So when you're restless, I will calm the ocean for you In your sorrow, I will dry your tears When you need me, I will be the love beside you I'll take away all your fears
Poets of the Fall - Temple of Thought
Оккулус сидит напротив неё, наблюдая, как обычно безмятежное лицо хмурится в медитации. Маленькая имперская луна Одакай-Вана удалена от Зиоста, но Сатель Шан всё равно ярко ощущает его мёртвую пустоту, как если бы стояла на поверхности. Джедай изучает Зиост долго. Касается с осторожностью, будто открытой раны, прощупывает тонкие планы Силы. Идут недели, однако гибельное эхо не ослабевает. Любой почувствует. Дарт Оккулус — особенно. Присутствовать здесь до сих пор непросто, но он бы не позволил другому эскортировать тайную экспедицию джедаев к руинам уничтоженного Императором мира. Ведь «экспедиция» состоит из мастера Сатель. — Я говорил с Тероном, — роняет Оккулус в тишине каюты. — Вот откуда его подбитый глаз. Глубокая медитация обрывается за мгновение, когда грандмастер в недоумении поднимает голову. — Зачем… эта тема для разговора? — Он предположил, что у тебя не осталось никаких «человеческих» навыков, — не замечая вопроса продолжает Оккулус. — Я возразил, что ты потрясающе завариваешь чай. Он поинтересовался, откуда мне известно. Я честно рассказал, что почти всю ночь был в твоей квартирке на Корусанте. Он почему-то полез с кулаками, — ситх гордо приподнимает подбородок, добавляя: — Я мог сломать ему шею щелчком пальцев, но предпочел драться честно, как мужчина. Сатель устало выдыхает. Вновь закрывает глаза, и Оккулуса окатывает холодом. Силой, чистой и жгуче светлой, мешающей дышать. Ему не обязательно ходить по пятам, но через несколько часов она опять исчезнет, и нет никаких гарантий, что не навсегда. Оккулус потерпит. А Шан не прогонит. Её облик отличается от старого. В мелочах, однако они и создают впечатление. Кос стало больше, сплетены так, чтобы пряди не падали на лицо. Пояс для меча широкий и усиленный; для боя, а не подчеркивать крепкие бедра в роскошно вышитых одеждах. Вместе с оружием — два подсумка, нож, противоударный контейнер с кольто. Тёмно-коричневый орденский плащ покрывает плечи, но брони под ним не видно. По тому, что слышал, Оккулус догадывается, что она ей и не нужна. А может, дело вовсе не в амуниции, и советник чувствует острую, мерную решимость, исходящую от Сатель. Малые ставки кончились. Император ясно обозначил намерения. — Я ничего не вижу, — признаётся Шан, но попыток не оставляет. — Планета как одна шумная частота, и выделить след Императора — то же, что искать каплю воды в океане. — Попробовать стоило. Сатель резко сжимает пальцами ткань брюк. Морщится, словно наступила на иглу. Под оттененными синим веками быстро ходят глазные яблоки. Сила волнуется от испытанного джедаем секундного страха, но затем снова ложится ровной гладью. Прервала, догадывается Оккулус. Или не сохранила контроль. — Передохни немного, — советует повелитель. — Так фокус будет чище. Она незаметно улыбается, не готовая к заботе. Но в голубых глазах таится беспокойство. — Почему Дарт Марр предложил моё сопровождение именно тебе? Оккулус пожимает плечами. — Я его мудреных аргументов не понял. Наверное, всё дело в неотразимости? Или в уверенности, что в присутствии Дарта Оккулуса джедаю никто не скажет грубого слова и не адресует недоброго взгляда. В Империи его боятся. Боготворят. Завидуют. Ненавидят. Велрен же радуется каждой возможности ненадолго снять маску. В прямом и переносном смысле. Но для него сюрприз, что джедаи носят точно такие же и вне взора последователей становятся людьми. Шан поднимается, разминает затёкшие мышцы. Прохлада фильтров, впускающих на её «Защитник» ледяной воздух поверхности, заставляет плотнее запахнуть накидку. Такой невыразительный жест, но Велрену он кажется очень… настоящим. Весь её образ оживает. Из неподвижной статуи медитирующего грандмастера Сатель превращается в слегка утомлённую женщину с мягкой и бесшумной поступью. Будь мастер Шан кем-то другим, Велрен бы уже действовал. Как привык, начиная с чарующей улыбки до случайных тактильных контактов. Дело не в том, что незатейливые ухаживания не возымеют эффекта. Между ними — стена толщиной в полметра дюракрита, которую он не имеет права преодолеть. Стена из уважения, религии и суровой реальности. Но она совсем не мешает любоваться. На лицо Велрена неконтролируемо ползёт глупая