Беды и маленькие радости

***

      Голубое небо затянуло тонким, белёсым покровом облаков, и Люмин с блаженным видом прищурилась, откидывая голову назад. Ветер, лёгкий и приятный, щекотал шею и трепал волосы на макушке.       Запах соли и морской воды витал в воздухе. Люмин едва заметно улыбнулась и позволила себе небольшую наглость, свесив с крыши ноги. Сидеть на шифере не очень удобно, но вид, который с него открывался, перечеркнул все минусы.       В Ли Юэ кипела жизнь: торговцы хвастались диковинными товарами со всех краёв света, стража с серьёзными лицами расхаживала по городу, а простые обыватели заинтересованно косились в сторону прилавков и подсчитывали золотые монеты в кошельках.       Дети, не заботясь о взрослых делах, хихикнули, видя Люмин на крыше, и весело замахали ей. Она поприветствовала их кивком и тихо вздохнула, провожая их взглядом до тех пор, пока они не скрылись за поворотом. За ними следом неуклюже скользнул воздушный змей, удерживаемый на веревке. Сшитый из разномастных лоскутков ткани, пёстрый и аляпистый, он казался ярким пятном даже на фоне диковинных товаров.       Возможно, он выделялся тем, что напоминал о брате и днях беззаботного детства. Люмин затрясла головой и погнала воспоминания прочь. Без Эфира жилось тоскливо и одиноко, а вспоминать его было одновременно больно и радостно, отчего сердце в груди ныло, словно незажившая рана.       Эфир бродил по этому миру, но был неуловим. Может быть, он блуждал за линией горизонта или наоборот, совсем близко — Люмин не знала, но не отвлекалась на пустые размышления и просто искала.       Искала, гоня прочь сомнения.       Долой тревоги: от них никакого толка. Только небо, которое всегда спасало Люмин от беспокойства, и его бескрайний лазурный простор, усеянный облаками, что полупрозрачной полосой скрывали солнце, понемногу исцеляли сердце.       Солнечный свет хранил в себе силу, позволяющую видеть красоту мира, и Люмин — его дитя, которому следовало нести в этот мир добро, — являлась воплощением этой силы. Однако даже у света было то, чего Люмин не могла понять уже долгие годы.       Иногда солнечные лучи проходили через облака и преломлялись в воистину удивительные формы: дуги и кресты, светящиеся столбы, тянущиеся от линии горизонта до самых краёв неба.       Для Люмин свет, принимающий подобный вид — тревожный знак. Когда-то давно, во времена, когда этот мир только зарождался, так называемое «гало» становилось предвестником беды.       Оно принимало облик световых мечей, несущих гибель, и сердце Люмин при виде них всегда наполнялось волнением. Иногда гало называли кровавым, и цветы, так красиво распустившиеся под солнцем, преображались: лепестки теряли нежность, темнели, точно на них пролили кровь, а стебли гнулись, словно на них обрушилась слишком тяжёлая для цветов ноша.       Люмин вздохнула и прищурилась, видя вокруг солнца давно пугающий её ореол. Он появился не к добру. Гало, предвещающее проблемы, войну, смерть…       — Привет, принцесса. Чем занимаешься?       Гало, предвещающее головную боль. Люмин состроила гримасу и едко выплюнула всего одно слово, но вложила в него всё своё негодование:       — Тарталья.       Тот нахально улыбнулся и махнул рукой в знак приветствия: совсем как дети с воздушным змеем, недавно пробежавшие по улице. В отличие от них Тарталья особой радости не вызвал, а наоборот — изрядно испортил настроение. По своей природе он не был злым человеком, но его бездумные действия имели ужасные последствия и несли разрушение, с чем Люмин не могла взять и смириться. Подавив вздох, она поднялась с шифера и начала стряхивать с подола платья несуществующую пыль — всё для того, чтобы не видеть самодовольной мальчишеской ухмылки.       Ничуть не обеспокоенный её молчанием Тарталья собрался с мыслями и заладил любимую шарманку:       — Что ж, такой замечательный день не грех скрасить грандиозной, заставляющей кровь в жилах кипеть битвой!       — Нет, — отрезала Люмин и спрыгнула с крыши. Виски начали неприятно ныть. — Никаких битв.       