Искусство спать

— Иллуми, ты отлично поработал, молодец, — Сильва ободряюще положил руку на плечо своему сыну.       Их заказали очередные безликие клиенты, им заплатили очередные баснословные деньги, но у Иллуми не осталось сил даже на порадоваться. И он не жалуется, он считает, что помогать своей семье — это его долг. Иллуми вырос в логове ассасинов, он очень вынослив, но сейчас ему хочется выкопать яму поглубже прямо посреди разрушенного здания и завалиться в спячку дня так на три. Но как бы то ни было, приходится держать лицо. Это не первая его миссия с отцом, но они не так часто проводят время вместе, чтобы сейчас поддаваться усталости. — Спасибо, отец, — Иллуми еле волочит ноги, но все равно пытается улыбнуться, даже как-то по-доброму. Не сказать, что это у него сильно получается, но это кажется умилительным.       Поэтому его отец легко похлопывает его по спине и говорит: — Через два дня будет следующая миссия. С нами пойдёт дед, я надеюсь увидеть тебя с нами, — Иллуми поднимает свой взгляд, его брови лишь немного поднялись вверх, а глаза приоткрылись. — Тем более, нас будут ждать рыбёшки покрупнее.       Он, определенно, очень устал, но он ни за что не пропустит такую тусовку, у него есть целых два дня, чтобы выспаться, и он готов воспользоваться ими по полной программе.       Именно по этой причине Иллуми не позволяет себе сомкнуть глаза, до того как хорошенько вымоется — ему совершенно не хочется спать в своей кровати, будучи измазанным кровью. Также он тщательно просушивает волосы, чтобы во время сна они не завились. Пару раз с ним такое приключалось и… он выглядел слишком нежно, особенно в сочетании с его чёрной шелковой пижамой с летучими мышками. И это никак не вяжется с его заволакивающей тёмной, жуткой аурой и образом. Он не хочет повторения.       Примерно десять минут он проводит стоя перед шкафом, выбирая себе пижаму. И… ему почему-то хочется надеть чёрные хлопковые шорты чуть выше колена и такую же рубашку. И его совершенно не трогает тот факт, что на ее внешнем кармашке нарисован маленький паучок.       Сейчас ему остаётся только накидать в кровать побольше мягких одеял и зарыться в них, будто в нору. Иллуми самому иногда кажется, что он соня.       Ну… нет, это и так понятно, в смысле, животное — лесная соня. Вы вообще видели ее глаза? Точь-в-точь Иллуми, вообще, ему об этом сказал Хисока. Откуда он это знает? Иллуми не спрашивал. — Наконец-то, — стонет он, ощущая приятную тяжесть в теле, когда заворачивает себя в кокон.       Он даже рад, что так устал, потому что Иллуми очень по душе засыпать, ощущая всем телом мягкость матраса и подушки, тепло одеял… ощущая уют и умиротворение.       На улице загрохотал гром.       Как славно…       Иллуми даже легонько улыбается. Кому, как не ему знать, насколько хорошо спится под звук разбивающихся капель об окно, под небесный рык. Ему даже не помешает скрежет веток в окно… Стоп.       У его окна нет никаких деревьев. Их поместье, конечно, очень богато самой разной зеленью, но никакое дерево не достанет до этажа Иллуми.       Может показалось?       Через пару минут скрежет исчез, и Иллуми уже решил, что так оно и есть, но… в какой-то момент гром зарокотал очень громко и близко, будто окно открылось.       Иллуми жутко хотел отдохнуть, а теперь ему придётся выпиздить (по-другому и не скажешь) отсюда какого-то наглеца, помешавшего ему наконец покинуть этот бренный мир и отправиться в забытьё.       Поэтому Иллуми не сдерживает свою агрессию, на которую только сил и хватает, и метает несколько игл прямо по направлению к бесстыжему, пронырливому…       Хисоке?       Тот стоит, придерживая в руках оконную раму, нелепо улыбаясь. С него потоком льёт вода и, если честно, он похож на слишком изворотливого, отожравшегося до потери пульса, вшивого кота. Ассасин его готов придушить за все, что этот чёрт принёс в его дом, а именно: хаос, разруху, сырость и самодовольство, которым от него несёт за парочку километров.       