. Так, на всякий случай. Потом он берёт полотенце, ножницы и нитки и снова поднимается наверх. Разложив всё это в готовности, он усаживается на ящик в ожидании.              Вампир, к счастью, перестаёт рычать на него, и теперь только тяжело, громко дышит, время от времени бросая на Геральта опасливые взгляды. Ведьмака забавляет подозрительность этого существа, и он, усмехнувшись, говорит:              — Отхапал мой чердак, шипишь на меня, рычишь, лежишь в моих вещах, рожать здесь собрался, я тут, как дурак, воду ему нагрел, бельё принёс, сижу с ним, а он ещё и недоволен чем-то. Не слишком ли много ты хочешь, мой дорогой, для того, кто в этом доме находится на птичьих правах?              Вампир злобно щурится, глядя на него, а после, словно демонстративно, отворачивается.              — Ну здрасьте приехали! — Взмахнув рукой, восклицает ведьмак. — Можно подумать, это не ты влетел в мой дом, а я пришёл к тебе домой и начал нотации читать.              Вампир никак не даёт знать, понимает он Геральта или нет. А Геральт задумывается — может ли этот вампир быть… как бы, ну, диким? Ведь высшие вампиры, будучи существами разумными, также нуждаются в общении, хоть бы и редком, а потому селятся обычно близ населённых мест. А этого вон занесло хрен пойми куда. Да и не говорит он по-человечески, похоже. Только вот шипит да рычит, и даже никакая тут телепатия не поможет, если языка не знаешь. Видимо, и правда дикий.              Стоит быть осторожным. Геральт таких никогда не встречал и никогда о таких даже не читал, так что ожидать от этого существа можно чего угодно. В любом случае, Геральт рисковать не намерен, поэтому ведьмачий эликсир держит под рукой.              Следующие несколько часов он наблюдает за состоянием вампира и в особо тяжкие моменты говорит с ним, надеясь, что, если не словами, то хотя бы мягкой интонацией своего голоса сможет успокоить его.              — Ну-ну, тише, мальчик, всё будет хорошо, — произносит Геральт, наладив, кажется, с ним зрительный контакт, но не решаясь ещё больше приблизиться. — Ты же вампир, благодаря твоей регенерации с тобой ничего не случится. Потерпи ещё немного, мой хороший, скоро всё кончится.              Вскоре начинаются роды, и Геральт со сжавшимся сердцем наблюдает за тем, как вампир загнанно дышит, мучаясь в схватках, глаза его становятся какими-то мутными, словно невидящими, а когти оставляют царапины на полу и разрывают груду тряпья.              Геральт не имеет права вмешиваться. Вампир должен сделать всё сам, его нельзя приучать к посторонней помощи. Особенно, если это первые роды, а что-то заставляет Геральта думать, что так оно и есть. И всё же просто так сидеть и смотреть, когда можешь хотя бы подойти и погладить по голове, сказать что-то подбадривающее, чтоб успокоить, это как-то… нет, Геральт не выдерживает. Он должен помочь, хоть немного.              Поэтому с тяжёлым вздохом он выпивает «Чёрную кровь» и усаживается на коленях перед вампиром, закатывая рукава рубахи и попутно шепча ему утешающие глупости, словно это обычный человек.              Спустя чуть больше часа всё заканчивается, и Геральт с облегчением выдыхает. Теперь у него на чердаке живёт семейство высших вампиров, состоящее из одного взрослого вампира и трёх вампирят поменьше. Ну это же просто, блять, счастье какое-то!              Геральту удаётся своими силами перетащить мало сопротивляющегося вампира на чистую подстилку, а дитят укладывает ему на грудь.              — Вот и всё, мальчик, — говорит он вампиру, — ты отлично справился. Я горжусь тобой.              Дитяты эти, правда, странные по человеческим меркам. Они выглядят как обычные младенцы, но поменьше. У них тоже заострённые уши и тёмные пятна по телу, однако пока что не взявшиеся корочкой, а больше напоминающие мягкую чешуйку.              Вампир, не обращая внимания на Геральта, принимается что-то мурлыкать своим пищащим, точно как котята, детям и прикладывает двоих к соскам, а третьему приходится подождать.              Ведьмак укрывает их своим тонким летним одеялом и потихоньку уносит с чердака всё лишнее.              — Ну ладно, отдыхай, а я ещё зайду попозже, — напоследок говорит он и уходит.              В его голове совершенно пусто, когда он замачивает в мыльной воде испачканные вещи, которые всё же жаль выбрасывать, пусто и когда он занимается хозяйством, и когда варит на ужин суп из курицы.              Только когда он после захода солнца возвращается на улицу, чтобы выстирать бельё, он в полной мере осознаёт, что произошло. Глядя на свои руки, Геральт ощущает удивление и изумление.              Он, ведьмак, помог родиться троим вампирам? Он, ведьмак, который за тридцать лет занятия ведьмачьим ремеслом повстречал всего четверых вампиров, и притом вовсе не высших, сегодня держал в руках крохотных вампирьих детей? Таких маленьких и по-своему милых. И не так уж сильно они отличаются от человеческих детей, по правде говоря.              Неудивительно, что именно этот вид вампиров сумел мимикрировать и влиться в общество людей, как будто так и надо.              Геральту интересно: этот его дикий вампир тоже может принимать человеческий облик? Или он попросту не обладает такой способностью?              Ему, в принципе, много чего ещё интересно. Например, очень интересно, что же ему делать со всем этим дальше? Он приютил под крышей вампиров, ладно. Вроде бы взрослый вампир не опасен, если его не провоцировать. Но тем не менее, тем не менее. Сколько они собираются здесь жить? Сколько времени нужно вампирятам, чтобы окрепнуть достаточно для перемещения в более подходящее им место? Обманываться смысла нет, Геральт прекрасно осознаёт, что вряд ли на это уйдёт день, неделя или месяц. Несколько месяцев — это как минимум.              Набирая суп для вампира в глубокую тарелку, он спрашивает себя: во что же он ввязался?              

***

             Целую неделю Геральт ухаживает за вампирами.              Он приносит еду трижды в день. Взрослый вампир поначалу снова пытается шипеть на него и предостерегающе вскидывать когти, но поняв, что Геральта эти попытки угрожать ничуть не трогают, перестаёт так делать.              И, хотя он продолжает смотреть на Геральта волком, еду принимает.              Также ему приходится принимать пелёнки, которые Геральт даёт ему. Пришлось порезать кое-что из постельного белья, но этих отрезов ткани всё равно как-то не особо хватает. Эти вампирята пачкают пелёнки с такой скоростью, словно их не трое, а по меньшей мере шестеро.              На третий день вампир совсем поправляется. Не то чтобы Геральт регулярно проверял, что у него там творится под одеялом, но в этот день он впервые застаёт его разгуливающим по чердаку с таким видом, словно он пришёл сюда на экскурсию.              Вампир вертит в руках запыленные книги, которые раньше были перевязаны бечёвкой, а теперь она валяется на полу подозрительно раскромсанная.              — Это книги, их читают, — роняет Геральт, и вампир что-то неопределённо ворчит в ответ.              Геральт поглядывает на детей, что сейчас не спят и копошатся сами по себе. Хочется что-то сказать им, как-то привлечь внимание, но он опасается, как бы не разозлить этим вампира. И хотя Геральт всё ещё носит с собой «Чёрную кровь», против вампирских когтей она вряд ли ему поможет.              Тот же уже бросил книги на пол и двинулся дальше — осмотрел стойку с несколькими мечами, заглянул в ящик с пустыми банками, уронил подсвечник и чуть не разбил стеклянную лампу. Тут же находится и порванная рыболовная сеть, и покосившийся стул, и старые сапоги с протекающей подошвой.              Один из вампирят вдруг начинает капризничать, и Геральт и вампир одновременно оборачиваются к нему. Вампир, вопреки ожиданиям Геральта, никак больше не реагирует, только продолжает ворошить старые вещи.              — Эй, может, успокоишь его как-то? — говорит он нерадивому отцу, а тот даже не оборачивается. Геральт ждёт полминуты, но ничего не меняется, и тогда заявляет: — Ладно, значит, я сам сделаю это.              И он опускается на колени перед гнездом, чтобы взять малыша. Крохотный ребёнок ощущается в руках очень странно и непривычно.              — Ш-ш, ну-ну, маленький, чего ты плачешь? — принимается он ворковать. — Давай я тебя покачаю.              Он принимается качать ребёнка на руках, и тот вскоре успокаивается, приникнув к Геральту. Вампир же, услышав, что его дитя затихло, приближается к ведьмаку и оглядывает их двоих. Он наклоняет голову набок, глядит то на Геральта, то на ребёнка, а после, издав непонятный звук, похожий на фырканье, отбирает вампирёныша. Ребёнок снова начинает хныкать и тогда вампир, зарычав, отдаёт его обратно Геральту.              Есть в этом всём даже какое-то своё очарование.              Ещё два дня вампир ведёт себя так, словно дуется на Геральта за то, что все трое детей признают его и с охотой засыпают на его руках, корчат ему рожи и агукают с ним.              Затем же выдаётся ещё один пасмурный и дождливый день. Дождь то идёт, то перестаёт, потом снова идёт, потом снова перестаёт — и так весь день с утра до вечера. Так что закономерно, что больное колено Геральта всё это время сводит его с ума, а лазание по лестнице на чердак и обратно только усиливает боль.              Когда он вечером поднимается к вампиру и приносит еду, тот, не притронувшись к ней, принюхивается, затем приближается к Геральту, что грузно опустился на ящик, и смотрит вопросительно.              — Что, слишком резкий запах, да? — усмехается он. — Это мазь такая, на травах. Придётся потерпеть, приятель. Это единственное, что хоть немного помогает.              Вампир, всё время поглядывая на Геральта, съедает картофельную запеканку, выпивает из бутылки ягодный компот, а потом как-то совсем неожиданно усаживается на колени около него.              — Ты чего это удумал? — хмурится он, когда руки вампира ложатся на его ногу.              Вампир, конечно, не отвечает, только печально смотрит в глаза и укладывается щекой на больное колено. У Геральта от этого перехватывает дыхание, и он накрывает ладонью спутанные чёрные волосы вампира, мягко приглаживает их.              — Ведёшь себя отвратительно, — слабо возникает он, — какой пример детям ты подаёшь? — А потом мягче добавляет: — Не надо так за меня переживать, я уже привык. Завтра, если погода хорошая будет, всё пройдёт.              Вампир прикрывает глаза и издаёт урчащий звук, который Геральт не сразу опознаёт — нечто, напоминающее кошачье мурчание. Он сглатывает и задаёт риторический вопрос:              — И за что ты свалился на мою голову?              Вампир долго сидит в обнимку с его ногой и молчит, лишь изредка поглядывая из-под ресниц. Что удивительно — колено перестаёт болеть.              

