(No) Happy Endings

      Хэнк уже несколько лет не посещал спортзал участка. Ему неловко идти по помещению в поисках Коннора, кутаясь в кожаное пальто и прикрывать свое постаревшее тело от осуждающих взглядов.       Он знает, что ему следует вернуться к тренировкам, вернуться в форму — может быть, снова начать бегать, заняться легкой атлетикой. Ему надоело отставать от Коннора, стыдно задыхаться и хватать ртом воздух, когда нужно выходить из зоны комфорта собственного тела. В нем все еще достаточно мускулов, поэтому не пришлось бы даже начинать с постыдно низких нагрузок, но одной мысли о том, что придется потеть здесь рядом со своими крепкими коллегами достаточно, чтобы вызвать у него раздражение.       — Коннор, бери, черт возьми, трубку, — рявкает Хэнк, наконец найдя парня.       Тот делает жим лежа — ничего слишком тяжелого, замечает Хэнк, однако хватает держать мышцы рук в хорошей форме. Он садится, удивленно глядя на Хэнка, его рот слегка приоткрыт, а лицо и шея раскраснелись от напряжения. Коннор вытирается краем футболки, не заботясь о пятнах пота, пропитавших ткань. Движение обнажает часть живота, плоского и бледного, без волос, и Хэнк отводит взгляд.       — Лейтенант! Новое дело? — спрашивает Коннор, наклоняясь вперед, упираясь ладонями в колени.       Хэнк внимательно следит за его лицом, избегая смотреть в промежность, где тонкая, мягкая ткань влажных спортивных штанов натягивалась на выпуклость… Верно. Лицо. Его лицо с раскрасневшейся кожей, каплями пота на лбу и приоткрытыми красными губами. На самом деле, не лучшая альтернатива.       — Фаулер хочет тебя видеть. В Энн Арбор желают узнать о твоем обучении, и чтобы ты участвовал в разговоре, — поясняет Хэнк, стараясь говорить так, чтобы голос не выдавал.       — Ты, э-э. Тебе нравится этот спортзал? — говорит он, а затем внутренне съёживается. Настоящая непринужденная светская беседа. Замечательно, Андерсон.       Парень пожимает плечами, неуверенно улыбаясь.       — Нравится. Оборудование подходит для всего, что мне нужно, оно удобное. Но я скучаю по бассейну в моем домашнем спортзале, — отвечает Коннор, хватая свои вещи и ведя Хэнка к раздевалкам. — Я люблю плавать. Расслабляет больше, чем бег.       Он останавливается у двери в душ, и только тогда Хэнк понимает, что на самом деле дальше ему не надо. Коннор с любопытством смотрит на него, приподняв одну бровь, а Хэнк ощущает жар в области шеи.       — Точно. Ладно, я поймаю тебя, когда закончишь. Не унижай меня там слишком сильно, — говорит Хэнк, затем мчится обратно к выходу, непомерно подавленный, чтобы думать о своих физических недостатках, пока некоторые из коллег бросают на него странные взгляды.       Этой ночью он не может уснуть. Выпивает стакан виски, потом целый час ворочается в постели, пытаясь отогнать мысли, которые иногда не дают уснуть часами или вызывают липучие словно смола кошмары, портя настроение на несколько дней к ряду.       А еще есть Коннор и то, как он выглядел сегодня, потный, раскрасневшийся, с мускулами рук напоказ. Хэнк твердо решает не думать о нем, решает вести себя профессионально, даже несмотря на то, что до Коннора доходит медленно. Хэнк пытается думать о количестве их дел, но уже потратил на них целый день, а новые идеи для интерпретации устаревших улик заканчиваются.       Мысли Хэнка цепляются за официантку, флиртовавшую с ним сегодня в закусочной. Она была симпатичной, возможно, на несколько лет моложе Хэнка, и уж точно не выглядящая на свой возраст. Ему льстит, что дамы с ним все еще заигрывают, впрочем, он подозревает, что их игривость направлена на получение чаевых, а не на номер Хэнка. Он думает, как бы выглядели ее волосы, распущенные из аккуратного пучка, как бы она пахла без липкого запаха масла для жарки.       