Кончики волос Иллуми медленно опускаются, его вновь обволакивает усталость, и он валится на подушки. — Поставь на место оконную раму, — он даже не собирается спрашивать, как тот её вообще достал. — Конечно, — клоун кочевряжится примерно минуту и говорит вновь. — Дорогой Иллуми, неужели я помешал твоему отдыху? — Что тебе нужно? — Ох, даже так, — он вздыхает, — я весьма обижен.       Иллуми может слышать звук его каблуков, когда он подходит к шкафу и открывает дверцу. Надежды на то, что Хисока просто пересидит здесь дождик улетучиваются в тот момент, когда он заваливается на кровать, залезая под одеяла, притягивая к себе Иллуми, бесцеремонно щупая нагретую его коконом кожу. — Да что же ты творишь! — вскрикивает Иллуми, его глаза широко раскрыты от подступающего бешенства. — Убирайся отсюда! — он собирался дать подлецу по лицу, но его руку унизительно словили, когда она была даже не на уровне головы Хисоки. — Ой-ой, да ты совсем без сил, — голосок Моро звучит слишком приторно, даже для него самого. — Чш-ш-ш, успокойся, — Хисока сплетает их пальцы в замок с тыльной стороны ладони Иллуми и прижимает его к животу ассасина. — От тебя псиной пахнет, — Иллуми морщит лоб и нос, а Хисока улыбается, безбожно измываясь, ну что поделать, его партнёр выглядит слишком мило и беззащитно сейчас. — Иллуми, — поправляя запутавшиеся чёрные волосы другой рукой, говорит Хисока, — я так промок и замёрз, неужели ты не хочешь отогреть собственного мужа? — Пошёл вон, — чётко, ясно и понятно говорит Иллуми, чувствуя, что сон понемногу отступает. Такое бывает, когда тебе мешают, как будто открывается второе дыхание, но в его случае это дыхание пятое. — Зачем так жестоко?       Фокусник пытается дотянуться своими губами до щеки Лулу, но в этот раз кулак Иллуми никто не останавливает. — Если ты сейчас же не покинешь эту комнату, я клянусь, я разрежу твой рот и буду медленно вытаскивать твой желу—       Он забыл поесть, точнее даже наплевал на это. Ему не так уж и сложно поголодать пару дней, но сейчас его живот решил спеть… серенаду? — Кстати говоря о желудках, кажется, кое-кто проголодался? — Иллуми предал его организм, безбожно и совершенно не во время. — Как насчёт перекусить? Я как раз собирался предложить. — Да ты отцеп— ах! — Иллуми несдержанно выдохнул, когда его решили… покатать на ручках? — Ты — сволочь, — он зажмуривает глаза, его брови надламываются.       В принципе, если попытаться найти в этой ситуации хорошие стороны… одна из них это определенно то, что Хисока его любезно усадил в мягкое кресло, притащил пару свежеприготовленных на завтра сладостей, ну и, разумеется, донёс без происшествий на главную кухню.       У каждого, кто проживает в имении, свой режим сна, поэтому сложно попасть в поместье в момент абсолютного безмолвия. Но именно здесь никого не бывает после десяти вечера, когда прислуга заканчивает работу. Разве что Миллуки иногда приходит. — Ты так мило смотришься в этой пижаме, — смотря прямо на паучка, говорит Хисока. — Особенно, когда ешь сладкое. Прямо рушишь все стереотипы о себе. Фокусник болтает босой ногой, сидя на столе, дожевывая свой кусочек торта. Он успел переодеться в (одежду, любезно оставленную ему когда-то Иллуми) укорочённую чёрную рубаху со стоячим воротником и чёрные шаровары ещё тогда, когда Иллуми мечтал его убить, лёжа в своей кровати. — Заткнись и доедай свой десерт, — говорит Иллуми, слизывая с губ крем, которым он успел испачкаться. — Я ещё даже не приступал к нему. — В смысле? — Я говорю, что даже не приступал к своему десерту, — спрыгивая со стола, мурлычет Хисока и тянет за руку Иллуми. Он падает ему на грудь, приставляя вилку к животу. — Я