***

             Одним утром, поднявшись, как обычно, наверх, он находит взрослого вампира изменившимся. Теперь кожа его совершенно чиста, без единого тёмного пятна, и даже приобретает тёплый телесный цвет. Нет уже когтей, звериная морда стала хорошеньким лицом с тонкими чертами и носом с благородной горбинкой, даже уши преобразились в совершенно человеческие.              — Охренеть, — вырывается у Геральта, и вампир, услышав его, тут же открывает глаза.              При виде Геральта он хмурит брови, поджимает губы и поднимается на ноги, прикрывшись краем тонкого одеяла. Ого, что-то новенькое. Так-то за всю неделю в зверином обличье ни разу не засмущался своей наготы. Скакал тут перед Геральтом сколько дней и хоть бы что.              Вот так они и стоят почти минуту, просто глядя друг другу в глаза. То ли Геральту мерещится, то ли правда сейчас взгляд вампира стал намного, намного более осмысленным. Выходит, он совсем не дикий, а самый настоящий, разумный высший вампир.              Человек перед ним первым нарушает молчание. В его взгляде прорезается строгость и недовольство, и он, всё больше хмурясь и играя желваками, размеренно произносит:              — Ты даже не представляешь, что ты сделал, ведьмак. — Геральт вопросительно выгибает бровь. — Ты приручил мою сущность, подчинил себе все мои инстинкты. Ты приучил детей к своему запаху и своему голосу. Почему ты просто не зарубил меня тем мечом, чтоб я не мучился?              — Из-за них, — спокойно отвечает Геральт, кивнув в сторону гнёздышка, где всё ещё спят, прижавшись друг к другу, вампирята. — Да и не убить тебя серебром.              — Ты жестокий человек, — выплёвывает вампир и отворачивается, сложив руки на груди.              — Я? Жестокий? — с нервным смешком спрашивает Геральт, повторив жест вампира. — Да охренеть просто! Ты вломился в мой дом и начал здесь рожать. По-твоему, я должен был сидеть и смотреть на тебя?              — Да ты это и делал! — возмущается тот, и Геральт готов поклясться, что увидел, как покрываются лёгким румянцем его щёки. — Ты не имел никакого права ни смотреть на меня, ни трогать!              — Ах ты цаца какая! Раз уж на то пошло, то ты тоже не имел никакого права рожать здесь. — Припечатывает Геральт.              — Если б я знал, что нарвусь на такого недалёкого человека, как ты, — всё больше злясь, произносит вампир, — лёг бы рожать в луже за твоим огородом.              Геральт стоит, глядя в чёрные глаза напротив с крепко сжатыми зубами. В луже он лёг бы! Вот нахал! Помогай после этого людям! И нелюдям.              Только Геральт открывает рот, чтобы высказать ему ещё парочку претензий, как дети, проснувшись, тут же начинают плакать.              — Доволен? — зыркает на него вампир и возвращается в гнездо к малышам. — Всех перебудил своим криком.              Геральт внутренне задыхается от возмущения, но в ответ только негромко ворчит:              — Это они расстроились, что ты их в луже рожать собирался.              Не дожидаясь больше ничего, Геральт подходит и помогает ему, пытающемуся уместить на руках сразу троих вампирят. Вампир недовольно стреляет глазами в него, но всё равно позволяет забрать ребёнка. Двоих он, прикрывшись одеялом, прикладывает к груди, а Геральт, закатив глаза, садится на ящик спиной к нему.              — Ну и папка у вас, — шёпотом говорит он малышу на руках, — но ты не бойся, я не дам вас в обиду.              — Я всё слышу, ведьмак.              — Поздравляю, — бурчит Геральт в ответ и принимается пальцами играть с вампирёнышем, чтоб отвлечь его.              Несколько минут проходят в молчании, только малыши причмокивают, пока едят, и вампир им тихонько что-то говорит, Геральт даже не может расслышать. Потом он просит Геральта дать ему третьего и приглядеть за двумя другими, и Геральт исполняет это, хотя и фыркает:              — Третьего? И долго ты будешь детей числительными называть?              — Тебя спросить забыл.              Они оба сидят, надувшись друг на друга, а после вампир, уложив детей поудобнее, усыпляет их гипнозом, а Геральт от шока раскрывает рот.              — Ты что творишь-то? Что они у тебя, спать будут, пока зрелости не достигнут?              Вампир поднимается на ноги и, вытащив каким-то образом простынь из гнезда, обматывается ей, а затем, хлопнув Геральта рукой по плечу, чтоб он подвинулся, усаживается рядом с ним на ящик.              — Конечно же нет, — спокойнее отвечает он, глядя на спящих детей.              Геральт ждёт какого-то продолжения, но его не следует. Вампир, оторвав от них наконец взгляд, проводит рукой по волосам и морщится.              — Так, — произносит он оживлённее, — раз уж ты взял на себя ответственность за нас, то будь добр, набери ванну, я страшно хочу вымыться.              Геральт вскидывает брови от удивления и поворачивается к нему.              — Может, тебе ещё шелка постелить?              — Кстати, — вспоминает вампир, подняв палец вверх, — я больше в этом тряпье спать не буду. Мне нужна нормальная кровать. И одежда. Я не могу ходить здесь голышом.              Пиздец нахуй блять, думает Геральт, приютил на свою голову.              Но, что делать, он спускается вниз и пытается организовать ванну. На улице сегодня тепло, так что он приносит из дома бадью и, постепенно нагревая на печи колодезную воду, наполняет её несколькими вёдрами воды.              Когда всё готово, Геральт выдыхает и вытирает пот со лба. Да уж, вот он расстарался, конечно. Сам-то летом так не моется — просто стоя обмывается из ведра и всё.              Вампир же, несмотря на старания Геральта, находит, к чему придраться. Он, оглядывая бадью, полотенце и кусок мыла скептическим взглядом, вздыхает и спрашивает:              — Ты предлагаешь мне мыться у всех на виду?              Геральт, не поведя и бровью, интересуется:              — У кого «у всех»? Здесь вёрст пятнадцать на всю округу нет ни души.              — Я так и знал, что ты бездушный.              Сказав это, вампир как ни в чём не бывало подходит к бадье и рукой трогает воду. Кажется, температура его устраивает.              Ну охереть, Геральт ещё и бездушный теперь! Сложив руки на груди, он произносит:              — Так и скажи, что стесняешься меня. Незачем обзываться.              — Ах ты цаца какая! — язвит тот в ответ, передразнивая Геральта.              Возмущение застревает в его горле, потому что в этот момент вампир, стоя спиной к нему, распахивает простынь и роняет её на траву. Взору Геральта открываются изящные и утончённые линии чистой белой спины, округлых ягодиц и аккуратные ровные ноги. Вампир, шагнув в воду, плавно приседает и опускается на дно бадьи. Он вытягивает руки вдоль по её бортикам и блаженно выдыхает.              Геральт невольно сглатывает комок в горле.              — Мама не учила, что пялиться нехорошо? — спрашивает вампир, даже ни разу не обернувшись к нему.              Геральт моргает и трясёт головой. И чего он, в самом деле? Засмотрелся на вампира. Чокнулся, что ли, за то время, что живёт здесь, как отшельник?              Вместо ответа он спрашивает:              — Тебе ещё что-нибудь нужно?              — А ты что, исполняешь желания? Тогда я хочу особняк на берегу океана в Назаире, личную яхту и миллион флоренов.              — Собака, — процеживает ведьмак сквозь зубы. — Ты нормально разговаривать можешь?              — Могу, — кивает тот, чуть обернувшись к нему, — но не хочу. — И широко улыбается, не стесняясь клыков.              Геральт, при всём своём титаническом терпении, чувствует, как закипает его голова. Или кровь по всему телу — это не совсем понятно, когда кто-то столь красивый сидит рядом голышом.              — Отлично, — холодно бросает он, — удачи тогда.              И уходит, направляясь к дому. Ведь этот болван оставил детей, которые уже проснулись, совершенно одних. Словно прочитав его мысли, вампир произносит:              — Не надо с ними сидеть, они никуда не денутся. Лучше принеси мне что-нибудь из одежды.              Геральт останавливается, издаёт короткий глухой рык, а затем всё же заходит в дом.              Вампир практически одного роста с Геральтом, так что размер ноги тоже должен быть примерно одинаков. С одеждой же беда, ведь телосложение у них разное. Но ничего, какие-то штаны должны подойти, а верх пусть будет великоват. Что-то найдётся.              Перелопатив свой не слишком обширный гардероб, Геральт отыскивает мягкие парусиновые штаны на резинке, рубашку и подштанники, что поприличнее. Из обуви же он выбирает лёгкие плетённые тапочки.              Всю эту одежду он бросает на бельевую верёвку, около которой стоит бадья, а тапочки рядом с ней.              — Премного благодарен, — отзывается вампир, намыливая руки мылом.              Геральт издаёт короткий смешок, потому что ого, первые слова благодарности за всё время! Прогресс!              Он собирается молча уйти, но вампир вдруг окликает его.              — Ведьмак, — зовёт он, и Геральт оборачивается, встречаясь с тёмными глазами, — как тебя звать-то?              — Геральт.              — Просто Геральт?              — Да, просто Геральт.              — Ге-ра-альт, — протягивает вампир по слогам, задумавшись. — Хорошее, — заключает он, и, вытянув вдруг ногу вверх, принимается мылить коленку.              Геральт фокусирует взгляд на блестящей от воды бледной коже без единого волоска и немного забывается.              Нет, ну это просто издевательство.              — Странный ты ведьмак, Геральт, — продолжает меж тем вампир, — вроде должен бегать чудищ убивать, а на деле прячешься от мира в глухом лесу и заботишься о вампирах.              — Я больше не беру заказы, — произносит он хмуро.              Вампир поворачивается к нему и осматривает с ног до головы, а затем без всякого сарказма или ехидства спрашивает:              — Из-за больного колена, да?              Геральт невольно шевелит рукой, касаясь бедра правой ноги, и коротко отвечает:              — Да.              Склонив голову набок и скрестив руки на бортике бадьи, вампир укладывается на них щекой. Мягко, совсем непохоже на всё, что он говорил до этого, спрашивает:              — А что случилось?              Геральт сглатывает и напоминает себе, что этот вампир сегодня весь день пререкается с ним и строит из себя не пойми кого с серебряной ложкой в заднице.              — Ничего, — грубовато отзывается он, и вампир закатывает глаза.              — Ну и ладно, не очень-то и интересно было, — фыркает тот и отворачивается. — Полей лучше мне на волосы.              Геральт подходит к нему и, зачерпнув воды из бадьи ковшиком, льёт ему на макушку.              — А тебя как звать? Имя хоть есть у тебя?              Вампир снова фыркает и разводит в стороны мокрые волосы перед глазами, чтобы одарить Геральта взглядом, наверняка означающим что-то вроде: «Ты правда дурак или прикидываешься?»              — Меня зовут Эмиель Регис Рогеллек Терзиефф-Годфрой.              Что это, блять, за скороговорка?              — Эмиель… Регис… чего-чего?              — Не «чего-чего», а Рогеллек Терзиефф-Годфрой. Но ты можешь звать меня просто: господин Терзиефф-Годфрой, — добавляет беспечно он и начинает мылить волосы.              Геральт прыскает со смеху и поясняет на его недовольный взгляд:              — А в ноги тебе кланяться не прикажешь?              — Если тебе трудно запоминать такие длинные слова, то тогда зови меня Эмиель.              — Слишком претенциозно, не для меня, — кривится Геральт, — буду называть тебя Регис.              Тот цокает языком, но ничего не говорит.              — Слушай, я пойду лучше к малышам, — не выдерживает Геральт, — нехорошо как-то оставлять их одних.              Регис вслед ему бросает:              — Не знаю, чего ты добиваешься, ведьмак, но не надо строить из себя заботливого папашу.              — Я ничего не добиваюсь и никого из себя не строю, — спокойно отвечает он, обернувшись, — просто нельзя вот так оставлять детей одних.              Вампир ещё что-то возникает по этому поводу, но Геральт даже слышать его не хочет.              Он где-то с полчаса сюсюкает и говорит с вампирятами, стараясь развлечь их, всё думая о том, что этот Регис — просто какая-то заноза в его заднице. И тем не менее, ему придётся как-то поладить с ним. Хотя в противном случае, может, вампир просто свалит и всё, и тогда проблем не будет? Нет, что-то ему подсказывает, что вампир так просто теперь не уйдёт отсюда.              Одно ясно: Геральт влип. То неприятное чувство перед дождём неделю назад полностью оправдалось. Но мог ли он поступить как-то иначе? Нет, конечно, нет. Глупо об этом думать. Особенно теперь, глядя на троих крошек, что беспомощно лежат и глазеют по сторонам.              — Уходи, мне нужно их покормить, — раздаётся вдруг за спиной.              Он не пугается — его вообще трудно застать врасплох, — но удивляется.              Поднявшись, он окидывает взглядом вампира. Широкие штаны и рубашка скрыли всю его грацию и утончённость. Рубашка велика в плечах, рукава немного повисли, а сама она достаёт аж до середины бедра. Зато теперь он выглядит намного свежее и пахнет от него гораздо лучше. Мылом и… молоком? Ах, да, точно.              — Нужно поехать купить тебе какой-то одежды, — выдаёт он.              — Хорошо, что ты сам это понимаешь, и мне не приходится просить тебя. Кстати, про постель я говорил серьёзно — здесь я больше спать не буду.              Вампир проходит мимо него и опускается на колени рядом с детьми. Геральт молча уходит.              К вечеру Регис так изводит ведьмака своими придирками и возмущениями, что тот не выдерживает и, наорав на него, уходит порыбачить на речку. В самом деле, нашёл до чего докопаться! Да, у него не особо много мебели в доме. Да, из-за этого не слишком уютно. Но и что теперь? Геральт живёт так и ничего! А если Регис хотел королевскую перину, то и рожать надо было во дворце!              Он два часа сидит на берегу, тщательно раздумывая над всем, что произошло с ним за последние дни. Просто нужно прогнать причинно-следственные связи в голове ещё раз: он пожалел вампира и из милосердия позволил ему остаться у себя — хотя не то чтобы кто-то спрашивал его — и это привело к тому, что теперь ему даже негде спать, ведь его кровать оккупировали вампиры. Не говоря уж о лишних тратах, которые ещё ждут впереди. И тем более не говоря о тех нервных клетках, которые не восстановятся.              Но несмотря на всё это, что-то внутри говорит ему, что он поступает правильно. Столько лет бессмысленного существования в этой глуши превратили его в тень самого себя из того прошлого, когда он ещё чего-то стоил. Забота об этих вампирах даёт ему хоть какую-то цель. Может, они позволят продержаться ещё немного.              Когда он возвращается домой, обнаруживает вампира спокойным и не свойственно ему тихим. В совершенно мирной обстановке Регис помогает ему — сам вызвался! — разделать пару карасей, и Геральт относит их запекаться. Затем он потрошит рыбу помельче и нанизывает её на нитку, чтоб отнести на чердак сушиться.              На ужин на столе они имеют запечённую рыбу, салат из овощей с маслом, немного вчерашнего хлеба и две чашки чая.              Сев за стол, Геральт начинает есть, разламывая карася руками. Регис, глядя на него, хмурится, осматривает стол и спрашивает:              — А где столовые приборы?              Геральт усмехается и отвечает:              — Рыбу, курицу и девицу берут руками.              Вампир цокает языком и закатывает глаза, но ничего, вообще ничего не говорит. Он просто поднимается и начинает шарить по кухне в поисках приборов. Геральт решает сжалиться над ним и подсказывает:              — В ящике в буфете.              Регис находит себе вилку и нож и усаживается, молча ест, глядя только в тарелку. Что-то Геральта здесь настораживает, и он, вытерев рот тыльной стороной ладони, решает прояснить ситуацию.              — Чего это ты так притих? — спрашивает он. — Ничего не случилось?              — А что, тебя опять что-то не устраивает? — бурчит тот, не поднимая глаз.              — Вполне устраивает. Просто не могу понять, чему обязан такой перемене.              Регис молчит какое-то время, а после тихо признаётся:              — Мне не понравилось, что ты накричал на меня, когда уходил. Это было неприятно.              Оу. Геральт действительно сильно накричал на него. Хотя сейчас даже не вспомнит толком, что сказал ему. Просто его по-настоящему разозлило, что Регис полдня ходит по его дому и словно просто из вредности всё в нём критикует. Ну, Геральт и не выдержал, наговорил ему сгоряча всякого.              — Слушай, Регис, извини меня. Я не хотел тебя обижать. Но ты и меня пойми: мне тоже неприятно, когда ты ведёшь себя так, будто я что-то тебе должен. Прояви хоть каплю понимания, раз уж мы оказались в одной лодке.              Вампир сидит до конца ужина, надувшись, как ребёнок, ей-богу.              Геральт прекрасно видит, что Регис весь состоит из колючек и яда, которые отравляют прежде всего его самого. И ведьмаку достаётся тоже только лишь поэтому. Он бы, может, и мог чем-то помочь, как-то поддержать, но для этого надо, чтобы вампир хотя бы попытался протянуть ему руку в ответ. Не будет же Геральт клешнями вытягивать из существа, с которым знаком по факту один день, всё то, что беспокоит его.              Вампир укладывается спать вместе с детьми в его кровати. Сам ложится на боку с краю, а вампирят укладывает рядом с собой. Геральт же расстилает на полу старый спальный мешок, который использовал в те времена, когда слонялся по большаку в поискать хоть какой-то работы для себя. Хорошо, что он вспомнил о его существовании, иначе пришлось бы спать на полу на шкурах.              И вот, когда Геральт уже почти что засыпает, до него шёпотом доносится:              — Геральт?              — Мм? — отзывается он.              — Обычно я не так плох, как тебе кажется.              Геральт угукает в ответ, а на большее его уже не хватает — слишком много всего случилось за этот день, и теперь он страшно хочет спать.              Однако слова Региса он запоминает.              