улыбка. — Война будет долгой, — неожиданно говорит Сатель. — Могу я задать вопрос? — Если ответ не угрожает Империи, мастер-джедай. — Напротив. Война. Готов ли ты вести её? Пожертвовать всем, если потребуется? Отступить, когда необходимо? Победа не только в умении идти до конца, лорд. Иногда ради победы нужно принять поражение, как бы это ни звучало. Велрен мог бы солгать. Отшутиться. Но в кои-то веки говорит абсолютную правду. — За Галактику, где есть ты, я готов делать что потребуется и сражаться до последней капли крови. Хотя лучше, конечно, врагов, чем своей. Сатель на самом деле не нужен ответ. Нити её Силы касаются ненавязчиво, но неотвратимо, прощупывая малейшие изменения в его эмоциях. Велрену нечего скрывать, однако такая проверка задевает. Ситх хмурится, лицо приобретает жёсткое выражение. Шан примирительно кладёт ладонь на плечо. И, как будто заметив, что этого недостаточно, касается губами краешка рта. Безобидно, чуть ли не по-детски. Но по ощущениям Велрена прихлопнуло той самой дюракритовой стеной. Потому что мир под ногами рухнул в один миг и потерял нечто незыблемое и постоянное. Взамен приобрел то, что способно сбыться лишь в безумной, обреченной на гибель вселенной. Велрен никогда не чувствовал себя настолько выпавшим из реальности. Однако вот он здесь, в добром уме и здравии. Ещё живой. И Сатель Шан, грандмастер Ордена джедаев, только что поцеловала его. Через мгновение она отступает, пристально глядя на крепко сжатое запястье. Велрен делает это рефлекторно. В голове нет ничего, кроме оголенного, почти животного желания удержать. Сильнее, пока не исчезла. Не позволить исчезнуть. Он с усилием ослабляет хватку, прогоняя зов Тёмной стороны. — Я хотела не смутить. Поддержать. Никакие слова… Велрену нравится звук её голоса. Больше классической тионской музыки и плеска лавы. Однако он прерывает осознанно, шагая вперед с ответным поцелуем. Лишенным той невинности, что вложила сама Сатель. Но и без жадности, что шепчет сердце. — Не делай так, — до сих пор деликатно пытается остановить Шан, увеличивая расстояние до разумного. Велрен сокращает и его тоже, потому что другого шанса не будет. — Не нужно, Оккулус, — она продолжает говорить, но под напором его нежной настойчивости в голосе остаётся всё меньше уверенности. — Оккулус. Велрен. Он смело глядит в её светлый взор. Читает то же, что ощущает сам. Их эмоции снова едины, как в прошлый раз. Так нельзя. Ничего не выйдет. Станет лишь больнее. Сатель старше на тридцать лет, но на территории, на которой они находятся, у него гораздо больше опыта. И Велрену нестерпимо хочется не получить от неё любви — поделиться ею, тем хорошим, что ещё не отняла Тёмная сторона. Велрен очерчивает пальцем её горящую щёку, пробуя донести, что места для сомнений или страха между ними давно не осталось. — Я клянусь, ты никогда об этом не пожалеешь. И невольно смеётся, потому что нити её Силы всё так же оплетают исподтишка, не давая солгать. Одакай-Вана — прекрасная луна. Тёмная и безжизненная, лишённая света. Одакай-Вана в переводе с ситхского — «скрытая от звёзд». Такая подходит, потому что ни одна звезда в галактике не должна видеть, как Велрен прикасается к живой легенде, словно к обычной женщине. Дрожь её тела, пробуждённую бесстыдными поцелуями и ласками, которые он не жалеет. Разряды тока, что нестерпимо жалят кожу там, где притрагивается она. И Оккулус вновь распадается: существует только влюблённая, не испорченная душа Велрена, нашедшая отражение в небесных глазах. Прежнего — не лорда ситхов, а сироты с улиц разграбленной Империей планеты, раба в услужении богатого чиновника. И больше не тайна, что в его жизни Сатель Шан — самое светлое, чистое и справедливое, от чего он никогда не откажется. Не одеваясь, Сатель набрасывает на голые плечи накидку и опять опускается на пол. Подбирает под себя ноги и глубоко вдыхает. — Не нужно, если видения причиняют тебе боль, — Велрен сползает следом, целует изящные линии её уха. Она не уворачивается, даже пытается улыбнуться, щурясь от щекочущих касаний. Молчит. — Не печалься, — он не оставляет попыток унять её тревогу. — Я могу что угодно. Даже соблазнить джедая. Сатель едва слышно цокает языком и накрывает лежащую на её плече ладонь своей. Воспоминания об испытанном ещё на Корусанте тепле согревают жарче любого пламени. — Я верю. И помни, что я буду с тобой всем сердцем, где бы ты ни был.