Нелюбима

Циссни бродяжка. У неё нет семьи. Есть Турки — коллеги, но в головушке зреет сомнение, что в семьях всё-таки любят друг друга. Нормальной любовью. Не страстью, спаянной с презрением; не печалью, приправленной нездоровой заботой. Просто любят. Ни на день, ни два — всегда и вопреки. А не только когда она попадает сюрикеном в мишень или успешно справляется с миссией. Циссни не птица. Не в этой жизни так точно. Таким, как она, вкус свободы и ветра заказан. Можно лишь перебиться: прогулками ли, пилотированием вертолёта. Присвоить железные крылья себе. Хотя бы на время. Но она не имеет права на (чужое) счастье; да и в уставе о таком не написано. Циссни не женщина и не мужчина. Турк — лаконично и верно. У неё нет прошлого, определяющего её настоящую. У неё нет настоящего, определяющего её будущую. Есть только жизнь, циркулирующая до первой пули в лоб или травмы, навсегда сделающей её заложницей инвалидного кресла. Есть смутная возможность дожить до тридцати. И ради чего?.. Циссни не соперница Аэрис. Циссни — не ангел. Цветы она не выращивает, улыбается отнюдь не сладко и всё время пропадает на работе. Её руки по локоть в крови, а ещё она не Древняя. Не эксклюзив. Обычная дворняжка. Такой впору бы бегать по переулкам «Волл-Маркета» — прислуживать дону Корнео, а не барахтаться в хищном и бескрайнем океане компании. Циссни нелюбима. Никогда и никем. Ей не (с)поют серенад под окном, не (по)дарят георгинов букет. Вечера выходных её (будут) тусклы и безрадостны, ведь с ручкой в зубах и досье промеж пальцев. И Зак никогда не увидит в ней больше, чем безликого Турка с сотней имён. И уже никогда ничего не увидит...