***

             Следующие пару недель Геральт то убеждается в этих словах, то наоборот резко начинает сомневаться. Невозможно понять, где настоящий Регис — там, где смотрит ровно и спокойно, говорит рассудительно и ведёт себя на равных, или там, где он со всей искренностью посылает Геральта к чёрту, осыпает ядовитыми замечаниями и ехидными колкостями.              В один особо жаркий сентябрьский день они умудряются разругаться в пух и прах.              Всё начинается с того, что Геральт в очередной раз напоминает, что детям обычно принято давать имена. Регис закатывает глаза, фыркает, пыхтит со злости и заявляет:              — Как же ты меня достал, Геральт! Ведёшь себя так, будто в отцы им записался!              На что Геральт соответственно отвечает:              — А ты себя так, словно это не твои родные дети, а какие-то дворовые щенки!              Регис по-страшному хмурится и сжимает челюсти, глядя на Геральта так, словно хочет убить его одним только взглядом. К счастью, такой способностью вампиры не обладают.              — Мне тошно не только говорить с тобой, а даже находиться рядом, — шипит вампир.              Геральт, задетый этими словами, вздыхает и ровно отвечает:              — Так вроде я тебя не держу. К себе не привязывал. Вон дверь, ты можешь уйти в любой момент.              Регис, поджав губы, замолкает, а затем вкрадчиво спрашивает:              — Это ты так говоришь, что мне лучше уйти?              — Нет, это я так напоминаю, что ты остался со мной по своей воле. Так что будь добр, прояви немного терпения и сговорчивости, иначе мы никогда не поладим.              — Ты вообще ничего не понимаешь, — выдаёт Регис.              Если бы была возможность, он бы наверняка ушёл в другую комнату и закрылся в ней. А так приходится всего лишь забраться на кровать к детям и сделать вид, что он играет с ними. Как жаль, что разговор на этом не окончен.              — Можно подумать, ты хоть раз попытался мне что-то объяснить! — взмахнув рукой, восклицает Геральт. Регис делает вид, что даже не замечает его. — Если я так неприятен тебе, если я так раздражаю тебя, почему ты просто не уйдёшь?              У Геральта много вариантов ответов на этот вопрос: Регису, быть может, просто некуда пойти; быть может, он боится остаться один с тремя детьми; может, он живёт слишком далеко отсюда; в конце концов, может, ему просто нравится сраться с Геральтом из-за всякой ерунды.              Ему даже не столь важно получить какое-то конкретное объяснение по этому вопросу. Хочется просто хоть каких-то объяснений, хоть разочек за весь этот странный месяц!              Регис глядит на него волком и словно через силу отвечает:              — Я не могу уйти.              — Почему не можешь? — допытывается ведьмак, сложив руки не груди.              А вампир больше ничего ему не отвечает, просто продолжает с кислым лицом играть с малышами.              Геральта посещает мысль, что он ни разу за всё время не видел искренней улыбки Региса.              Вечером того же дня жара спадает, а ночь приносит с собой лёгкий ветерок и свежесть.              Геральт настежь открывает все окна и даже двери на улицу. Он и Регис долго сидят на скамейке во дворе, держа детей на руках. Всем им нужно остудиться после этого пекла.              Малыши, умаенные этим днём, быстро и крепко засыпают после того, как Геральт и Регис помогают им освежиться, протерев их тельца мокрым полотенцем. Затем Регис тоже отправляется обмыться, и когда он проходит мимо ведьмака, за ним стелется едва ощутимый аромат цветочного мыла и запах грудного молока.              Геральт, сидя на скамейке и прислонившись головой к стене дома, на миг прикрывает глаза, задерживая этот момент в памяти подольше.              Он даже с закрытыми веками может вызвать в голове образ Региса, когда он, зайдя за угол дома, где для него приготовлено ведро воды, его мыло и полотенце, начинает раздеваться. Геральт знает, что скрывается под лёгкой хлопковой рубашкой, точно сидящей на нём, и под светлыми штанами по фигуре. Геральт видел его лишь однажды, в самый первый день, но до сих пор помнит изящные линии его тела и контур талии и бёдер.              И за что, за что только он вторгся в жизнь Геральта? Как будто в ней и без того было мало боли и разочарования.              — Геральт, ты спишь? — доносится до него шёпотом, сливающимся с ночными шорохами.              Он мычит в ответ и машет головой. А когда открывает глаза, видит перед собой вампира — в одежде Геральта, которую он дал ему в первый день, с влажными волосами, у которых завиваются кончики, ясными глазами, в которых улавливается отблеск полной луны, и ярким запахом мыла.              — Просто такой приятный ветерок, хорошо здесь, — поясняет он хрипловатым голосом.              — Угу, — кивает тот, — а мыться ты будешь?              — Буду, — Геральт поднимается и вдруг его колено издаёт глухой хруст.              Он, зашипев, присаживается обратно.              — Господи, Геральт, — произносит сочувственно вампир и садится рядом, вглядываясь в его лицо. — Чем помочь?              — Да чем тут поможешь? — Геральт кривит губы в усмешке и принимается растирать ногу. — Немного посижу и пройдёт.              В его памяти всплывает картина, как Регис, будучи в своём истинном обличье, сидел у его ног и жался щекой к коленке. Ему тогда показалось, что в глубине тёмных жалостливых глаз кроется что-то большее и разумное. Что ж, так и оказалось. Интуиция редко подводит его.              — Может, принести твою мазь? — спрашивает его вампир. — Ну, ту, которая…              — Не нужно, сейчас пройдёт. Просто нога затекла, пока я сидел в одной позе, вот и хрустнула.              Регис сидит рядом, опустив голову и крепко вцепившись пальцами в скамейку.              — Геральт, а что случилось с твоей ногой? — спрашивает он через пару минут.              Геральт уже собрался было уходить, но этот вопрос и искреннее любопытство Региса подкупают его, и он решает остаться. Ведь вампир уже во второй раз спрашивает об этом.              — Если ты думаешь, что за этой травмой кроется красивая героическая история, то буду вынужден разочаровать тебя.              — Мне не нужны героические истории. — Отвечает тот, взглянув на Геральта. — Я просто хочу узнать, как всё было на самом деле.              Геральту бы тоже многое хотелось узнать о Регисе. Может, если он первым уступит, то потом и вампир хоть немного откроется? Он решает рассказать ему свою отнюдь не героическую историю.              — Прошло уже семь лет, — начинает он, — как это случилось. Однажды я оказался втянут в пьяную драку в какой-то задрипанной корчме, и один бугай угодил дубиной мне по ногам. Одно колено ничего, а другое раздробилось. Мне не к кому было обратиться за помощью, поэтому срослось не слишком хорошо. Но стали мучать боли, и мне всё же пришлось искать врача. Он сказал, что уже нельзя исправить, и я буду хромать всю жизнь, но вроде всё не так уж и плохо, не хромаю практически, только на погоду болит и случается… вот такое, как сейчас. — Он недолго молчит, водя носком обуви по земле, а затем прибавляет: — Как ты понимаешь, с такой травмой стало проблематично охотиться на чудовищ. Я сначала старался брать заказы, что полегче, вроде снятия проклятий, но в итоге и от этого пришлось отказаться.              — Почему ты не обратился за помощью к чародеям? Кто-нибудь наверняка смог бы вылечить тебя.              — Не знаю, — Геральт хмурится и жмёт плечами, — ни одного знакомого у меня нет, а к чужим я не испытываю особого доверия. Да и, надо думать, не по карману мне такое лечение.              Регис вздыхает и понимающе кивает, отводя взгляд.              Геральт немного ждёт на случай, если Регис захочет ещё поговорить, но тот задумчиво молчит, и тогда он поднимается, еле сдержавшись от того, чтобы интуитивно похлопать его по ноге.              — Ну, я пойду, — зачем-то сообщает он, и Регис коротко кивает.              Геральт заходит в дом за сменной одеждой, укрывает совсем сбросивших тонкую простынь ребятишек — какие же они милые в этих своих распашонках и крохотных трусиках, и даже не совсем человеческий вид ничуть не умаляет этого — и выходит обратно на улицу. Регис всё так же сидит на скамейке. Так что, вымывшись, ведьмак возвращается к нему, снова садится рядом. Зевнув, спрашивает:              — Спать-то ты идёшь?              Регис словно и не слышит его, смотря прямо перед собой, на тёмный лес за заборчиком. И вдруг совершенно невпопад произносит:              — Давай займёмся сексом.              Геральт, кажется, давится вдохом.              Что? Сейчас? Здесь? Зачем? Ему точно не послышалось?              — Что? — сипло переспрашивает он.              — Секс. — Повторяет вампир, повернувшись к нему. — Он сближает людей. Рано или поздно это всё равно произойдёт между нами, так чего тянуть? Вдруг правда поможет. И не думай отпираться, я знаю, что привлекаю тебя.              Геральт проглатывает язык. Рано или поздно это всё равно произойдёт? На что это он намекает? Что Геральт может потребовать от него нечто подобное?              Но вместо того, чтобы спросить его об этом прямо, Геральт выдаёт:              — О каком ещё сексе ты говоришь? Мы месяц живём бок о бок, но никак не можем даже общий язык найти.              Во взгляде Региса появляется какое-то насмешливое умиление, и он, улыбнувшись уголком губ, произносит:              — Тогда давай поищем его.              А затем приближается и целует в губы.              Господи, да Регис ещё и флиртует с ним! Что за чертовщина?              Геральт теряется, но язык Региса настойчиво проводит по его губам и толкается между ними, и Геральт не находит сил на сопротивление — просто позволяет вампиру делать, что ему хочется. Его язык пробирается дальше и касается языка Геральта, вызывая мурашки во всём теле.              Как же долго у Геральта никого не было! Столь же давно он и не целовался ни с кем. А этот великолепно красивый вампир свалился на него, как кирпич на голову, и переполошил всю его душу и не только её.              Одному богу известно, как бы он сейчас хотел прижать его к себе и поцеловать сильнее. Но под ложечкой тянет и ноет, потому что ещё столько вещей между ними не определено, столько ещё есть вопросов, на которые надо найти ответы, и решений, которые только предстоит принять.              Геральт бы с удовольствием сейчас послал всё к чёрту и сорвался в пропасть с головой, однако он прожил уже достаточно, чтобы понимать, что ни к чему хорошему это не приведёт.              Поэтому он за плечи отодвигает вампира от себя.              — Регис, ты действительно привлекаешь меня. Ты мне нравишься. Но что насчёт тебя? Ты только сегодня сказал, что тебе тошно находиться рядом со мной, а сейчас предлагаешь секс и лезешь целоваться. Как я должен это понимать?              Вампир за мгновение теряет весь свой романтический запал и отворачивается, нахмурив брови.              — Мне тяжело это объяснить, — тихо признаётся он. — Знаю, что иногда ты бесишь меня так, что хочется откусить тебе голову. А иногда, вот как сейчас, всё наоборот. Извини, что обидел тебя сегодня. Я не имел этого в виду по-настоящему.              Геральт решает рискнуть — обнимает его за плечи и прижимает к себе. Регис не высказывается против.              — И за что ты такой свалился на меня? — мягко спрашивает он, улыбнувшись.              — Не знаю, — глухо отзывается тот, умостив голову на плече Геральта, — наверное, в прошлой жизни ты сделал что-то страшное, и теперь должен расплачиваться за грехи.              Геральт низко смеётся. Да уж, ещё полчаса назад он тоже так думал. Но теперь…              — Или что-то очень хорошее, и ты — это моя награда, — возражает он.              Какое-то время они сидят в тишине, а потом Регис спрашивает:              — Как же нам тогда сблизиться?              — Уж точно не сексом. — Отвечает Геральт. — Секс — это результат сближения, а не средство. Для начала, знаешь, было бы неплохо, если бы ты поменьше вредничал и ёрничал.              Регис вздыхает, поднимает голову и, проникновенно глядя на Геральта, говорит:              — Ты знаешь, вообще-то такое поведение мне не свойственно. Я врач, Геральт. Раньше я отлично контролировал свои чувства и эмоции. — Он отворачивается, проводит рукой по лицу и тише добавляет: — А теперь я сам себя не узнаю.              Геральт на время его слов даже задерживает дыхание — до того боится спугнуть этот хрупкий момент откровения. Врач, значит. Ого. Не совсем обычно для вампира. Должно быть, его жизнь теперь действительно сильно изменилась. Неудивительно, что ему нужно время для перестройки.              Геральт, собравшись с мыслями, легонько толкает его в плечо своим и мягко говорит:              — Эй, Регис, не стоит так накручивать себя. В твоей жизни произошли большие перемены, это правда. Неудивительно, что ты чувствуешь себя не в своей тарелке. Но потихоньку, со временем, ты придёшь в себя. По правде сказать, если сравнить тебя сейчас и тебя месяц назад, разница будет огромна.              Регис рассматривает свои руки, лежащие на коленях ладонями вверх и молчит, обдумывая его слова. А затем сдавленно начинает:              — Я просто… — и тут же резко обрывает, выдыхая. — Хотя нет, ничего. Знаешь, я лучше пойду спать.              Он встаёт, и Геральт где-то на подсознании ощущает печаль от того, что Регис не решился высказать ему свои тревоги.              Геральт уже давно примерно понял, чем они вызваны — Регис, очевидно, не планировал заводить детей. И он, очевидно, всё ещё не может смириться с тем, что у него теперь их аж трое.              Но кто Геральт такой, чтобы лезть к нему в душу вот так просто да ещё и с подобными вещами? Если Регис сам не решится рассказать ему о своих страхах, то он в любом случае не имеет права вмешиваться и начинать говорить об этом первым.              Он просто кивает Регису.              — Хорошо. Спокойной ночи.              Вампир, задержавшись в паре шагов в дверном проёме, отвечает:              — Спокойной ночи. — А затем, растянув губы в улыбке, добавляет: — Хотя от секса ты напрасно отказываешься. В нём я намного лучше, чем в общении.              И уходит. А Геральт закрывает глаза и сглатывает. Сердце стучит где-то в горле, и он мысленно приказывает себе: не думай об этом, не думай об этом.              Регис, Регис, Регис… и что с ним делать? Геральт не слепой и не тупой, прекрасно видит, что ему тяжело. Он очень хочет помочь, но как он должен это сделать, если Регис так упорно то игнорирует его, то ругается с ним? Но, может, есть надежда, что после сегодняшнего он станет хоть чуточку мягче?              Ещё и это предложение заняться сексом. И этот поцелуй…              Не думай об этом, не думай об этом.              