не шутил, когда говорил про желудок. — Да что ты? — его брови взлетают вверх. Он медленно скользит по бледной руке, сжимая ладонь с вилкой в кулак и не совсем аккуратно и грациозно опрокидывает Иллуми животом о дубовый стол. — Если бы ты не был так измотан, уже бы вспорол мне брюхо, — гласные растягиваются, голос становится больше похожим на урчание. Хисока явно наслаждается. — Ты спланировал это, — хрипит Иллуми, его глаза почти выпучены от негодования. — Хмм… — руки Хисоки опускаются на стройные ноги, разводя их в стороны, — планировал ли я это? — он слегка царапает кожу ногтями, забирается под шорты, ведя руки к ягодицам. — Нет, — тянет он. — Пришла ли мне эта идея недавно, когда я узнал, с какой изматывающей миссии ты возвращаешься? — он сжимает половинки так, что шорты подтягиваются ещё выше, впиваясь в промежность. — Определенно.       Иллуми хочет его убить как никогда, Иллуми хочет его как никогда. Эти вещи в их взаимоотношениях идут бок о бок.       Хисока наклоняется ниже, прижимаясь к спине Иллуми, обдавая ее жаром, притираясь возбужденной плотью к заднице. — Ты уже на все готов? Даже вырываться не будешь? — шепчет он на ухо, вылизывая его сверху вниз, проходясь по хрящику, прикусывает мочку, спускается к шее. Одной рукой отодвигая чёрные волосы, наматывая их на кулак. — Отпусти, — его аура вырывается из него сбивчивыми потоками, голос звучит напряжённо и задушенно. — Нет, — он улыбается. Засранец.       Хисока за волосы подтягивает его выше, спина Иллуми выгибается, он дрожит от натуги и тяжело выдыхает. — Ты так изнеможден, — от шепота бегут мурашки. — А я потревожил твой сон. Чувствую себя виноватым, но я исправлюсь, — он опускает Иллуми на деревянный стол, вжимая его тазовыми косточками в край. — Расслабься и получай удовольствие.       Хисока любит мучить, изводить, выматывать, пытаясь узнать, сколько его противник выдержит, сколько Лулу выдержит.       Именно поэтому он чересчур медленно стягивает шорты, не переставая гладить бархатную кожу ног и ягодиц. Как бы случайно проходится двумя пальцами между половинок, скользит по мошонке, надавливает чуть сильнее, опасно, но еле весомо проходится когтями по нежному месту.       Он улыбается чуть более развязно, когда слышит дрожащий выдох.       Иллуми оборачивается, путаясь в волосах, когда Хисока достаёт из кармана красный платок, он накрывает им руку, смотрит хитро и отпускает ткань. В руке остаётся небольшой флакончик розового цвета. — Ты точно спланировал это, — Иллуми отворачивается, выказывая отвращение, может быть, немного наигранное.       Хисока звонко смеётся, пока выдавливает на ладонь лужу смазки. — Я не мог оставить тебя без растяжки. Мы слишком давно не трахались. — Это очень великодушно. — Я знаю.       Горячие пальцы прислоняются к мягким ягодицам, размазывают по ним холодную смазку, оставляя на них блеск. Теперь Иллуми кажется аппетитным, гораздо аппетитнее, чем торт, который Хисока ел недавно, его так и хочется укусить.       Пальцы скользят плавно, щекочут кожу, заставляют выгнуться, оттопырив зад. — Ты так просишь меня? — Иллуми кажется, что улыбка его партнера сейчас точь-в-точь как у Чеширского кота: полупьяная, довольная, чересчур широкая. — Вставляй. — Ты слишком раскомандовался, — тон голоса Хисоки меняется на раздражённый. — Хочешь быстрее — получишь быстрее.       Длинные узловатые пальцы обмазывают напряженную дырочку смазкой, проталкивая палец сразу на две фаланги. Иллуми вздрагивает, старается свести ноги — лишь бы уйти от неприятных ощущений. — Ну куда ты? Не нравится? — теперь Иллуми старается не подавать виду, что ему не нравится.       