Хэнк засовывает руку под боксеры, подтягивая одно колено, лениво сжимает член ладонью. Задается вопросом, на что была бы похожа ее грудь, выпуклости сосков между его губами, и член заинтересованно дергается. У Хэнка давно никого не было, либидо ослабло из-за депрессии и употребления алкоголя, однако теперь Хэнк чувствует себя хорошо.       Начинает медленно поглаживать твердеющую плоть, пальцы свободно обхватывают член, пока он сам копается в памяти в поисках подходящего образа. Хэнк подумывает взять телефон, но отбрасывает эту мысль; просмотр порно всегда заставляет его чувствовать себя рассеяно жалким, грязным.       Официантка больше не вызывает возбуждение. Поддельное влечение, скрывающееся в уголках ее дразнящего взгляда, вынуждает Хэнка потерять к ней интерес. Он бесполезно водит по члену рукой, только сильней раздражаясь. И тут мысли предательски возвращаются к Коннору, тяжело дышащему после тренировки. Хэнк издает измученный вздох, отпуская полутвердый член и кладя руку себе на грудь.       Это черта, которую он отказывается переступать, не желая анализировать собственное лицемерие. Каким грязным ублюдком надо быть, чтобы дрочить на своего подчиненного?       Хэнк рычит, поворачиваясь на бок, зажмуривает глаза. В конце концов он уснет.       Уснуть правда, не выходит, а внизу живота тянет от бесячего жара возбуждения, которое не исчезает.       Хэнк снова падает на спину, мгновение колеблясь. Если взять смазку, все закончится быстрее, хотя потом придется встать и привести себя в порядок.       — На хуй, — думает он, дотягиваясь, таки, до смазки.       Субстанция в руке холодит, когда Хэнк снова сжимает член, крепко поглаживая, пока думает, на что бы подрочить. Он почти уверен, что его фантазии такие же заурядные, как и у большинства парней — трахать пару хорошеньких молодых штучек одновременно, погружаясь в свободную, мокрую дырку, сосать и кусать твердые розовые соски, дергать и подразнивать. Он сжимает член крепче, представляя, как скользит в чью-то задницу, тянет за волосы какого-то безымянного парня, наваливается всем весом, трахая… Коннора.       Хэнк вдыхает, рука на мгновение замирает, но возбуждение слишком сильно, чтобы остановиться теперь. Это ведь просто фантазия, он никому не вредит и никому не нужно о ней знать.       (Ты будешь знать, выдает голос в голове, а Хэнк его заглушает. Неважно, ему можно, в уединении собственного дома, в собственной голове. Ему можно представить нечто приятное и, может быть, в своих фантазиях он не станет об этом сожалеть.)       Веснушчатые, усеянные родинками плечи Коннора под ним, просоленная от пота кожа под его зубами. Голос, всегда такой сдержанный и взвешенный, срывается с каждым проникновением члена Хэнка внутрь.       В своем воображении Хэнк встает на колени, тянет Коннора на себя, прижимая пацана к своей груди, чтобы уделить внимание его соскам. Коннор скулит и вздрагивает, пока Хэнк дергает и щиплет его там, вращая бедрами, сильнее насаживая на член, затем оказывается в нем глубоко по самое основание.       Хэнк стонет, тяжело дыша, ведет рукой под рубашкой, касается собственных сосков, теребя левый до твердости, нежно потянув, а затем сжав подушечками пальцев. Он задается вопросом, чувствительны ли они у Коннора, и не может представить, что нет. Пытается вспомнить, трогал ли их той ночью, а потом отгоняет непрошенную мысль прочь. Сейчас Хэнк думает о сильном и гибком Конноре, с жилистыми мышцами и тщательно собранным самообладанием. Он хотел бы испортить такого Коннора, заставить ту идеальную осанку прогнуться, пока пацан будет задыхаться в руках Хэнка. Хочет заставить его выгибаться, кричать, пока голос не сорвется.       