***

             Регис действительно старается. Геральт видит это и ценит. Они гораздо слаженнее справляются с домашними делами и с уходом за вампирятами.              Геральту даже не хочется вспоминать, как он жил здесь в одиночестве, не имея возможности поговорить с кем-то, обсудить домашние дела или как прошёл день. Теперь же всё переменилось, и перемена эта пришлась ему очень по душе.              Но, конечно, это не значит, что Регис тут же, как по щелчку пальцев, стал шёлковым. Совсем нет. Да и Геральта такой расклад не особо обрадовал бы.              Один день начинается с того, что Регис чуть ли не буквально готов откусить Геральту голову, а другой — с улыбки и самолично приготовленного завтрака. В один день Регис, находясь в хорошем настроении, всё своё время проводит рядом с детишками — сюсюкает с ними, носит по очереди на руках, разговаривает, а в следующий — приходит к ним, только чтобы покормить. Но в общем и целом Геральт находит, что доволен. Новиград тоже не сразу строился.              Так, в один день Регис, видимо, встаёт не с той ноги — он с самого утра всё огрызается и ехидничает, за обедом и вовсе нападает на Геральта из-за того, что тот присёрбывает ещё не остывшим компотом. Геральт ему и отвечает, что если бы Регис соблаговолил сварить этот чёртов компот ещё два часа назад, как Геральт и просил, он бы уже успел остыть, и тогда ему не пришлось бы сёрбать. Ну, а дальше уже пошло-поехало и в итоге они не разговаривают до самого сна. Даже не желают друг другу доброй ночи.              Зато следующим утром, пока Геральт жарит на завтрак яичницу, Регис зовёт его из комнаты:              — Геральт, ты сильно занят?              Всё уже готово и стоит на столе, так что он отзывается:              — Нет, не сильно. Что-то нужно?              — Да, возьми малыша на руки, пожалуйста, он уже наелся.              Для Геральта эти просьбы стали привычны, так что он без проблем подаёт ему на руки другого ребёнка, а одного держит вертикально, прижав к себе. В очередной раз ему хочется напомнить, что детям нужно дать имена, но помня, к чему это привело в прошлый раз, разумно молчит.              И вдруг Регис выдаёт:              — Геральт, того, которого ты держишь, теперь зовут Эмиель. — Ведьмак вопросительно поднимает брови, и вампир поясняет: — Он старший, я должен назвать его одним из своих имён. Пусть будет Эмиель. Когда я был маленький, меня звали Милей. Теперь я буду так звать его. — Геральт не может сдержать радостной улыбки, а Регис продолжает: — Вот этот, следующий по старшинству, это Марко, но можно просто Марк. А младший — Тэйрон, Тэй.              — Красивые имена, подходят им, — единственное, что придумывает сказать Геральт, чтобы не спугнуть этот момент.              — Конечно, по всем правилам полное имя должно состоять из пяти слов, но… — Регис отвлекается, чтобы улыбнуться и поцеловать в лоб Марка, потому что тот весь аж подсобрался, как внимательно принялся слушать их разговор. Что-то внутри Геральта обмирает в этот момент. — Но я пока не придумал им ещё по два имени. Это слишком сложно, — он улыбается и Геральту, а потом отводит взгляд в сторону. — К тому же, детям принято давать двойную фамилию, я же не могу этого сделать, потому что не знаю, кто их отец.              Повисает молчание, прерываемое только детским лепетаньем и причмокиванием, но Геральт быстро находится, что ответить.              — Не вижу проблемы с фамилией, — говорит он, — просто дай детям свою двойную фамилию.              — Это не совсем правильно, но, видимо, другого выхода нет.              Геральт чувствует, что должен сказать что-то важное, чтобы поддержать Региса, показать, что ему не всё равно, что он видит его старания. Помявшись на месте, он обращается к ребёнку на своих руках:              — Ну что, теперь ты Эмиель, малыш, — тот улыбается и пальчиками цепляет бороду Геральта. — Пойдём-ка, приятель, нальём для папы чаю, пока он занят.              Он ловит тёплый взгляд Региса, прежде чем уйти на кухню.              — Осторожнее с горячей водой, — бросает ему вампир вслед, — не думаю, что Эмиелю этим можно навредить, но всё же.              — Не беспокойся, у меня всё под контролем, — заверяет его Геральт и чай заваривает действительно без приключений.              Вечером того же дня налетает сильный холодный ветер.              Дети уже спят, а Геральт и Регис сидят за столом с горячими чашками чая. Геральт предлагал ему поиграть часок в нарды или домино, но тот предпочёл просто полистать первую попавшуюся в руки книгу. Геральт же занялся делом — давно пора залатать маленькие дырочки или надрывы на кое-какой рабочей одежде.              — Похоже, лето совсем закончилось, — тихо говорит Регис, отложив книгу, и отхлёбывает чая.              — Угу, — отвечает Геральт, перекусив нитку и отложив зашитую кожаную куртку, которая скоро ему понадобится — уже и вправду заметно похолодало. — Несколько последних дней было бабье лето.              — Ты знаешь, Геральт, — начинает вкрадчиво Регис, и Геральт только по его интонации понимает, что ожидать чего-то хорошего не стоит, — наверное, скоро мы должны будем покинуть тебя. Я правда благодарен тебе за всё, что ты для нас сделал. Не знаю, как, но я обязательно возмещу тебе все убытки.              — Погоди, погоди секунду, — Геральт, справившись с первым шоком, теперь перебивает его, — почему ты хочешь уйти? Я что-то сделал не так?              — Нет, ты всё сделал так, — Регис дарит ему чудесную мягкую улыбку. — Но есть множество причин, по которым нам не стоит здесь оставаться.              — Начинай, я хочу услышать их все, — произносит Геральт, приглашающе взмахнув рукой, и откидывается на спинку стула, скрещивая руки на груди.              Регис замирает с приоткрытым ртом, удивлённый. Но всё же, вздохнув, начинает.              — Твой дом не рассчитан на пятерых жильцов. А через несколько месяцев детям станет тесно спать со мной. Им нужны отдельные кровати. Не говоря уж о том, что ты спишь на полу, потому что мы заняли твоё место.              — И куда же ты намерен податься? И каким образом? Один с тремя младенцами. Без денег и тёплой одежды. И при том, что вам нельзя селиться рядом с людьми, иначе, ну, сам понимаешь, ведь ребята выглядят не совсем, как человеческие дети.              Регис, нахмурившись, словно снова обижен на Геральта, бубнит в ответ:              — Через пару месяцев они примут человеческий облик и будут совсем как обычные дети.              — Регис, ты пойми меня правильно, я не пытаюсь привязать тебя к себе. — Решает нужным сказать ведьмак. — Если тебе здесь неудобно и если есть безопасное место, где вам будет хорошо, я с удовольствием лично отвезу вас туда на повозке. Но если такого места нет, то и говорить не о чем.              Регис вздыхает, отводит взгляд, перебирает пальцами, лежащими на коленях.              — У меня есть сбережения, — продолжает Геральт, — я могу купить детские кроватки. Место для них есть. Я не заставляю тебя, просто предлагаю такой вариант. Подумай о нём.              — Геральт, ты не понимаешь, что говоришь, — жалобно протягивает Регис и глядит на него открыто и уязвлённо. Геральт ещё никогда не видел его таким. — Ты, хоть и ведьмак, но совершенно не представляешь, что такое высший вампир.              — Так расскажи мне, — произносит Геральт и придвигается ближе, соединив пальцы в замок на столе.              Регис молчит, переводит взгляд то на Геральта, то на свои пальцы, а затем кивает.              — Ладно, я расскажу. Но только давай не будем сидеть так, будто ты устраиваешь мне допрос.              Геральт усмехается.              — Я и не устраиваю. Выпей чаю, успокойся, расслабься. Расскажи только то, что считаешь нужным. Я тебя не заставляю и не тороплю.              — Нет, но ты меня вынуждаешь, — бурчит вампир недовольно и, отпив чаю, глубоко вдыхает. — Как ты, должно быть, знаешь, высшие вампиры не являются ни чудовищами в традиционном понимании, ни людьми. Мы — нечто между обоими этими мирами. Мы можем принадлежать любому из этих миров, если захотим. Поэтому, несмотря на визуальную схожесть с людьми, мы остаёмся наполовину… животными, подверженными инстинктам. — Регис вздыхает и приглаживает волосы. — В том числе инстинкту размножения, как ты понимаешь. Высшие вампиры — все мужчины. Но есть те, кто способен выносить и родить детей, и есть те, кто способен оплодотворить первых. Они зовутся соответственно омегами и альфами. Мне не повезло родиться омегой. Примерно однажды в год у половозрелых омег случается течка. Это такой период, когда мы начинаем неконтролируемо оборачиваться в истинный облик, излучаем особые феромоны и… ну, в общем, это всё привлекает альф. И тогда происходит совокупление. Обычно вообще-то альфа остаётся с омегой или до конца течки, если не было оплодотворения, или гораздо дольше, если оно было. Альфа обычно остаётся с омегой и ребёнком на несколько лет, защищает их и обеспечивает всем необходимым, а потом уходит, чтобы омега мог родить от кого-то ещё. Это происходит не сразу — после родов пропускается один или два цикла, а потом ещё нужно время, чтобы с омеги сошёл запах альфы. Так было раньше, когда цивилизация вампиров только формировалась. Сейчас же, Геральт, поменялось то, что обычно альфы и омеги вступают в связь только по взаимному желанию и согласию. Мы научились пересиливать свои инстинкты. Двое вампиров встречаются, влюбляются, заводят ребёнка или нескольких. Дети вырастают и уходят, а их родители остаются вместе, в любви и согласии. Ну, или расходятся, всякое бывает, конечно.              Регис делает паузу и отпивает чая из кружки. А Геральт, переваривая услышанное, понимает наконец: сейчас вампиры вступают в связь только по взаимному желанию, с чувствами друг к другу; а Регис сказал, что даже не знает имени отца своих детей. Выходит, что его беременность стала следствием того, что какой-то мерзавец просто решил воспользоваться слабым и податливым омегой в течке! Теперь понятно, почему первое время Регис так холодно относился к детям — они совсем нежеланные и ненужные.              Геральт трёт лицо руками и тяжело вздыхает. Видимо, даже слишком тяжело, потому что Регис, усмехнувшись, спрашивает его:              — Что такое? Большой могучий человек слишком сильно впечатлился?              — Угу, можно и так сказать, — хмуро кивает Геральт. — Продолжай.              — Так вот. С основами, так сказать, ты теперь знаком. Перейдём непосредственно к моей истории. Последние несколько лет я жил и работал в Диллингене. Знаешь, где это?              — Кажется, где-то в Бругге. Далеко же тебя занесло оттуда. — Геральт хмурится, стараясь припомнить. — Там ещё неподалёку находится древнее эльфье кладбище, правильно?              — Да, оно называется Фэн Карн. Живописное место, должен тебе сказать. — он снова отпивает чая, а затем кривит губы. — К этому разговору подошло бы что-нибудь покрепче. Сюда бы мой дистиллят из мандрагоры, эх.              — Твой дистиллят из мандрагоры? — с неверием протягивает Геральт. — Самогон, проще говоря?              Регис, улыбнувшись, кивает.              — Именно. Знаком с этим напитком?              — Не понаслышке. На его основе изготавливаются некоторые ведьмачьи эликсиры. Ну, и вкус обычно хорош.              — Моя настойка лучше любой, какую ты пробовал, — не без гордости заявляет вампир. — Жаль, что, наверное, все мои запасы в Диллингене уже растащили. Ну и ладно, чёрт с ней, не о том речь шла. — Геральт кивает и решает, что когда-то потом, позже, расспросит Региса про эту его настойку, а сейчас они и правда не для этого здесь сидят. — Так вот, как я уже сказал, последние несколько лет я жил и работал в Диллингене. У меня была неплохая врачебная практика, а ещё магазинчик. У меня всё было хорошо. Я был всем абсолютно доволен. Долгие годы я использовал особые эликсиры, чтобы перебивать свой запах в течке, и мне всегда удавалось спокойно её переносить. Но в последний раз… — он умолкает, сглатывает, и Геральт ощущает, что вампир начинает нервничать. — Она застала меня в дороге. Я направлялся к Венгербергу, хотел присмотреть там место, куда смог бы перебраться. В силу того, что я не меняюсь внешне, я не могу подолгу оставаться на одном месте. И вот, когда я уже почти прибыл, случилась течка. Обычно она начинается по весне, в марте или апреле, а в этот раз — в начале февраля. Я был в панике. Остановился в каком-то гостевом доме, выпил единственный эликсир, блокирующий запах, который у меня был. Я всегда ношу один про запас. Но я уже был обречён. — Он бросает взгляд на Геральта и грустно улыбается. — У меня не было с собой ни достаточного запаса эликсира, ни нужных трав, чтобы изготовить его. Поэтому, когда действие единственной бутылочки кончилось, а я стал превращаться, мне пришлось поспешно уйти как можно дальше от людей. Ты не представляешь, что происходит с омегой в течке. Я превращался в вампира, а потом, когда снова становился человеком, уже был в другом месте и едва мог вспомнить, как здесь оказался. Видимо, много лет воздержания и подавления дали о себе знать. Потом в один момент я понял, что не могу больше обернуться человеком. Это означало, что я… забеременел. С трудом вспомнил, что действительно был кто-то… какой-то вампир. Помню, каким я жалким был. Помню, что сам просил его… сделать это со мной. Я сам себе противен. — Шёпотом произносит Регис, опустив взгляд.              Тут Геральт уже попросту не выдерживает — он встаёт и подходит к нему, чтобы обнять за плечи и прижать к себе. Регис не обнимает его в ответ, но ведьмак точно чувствует, как тот лицом вжимается ему в солнечное сплетение. Он гладит его по плечам и волосам, сжав челюсти, а потом отрывисто произносит:              — Не говори так. Не думай о себе плохо. Ты не виноват ни в чём. Это обстоятельства так паршиво сложились. И этот вампир… это он поступил, как скотина. Но всё наладится, Регис. Ты не один, я с тобой.              — Геральт, дело совершенно не в этом, — глухо доносится до него.              — А в чём тогда?              Регис не отстраняется, но прижимается к Геральту щекой и цепляется пальцами за его руки, лежащие у него на плечах, и теперь слышно его гораздо лучше.              — В том, что… Геральт, дети не должны рождаться вот так. — С горечью произносит он. Геральт сглатывает, боясь сделать хоть одно лишнее движение, чтобы не спугнуть его. — Я их не хотел, тому вампиру они тоже вряд ли нужны. Но они ведь не виноваты в том, что появились на свет в результате мимолётной связи и взбушевавшихся инстинктов. — Геральт, не зная, что сказать, просто гладит его по волосам. А Регис продолжает: — Конечно, я не могу их бросить. — Его голос срывается, и он сильнее вжимается лицом в рубашку Геральта, а пальцами цепляется за неё на спине. Сдавленно, будто вот-вот расплачется, он продолжает: — Я буду заботиться о них, потому что это мои дети. Но я не знаю, смогу ли я когда-нибудь посмотреть на них и искренне порадоваться тому, что они есть у меня. Что, если я… если я никогда не полюблю их?              Так вот, что мучает его. Геральт запрокидывает голову и вздыхает. У него болит сердце, только неясно, в прямом смысле этого слова или в переносном. Трое карапузов уже даже для него стали как родные, и слышать такие слова от Региса — это больно. Но винить его Геральт тоже не может.              Он опускается на корточки перед Регисом и, глядя в его несчастные покрасневшие глаза, оставляет несколько поцелуев на его руках. Вампир изумлён, но не противится этому.              — Ты полюбишь их, — мягко убеждает его Геральт, — знаю, что полюбишь.              — Дети не должны расти в нелюбви, понимаешь? — настаивает Регис. — Заботиться о детях — это одно, а любить их — это другое.              — Я понимаю, — Геральт кивает и продолжает гладить большими пальцами тыльную сторону его рук, — но также я думаю, что ты сможешь полюбить их. Просто дай себе время, и ты увидишь, что твоя жизнь не стала хуже с появлением мальчишек. Они у тебя замечательные, они принесут тебе много-много радости, Регис. Просто… не сдавайся, ладно? Я буду рядом, чтобы помочь тебе. Всё обязательно наладится.              Регис жмурится и трёт рукой глаза. А затем, усмехнувшись, говорит:              — Геральт, я в полном неведении касательно своего будущего. Я не хотел и одного ребёнка, не говоря уж о троих. Вся моя прежняя жизнь, мои планы, мои достижения — всё это оказалось перечёркнуто, и теперь я вынужден сидеть в глухом лесу в Каэдвене и выкармливать троих младенцев. И всё это случилось со мной в один год, из которого я в лучшем случае помню половину. Что наладится?              — Ничего не перечёркнуто, Регис. Дети не умаляют твоих достижений. Они не обязуют тебя ставить крест на своей жизни. Ты — это всё ещё ты. Просто теперь ты не сам по себе, у тебя есть дети, ты теперь папа. Ну, да, год или два ребятам будет нужно много внимания, но потом они подрастут, и ты станешь посвободнее. И ещё: ты не один, Регис. Я рядом, слышишь? Я помогу тебе справиться.              Лицо Региса искажается болью, и он, вынув ладони из рук Геральта, обхватывает себя за плечи, отведя взгляд в сторону, словно застыдившись своей слабости.              — Нет, — тихо говорит он и качает головой, — это невозможно.              Геральт хмурится.              — Почему? Что случилось? — допытывается он, но Регис только машет головой.              — Это как раз то, что я хотел бы тебе объяснить, Геральт, — помолчав, ровнее говорит он. — Ты присядь, пожалуйста, а то нога будет болеть.              Геральт угукает в ответ и пододвигает табурет поближе, чтобы сесть рядом с ним.              — Так на чём я остановился? — вслух спрашивает Регис себя и щёлкает пальцами, вспомнив. — Да, на том, что я забеременел. Я тогда какое-то время, видимо, скитался по лесам, прятался, наверное жил где-то. Я плохо помню то время. Но зато хорошо помню, когда появился ты, — на этих словах его губы трогает маленькая улыбка, и Геральт внутренне обмирает. Регис, кажется, снова стал собой, хотя глаза у него всё ещё красные и припухшие, а ведь он даже не плакал. — Знаешь, Геральт, я думаю, что будь ты вампиром, ты бы всенепременно был альфой. Но, должен заметить, судя по всему, и среди человеческих мужчин ты принадлежишь к классу альф. Потому что ты… — пытается он объяснить на удивлённо вскинутые брови ведьмака, но вдруг умолкает и настораживается, прислушиваясь. — Ты не слышал? Мне показалось, что Тэй проснулся.              — Сейчас, погоди.              Геральт встаёт и заглядывает в комнату. Младший вампирёныш не проснулся, он всего лишь заворочался и раскрылся. Остальные двое сладко спят. Геральт тихонько накрывает Тэйрона и возвращается к Регису.              — Пустяк, просто раскрылся, — сообщает он и усаживается обратно на свой табурет. — Продолжай. Я был бы альфой, потому что… — он делает призывающий жест рукой, и Регис, закатив глаза, продолжает.              — Так и нарываешься на комплимент, — бормочет он. — Да, ты был бы альфой, потому что ты большой, сильный и добрый. И можешь… как бы это корректнее назвать… Ты можешь определённым образом влиять на сознание и волю некоторых более слабых особей мужского пола.              Геральт выгибает бровь, пытаясь понять, что только что сказал Регис. На кого он там влияет? Каким таким «определённым» образом? На Региса, что ли?              Вампир же тем временем продолжает:              — Вот и получается, Геральт, что ты, появившись в моей жизни, стал образом альфы. Посмотри сам: ты защищаешь нас, заботишься, ты окружил нас своим запахом и своим авторитетом.              — Можно подумать, — не сдержавшись, Геральт прыскает со смеху, — скажешь тоже, авторитетом. Так на тебя посмотришь и можно подумать, что я тут просто какой-то мальчик на побегушках.              — Ой, хватит жаловаться, — Регис несильно пихает его коленом в ногу, — ещё скажи, что я заставляю тебя всё это делать для нас.              — Ладно-ладно, молчу, — посмеиваясь, Геральт выставляет перед собой руки.              Регис, улыбнувшись вместе с ним, становится вдруг хмурым и, сложив руки на коленях, говорит дальше.              — А теперь перейдём к самому неприятному. — Сообщает он, и Геральт готовится внимательно его слушать. — В каком-то смысле неприятному. Потому что от этого я чувствую себя зависимым. — Он вздыхает и теперь смотрит прямо на Геральта. — Видишь ли, мой дорогой, когда мы встретились впервые, я был в зверином облике. Я плохо помню, что было в то время, но хорошо помню свои ощущения, когда появился ты. — Он отводит взгляд и, призадумавшись, словно пытается воскресить в памяти те события, начинает перечислять: — Я помню, что сначала чувствовал исходящую от тебя опасность, потом помню твой голос. Не знаю, не помню, что ты говорил, я тогда не понимал тебя, но знаю, что ты смог успокоить меня. И потом всё время был где-то поблизости. Хорошо помню твой запах — сейчас, будучи человеком, я его почти не чувствую, но тогда он чуть ли не сводил меня с ума. Ещё помню запах твоей мази для ноги, это было странно. — С усмешкой произносит он, а затем ненадолго умолкает. Может быть, думает Геральт, тоже вспоминает тот вечер? Или пытается вспомнить, улавливая только обрывки чувств и ощущений. — Ну и, конечно же, помню, что ты брал детей на руки, а я не чувствовал беспокойства. Они пахли тобой, Геральт. — Говорит он тихо, глядя ему в глаза. — И я, наверное, тоже пах и пахну до сих пор. Ты можешь понять, что это значит для нас, вампиров? — Геральт, сглотнув, кивает. — Очень многое, да. Это значит, что, повстречайся нам любой другой вампир, он будет знать, что мы с тобой — пара. Но даже не это самое пугающее, Геральт. Ты должен понять, что чем больше времени мы проводим рядом, тем больше к тебе привыкают дети. И я тоже привыкаю к тебе. Про свою сущность и говорить не буду. На физическом уровне я тебя уже давно признаю и принимаю, как своего альфу. — Эти слова он говорит тихо, отвернувшись, и Геральт готов поклясться, что видит, как краснеют его щёки и шея. Ох, Господи. — Поэтому тогда и сказал, что лишь вопрос времени, когда мы окажемся в постели. При условии, конечно, что мы будем жить рядом. Но всё же, ты знаешь, я подумал, что не стоит нам этого начинать. Мне кажется, что тебе не стоит тратить свою жизнь на нас. Чем ближе мы станем друг другу, тем больнее будет расставание. А что-то мне подсказывает, что однажды оно непременно случится, и тогда я буду несчастен. Мне не нужны такие душевные потрясения. — Он сидит с опущенной головой и выглядит уже сейчас несчастным. — Поэтому, мой дорогой ведьмак, я буду рад и очень благодарен, если ты действительно поможешь нам найти место, где мы сможем жить, и перевезёшь нас туда. А после этого я тебя не потревожу, это я могу обещать. И всё, что останусь должен, отдам тебе, когда немного подзаработаю.              Геральт глядит на Региса и совсем ничего не понимает. Он хочет остаться, но предпочитает уйти. Геральт тоже привлекает его, но лучше им не начинать отношений. Он не справится без помощи и защиты, но всё равно отвергает и то, и другое. И почему? Из-за какого-то призрачного расставания, которое возможно будет в будущем. Чёрт-те что и сбоку бантик.              Геральт, видимо, воспитан иначе. Геральт знает, что если дают — надо брать. И только если бьют — либо бить в ответ, либо удирать. У Региса же всё иначе. Ему даёшь, а он, словно с перепугу, предпочитает убегать.              Ведьмак встаёт и проходится по комнате. Всё это время между ними царит молчание. Нужно что-то решать. Нужно либо согласиться с Регисом, сделать, как он хочет, отпустить его, либо же настоять, объяснить, что без Геральта ему будет тяжело. С другой стороны, это выглядит, как насильственное удержание.              В конце концов, тяжело — не значит невозможно. Это значит, что просто тяжело. Регис сможет прожить и вырастить детей и без стареющего калечного ведьмака. Но вот сможет ли теперь без них прожить Геральт — вопрос. Но вины Региса в этом, конечно, нет.              — Слушай, ладно. Ладно, — сдаётся он, усевшись обратно на табурет напротив, и Регис поднимает на него взгляд, — а теперь послушай, что скажу я. Если ты твёрдо всё решил, то я, конечно же, помогу тебе. Настаивать не буду, но всё же считаю, что ты неправ. И ещё, одна маленькая ремарка — так сказать, почва для размышлений на ночь. — Регис кивает и Геральт, опустив и снова подняв взгляд, говорит: — Не тебе решать, на что мне тратить свою жизнь, а на что нет. Каждый сам определяет для себя цель или, если хочешь, смысл своего существования. Многие живут и ради меньшего. — Затем он, вздохнув и выдохнув, расслабляется, прогоняя напряжение из тела, и спокойнее говорит: — Знаешь, а вообще-то ты прав. Если ты решишься довериться мне и остаться здесь со мной, то расставание действительно будет неизбежно, ведь когда-то я умру.              И они замирают, глядя друг другу в глаза. Геральт — совершенно спокойно, потому что его в принципе трудно чем-то вывести из душевного равновесия, тем более что для себя он уже всё решил. Регис же — нахмурившись, испытывающе, словно не может понять Геральта, словно бы хочет в нём найти что-то ещё, как будто упускает какую-то деталь, но не поймёт, какую именно.              Что ж, может, если он хорошо присмотрится, то что-нибудь да заметит.              В итоге Регис, вздохнув, всего лишь спрашивает:              — Так ты правда не против помочь мне подыскать жильё?              — Да, я правда не против, — подтверждает ведьмак. — Я поеду завтра же с утра в деревню и осторожно поспрашиваю, может где-нибудь неподалёку найдётся что-то подходящее. Никаких денег я с тебя не возьму, так и знай, — добавляет он, когда Регис открывает, было, рот, явно чтоб сказать опять про какие-то долги.              — А я думал, ведьмаки задаром не работают.              — А я и не ведьмак больше. — Говорит он и отпивает чай, показывая, что разговор окончен.              Они сидят молча, допивая остывший чай, а Геральт всё думает: как же так выходит, что стоило в его жизни появиться кому-то, кто ему нравится и с кем он хотел бы провести больше времени, как этот кто-то пытается сбежать от него и унести с собой то немногое ценное, что появилось у него за последнее время.              — Геральт, — зовёт его Регис, когда поднимается со своего места и подходит к нему. Ведьмак поворачивается и поднимает глаза на него. — Можно я тебя поцелую? — спрашивает совсем тихо. — Только это ничего не будет значить. Это не обещание, не просьба, не приглашение и не благодарность.              — Мм, — Геральт усмехается и кладёт руку ему на талию, притягивая ближе. — Я понял, просто поцелуй на ночь. Давай уже.              Регис почти невесомо дотрагивается пальцами до его щёк и наклоняется для нежного поцелуя. Геральт почти сразу касается его губ языком, и вампир открывает рот, впуская дальше. Геральт целует его и гладит по пояснице, и так ему хорошо, так хорошо, что он забывает обо всём на свете.              Только когда он понимает, что уже поднял его рубашку и теперь гладит голую кожу спины, а Регис от этого прикосновения резко втягивает воздух носом, он останавливается и убирает руку.              — Я помню, — шёпотом говорит он в мягкие порозовевшие губы, — это ничего не значит. Так что отпускаю тебя. Иди.              Регис стоит над ним с розовыми щеками и распахнутыми губами и немного растерянно смотрит в глаза.              — Давай, Регис, я тоже хочу спать, — он легонько хлопает его тыльной стороной ладони повыше колена и дёргает головой в сторону.              Вампир моргает и отступает, Геральт тоже встаёт. Они вместе быстро ополаскивают чашки и уходят в комнату. И только улёгшись в своём спальном мешке, Геральт, прокручивая в голове всё, что Регис ему сегодня сказал, думает, что сегодня он сказал больше, чем за всё остальное время.              