В сексе Хисока такой же, как и в бою: постоянно говорит, возбуждая и отвлекая, становится злым и до предела взбудораженным, если что-то идёт не так, как он представлял себе. Не сказать, что Иллуми не нравится, но его натура манипулятора каждый раз протестует, в конце концов разваливаясь на кусочки, растекаясь и отдаваясь в когтистые руки-лапы клоуна. — Все мне нравится. — Ну раз так…       Хисока добавляет еще смазки, заливая ее прямо внутрь. Иллуми дрожит, ощущая холод и то, как нежно и любовно палец гладит стеночки внутри. Ассасин не сдерживает тихого стона и спиной чувствует улыбающийся рот Хисоки.       Он ловит неясный кайф от растяжки своего партнера. Во время неё ему нравится кусать спину Иллуми, сильно — до крови, чтобы потом эти раны болели, ныли, напоминали. Поэтому сейчас Хисока кусает его под лопаткой и Иллуми не может сдержаться от стона. Ему одновременно хочется убежать от касания и продлить его. Но убежать в любом случае не получится. Поэтому он терпит и наслаждается тягуче-щекочущими ощущениями, когда в его спину врезаются острые длинные клыки.       Когда Хисока заканчивает со спиной, он переходит к шее, параллельно вставляя в Иллуми уже два пальца, спокойно раздвигая их ножницами, беспощадно и сильно надавливая на простату. Для Иллуми это означает начало конца. Именно в этот момент он перестаёт контролировать себя. Его ладони сжимают край деревянного стола до хруста и очевидных вмятин, из его горла вырываются хрипы и низкие стоны из-за того, как сильно он сжимает зубки. — Ты так не хочешь проиграть? Ты слаб, Иллуми, ты никогда не выиграешь в этой борьбе.       Хисока вгрызается в шею, долго не отпускает её из хватки челюстей, пока Иллуми не начинает дергаться и царапать ему спину так же остервенело и немного злостно, заламывая себе руки.       Но фокусник повторяет экзекуцию до тех пор, пока на тонкой шейке не остаётся места для новых укусов и засосов, а собственная спина не разгорается жаром. После он начинает зализывать ранки, иногда легонько покусывая, иногда впиваясь зубами, вызывая сдавленный совсем тихий, но скулёж. И это победа для Хисоки. — Ты ведёшь себя как сучка, — он усмехается.       Иллуми поворачивает свою голову и видит оскал, измазанный в крови, ярко выделяющиеся клыки, волосы растрепавшиеся, падающие на желтые бешеные глаза.       В животе разгорается целое пламя, но… Хисока решил поиздеваться.       В Иллуми спокойно проникают три пальца, заставляют дрожать и подвывать от недостаточного давления на простату. — Ты вставишь в меня член или так и—, — он обрывается посередине своего хриплого шипения, когда пальцы обхватывают простату и начинают мять… не задевая когтями стенки (за что можно сказать спасибо умениям фокусника). Иллуми начинает ногтями скрежетать по дереву, снимая слой лака. Его ноги непроизвольно раздвигаются, стараясь насадиться сильнее… — Раз уж ты так просишь…       Хисока медленно достаёт их из разработанной дырочки, слыша разочарованный стон. Он снимает наконец свои штаны, сжимает в руке ствол, проводит вверх и вниз, заостряя внимание на головке и стонет, совершенно не стесняясь. Хисока гладит руками, шлепает с размаху по пятой точке Иллуми.       И он наконец ломает этот чёртов край стола, ударяясь руками об острые обломки. Почти сразу его руки собирают в охапку и впечатывают в стол над головой так, что от их сплетенных костяшек расходятся трещины. Его тело трясёт от перенапряжения, он ещё даже не успевает понять, что произошло, как в него входят — безжалостно и до упора, задевая каждое местечко, не давая передышки. Хисока сразу начинает с быстрых сильных толчков, которыми вбивает Иллуми в стол.       Фокусник стонет, ощущая пульсирующий жар вокруг члена, ощущая почти девственную узость. Он не трахал его несколько месяцев и успел соскучиться по этой дырочке, что с жадностью засасывает его внутрь, когда он выходит. Хисока решает лишь немного изменить угол своих толчков, чтобы пройтись прямо по комочку нервов и Лулу слышит возбужденный шёпот прямо в ухо: — Давай же — поскули для меня, — его голос переходит в урчание над бледным ухом.       