Хэнк проводит большим пальцем по потемневшей головке члена, сжимает, кусает губы, словно чувствуя чужой обхват и вес. Коннору понравилось ему тогда отсасывать, и Хэнк хотел бы увидеть это снова. Увидеть те розовые губы, плотно обхватывающие член, увидеть решительный взгляд темных глаз, когда тот накрывает член Хэнка своим ртом, пытаясь заглотить глубже. Позволит ли Коннор Хэнку трахнуть себя в рот? Позволит ли схватить себя за волосы и толкнуть вниз, пока не начнет давиться? Хэнк вздыхает при этой мысли, потирая головку мозолистым кончиком пальца. Коннор бы отказывался сдаваться, его мокрое горло сжималось бы вокруг Хэнка, а слюна стекала бы по подбородку и гладкой бледной груди.       Хэнк мычит, ощущая напряжение в яйцах. Он продолжает думать о губах Коннора на нем, влажных и горячих; а потом о том, как трахает его задницу, откидываясь назад, чтобы увидеть исчезающий в дырке Коннора член, растягивающееся вокруг члена кольцо мышц. Он думает о том, чтобы резко выйти, увидеть красную, опухшую дырку и представляет голодный, отчаянный стон, который Коннор издаст. Коннор бы дернулся бедрами назад, жадно желая большего, а Хэнк ворвался бы обратно, давая пацану то, чего тот хочет. Он толкался бы в Коннора, пока грудь того не окажется на одном уровне с кроватью — нет, с полом, а соски не начнут тереться о грубую шероховатость ковра, пока не покраснеют колени. Рука Хэнка сжимала бы шею Коннора, прижимая пацана к полу, пока он сам входил бы в него, пользовал его, а из мокрого от слюны рта Коннора срывались бы тихие вздохи.       Хэнк тянет сосок сильнее, водит рукой быстрее, уперевшись пятками в кровать и трахая себя в кулак. Он представляет, что его член принадлежит Коннору, воображает, что гладит что-то более тонкое и короткое, что ласкает член Коннора, пока тот не кончает, а его задница вокруг члена Хэнка невероятно тугая. Он прижимал бы Коннора к себе, прижал бы испачканную спермой руку к его животу, размазывая по коже, собственнически вжимал бы ладонь в кожу, чтобы Коннор знал, кому принадлежит, чтобы Коннор мог ощутить…       Хэнк представляет, что чувствует движение своего огромного члена внутри Коннора, настолько глубоко, что головка прижимается к ладони на животе. Он бы заполнил пацана полностью, затрахал бы так, что тот больше не желал бы в себе никого другого, а из растраханной, растянутой дырки, вытекала бы сперма Хэнка…       Хэнк кончает с приглушенным криком, искаженной версией имени Коннора, выплескиваясь себе в кулак и на живот, грубо сжимая сосок, пока выгибает спину и задыхается, каждый мускул в его теле клинит от силы оргазма. Он падает на кровать, тяжело дыша, и трясущейся рукой одергивает рубашку вниз. Пульс учащается, сердце стучит под татуировкой, будто пытается вырваться из грудной клетки, и когда Хэнк кладет испачканную спермой руку на живот, чувство вины и раскаяния впитывается в него, словно маслянистое пятно, которое не отстирывается.       — Господи, блядь, — выдыхает он, стягивает рубашку и вытирает себя. Встать сил уже не остается. Хэнк сворачивается на боку, натягивая одеяло до подбородка. Тело пульсирует от слабых импульсов потухающего возбуждения, член все еще наполовину тверд после лучшего оргазма, который Хэнк испытал за последние годы.       Он чувствует себя дерьмом. Он помнит менее удачные встречи своей юности, однако не может вспомнить ни одного случая, когда бы сожалел о сексе так, как сейчас. Сожаление безобразно и холодно сворачивается в его животе и шепчет в глубине сознания о том, какой же он извращенец, грустный и одинокий, и дрочит на кого-то, кто почти на двадцать пять лет моложе него, на своего подчиненного, который ему доверяет.       Слез нет, только судорожные вдохи, сами по себе достаточно жалкие. Впрочем, оргазм утомил Хэнка, притупил мысли ритмичной пульсацией, и Хэнк, наконец, засыпает прерывистым сном.       На следующий день он не может заставить себя посмотреть Коннору в глаза, стыд сжимает его горло, вызывает отвращение, пока не щелкает что-то такое, что заставляет Коннора отпрянуть и сгорбиться, глядя на экран своего компьютера с лицом, похожим на резной камень. Нечистая совесть Хэнка может выдержать и это, просто еще один груз на его поникшие плечи.