Он жив

— Мы двигаемся дальше. Завтра все вы просто отлично отдохнете, а послезавтра вложите все силы в то, чтобы каждый из нас прошел итоговый тест этажа. Верно? — интонациями было выделено почти каждое слово, руководящий тон буквально вбивал слова в головы слушающих. — Кто снова разозлил «принцессу»? — шепнул в пустоту Хатсу, вынужденный переносить шефство Агеро. Кун отражался в глянцевой поверхности белого стола — он сидел, сложив руки, во главе команды и руководил вниманием каждого в этой комнате одним лишь сухим взглядом. — Конечно верно, голубчик! Благодарим, что даешь нам отдохнуть от своих указаний на целый день! А теперь можно нам пойти уже? — Ли Су воодушевился, резко поднимаясь со своего стула рядом с главой и по-дружески перекидывая руку через плечо стратега. По ладони мгновенно хлопнули, синие глаза еле заметно сузились. Ли Су сел обратно, но его улыбка не дрогнула. Уловив кивок большей части команды, Кун кивнул и сам, подводя итоги: — Тогда отпускаю вас на ужин и спать. В его голове мелькнул образ каштанового мальчика, непременно пожелавшего бы всем доброй ночи, и Агеро закусил изнутри губу. — Спокойной ночи, ребята! — раздался голос Ли Су рядом. Его мерзко-счастливая, добрая, не такая милая, как у Баама, и все же искренняя улыбка вызывала желание скрипеть зубами. Агеро смотрел на него, зная, что его раздраженный взгляд никого не удивит, пялился со злобой, с болью, пока все остальные уходили, стуча стульями. Ли Су мягко повернулся, понимая каждый сигнал его глаз. — Я не дам тебе работать сегодня.

***

Неряшливо брошенный на кровать светоч транслировал запись с этажа Эванкхелл на стену:       [— Господин Кун, а что кушают жуки?] Ли Су громко шмыгнул в платок, его глаза блестели, отражая изображение последних дней Баама. — Ох, он был такой славный, Кун… Агеро в очередной раз запрокинул бутылку над головой, выпивая не меньше шести болезненных глотков спиртного и заметно сморщивая прекрасное лицо. Его тело неудобно располагалось на холодном полу их временной комнаты, голова опиралась на кровать напротив.       [— Траву? Господин Кун, ее можно кушать? Мне показалось, что она невкусная… Давайте покормим жуков рисом?] Убито глядя на проекцию, Кун мог только снова и снова повторять в голове воспоминания, меряя минуты глотками алкоголя. — Такой наивный и хороший… — не унимался Шип. В записи они беззаботно смеялись и Баам сладко обрадовался, когда Кун встрепал его волосы. Агеро натянул горькую улыбку, сжимая эмоции между губами, и свел до дрожи брови. — Ли Су… он правда не мог умереть… — Он… — друг приблизился на шатающихся четвереньках, пьяно разворачиваясь и плюхаясь возле Агеро. — Он не мог… но его нет с нами.       [— Господин Кун, им нравится!] — Это так несправедливо… — Кун не сдержал дрожь в голосе, и его губы опустились в горечи. — Ли Су, он не мог!.. Голову Агеро рукой опустили на плечо, крупные слезы упали на фиолетовый костюм. — Он не мог! Ли Су сглотнул все слова поддержки, все эти бесполезные фразы о том, что нужно идти дальше. Его обычно веселые глаза были серьезны, как никогда, и всхлипы Агеро на его плече лишь заставляли его хмуриться сильнее. — В Башне не выжить таким светлым людям… — Я бы сберег его, я бы сделал что угодно!... Ли Су, он должен был жить! — Кун наплевательски бросил пустую бутылку в сторону, поджимая ноги и хватаясь за фиолетовую одежду. Ногти царапали кожу сквозь ткань, когда парень поддался рыданиям. Ли Су мягко перебирал спутанные волосы Агеро, пока тот выл от боли в его плечо. Они повторяли одни и те же слова снова и снова, переживали одни и те же воспоминания каждый выходной. Это их ритуал, их тайна, их память. Агеро отчаянно обнимал Ли Су, трясся в истерике, а тот держал его голову и ноги, мягко прижимая к себе, давая почувствовать себя младенцем, слабым и уязвимым, в руках того, кому не все равно. — Ли Су, я любил его… Ли Су, я не знаю как?.. Как я теперь прощу себя… — непривычно высокий и тонкий голос Куна давился тканью и комом в горле. Ли Су крепко обнимал друга, выжимая из него отравляющие чувства вместе со слезами — и Агеро плакал. Долго и выматывающе плакал. Медленно голос становился сломаннее, суше, и юноша затихал, продолжая жаться к другу, слушая его баюкающее «тссс…», дыша громко и глубоко, прерываясь на рваные вздохи. Успокоился. Глаза щипало, но Кун продолжал стеклянным взглядом смотреть на запись, лаская замерзшую душу теплым доверчивым взглядом Баама. …какой была его последняя мысль? — Ли Су… я не верю… — треснувший шепот. Ли Су закусил губу, думая и решаясь. Он хотел наконец изменить что-то — прервать круг скорби, помочь, в конце концов, Куну. Он отвел взгляд и замер, зная, что скажет самую жестокую вещь из всех, что мог сказать: — Баам жив. Давай верить в это. Давай просто поверим в это. Он может быть жив. Агеро медленно вдохнул, расплываясь в горькой улыбке, новые слезы скопились в пересохших уже глазах, и выдохнул — болезненным рыданием, самым последним, самым тяжелым, рвущим душу на клочья. Сглотнув, Ли Су с помощью шинсу погасил маяк, с усилием поднимая Куна под руку и перекладывая его на кровать. Разгладил нажатием пальца его напряженные брови, вытер рукавом последние слезы. — Спи, Агеро. Мы обязательно его найдем.