Иллуми ощущает, как его тело распадается, разваливается, стоны становятся громче, выше, развязнее. Он уже не пытается сдержать скулёж, мыча на особенно чувствительных толчках. — Какой ты молодец, любовь моя, давай, отпусти себя… — Хисока качается внутрь слишком сильно, слишком быстро, слишком часто задевает простату.       Член Иллуми прижимается к нижней стороне стола и пульсирует, но это совсем незначительное трение никак не помогает. Он пытается вырвать руки, но Хисока держит крепко, потому что хочет довести его до оргазма без дополнительной помощи. Но возбуждение настолько сильное, что почти болезненное… Ему некуда выплеснуть весь поток своих эмоций — его зажали со всех сторон и продолжают давить, втрахивать его в стол, поэтому он не находит лучше выхода, чем сжать челюсти на предплечье Хисоки со всей силы, чувствуя на языке вкус крови.       Он слышит гортанный стон наверху, а потом сбивчивое и игривое: — Балуешься? — шепчет он на ухо, увеличивая темп.       Толчки теперь разрушающие, Иллуми не предстаёт и шанса сдержаться, поэтому он кричит; разряд тока бежит вверх к затылку, где Хисока кусает его, сжимая пасть и не выпуская, будто добычу. Вспышки удовольствия спускаются вниз по дрожащим ногам, скользя по внутренней стороне бедра, рассыпаясь мурашками. Он кончает, продолжая выстанывать его имя, ощущая, как в него беспощадно врываются. — Давай, кончай для меня… Продолжай выкрикивать моё имя.       Хисока буквально видит свет, когда его член сжимают в тисках из-за того, что он сказал, и он наполняет его, не переставая двигаться. — Я кончу в тебя, — его голос похож на змеиное шипение.       Иллуми не в силах остановить свою кульминацию, пока чувствует, как в него вливается горячая сперма, заполняя до упора, как жёстко его вдавливают тазовыми косточками в стол, как сильно Хисока сжимает его руки, оставляя синяки.       Хисока медленно и нехотя выходит из горячего тела, гладит расцарапанные бёдра, ощущая чужую дрожь. Он опускается к уху Лулу и совершенно невинно говорит: — Я перестарался?       Иллуми поворачивает к нему голову, его лицо запуталось в волосах, он хочет убрать их, но его опережают руки Моро. Фокусник бережно убирает их за ушки, замечая одинокую стянутую дорожку на лице своего партнера и… он горд, безумно. — Если ты меня сейчас, — голос его хрипит, — не донесёшь до комнаты и не вымоешь, — чёрные глаза сужаются, — я больше не буду драться с тобой. — Что?! — он глубоко оскорблён. — Но ты и себя этого лишаешь! — Найду другого. — Что? — Не слышишь? Найду другого. — Не посмеешь. Улыбка Иллуми пугает. — Ты бессердечный. — Я знаю.       Хисока сгребает его в охапку и деревянный стол остаётся стоять из последних сил. От места удара их рук осталась глубокая вмятина, разошлись глубокие трещины, ажурный край безнадежно валяется на полу.       Кикио будет в бешенстве. — А ты не следил за окружающей атмосферой? — уже лёжа в руках Хисоки, говорит Иллуми. — К чему ты? — Надеюсь, что Миллуки не решил поужинать. Хотя у него вроде есть холодильник в его пыточных. — Ваша семья не перестаёт умилять меня, — Хисока звонко смеётся.       Иллуми уже спит, когда ему любезно сушат голову после ванных процедур и обработки укусов. Хисоке остаётся лишь расчесать его шевелюру, прыснуть ее пару раз какой-то штукой в красивой баночке и уложить того на кровать, благо лужа, что оставил Хисока, когда завалился туда, уже высохла.       Фокусник абсолютно уверен, что ему следовало бы смыться отсюда до того, как Иллуми проснётся, но… это было бы не так интересно.       Поэтому Хисока решает отдохнуть перед этим. Он устраивается рядом с горячим телом, ощущая, как горят царапины на спине и накрывает руку Иллуми своей рукой. — Спокойной ночи, Лулу