***

             Следующие дни проходят, как в какой-то прострации. Геральт действительно находит по наводке брошенный домик в лесах Элландера. Он поменьше даже, чем дом Геральта, но в целом выглядит сносно. Главное, что крыша, окна и двери целы, стены стоят крепко, а печка и дымоход в порядке.              Геральт только задаётся вопросом: почему вполне хорошее жильё в этой местности пустует?              Ответ находится быстро — в окрестностях он отыскивает несколько нор накеров и гнездо грифона. Благо, что он додумался надеть свой доспех и вооружиться полным комплектом снаряжения. Он отправляется расчищать округу и надеется, что ему удастся сохранить ногу в порядке.              Но домой он тем не менее возвращается с ужасной болью в колене. Битву с чудищами он выстоял достойно, а добила его обратная дорога. Сон на холодной твёрдой земле сделал своё дело.              Регис, увидев, в каком измученном и болезненном состоянии Геральт приехал, принимается тут же ухаживать за ним.              Он помогает раздеться, самостоятельно готовит для него бадью с горячей водой и всё время сидит рядом с ним, несмотря на ворчания и небольшое смущение Геральта. Предлагает даже помассировать колено, но от этого ведьмак категорически отказывается. Ни по какой другой причине, как та, что в результате такого лечения Геральт всенепременно поставит себя в неловкое положение одной маленькой вещью. То есть, не такой уж и маленькой! Но в том-то и дело.              Однако Регис всё же уличает момент, когда Геральт уже сидит в пижаме на кухне, откинув голову назад, к стене, и приходит с баночкой той самой мази.              — Не упрямься, давай я наложу мазь на твоё колено, — говорит он.              — Брось, Регис, будет вонять на весь дом, — отнекивается Геральт, — а у детворы чуткий нюх.              — Ничего, потерпят, — отвечает ему вампир и опускается на пятки рядом с ним.              Не успевает Геральт и слово сказать, как Регис задирает правую штанину аж выше коленки и, открутив крышечку, зачерпывает пальцами зелёную жижу. Он мягко втирает эту мазь в ногу Геральта и говорит:              — В конце концов, я врач. Так что доверься рукам профессионала. Позволь мне хоть как-то отблагодарить тебя.              Геральт, передумав бороться и махнув на него рукой, закрывает глаза, чтобы не видеть того, что происходит перед ним.              Прикосновения Региса прекрасны — лёгкие, мягкие, давящие там, где это нужно. Эта его нежность сводит с ума, и Геральт думает, что сделал правильно, когда не позволил вампиру делать что-то подобное, пока он мылся.              Когда он приоткрывает глаза, чтоб взглянуть на Региса, встречается с его лукавым взглядом и маленькой улыбкой.              — Что? — спрашивает Геральт.              — Ничего, — невозмутимо отвечает вампир, — просто интересно, вспомнил ли сейчас ты то, что вспомнил я?              Геральт хмыкает и не может сдержать улыбки.              — Будешь смеяться, но я не то что вспомнил — я эту картину забыть не могу ни на миг.              Регису, кажется, льстят эти слова. Чуть погодя, когда он заканчивает растирать его ногу, он, вытирая руки тряпочкой, говорит:              — Ты, может, потом посиди с ребятами, а? Мне кажется, они соскучились по тебе. Так оживились, когда услышали, что ты вернулся. Я пока разогрею тебе поесть.              — Да, хорошо, спасибо, — Геральт кивает, — я тоже по ним страшно соскучился.              Дети действительно, кажется, узнают Геральта по голосу и запаху, потому что начинают улыбаться сразу, как он подходит к ним.              — Регис, они улыбаются мне! — с восторгом сообщает он. — Ей-богу, улыбаются!              — Мне они тоже улыбались, представляешь, Геральт? — мягко отвечает Регис, стоя в дверном проёме.              И только по его голосу, по этой тихой радости в нём, Геральт чувствует, что что-то изменилось. Вампирята улыбались Регису, потому что они любят его, он же их папа. Дети любят его просто так, без всяких условий. Любят уже за то, что он есть у них. И всё это, должно быть, свалилось на Региса в одночасье, когда дети, которых он не мог до конца принять, приняли его первыми, так просто и легко. Видно, детская улыбка что-то растопила в душе вампира. Геральт теперь убеждается окончательно — Регис обязательно их полюбит. Полюбит так, как больше никого и никогда не будет любить. Только нужно немного больше времени.              — Правда? — Геральт не может сдержать улыбки. — Это же прекрасно! Они уже здорово подросли, да? Я не видел их всего неделю с небольшим, а как будто прошло месяца два.              — Да, они теперь постоянно хотят играть и чтоб их на руках подержали.              Регис подходит ближе и кладёт руку на плечо Геральта, и тот, не задумываясь, сжимает её своей. Всего одну минутку они проводят, глядя в уютном молчании на то, как копошатся детишки.              За ужином Геральт рассказывает обо всём, что с ним приключилось в его небольшом путешествии, а также снова обещает, что позаботится о том, чтобы Регис и его дети были всем обеспечены в их новом доме. Регис благодарно кивает, но как-то поддерживать тему не стремится, всё больше рассказывая о том, как справлялся дома без Геральта. И хотя справлялся он, судя по всему, неплохо, на это замечание Геральта лишь фыркает и говорит, что предпочёл бы не повторять этот потрясающий опыт.              Как же он, интересно, предпочёл бы его не повторять, если он намерен в скором времени начать полностью самостоятельную жизнь?              — Как нога? — украдкой глянув на Геральта, интересуется вампир, когда ужин оказывается позади, дети, наигравшись, спят, а сами они решают ещё немного посидеть вдвоём.              Геральт, сидя с книгой в руках, растирает колено. Господи, и зачем Регис спросил про него? До этого, кажется, Геральт и не вспоминал, что оно болит.              — Нормально, — отмахнувшись, произносит он, — побаливает ещё, но это нестрашно.              — Мне так неловко, что из-за меня у тебя болит нога, — цокает Регис, покачивая головой.              Он наконец-то собрался подшить под себя ту одежду, которую ему отдал Геральт. Вообще он надеялся получить свои штаны и рубашку назад, когда купил Регису одежды по размеру, но этого не произошло, а сам Геральт отбирать тоже не стал. Раз вампиру оказалось так уж удобно спать в одежде Геральта, что тут поделать? Пускай спит, Геральту не жалко.              — Брось, пустяки. Нога болела, болит и будет болеть, ты тут ни при чём.              Регис поднимает на него жалостливый взгляд, но ничего не говорит. Какое-то время они проводят в молчании. Геральту кажется, что им стоит обсудить их дальнейшие планы, но раз Региса они, судя по всему, сегодня не интересуют, ему уж тем более не хочется говорить про их скорое расставание. Регис заканчивает подшивать рукава на рубашке и переодевается в неё, а затем ставит чайник греться. За чашкой свежего чая с мятой что-то побуждает его спросить:              — Геральт, а чем ты тут занимался до нас?              Геральт с трудом сдерживает едкий смешок и ответ в стиле «В том-то и дело, Регис, в том-то и дело».              — Ну, — издаёт он, пытаясь придумать подходящий ответ, — много чем. — Что скорее можно интерпретировать как «абсолютно ничем интересным». — У меня тут огород, хозяйство, дом. За всем нужно следить. Я хожу на рыбалку, иногда охочусь. Готовлю, читаю. В деревню бывает выезжаю. Плотву выгуливаю по местности. Дела всегда находятся.              Он и сам понимает, что его жизнь была чрезвычайно скудна, но ничего не может с этим поделать.              — А как давно ты здесь живёшь? — Регис спрашивает вроде бы непринуждённо, но Геральт почему-то всё равно ощущает себя, как на допросе.              — Шесть лет. Или нет, чуть больше, где-то шесть с половиной.              — И что, ты всё это время жил здесь один?              К чему эти вопросы? Регис нашёл что-то компрометирующее, пока его не было? Откуда он узнал, что Геральт действительно жил здесь не один? Только если…              — Ты видел табличку в лесу, да? Здесь, недалеко совсем.              Регис, смутившись, кивает. Геральт повторяет это движение за ним и тяжело сглатывает.              — Этот человек, — тихо говорит он, глядя на свои руки, — вернее, это был ведьмак… этот ведьмак был мне, как отец. Его звали Весемир. Он воспитывал меня с рождения, приглядывал, обучал. И потом, когда я вышел на Путь, он был единственным, кто беспокоился обо мне. А когда я больше не смог заниматься своим ремеслом, я пришёл к нему. Он в то время уже отошёл от дел и жил в этом доме. Он снова обучил меня — на этот раз всему, что нужно для вот такой тихой жизни. И всё было хорошо. Но… время не щадит никого. Три года назад летом у Весемира внезапно прихватило сердце, и я ничем не смог ему помочь. Не то чтобы я не знал, как это сделать, просто он был не молод и уже перенёс, к тому же, несколько приступов. Просто сердце не выдержало. Тела ведьмаков принято сжигать, а пепел развевать по ветру. Я так и сделал, а потом решил, что должен поставить где-то неподалёку табличку для него, потому что он жил здесь.              Рука Региса скользит по столу и сжимает ладонь Геральта, выказывая поддержку и сочувствие.              — Мне очень жаль, Геральт.              — Да, мне тоже, — хрипло произносит он, сжав руку Региса в ответ.              Он пытается поднять на него глаза и ободряюще улыбнуться, но ничего не выходит — в глазах мутно, а губы никак не хотят растягиваться в улыбке. Он яростно трёт глаза руками.              Чем Геральт из Ривии отличается от побитой паршивой собаки? Тем, что собака встанет и пойдёт дальше.              Регис без слов поднимается и обнимает его, позволяя прижаться лицом к своему животу и поглаживая по волосам. Геральт крепко обвивает руки вокруг его талии, не желания ничего так сильно, как чтобы Регис остался с ним, чтобы он не покинул его. Но, по правде сказать, Геральту даже стыдно думать о том, что Регис может остаться с ним из чувства жалости или долга. Его личные проблемы не касаются никого, кроме него самого, и он уж точно не собирается навешивать их на Региса. Он бы хотел, чтобы Регис остался не для того, чтобы был кто-то, на чью здоровую голову можно переложить проблемы с больной, а лишь потому, что ему кажется, что именно Регис, этот внезапный в его жизни вампир, способен дать Геральту ещё один шанс на настоящую жизнь. На ту жизнь, где можно радоваться каждому дню, где хочется улыбаться и смеяться, где есть трое крохотных поводов для счастья. Геральт хотел бы детей, но так как своих он иметь не может, единственный вариант — это позаботиться о чужих детях. И вот сейчас, когда он всё это обрёл, мечта норовит улизнуть из рук, как ниточка от воздушного змея. Но ведь никто не гарантировал, что стоит Регису стать мечтой Геральта, как он сам станет мечтой Региса. Никому не нужен больной ведьмак с целой горой проблем и недостатков на плечах.              Он цепляется за рубашку на спине Региса, жмётся крепче и дышит им, пока вампир позволяет это. У Геральта, может, больше никогда не будет возможности обнять кого-то.              — Я всё знаю, Геральт. — Вдруг шёпотом говорит Регис, не прекращая гладить его по волосам. — Я догадался. Знаю о твоих намерениях. Если бы меня попросили описать дом суицидника, я бы просто показал твой.              Геральт усмехается. Действительно, догадался всё-таки. Регис тихим, успокаивающим шёпотом продолжает:              — Я не хочу становиться той последней каплей, которая перевесит чашу весов, Геральт.              — А я не хочу, — хрипло произносит Геральт, отодвинувшись и взглянув на него, — чтобы ты жалел меня и оставался, только чтоб приглядывать за мной. Это невыносимо.              — Я знаю, — спокойно произносит Регис и гладит его большим пальцем по щеке. — Когда ты уехал, мне было плохо без тебя. Не потому что я не справлялся с делами, а просто потому что было нестерпимо от мысли, что мы здесь, а ты так далеко от нас, и неизвестно, что делаешь, жив ли вообще, чем питаешься, хорошо ли спишь, не болит ли твоя нога. И я понял, что если уеду, буду постоянно думать о тебе, а это сведёт меня с ума раньше, чем я смирюсь с тем, что тебя нет рядом.              — Ты хочешь сказать, что… — медленно проговаривает Геральт, но Регис, поджав губы и сложив брови домиком, кивает ему.              — Да, я хочу остаться с тобой. — Он берёт лицо Геральта в свои ладони и целует его щёки. — Я бы сказал тебе об этом в любом случае, но, может, ещё не сегодня и не завтра. Но мне кажется, что сказать сейчас — самое время. Не хочу, чтобы ты из-за меня мучился ещё дольше. Я не знаю, что из этого выйдет, Геральт. Может быть всё с грохотом провалится. Может быть вместе мы сумеем излечиться и отпустим друг друга. А может быть мы по-настоящему полюбим и будем вместе просто так, а не потому что цепляемся друг за друга, как за единственное спасение. Я не знаю, но хочу попробовать. Потому что ты стал дорог мне.              