Тарталья цокнул языком и в мгновение ока нагнал её. Словно змей-искуситель, он, проворно огибая жителей Ли Юэ и склонившись в три погибели, тараторил Люмин на ухо:       — Ты ничего не потеряешь, если всё-таки захочешь скрасить этот чудесный день битвой, я тебе обещаю, что, если мы сразимся, я оставлю тебя в тишине и покое.       — Ты лжец, — фыркнула Люмин и окатила Тарталью насмешливым взглядом. Тот невинно моргнул и улыбнулся, пытаясь показать, насколько он безобиден. — Едва закончится одна битва — ты захочешь сразиться вновь.       — Ладно, подловила, — хмыкнул он и панибратски похлопал Люмин по плечу. — Раз уж тебе так страшно сражаться со мной, то кто я такой, чтобы заставлять тебя драться? Жаль, ах, как же мне жаль, что ты испугалась.       — Неплохая тактика, но она тоже не сработает, — протянула Люмин и в ответ хлопнула Тарталью по плечу. Она вложила в шлепок немного силы, но тот даже не поморщился. Голос Люмин стал сладким, как мёд. — Было очень приятно с тобой увидеться, но я пойду, меня в гостинице заждалась Паймон, у нас с ней много дел.       Очевидная ложь и небрежная отмазка, которая не убедила бы и ребёнка, но тон, с которым Люмин произнесла слова, вызвал на лице Тартальи поразительные изменения: его перекосило, а глаза недовольно засверкали.       Его отчаянные попытки заставить Люмин сражаться выглядели по-детски забавно. Будь Люмин по горло в делах и приключениях, то непременно бы пресекла перепалки с Тартальей и ушла. Однако её желание отвлечься от работы и поисков Эфира было слишком велико — очевидно, она не справлялась с тем, чтобы на время забыть о брате. Тарталья был настойчивым собеседником и говорил на языке силы, но в каждом его действии прослеживалась своеобразная забота.       Так уж вышло, что Люмин немного понимала ход его размышлений. Предложение подраться — попытка перевести её раздражение и усталость на себя.       — Дела — это всегда важно, я понимаю, — покачал головой Тарталья и высказал мысль, от которой у Люмин по спине побежали мурашки: — Принцесса, вам с Паймон повезло, ведь сегодня я совершенно свободен от документации и других скучных дел.       Пожалуй, в некоторые моменты Тарталья был пугающе непробиваем в своём желании решить все проблемы битвой.       — Ты ведь понимаешь, что Паймон лежит в номере и ничего не собирается делать, — устала вздохнула Люмин и покосилась на Тарталью. — И ты всё равно хочешь навязать мне свою компанию, я права?       — Мне очень-очень жаль, — пробормотал он, но в его голосе не слышалось ни капли раскаяния. — Но я не из тех, кто бросит даму одну среди торговых рядов, заполненных доверху сладостями и всякими побрякушками.       — Знаю я, как тебе жаль, — хмыкнула Люмин и грозно нахмурилась, заметив искру надежды, мелькнувшую во взгляде Тартальи. — Сражаться мы не будем, даже не проси меня об этом.       — Досадно, но я стерплю, — буркнул Тарталья. По нему было видно, что он стерпел бы отсутствие битвы с огромным трудом. — Я стерплю.       Последняя его фраза выглядела довольно смешно. Тарталья скорчил капризную рожицу и надулся, словно ребёнок, дающий обещание больше не воровать конфеты, которые от него спрятали на самую верхнюю полку. Люмин не верила в его умение держать себя в руках, а Тарталья догадывался о том, что его речь не выглядела убедительной.       Люмин упёрла руки в бока и огляделась. Глаза разбегались: вблизи прилавки манили намного сильнее, чем на крыше. Задумчиво расхаживая вдоль ряда со спелыми закатниками, Люмин пыталась вспомнить, брала ли она с собой мору.       Определиться она не успела: всё решили за Люмин.       — Дайте две штуки, пожалуйста, — оскалился Тарталья, мстительно сверкнув синими глазами, прижал закатник к губам Люмин и выжидающе уставился, жадно следя за изменениями на её лице. — Я почти уверен, что он очень вкусный.       Люмин сделала вид, что не услышала слово «почти». Тарталья скорчил хитрую мину и, настойчиво предлагая ей закатник, поиграл бровями.       — Молодой господин прав, ни у кого на этом рынке нет плодов вкуснее моих, пробуйте скорее, — сразу же оживилась торговка и украдкой бросила взгляд на не ожидавшую такого внимания Люмин.       