Геральт только резко кивает ему, не в силах выговорить больше ни слова. Регис наклоняется и целует его — без напора, очень мягко и нежно. А затем, когда отстраняется, подвигает табурет ближе к нему и усаживается напротив. Так же они сидели в тот вечер, когда Регис честно рассказал всё о себе. Геральт прекрасно понимает, что ожидает его сейчас — теперь на месте допытываемого оказывается он сам.              — Я должен был понять раньше. — С досадой произносит Регис. — Столько было знаков, а я настолько ушёл в себя, что ничего не замечал вокруг. Я понял только сейчас, Геральт, когда ты рассказал о том ведьмаке. Я понял, что у тебя не осталось никого и ничего, что давало бы тебе силы жить дальше. Теперь я понимаю, почему ты так отчаянно бросился заботиться о нас. Почему в твоём доме так пусто и одиноко — потому что тебе не нужен уют и комфорт, ведь ты готов в любой момент попрощаться с жизнью. Теперь мне понятно, к чему были сказаны слова про смысл жизни. Но всё же я хочу послушать тебя. Расскажи мне всё.              — Мысли о самоубийстве — это не то, чем принято делиться, — вздыхает Геральт и проводит рукой по лицу.              — Давай, Геральт, поговори со мной. Мне нужно знать, с чем предстоит бороться.              Геральт усмехается.              — Ты уверен, Регис? Зачем тебе это нужно? Тебе наоборот стоит сбежать от меня так далеко, как это возможно, и никогда не возвращаться. Такие, как я, только тянут на дно.              — Нет, — решительно не соглашается Регис, — мы знакомы не один день, и ещё ни разу ты не потянул меня на дно. Всё это время ты только то и делаешь, что пытаешься вытянуть меня оттуда. Давай, Геральт, я прошу тебя.              В очередной раз вздохнув и промочив горло глотком чая, Геральт заводит свой незатейливый рассказ.              — Что тут рассказывать-то? Можно и в пару предложений уложиться. Ведьмак, который больше не может быть ведьмаком, — бесполезное существо. А бесполезное существо, лишившееся единственной поддержки, — это пропащее существо. Вот, кто я. Ты прав, у меня в доме нет толком никаких предметов уюта и комфорта. Минимум мебели и голые стены. Раньше, когда здесь был Весемир, всё было иначе. После его смерти я держался какое-то время, а потом мысль о том, чтобы тоже умереть, перестала казаться странной и неправильной. Но каждый раз вместе с этой идеей приходила печаль — я понимал, что стоит мне умереть, как всё из нашего дома тут же растащат. Мне не хотелось, чтобы наши вещи просто так пропали. Поэтому я начал потихоньку продавать вещи, которые мне бы не хотелось, чтобы попали не в те руки. Ну, и животных у нас было раньше побольше, их я тоже продал тем, кто сможет о них позаботиться. Часть денег я откладывал в надежде, что… ну, не знаю, на что я надеялся. Думал, может, что-то резко изменится, и я сбегу в какую-то новую жизнь. Не знаю. А другую часть отдавал в детский приют в городе. Я решил, что когда закончится всё, что можно продать, я уйду из этого дома. Конечно, я бы не стал вскрывать вены или пить яд. Я хотел снова выйти на Путь, и вот сколько продержусь, значит столько мне и отведено. Надеялся умереть красиво, в схватке с каким-нибудь грифоном или, например, полуденницей. Весемир бы, конечно, не одобрил, но ведь его больше нет. А мне с каждым днём было всё невыносимее и невыносимее. Обычный мужик, останься он один, знал бы, что ему, значит, надо жениться и завести детей, работать, чтобы прокормить их, и жил бы себе дальше, не забивая голову всякими глупостями. А я… знаю, что жалеть себя — это последнее дело… но мне ведь даже это не светит. Никто никогда бы не захотел жить с ведьмаком, а дети… Ну, все знают, что ведьмаки бесплодны. А потом появился ты. И я решил для себя, что вот оно — нужно позаботиться о тебе и о малышах. Я же понимал, что объективно кроме меня этого никто не сделает — люди и не подумают приближаться к вам, а кого-то, кто может это сделать, у тебя, видимо нет, иначе бы ты не оказался здесь. А потом я понял, что втрескался в тебя, как юнец. И я всё ещё не верю — ты правда решил остаться со мной?              Он недоверчиво смотрит на Региса, а тот, подняв на него напряжённый взгляд, кивает.              — Да, правда. Я хочу быть с тобой, и если ты тоже всё ещё хочешь быть со мной, то я останусь.              — Я хочу этого больше всего на свете, — тихо говорит Геральт.              Регис ободряюще улыбается ему, но уже через мгновение улыбка сползает с его лица, и он осторожно, даже с каким-то ужасом, произносит:              — Меня только беспокоит одна вещь. Ты решил, что когда здесь не останется ничего ценного и важного для тебя, то ты уйдёшь… скажем так… на свой последний бой, но… у тебя же здесь и так ничего не осталось.              Геральт усмехается и кивает.              — Остался скот и Плотва. Я намеревался продать их этой осенью.              Но в его жизни вдруг появились Регис и трое карапузов, порушив все его планы.              — О, господи, — тихо издаёт Регис и прикладывает руку к сердцу. — Я не мог и представить, что ты был так близок к…              — Я бы не сказал, что у меня было или есть назойливое желание умереть, — нахмурившись, перебивает Геральт, — это, скорее, ожидание того, когда же жизнь смилостивится и закончит моё унылое существование.              — Иди сюда, Геральт, — Регис тянется к нему, и Геральт подаётся навстречу, сталкиваясь с ним губами. — Можешь думать и говорить, что хочешь, — в поцелуй говорит он, — но ты нужен мне. Поэтому я сделаю всё, что в моих силах, чтобы ты был счастлив.              Геральт прикрывает глаза и почти что задыхается от восторга. Слова Региса расцвечивают внутри него жгучее, искристое тепло и заставляют губы растянуться в улыбке.              Он на мгновение задумывается, насколько отвратительно будет, если он сейчас скажет, что хочет заняться сексом? Не будет ли это слишком уж неуместно с учётом того, о чём они говорили ещё минуту назад? Проблемы проблемами, а секс всяко приятнее.              Но Регис тянет его вверх, заставляя подняться на ноги, а после спиной вперёд ведёт его в комнату, стараясь не разрывать поцелуя. Геральт только надеется, что «сделать всё, что в силах Региса, чтобы Геральт был счастлив» — это не только секс. Конечно, он до дрожи хочет Региса, но есть маленькое ощущение, словно это должно быть иначе, не так, что вампир пожалел его и решил порадовать хотя бы оргазмом.              Даже смешно становится: что Геральт за самоубийца такой, если его можно за секунду отвлечь сексом?              — Постой, Регис, — он цепляется руками за дверной проём, не позволяя вести себя дальше, и вампир вопросительно смотрит на него. — Во-первых, — шёпотом говорит он, — здесь мы разбудим детей. А во-вторых, хотелось бы уточнить.              — Что уточнить?              — Ты действительно предлагаешь пойти в постель сразу после того, как узнал, что у меня есть суицидальные наклонности?              — Да, а в чём дело? Я ждал этого слишком долго. И меня не пугают твои, как ты говоришь, наклонности. — Регис принимается расстёгивать пуговицы на рубашке Геральта и поясняет: — Эти плохие мысли в твоей голове возникли в результате затяжной депрессии, которая в свою очередь в том числе вызвана неудовлетворением по поводу отсутствия близкого человека рядом. — Далее он стягивает рубашку с плеч Геральта, а сам Геральт даже не обращает на это внимания, вслушиваясь только в его слова. — Против депрессии лучшее средство — это гормоны серотонин, дофамин, окситоцин и эндорфины. А наиболее интенсивно они вырабатываются как раз во время оргазма и вызывают ощущение счастья. И только попробуй сказать мне, что не будешь счастлив, если мы займёмся сексом. — Теперь, когда Геральт остаётся без рубашки, Регис принимается за шнурки на его штанах. — А вообще объясни мне, почему я должен искать научное обоснование нашему желанию быть друг с другом этой ночью?              Геральт открывает было рот, чтобы ответить, но понимает, что не знает, что на это ответить. Приходится сдаться и, покачав головой, сказать:              — Ладно, ты прав, ты не должен искать никаких обоснований. Давай просто займёмся сексом. Но Регис, я серьёзно, мы не пойдём в комнату — мы же разбудим детей.              — И что ты предлагаешь? Пойти в сарай и предаться любовным утехам в стоге сена? — ехидно интересуется Регис.              Геральт тихо прыскает со смеху, а затем, обернувшись, говорит:              — Может, на кухне как-то? На столе?..              — Геральт, я прошу тебя, — мученически зовёт Регис. — Если мы хотим жить вместе, то дети всё равно всегда будут с нами. И что теперь, никогда не заниматься сексом? Они крепко спят.              — Мне неловко делать это при них, — признаётся Геральт, — стоит подумать о том, чтобы пристроить комнату или даже две. А пока надо будет соорудить какую-то перегородку или шторку.              — Да, да, обязательно всё это сделаешь, но не прямо сейчас, — Регис принимается покрывать поцелуями его шею и гладить тело, мягко отнимает руки от дверного прохода и тянет дальше в комнату.              Он говорит Геральту раздеваться и лечь на спальный мешок, и Геральт всё это выполняет. А затем завороженно наблюдает, как Регис, стоя над ним, тоже раздевается догола. Геральт сглатывает вязкую слюну от этого зрелища.              — Слушай, — шёпотом говорит Регис, так и замерев со стояком рядом с ним, и Геральт, сидя и опираясь на руки за спиной, понимает, что тяжеловато слушать, когда перед глазами маячит такой красивый член с розовой головкой. — У тебя есть что-нибудь, что можно использовать как смазку?              Геральт снова сглатывает и, плохо соображая, проводит рукой по задней стороне его ноги, оглаживает ягодицу. Смазка… да, смазка пригодилась бы… Но отчего-то ему думается, что кроме старых — он бы даже сказал старинных — ведьмачьих масел, что стоят в ящике на чердаке, в его доме нет ничего… смазывающего. Этот факт навевает печаль, ведь раз Регис спросил про смазку, значит, он хотел секса, ну, с проникновением, а теперь ничего не выйдет.              — Наверное, нет, — отвечает он, прижимаясь поцелуями повыше колена Региса. — Я не знаю. Не могу думать.              Он с первого дня мечтал об этих стройных гладких ногах. Конечно, вампиры прекрасно регенерируют, и благодаря этому кожа Региса всегда остаётся такой нежной и упругой. Нет, волосы на ногах всё же есть, но совсем незаметные, светлые и мягкие. В паху же тёмные завитки волос, но на удивление тоже мягкие — это Геральт оценивает, когда обхватывает рукой его член, не переставая касаться губами нежных коленок.              Регис, затаив дыхание, вздрагивает и тянется, чтобы остановить руку Геральта. А на недоумённый взгляд с порозовевшими щеками поясняет:              — Я придумал. Я опасался, что ты вернёшься раненым, поэтому, уж прости, что влез, куда не надо, воспользовался твоей небольшой лабораторией в подвале и изготовил пару баночек заживляющей мази. Вообще я ещё сделал несколько обезболивающих и общеукрепляющих эликсиров, — добавляет он тише, себе под нос, — но сейчас нас интересует только мазь. Я думаю, она как раз подойдёт для наших целей.              — Так неси её скорее, — говорит Геральт и подталкивает его лбом в ногу.              Регис вдруг исчезает, и Геральт успевает раскрыть рот от шока и на мгновение испугаться, но через секунду Регис снова возникает, только теперь сидящим на его бёдрах. Он поворачивается к нему с открытым ртом, но спросить ничего не успевает, потому что вампир наваливается на него, обняв за шею и прижавшись своими распахнутыми губами к его. Геральт оглаживает руками стройное тело, разводит ягодицы в стороны, мнёт их руками. А когда Регис разрывает поцелуй и выгибается, нависнув над Геральтом, его что-то так и подзуживает высказаться:              — И всё-таки знаешь что, Регис? Мог бы на неделечку раньше разобраться со своими чувствами, чтобы мне не пришлось шататься чёрт-те где.              Регис целует его в щёку и тихо говорит:              — Ну прости меня. Мне жаль, что пришлось понапрасну тебя тревожить. Но какой бы ни был хороший тот дом, который ты нашёл, я из этого никуда не уйду, потому что это дом человека, который сделал меня своим, человека, который заботится о моих детях. Я никуда не уйду отсюда. Теперь это и мой дом тоже. — Геральт, поражённый до глубины души, резко садится и крепко обнимает его, поглаживая по распущенным мягким волосам. — Я тебе обещаю, мы преобразим этот дом. Больше он не будет пробуждать в тебе грустные воспоминания. — Он берёт лицо Геральта в свои ладони и смотрит так открыто, так пронзительно, что у Геральта заходится сердце. — Ты веришь мне?              — Верю. — Кивает Геральт и тянется, чтобы поцеловать его.              Геральту бы хотелось быть сверху, чтобы полностью окутать Региса собой, но когда он говорит об этом вампиру, тот недовольно поджимает губы и напоминает, что именно у него тут больное колено, так что именно ему сегодня лежать на спине смирно. Возразить на это Геральту нечего, колено правда всё ещё ноет и не даёт о себе забыть. Зато Регис вручает ему баночку с мазью — боже, а когда же он… ах да, точно, так вот, что это было, когда он исчез — и многозначительно интересуется, знает ли Геральт, что нужно делать. Геральт, хвала небесам, знает.              