Отобрав закатник у ухмыляющегося Тартальи, она вцепилась в сочную мякоть и с блаженством закатила глаза. В меру сладкий, плод таял на языке и оставлял приятное послевкусие после каждого укуса — Люмин даже не заметила, как съела закатник целиком. Если бы она сейчас была с Паймон, то та непременно бы вспомнила целый список рецептов, в которых закатник играл главную роль, а затем бы оплакивала участь плода, которым Люмин так быстро перекусила.       — Спасибо за угощение, — улыбнулась она и ухватилась за тёплые пальцы Тартальи, которые тот так и не убрал, своими и отвела от лица.       Тарталья отвёл взгляд в сторону и сжал её ладонь, поджав губы. Торговка лукаво на них посмотрела, и Люмин не выдержала и усмехнулась: Тарталья слишком неловко спрятал улыбку. Его отчаянные попытки скрыть радость от их прогулки очень сильно походили на его страстное желание схлестнуться с Люмин в битве.       — Довольно смело с твоей стороны.       — Я надеялся, что это тебя разозлит, — чуть помедлив, ответил Тарталья. Трудно было сказать, какие эмоции им завладели, но Люмин удалось разглядеть за копной рыжих волос покрасневшие уши. — Видимо, сегодня ты к битвам не расположена.       — На небе гало, — нахмурившись, поведала Люмин и указала пальцев на небо. Тарталья проследил за её взглядом и прикусил нижнюю губу. — Видишь дугу вокруг солнца? Это плохой знак, а я не хочу искушать судьбу.       — Да это же просто блики, — недоумённо пробормотал Тарталья и приподнял брови, переплетая с Люмин пальцы и изредка их поглаживая. — Я даже не знал, что у них есть название.       — Не думаю, что тебя раньше это интересовало.       — Скажем так, — насупился он, с вызовом уставившись на облака и солнце. Люмин успела заметить, как Тарталья потянулся к Глазу Бога, но вспомнил, что обе руки заняты, и тихо хихикнула. — Я всегда считал все эти «знаки» уделом пугливых людей, а я к ним не отношусь.       — Мне гало ничего хорошего не принесло, — вздохнула Люмин и ткнула Тарталью между нахмуренных бровей. — Только беды. Пока что это поверье никто не развеял чем-то хорошим.       — А как же я? — искренне возмутился Тарталья. — Я купил тебе закатник и скрасил твоё одиночество. Хочешь сказать, я та самая беда? Вот дудки.       — Честно? Не особо ты похож на беду, — выпалила Люмин и округлила глаза. — По крайней мере, сегодня.       От последней фразы Тарталья скривился и поднял взгляд на небо. Люмин не знала, о чём он думал с таким серьёзным лицом, но хватка на её ладони усилилась. Подкинув закатник и снова поймав, он задумчиво поднёс его ко рту и откусил.       — Действительно, вкусный, — облизнувшись, коротко улыбнулся Тарталья и прищурился, пытаясь разглядеть вокруг солнца дугу, про которую Люмин говорила. — Думаю, это твоё «гало» не предвещает беду. Мы же хорошо проводим время, и ничего плохого не произошло, верно? Значит, поверье врёт.       — Возможно, врёт, — кивнула Люмин и наклонила голову набок. Из-за балок торгового киоска робко выглядывали цветы, которые во время гало становились пожухлыми и поникшими. Однако сейчас они сохраняли изящество: нежно-сиреневые бутоны так и манили сорвать их, чтобы вдохнуть чудесный аромат. — Но чтобы в этом убедиться, нужно сделать ещё что-то хорошее. Идеи?       — Нет идей, — задумчиво протянул Тарталья и неожиданно клюнул Люмин в щёку, сладкими от сока губами касаясь кожи. — Совершенно нет идей, кто бы мог подумать?       Люмин замерла истуканом и уставилась на него широко распахнутыми глазами.       — Это ты называешь «нет идей»?       — Пожалуй, да, называю, — усмехнулся Тарталья и потянул Люмин за собой: они так и не расцепили пальцы. — Ладно, есть у меня одна задумка. Запустим в небо воздушного змея?       Люмин смущённо коснулась щеки подушечками пальцев свободной руки и пихнула Тарталью локтём в бок. Его идея нашла отклик в её сердце и напомнила о радостной поре детства.       — Хорошая идея. Мне нравится.       Световая дуга и не думала скрываться с неба, но сейчас ореол вокруг солнца не пугал. Люмин задумчиво кивнула самой себе: иногда гало предвещало не только беды.       Иногда маленькие радости и свет были связаны, хоть и очень редко.