Он готовит Региса пальцами, наблюдая за тем, как вампир жмурится и кусает губы, стараясь не издать ни звука. А понимание того, что он готовит Региса для себя, заставляет что-то в груди Геральта распускаться и сжиматься, а низ живота гореть всё сильнее и сильнее.              — Геральт, — зовёт в какой-то момент Регис и выгибается, самостоятельно насаживаясь на пальцы, — давай уже, я готов.              А Геральт, любуясь его лицом, его порозовевшими губами и щеками, влажными слипшимися ресницами, упавшими на лоб прядями волос, думает, что Регис — самый красивый мужчина из всех, кого ему доводилось встречать. И невольно он вспоминает, каким засранцем Регис был, когда они только познакомились. Ничего общего с вот этим Регисом, который льнёт к его ладоням, когда Геральт оглаживает его бока и бёдра, и которой открывает рот в беззвучном крике и крепко хватается руками за его плечи, когда Геральт направляет в него член и плавно входит.              — Ты знаешь, Регис, — с придыханием произносит он, когда немного привыкает к тому, как вампир неспешно движется на нём, изгибаясь в пояснице, — а ты был прав.              — Прав по поводу чего?              — Ты действительно совсем не так плох, как хотел казаться в начале.              Регис, фыркнув и улыбнувшись, наклоняется к его лицу и спрашивает:              — Ты понял это только после того, как я… оседлал тебя? Значит, мне всё-таки стоило сделать это уже давно.              — Нет, я понял это намного раньше, просто сказать решил именно сейчас. Для большего эффекта.              Регис дарит ему маленькую искреннюю улыбку, качает головой и целует в губы.              Он не спеша раскачивается на члене Геральта, растягивая удовольствие, а Геральт гладит его тело, целует и иногда напоминает, что нужно быть потише. И всё это время у него перед глазами маячит грудь Региса — не сказать, что она как у женщины, совсем нет. Она набухла совсем немного, а соски наверняка увеличились и стали темнее, чем обычно, — Геральт не уверен, но как правило именно это происходит после родов. У Геральта, при взгляде на них, рот наполняется слюной. Ещё и этот запах молока… Ему хочется что-то сделать с этим, но он никак не может решиться. Только когда Регис как-то жалобно стонет и замирает, сжав его бока коленками, чтобы переждать и не кончить, Геральт понимает: или сейчас, или придётся ждать до следующего раза. Но хочется же именно сейчас! Поэтому он, притянув Региса к себе за шею и положив руку ему на грудь, сбивчиво говорит:              — Регис, можно я… знаешь, каждый раз, когда ты кормишь детей, я… твоя грудь, она…              — Тш-ш, — мягко произносит вампир и легко прижимается своими губами к его, — я знаю, я замечал. И мой ответ: да, можно. Тебе всё можно, мой дорогой.              От этого разрешения и предвкушения по телу Геральта пробегает волна мурашек.              — Если будет больно или неприятно, просто скажи и я остановлюсь, ладно?              — Не будет, — усмехается Регис, усевшись ровнее, — если, конечно, только ты не намереваешься кусать меня, как делают это некоторые.              — Никаких укусов, — заверяет Геральт, — только губы и язык.              — Давай же, надолго меня не хватит, — подгоняет вампир и придерживает Геральта за плечи, когда он привстаёт.              Геральт крепко держит его за бока и прижимается к одному из сосков ртом. Он, прикрыв глаза, мягко водит языком по нему и сжимает губами ареолу. Регис, вцепившись ему в плечи, сдавленно говорит:              — Надеюсь, ты понимаешь, что… подобная стимуляция может привести… к работе молочных желёз, и тогда…              — Я всё прекрасно понимаю, — отвечает Геральт, взглянув на него — растрёпанные волосы, розовые щёки, распахнутые губы, ну просто красота, — а затем добавляет: — В этом и смысл, Регис.              Вампир жалобно поджимает губы и складывает брови домиком.              — Геральт, должен признаться, я, бывало, фантазировал о том, как ты делаешь это, но я не смел и подумать, что всё случится на самом деле.              — Иногда мечты сбываются, — говорит ему Геральт и улыбается. Действительно, они и правда имеют свойство сбываться.              Он, смочив слюной большой палец, принимается ласкать им один сосок, а ко второму прижимается ртом и, прикрыв глаза, начинает осторожно посасывать. Регис оплетает руками его голову и больно сжимает в кулак волосы, но Геральт ничего с этим не делает, сосредоточившись на его груди. Он быстро находит правильные движения губами, и ему, в качестве награды, на язык выплёскивается струйка тёплого молока.              Самым трудным было только начать, потому как после этого Геральт гораздо смелее присасывается к одной груди, а вторую продолжает мять в руке. Регис, тихонько всхлипывая, возобновляет движения бёдрами, всё так же крепко вцепившись в его волосы. Молоко бьёт ему в рот, и Геральт не может сдержаться — глухо стонет от наслаждения. Регис прекрасен на вкус. Хотя и глупо было бы ожидать чего-то иного. Он наверняка так же хорош и в других местечках, но их Геральт изучит в следующие разы.              Он сосёт грудь Региса, жадно глотая вкусное ароматное молоко, в ушах звучат постанывания и всхлипы вампира, а член находится внутри тесного горячего нутра, и ничего нет в мире лучше этого ощущения. Регис — единственный, кто нужен ему, единственный, кого он ждал всю свою жизнь, единственный, с кем он чувствует себя хорошо, спокойно и уютно — чувствует себя на том месте, где он и должен быть.              Напившись с одной груди, он, облизнувшись, переходит ко второй — разминает сосок губами, ласкает и посасывает, требуя молока. Пока Геральт лакомится им, молоко начинает само вытекать из второй груди, и он, не желая потерять ни капли, принимается по очереди вылизывать сочащиеся соски, причмокивая и горячо дыша на них ртом. Регис превращается в один сплошной напряжённый нерв, дрожащий и шепчущий в исступлении комплименты рту и члену Геральта. Когда Геральт вдоволь напивается, он отстраняется и, снова облизнувшись, пытается поймать взгляд Региса, но тот, закрыв глаза, сосредоточенно и напряжённо движется на члене, вцепившись в плечи Геральта, и ему не остаётся ничего, кроме как прижаться губами к белой шее и в кожу сказать:              — Тише, Регис, расслабься.              И тогда Регис, словно бы очнувшись, опускает на него взгляд широко распахнутых, шальных глаз и, крепко обняв за шею, валит на спину, чтобы поцеловать. Геральту приходится довериться ему по части своего оргазма, а сам он протискивает руку между ними и обхватывает пальцами твёрдый член вампира, чтобы помочь ему.              Они приходят к финалу почти что одновременно. Регис кончает первым, и от того, как он за секунду до отрывается от губ Геральта и прижимается лбом к его плечу, а затем, застонав, изливается в его руку, вместе с тем сжимая внутри себя, Геральт приходит следом за ним.              Какое-то время они ещё лежат, тесно прижавшись разгорячёнными телами друг к другу. Геральт начисто вылизывает грудь Региса от снова потёкшего молока, а тот, нежно поглаживая его по волосам, жмурится, и губы его дёргаются в едва уловимой улыбке. Мог бы, наверняка запросил бы второй раунд, но Геральт понимает — он и сам всё ещё дрожит всем телом, точно не готовый к новому оргазму.              После того, как они всё же приводят себя в порядок и одеваются, Регис настаивает на том, чтобы остаться с Геральтом. А Геральт не то чтобы настаивал на противоположном. Разместившись в объятиях Геральта и после того, как они тихонько, посмеиваясь, обменялись впечатлениями о своей близости, Регис ещё какое-то время шёпотом рассказывает ему о своих планах на будущее — как он хочет разместить мебель в доме, что хочет ещё докупить, что обязательно нужно докупить — в том числе как минимум одно хорошее и красивое постельное бельё для большой кровати, в которой мы будем спать, когда ты её купишь, Геральт, — что нужно как-нибудь съездить в Диллинген и всё же забрать его вещи, что хочет попробовать снова готовить лекарства и чтобы Геральт предложил их в аптеке или больнице в ближайшем городке. Геральт всё слушает и слушает, а образы чудесного будущего так и всплывают перед закрытыми веками. И самое главное в нём — это Регис и трое мальчишек.              — Слушай, Регис, — перебив поток слов, говорит Геральт, — а пацаны… они кто по-вашему?              — В каком смысле?              — Ну, они как ты? Тоже смогут рожать? Или наоборот — смогут оплодотворять?              — Ах, ты об этом, — в голосе Региса слышится улыбка, — ну, да, я же никогда не говорил тебе. Эмиель и Тэйрон — альфы, они смогут оплодотворять, а Марко — омега, как и я, он сможет родить.              — Здорово, — с улыбкой произносит Геральт, почему-то представляя, как когда-то будет нянчиться с детьми Марка так же, как сейчас нянчится с ним и его братишками. Эта мысль заставляет его улыбаться ещё шире.              Той ночью Регис так и засыпает в обнимку с Геральтом в его спальном мешке.              

***

      — Геральт, проснись, пожалуйста, — мягко зовёт Регис, касаясь ладонью его плеча.              Геральт жмурится и мычит, переворачиваясь на спину, и ему на живот тут же плюхается Эмиель и радостно смеётся, цепляя пальчиками бороду Геральта.              — Вот разбойник мелкий, — бухтит он, потрепав мальчугана по волосам.              Марк, который до этого тихонько лежал рядом и пытался грызть тремя первыми вылезшими зубами игрушку, услышав, что Геральт проснулся, начинает лепетать и размахивать руками, а затем и вовсе усаживается и тоже пытается залезть на него следом за братом.              — О, ещё один такой же. Ну давай уже, залазь, — ворчливо добавляет он, но всё равно помогает карапузу улечься на него, и тот сразу устраивает голову на его груди и принимается сосать большой пальчик. — Доброе утро, — нежнее говорит Геральт, повернувшись к Регису.              Тот лежит на боку рядом и кормит грудью Тэйрона, а мальчик, улыбаясь, трогает пальчиками губы Региса.              — Доброе, родной, — отвечает он с ласковой улыбкой и находит рукой ладонь Геральта, несильно сжимает её, переплетясь с ним пальцами. — Миля немного шалит, никак не хочет хоть минутку посидеть спокойно. Присмотри за ним, пожалуйста. — Тэй издаёт смешок, всё также продолжая лезть Регису в рот. — Сейчас я чьи-то пальчики съем. — Со звуком «ам» он захватывает их губами, и малыш довольно смеётся. Регис целует его в крошечную ладошку и отодвигает её в сторону, и тогда мальчик, сжав палец Региса, успокаивается, снова принимаясь за еду. — Вот так, умница, мой милый.              Геральт обнимает Милю и Марка и на несколько мгновений прикрывает глаза, вдыхая полной грудью. Миля продолжает трогать его бороду и усмехаться, потому что щекотно и колется, а Марк просто тихонько лежит, глядя куда-то в одну точку и кусая себя за палец; рядышком лежит Регис и гладит по спинке причмокивающего Тэя. С улицы сквозь светлые шторки пробиваются первые тёплые лучи этой весны. Геральту так хорошо, уютно, приятно, радостно и спокойно, что он позволяет себе недолго просто полежать, впитывая в себя прелесть этого утра.              А потом Эмиель подбирается ещё ближе к его лицу и пальцами тычет ему в глаз, кряхтя и протягивая на разный лад букву «а», словно хочет сказать, что Геральту пора просыпаться. У него вырывается тихое «ой», он жмурится, трёт глаза, а потом всё-таки открывает их, чтобы нос к носу встретиться с маленьким проказником. Он чмокает карапуза в кончик носа, и Регис, прицокнув языком, выдаёт:              — Ты их целуешь чаще, чем меня.              Фыркнув, Геральт отвечает:              — Кто бы говорил — сам их чуть ли не в попу расцеловываешь!              — Ну ладно, иди сюда, — после короткого молчания примирительно зовёт Регис, и Геральт, заулыбавшись, тянется к нему, покрепче прижав детей к себе.              Их поцелуй длится всего несколько секунд, потому что Марк начинает недовольно гудеть, нахмурив бровки, и стучать рукой по груди Геральта.              — Люблю тебя, — быстро произносит Регис, когда Геральт отстраняется от него.              — А я тебя, — отвечает он, а затем, посмеиваясь, говорит: — Да всё-всё, мы поняли, что ты тут главный, Маркуша.              Он ложится обратно на свою подушку, укрывает мальчишек одеялом, и Марк снова укладывает на него голову, собираясь ещё немного подремать — он не очень любит, когда братишки будят его утром, зато очень любит досыпать своё время вместе с Геральтом. А Милю он просто крепко держит, не давая никуда сбежать, и тому приходится продолжить баловаться с его бородой.              — Нас много, а ты один, — философски изрекает Регис, — скоро будем выстраиваться в очередь к тебе, чтобы получить свою порцию внимания.              Геральт, довольный, угукает в ответ и тоже прикрывает глаза, надеясь ещё немного понежиться в любви и счастье, прежде чем начнётся очередной день, полный приятных забот.